Она - Ангел из провинции, юная и неопытная. Он - молодой обольстительный красавец, его идеал - известная актриса. Ангел влюбляется и готова даже прикидываться парнем, лишь бы находиться рядом с любимым.
Они такие разные. Есть ли у них шанс быть вместе?..
Ксения Васильева
Ангел из авоськи
ПРОЛОГ
"Я стоял в вонючем загоне для быков. Хуан бил тяжелой ногой по утрамбованной копытами земле и хрипел. Будто понимал, зачем я здесь. А ведь понимал, скотина! Стоп. Скотина - ты, а он - бык, попавший случайно в это поганое дело.
Все-таки я заплакал, как ни крепился. Не плакал я лет двадцать или больше.
Поминки по Рафаэлю…
А Рафаэль, счастливый, смеется и раскланивается перед публикой, проводя почти по земле своей треуголкой. Вчера он сказал, что этот бой посвятит Дагмар. Она всегда ждала его в машине у театра.
Свихнулся Раф, слишком отдался чувству. Нельзя. И вот теперь я, его брат и друг, обязан его… убрать. Подлым способом. Через взбесившегося неожиданно, внезапно, Хуана, которому я…
Стоп! Никаких размышлений! Бери ампулу. Пока тебя никто не застукал.
Хуан (или мне показалось) с удивлением посмотрел на меня.
В его бычьих, вроде бы дурных глазах что-то сверкнуло, типа: а ты оказался дерьмом, братец…
Я не ответил ему".
1.
- Чего пристал? - зашипела я, резко обернувшись к дряхлому старикашке, давно плетущемуся за мной по бульварам.
- Молодой человек, я… - забормотал он и скоренько от меня отодвинулся, испугавшись, видно, что я тресну его по лысине. Что "молодой человек", меня не удивило и порадовало: значит, похожа на мальчишку лет… А я - девчонка, семнадцати, почти восемнадцати лет, сбежавшая из дома, из нашего тихого городочка, но об этом позже…
Я шастала по центру в поисках объявлений о сдаче комнаты, но уже поняла, что за эти несчастные доллары, которые я увела у матушки, из ее заветной железной коробочки, никакой комнатки я не сниму.
На бульварах я и заметила этого дедка и теперь готова была и вправду пихануть его, чтоб отстал.
Но он, отойдя на пару шагов, остановился и опять обратился ко мне:
- Молодой человек, не сердитесь, прошу вас… Вы не москвич? Впервые здесь?
Большей пакости старикашка не мог бы придумать! Значит, я так выгляжу! Занюханным парнишкой из Тьмутараканьска, которому негде преклонить голову. Не удивляйтесь, что я говорю не так, как мои сверстники. Это все заслуга незабвенного моего учителя литературы в нашей школе и соседа по квартире. Случай привел его в наш городок, и Леонид Матвеич почему-то выбрал меня из всего класса и старался передать мне все, что сам знал. А знал он немало.
Я не ответила старику, но почему-то не ушла, так и стояла перед ним с рюкзачком за спиной, в старых джинсах и черной майке. Дедок увидев, что я не убегаю и не собираюсь вроде бы его бить, начал быстро бормотать:
- Я ничего дурного вам не желаю, молодой человек, мои старые глаза много повидали на своем веку, вы молодой симпатичный человек, скорее всего, совсем недавно в Москве и ищите пристанище. А я таковое имею, и мог бы…
Я стала обдумывать его не лишенную для меня интереса болтовню.
Сам старик мне не понравился. Как вообще могут "нравиться" такие старики?! Он был очень старый, лысый, горбатый или сильно горбился, с висячим носом, с мешками под маленькими неопределенного цвета глазками, которые были почти скрыты бровями, как у скотч-терьеров, и разглядеть что-то в них было почти невозможно.
Костюм на нем был черный, лоснящийся от старости, скрученный черный галстук, белая затрепанная, но достаточно чистая рубашка и пыльные, какие-то все кривые штиблеты.
Нет, он мне определенно не нравился.
Ну а где мне приткнуться хотя бы на ночь?..
И потому я стояла, смотрела на противного старика и молчала, но сама-то уже почти решилась, а что мне оставалось?..
Разыскивать Алену из нашего класса, которая меня давно забыла?
И в Москве ли она?
Ее папашу, директора нашего единственного в городке, но очень "серьезного" завода, вызвали в Москву, и они всей семьей быстро собрались и уехали.
Меж тем старик продолжал свой нескончаемый рассказ.
…Что живет он в центре, недалеко, что очень это удобно и он каждый день гуляет бульварами, и что я ему глубоко симпатичен, и он просто хочет помочь мне… Что одинок и…
А я, помня ежеминутно о долларах, завернутых в платочек и приколотых булавкой к изнанке джинсов, пробурчала, что денег у меня нет. Хотя еще полторы тысячи рублей у меня были, тоже маменькины… Когда я вспоминала свою милую, тихую матушку, сердце у меня сжималось и хотелось плакать, плакать и мчаться на вокзал, купить билет обратно в наш городок и никуда никогда не уезжать!
Но жизнь все равно тянет и тащит своими путями, и я понимала, что не уеду я из Москвы… И слово, данное Леонид Матвеичу, сдержу… А вот как, не знаю. Но найду его друга (забыла фамилию, но у меня записано!).
Среди какого-то длинного описания, то ли старикова дома, то ли его квартиры, я сказала охрипшим от долгого молчания голосом:
- Я у вас переночую и заплачу.
- Ну вот и ладненько, ну вот и хорошо. Я сразу понял, что вы - разумный молодой человек! Идемте же! - обрадованно прокудахтал старик.
И тут же очень бойко затрусил по бульварам, все время оглядываясь, иду ли я.
Шли мы совсем недолго и попали в переулок.
Дом старика был двухэтажный, деревянный, на вид нежилой, какой-то покосившийся. Как еще он уцелел здесь?!
По темной, скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж.
Прошли длинным коридором и очутились перед маленькой филенчатой дверью, которую старик открыл ключом.
В комнате, куда мы попали, я ничего сначала не могла разглядеть, потому что стояла кромешная тьма: окна были плотно занавешены.
Старик зажег где-то у пола лампу, и я наконец-то огляделась. И удивилась, как у такого древнего старикана может быть так чисто в комнате.
И что меня как-то снова напугало и заставило сомневаться в моем выборе, это то, что в доме, пока мы шли, я не почувствовала присутствия людей.
Я сразу же спросила:
- А вы здесь один живете?
- Да, - гордо ответил старик, - этот дом - мой. Но в силу… - И удалился, видимо, на кухню. А я осмотрелась уже хорошенько, насколько позволяла лампа на полу. Он что, скрывается? Боится воров? А воровать-то у него нечего!
В комнате был порядок, я бы даже сказала - военный, хотя не знаю, какой он, этот "военный порядок".
Пустой письменный стол. Три стула. Раскладушка, застеленная байковым одеялом, подогнутым под матрац.
Высокий черный узкий гардероб на замке и клеенчатый старый диван с высокой спинкой.
Я стояла, не снимая с плеч рюкзачок, потому что не знала - бежать мне отсюда поскорее или все же остаться на одну ночь, а уж завтра мотать отсюда…
Притащился старик (мы так пока и не познакомились…) с кипящим чайником и тарелкой сушек. Я была голодна до предела, вид сушек меня не вдохновил, и я опять пожалела, что появилась здесь.
Но хозяин был востер: сразу заметил мое разочарование и успокоил:
- Не волнуйтесь, юноша, голодным спать не ляжете.
Делал он все размеренно и спокойно, исчезла его бывшая на улице суетливость и униженность, он даже как-то распрямился, вроде бы подрос.
Застелил письменный стол клеенкой, чайник угнездил на подставку. Ключиком на цепочке, который висел где-то у него на брюхе, открыл замок на гардеробе и с полочки, застеленной белой бумагой, достал хлеб и копченую колбасу.
Что ж, конечно, я осталась у старика! Голод не тетка, знаете ли.
Сам он только пососал сушку и выпил чаю.
И тогда старик спросил меня:
- Юноша, а зовут вас как? Меня - Степан Семенович. Фамилию мою вам знать не обязательно.
- Ангел! - выпалила я.
Дело в том, что моя матушка, рожавшая меня трудно и в роддоме напротив церкви, решила назвать меня Ангелина - чтобы, так сказать, сразу определить мой жизненный статус, не получилось, увы… Звала она меня Ангел, а девчонки и ребята, вслед за ней, со смехом, правда, тоже: Ангел да Ангел…
Ну вот я и брякнула старику свое истинное имя, хотя всю дорогу твердила себе, что я - Володя, Володя и Володя, как мой папаня.
Старик расхохотался. Он становился все более вальяжным и свободным. И я понимала, что начинаю его очень бояться…
- Значит, Ангел, - повторил он, - вот, наверное, поэтому я вас и пригласил к себе… Я ведь гостей не люблю. А вот Ангел мне очень нужен. - И хихикнул довольно мерзко.
Странный какой!..
И вдруг я услышала его шепот:
- Не вздумайте что-нибудь украсть, Ангелок! Я вас достану и оторву голову. - Он как-то внимательно посмотрел на меня и таинственно так спросил: - А вы, Ангел, - не девочка ли? Я заподозрил это сразу! Вы думаете, я пригласил бы к себе парня? Чтобы он меня обворовал?
Я содрогнулась. Так вот какой он, этот старик! Узнал сразу главное…
Старик хохотнул:
- Ну что вы испугались так, Ангелочек? Я на вас не претендую, мне уже ничего такого не надо. Раньше… Раньше у меня были такие женщины, такие, моя радость! Да что вам говорить. Вы же не представляете, каким я был, и ничего не понимаете.
Он полез в гардероб и стал рыться на нижней полке.
Я успела заметить, что кроме полки с едой все остальные заполнены бумагами и папками. Вот это да!
Но тут мне была сунута под нос старая, однако, очень красивая фотография. На ней были трое: двое мужчин и девушка. Где-то на берегу моря или широкой реки, или… не знаю чего. Океана.
Девушка в развевающемся тонком платье. Она смеялась, и волосы ее, какие-то серебристые, трепал ветер.
Толстый волосатый палец с искривленным ногтем ткнул в одного из мужчин: вот он я…
Я всмотрелась в мужчину на фото и поняла, что старик разыгрывает меня.
Ну не мог тот стройный черноволосый красавец стать этой развалиной с противным лицом и ужасным телом!..
- Давай сюда! - вдруг крикнул старик и выхватил фотографию у меня из рук.
Я же ничего же не сказала! Только посмотрела на теперешнего Степана Семеновича! А он…
И неожиданно я захлюпала носом, сказалось все: и мое бегство, и то, что я обокрала маменьку, и то, что мне пришлось прийти сюда и - главное! - я не знаю, что со мной будет.
- Ладно, не реви, - уже насмешливо заявил хозяин, уложил фотографию снова в гардероб и запер его на ключ. - Реветь надо мне. Но старики почему-то не плачут. Давайте ложиться спать.
Он постелил мне на диванчике, и я думала, засну мгновенно, но не тут-то было. Спать расхотелось сразу, как только меня обступила тьма.
Я села на диване, и меня затрясло. Вдруг вот так сразу.
И старик почему-то не спал, он подошел ко мне, наклонился и зловеще спросил:
- Страшно, Ангел?
- С-стр-ра-а-ашно, - сказала я правду.
А Степан расселся на стуле, закурил - мне почему-то казалось, что он не курит! - и мечтательно произнес:
- Ты не знаешь, что такое настоящий страх. И как его преодолевают. Ты меня не бойся, Ангелица. Я теперь не страшный. Вот когда я был таким, как на фотографии, тогда я был страшным. - Он докурил сигарету и сказал: - Все, спать. Завтра у нас с тобой дела.
Какие у меня с ним могут быть дела?..
Я убежала из дома не для его дел! Я убежала, чтобы начать красивую, прекрасную жизнь в столице, о которой мне столько рассказывал Леонид Матвеевич!
И потом - дело здесь у меня!
Я должна, обязана, найти друга Леонида Матвеича, известного режиссера, и передать ему рукопись какого-то потрясающего романа… И рассказать все о несчастной судьбе его автора. И из этого режиссер тот должен сделать отличный фильм.
А там появится и сам Леонид Матвеич, который к тому времени бросит выпивать, купит костюм и прибудет в Москву!
Старик разбудил меня рано, но сам был уже одет в черный костюм, белую рубашку и черный галстук, как и вчера. Мы быстренько сели с… моим хозяином? Шиш ему! На завтрак - чай с сушками и кусок колбасы.
Позавтракав, старик, никак он не назывался у меня Степаном Семеновичем, закурил длинную коричневую сигарету с золотым обрезом, и я подумала, что не так он и беден, как подумалось мне сначала. Притворяется бедным… Для чего? Мои мысли прервал его вопрос:
- Ну-с, Ангелица, откуда ты и, главное, зачем? Кстати, - перебил он сам себя, - а паспорт ты уже получила?
Вот уж этого вопроса я не боялась! Я тут же схватила свой рюкзачок, проверив заодно на месте ли рукопись. Кто его знает, этого Степана Семеновича! Рукопись была на месте.
Из потайного кармана вытащила паспорт и гордо подала старику…
Дура! Из дур - дура! Говорил же мне Леонид Матвеич, чтобы я никогда никаких документов, бумаг, денег никому в руки не давала, пока не удостоверюсь, что это человек порядочный и достойный.
Старик оказался недостойным.
Он схватил мой паспорт, просмотрел его по всем позициям и засунул себе куда-то в пиджак.
Я, не успев даже ничего сообразить, кинулась к нему, но…
Но у него моментально в руке оказался маленький пистолетик и он с отвратительной улыбкой прикрикнул, хотя я уже и сама, глядя на пистолет, стояла столбом.
- Тихо, крошка моя, не шебуршись. Паспорт твой полежит здесь, пока ты у меня будешь жить. Сбежишь - пеняй на себя.
Он хлопнул меня по ноге ручкой пистолетика:
- Садись, не расстраивайся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто задам несколько вопросиков. Ты ответишь, и я объясню, что тебе надо будет делать. А после иди на все четыре стороны, куда хочешь. Значит, ты из славного города Славинска. И зачем же сюда явилась?
Я не имела права говорить ему о рукописи Леонид Матвеича и потому, пометавшись, сказала:
- Хочу поступать в институт…
Старик приподнял свои огромные брови, блеснули маленькие глазки.
- Значит, учиться? Умница! А то, что вступительные экзамены уже закончились, а платный вуз ты не потянешь, это как? Не ври.
Он встал и подошел ко мне.
Его кривопалая ручища схватила меня за шкирку, приподняла со стула, и он, повторив: "Не ври мне никогда!", крепко усадил меня на стул так, что у меня заболел копчик, - старик-то оказался еще и сильным!
И вообще он не выглядел сейчас тем добреньким дедушкой, который брел вчера за мной по бульварам…
- Что за листочки у тебя в рюкзаке? - спросил он, и я поняла, насколько во всем прокололась! Во всем.
Я сдержалась, чтобы не заплакать. Ведь не была же я ревой! Старик вроде бы сжалился надо мной и сказал:
- Ладно, можешь не говорить! Я все и так понял, я ведь, глупышка ты моя, умный. Умный, в отличие от того дурня, который понаписал ту дребедень, которую ты конечно же привезла, чтобы показать в Москве. Как там? Михаил Чекан… Псевдоним, конечно, дохленький, но для такого сойдет. Теперь мне надо знать, почему ты скрываешься под видом мальчишки? Натворила что-то там у себя?
Я похолодела, неужели он догадался и о том, что я обокрала свою семью?.. Конечно, мой злобный и в пьяни жутко агрессивный папаша уже сбегал в милицию и меня вовсю ищут! Но я ответила довольно беззаботно, так мне казалось!
- Потому что меня прозвали Ангелом из авоськи, а я не хочу…
- Из авоськи? Это еще что такое?
Я объяснила:
- Когда я родилась, мама очень скоро вышла на работу и оставляла меня на папу. А он ходил играть в домино, он тогда не работал. Засовывал меня в авоську и вывешивал за окно, чтоб я гуляла… Соседки нажаловались маме, я перестала так "гулять", но с тех пор…
- Я-асно… - протянул старик, - значит, просто сбежала? А мать оставила проливать слезы? Да и денежек, поди, прихватила из дома, отложенных, как водится, на черный день, а? Ну-ка, ну-ка, признавайся во всем. Молчишь - значит говоришь - да, я украла, да, я - воровка…
Я все-таки заревела, а старик назидательно долбил:
- Это еще хорошо, что ты ревешь, совесть не совсем потеряла. Но такая мне и нужна. Знай - тебя ищут и найдут, если я тебе не помогу и ты сбежишь от меня. Да куда тебе бежать? В тюрьму разве?.. Паспорт твой у меня. Рукопись твоего друга я сейчас могу бросить в печку, у меня на кухне печечка есть… Вот так, Ангел из авоськи!
Внезапно наступила тьма - я ничего не видела, не слышала и не чувствовала.
Потеряла сознание и свалилась со стула.
2.
Тимофей Казиев и Родя, а точнее - Родерик (не как-нибудь!) Онисимов, сидели в Ницце у самого синего моря на пляжных лежаках.
Казиев и Родя пили пиво. Но не из бутылок или бокалов, а хлебали по-простецки сей напиток из возимых Казиевым с собой граненых стаканов!
Казиеву так нравилось, ибо он давно и прочно считал себя великим кинорежиссером, получившим столько различного рода призов, что ему обрыдли светские приемы, фуршеты, пати… Здесь надо показать этим малахольным европианам, что такое русский мужик, к тому же великий режиссер! Он хотел, чтобы выглядело все именно так. А на самом-то деле награды и статуэточки киношные - исключительно российские, да и не первой статьи. А здесь… Кажется, протяни руку и… Канны, и треклятая Boulevard de la Croisette, и Дворец Фестивалей, и чертова красная дорожка! Ох, пройдется по ней Казиев, обязательно пройдется, этаким винтажным красавцем, перед талантом которого склонилась неоправданно загордившаяся в последнее время Золотая пальмовая ветвь. Только бы найти материальчик, у самого-то Казиева уже давно из-под пера сплошной трэш выходит, себе-то можно признаться. Но ничего, еще не вечер, еще потопчет Тим красную дорожку!
А вот Родя, преуспевающий адвокат, не так давно выскочивший по "чьему-то велению, чьему-то хотению" в продюсеры с добротным количеством хороших акций в придачу, виллочку здесь арендует. И Казиеву даже кажется, что прикупить ее намеревается. С чего это Родька так всплыл в последнее время, ведь, как говорится "ни рожи, ни кожи"… Как ни старался, не смог ничего узнать Казиев. Вокруг будто стена молчания, словно заговор какой-то…
День был жарчайший, Казиев закатал парусиновые штаны до колен (шорты он не носил принципиально, потому что их носили ВСЕ) и своими сизо-карими глазами, щурясь, вглядывался в морскую невыносимо синюю даль, а Родя нет-нет да и посматривал на него.
Он знал, точнее, слышал, что Тим задумал новый фильм, с каким-то чудовищно убойным сюжетом. И как будто хочет, чтобы Родя стал продюсером. И у Роди были все основания так думать.
Вроде бы и сценарий у Казика есть, только загвоздка с главной героиней… Никак не найдет нечто нечеловечески прекрасное! Так Родя слышал.
Но что "старуху", свою бывшую теперь жену Улиту Ильину, Тим не возьмет, говорил весь киношный люд.
И тут, как показалось Роде, который изнемогал от дышащего жаром полдня и еще пива, каковое просто ненавидел, Казиев как-то подобрался, сильно сощурились его жуткие (так считал Родя) глаза, и он спросил, как бы просто так, от нечего делать:
- Слышь, Родька, а что там у тебя за Цыпа?