- Ничего подобного! - Он приблизился к ней и нагло, по-хозяйски, обнял. Лика попыталась освободиться, но это было не так-то просто. - Ты мне еще не надоела, - нахально заявил Димка.
- Ах, вот как?! Ну, так ты мне надоел, - как можно спокойнее ответила она, открыто, с вызовом, глядя ему в глаза.
- А вот это мы сейчас проверим, - он подхватил ее на руки.
- Пошел вон, - попыталась высвободиться Лика, - ты пьян! От тебя воняет!
- Как будто ты не пила, - хмыкнул Димка и уволок ее в спальню, где сразу же изменился, стал ласковым, начал уговаривать ее, твердить, что всего-то и сделал, что потанцевал и, между прочим, танцевал только для того, чтобы вызвать ее, Ликину, ревность. Говорил и раздевал ее, раздевал и ласкал.
Лика осталась. А на следующий день, когда узнала о стриптизе, побила посуду. Просто так, чтобы посмотреть на его реакцию.
Они вернулись из института, и Лика, пройдя сразу же на кухню, взяла первую попавшуюся под руки тарелку и расколотила ее. Димка тотчас примчался из ванной. А Лика взяла другую тарелку, расколотила и ее, а потом еще одну…
Он стоял и смотрел на то, что она делает, смотрел неотрывно, с непонятным выражением в зеленых глазах. А Лика смотрела ему в глаза. И оба знали, что ей все известно и что делает она это для того, чтобы он ей сказал: "Уходи!" Но Димка не сказал того, чего она ждала. Вместо этого он шагнул к ней, когда тарелки закончились, и взял ее прямо на кухонном столе. И то, как спонтанно, быстро это произошло, ей понравилось. Это было неожиданно, это было сильно. И его удивление проснулось с новой силой. Лику тоже захватили новые ощущения, и она снова осталась.
В тот же день они купили новую посуду. И все вроде было как прежде, но вот только Димкины привычки и замашки стали раздражать сильнее. Он привык ни с кем не считаться и с ней считался лишь постольку-поскольку, причем даже в мелочах. Она стала его "пилить", а он огрызаться. Оба знали и понимали слишком хорошо, что их связывает и держит только секс, который, как это ни странно, становился все только лучше и лучше, хотя они уже почти не могли спокойно говорить на отвлеченные темы. Впрочем, сразу после секса были еще в состоянии нормально пообщаться.
А через пару месяцев ситуация почти повторилась, только на этот раз Дима не пришел ночевать, ограничившись звонком по телефону уже около полуночи. Просто сказал, что сегодня не придет, да и завтра пусть она не ждет его до обеда.
Лика ничего не спросила, положила трубку и стала думать. А к утру опять собрала вещи и на этот раз уехала, оставив ключи на столике в прихожей. Она решила, что это все. Пора расставаться. Дима вымотал ее окончательно, в последнее время он стал вовсе невыносимым, и Лика уже чувствовала, что он вот-вот потеряет к ней интерес. Боясь оказаться брошенной, решила бросить его сама.
Он примчался в тот же день к вечеру, вовсе не пьяный, как она ожидала. Ворвался к ней в комнату с каким-то бешено-оскорбленным видом и спросил, плюхнувшись в кресло:
- Что все это значит?
Лика отложила книжку, вздохнула устало и равнодушно объявила Диме, что между ними все кончено. Так и сказала:
- Дима, все кончено.
Скандал получился грандиозный. Димино "эго" никак не хотело смириться с мыслью, что его кинули. Он настолько привык к тому, что всегда уходил первым, оставляя за собой возможность вернуться, что просто не мог себе представить обратную ситуацию. А это случилось. Его просто поставили перед фактом. Сначала он никак не хотел поверить в то, что все серьезно, и говорил только одно:
- Возвращайся. Когда ты вернешься?
- Я не вернусь! - твердо ответила Лика. - Зачем? Чтобы ты в какой-то момент сказал: "Уходи"?
- Я когда-нибудь тебе это говорил?
- Но скажешь, - устало возразила она.
Дима посмотрел на нее, прищурившись, и, кажется, до него дошло, что на сей раз вернуть ее не получится. И тогда началось, благо ни Марины с Эльдаром, ни детей дома не было - Марина благоразумно повела всех на прогулку, едва Димка зашел к Лике. Возможно, она надеялась, что они помирятся. Димка бушевал, кричал, разыгрывал из себя театральных героев, оскорбленных в своих лучших чувствах. Лика же, наблюдая весь этот спектакль, только утвердилась в правильности принятого решения и вяло отмахивалась от всех его эскапад.
Наконец Димка успокоился и, сменив гнев на милость, решил попробовать еще одну роль - Ромео.
- Дорогая, - нежно произнес он, присев перед ней, - вспомни, как нам было хорошо вместе. Как мы любили друг друга…
- Любили? - Лика расхохоталась. - Дима, да ты вообще знаешь хоть что-нибудь о любви, кроме самого слова?
- Ты можешь меня научить, - проглотил он оскорбительную насмешку. "Эго" не желало отступать. - Я хочу, чтобы ты меня научила, милая, - и нежно коснулся ее руки.
- Нет, Дима. Я не буду тебя учить, - твердо отказалась Лика. - Не хочу Не вижу смысла.
- Ну, как знаешь! - в сердцах бросил он, поднялся, не выдержал, смерил Лику презрительным взглядом. - А ты уверена, что не пожалеешь, выставив меня за дверь? - Он все еще не верил.
- Уверена, Дима. Уверена на все сто.
- Ладно, - отчеканил он, снова закипая. - Я уйду, но ты еще позовешь меня. Ты еще…
- Не позову, - перебила его Лика. - Уходи.
И он, осознав наконец бессмысленность любых своих попыток, ушел. Лика испытала необыкновенное облегчение, расставшись с этим странным человеком. Она вернулась к своей спокойной размеренной жизни и старалась не думать ни о Диме с его самолюбием, ни об Андрее с его женой, ни об Олеге с его нежностью, ни об Артуре…
Труднее всего было не думать о последнем. Лика с удивлением поняла, что все это время пыталась забыть его, убежать от воспоминаний о нем, от все еще живущего в ее душе болезненного чувства к нему. Потому-то и были все эти отношения и с Олегом, и с Андреем, и с Димой. Бегство не удалось. И теперь, оставшись одна, она снова стала жить с этой надломленной любовью в душе, мучительно вспоминая Артура и по-прежнему тоскуя о нем. "Действительно, - думала Лика, - от себя не убежишь…"
Снова наступил буйный зеленый май. И снова приехал Артур. Лика чуть не задохнулась, вернувшись вечером из института и застав его в своей комнате. Ноги подкосились, она бессильно прижалась к стене. Артур стоял возле ее постели.
- Лика, ты помнишь? - спросил он вместо приветствия и посмотрел на нее каким-то молящим взглядом.
- Да… - прошептала она и почувствовала, как подступают слезы.
- Я тоже, - тихо сказал он. - Я все время вспоминаю тот вечер, тебя и то, что ты тогда сделала с моим сердцем…
- А что? - по ее щеке скатилась первая слеза.
- Ты оставила на нем шрам. Самый первый и самый глубокий, - он говорил тихо, мягко. - Ты всегда оставляешь шрамы. Это твоя привычка?
- Ты тоже… - прошептала Лика и заплакала.
Он тут же оказался рядом, обнял ее, прижал к себе.
- Зачем?!. - всхлипнула она. - О, Господи, ну зачем ты приехал?!.
- Прости меня… - шептал он, прижимая ее к себе и ощущая ее своей, полностью своей. - Ты можешь меня простить?..
- Я люблю тебя, Артур, - вымолвила Лика, уткнувшись лицом ему в грудь. - Я всегда тебя любила…
- Я знаю, - прошептал он и заглянул ей в глаза, спрашивая позволения.
Ее глаза ему не отказали, и Артур взял ее на руки, понес к постели. Бережно уложил, опустился рядом сам. И поцеловал. Поцелуй был полон раскаяния, нежности, горечи, всего того, что было не сказано, но всего того, что Артур хотел сказать. И Лика его поняла.
Потом он оставил ее губы и посмотрел ей в лицо. Его глаза излучали какой-то волшебный, волнующий свет. Легкими движениями пальцев он проследил черты ее лица, задержался на губах.
- Ты необыкновенная, Лика, - выговорил Артур. - Ты единственная… - И снова ее поцеловал.
И Лика опять его поняла. Она сняла с него тонкий свитер и с каким-то благоговением прикоснулась к его телу, потом осмелела, зарылась рукой в его волосах на груди. Артур тихо застонал и вновь припал к ее губам. Страсть раскалилась добела. Они оба уже ничего не понимали, все вокруг исчезло и остались только их глаза, губы, руки, их откликающиеся на ласку тела…
И тут в дверь постучали. Громко, настойчиво. Они даже не поняли сначала, что это, но стук повторился, и оба замерли, тяжело дыша, уставившись друг на друга расширенными глазами.
- Дядя Артур! - позвал за дверью Олежек. - Дядя Артур, вы здесь?
- Да, - хрипло ответил он.
- Мама просит вас подойти к телефону. Звонит ваша невеста. Вы идете?
- Иду, - мрачно ответил Артур, глядя невидящими глазами куда-то поверх Лики.
"Невеста?!" - пронеслось у нее в голове, и сердце пронзила острая боль. Она отвернулась.
- Убирайся, - вырвалось у нее.
- Лика, ты должна меня выслушать, - умоляюще начал он. - Это совсем не то, что ты думаешь… Ты выслушаешь и все поймешь…
- Я только и делаю, что слушаю тебя, - Лика порывисто поднялась и села. - Хватит! Я все поняла! - горько, с обидой воскликнула она.
- Что - все? - Он смиренно ожидал приговора.
- Все! Ты трус и предатель! Я тебя ненавижу! Убирайся! - Лика больше не могла себя сдерживать.
Артур встал, надел свитер и сделал новую попытку:
- Я приехал за тем, чтобы убедиться, что ты все еще меня любишь. Я был готов разорвать эту помолвку.
- Врешь! - крикнула Лика. Она уже ничему не верила. - Ты опять мне врешь! Это твоя привычка! - съязвила она.
- Нет, - твердо ответил он.
- Все равно, - отрезала Лика. - Убирайся. Не хочу тебя видеть. Не могу. Ты мне противен!
Он тяжело вздохнул, сник, пошел к двери. Обернулся и попросил:
- Лика, посмотри на меня.
- Я не хочу тебя больше видеть! - Она задыхалась от подступающих рыданий. - Никогда!
- Может быть, когда успокоишься, ты сможешь меня выслушать… - задумчиво проговорил он и вышел.
Но Лика не успокоилась. Слишком глубока была обида, слишком невыносима боль, слишком многого она от него хотела. Слишком…
Артур прожил у Марины с Эльдаром всего неделю. В его планы входило почти все лето, но, видимо, презрительные Ликины взгляды и язвительные насмешки доконали его. Он пытался объяснить ей все еще раз, но она не стала его слушать. Так они и расстались "в безмолвном и гордом молчании"… Артур уехал в Москву.
Была уже глубокая ночь, когда Лика закончила свой рассказ. Она посмотрела на лежащую рядом Риту. Подруга слушала ее с закрытыми глазами. Лика легонько тронула ее за плечо:
- Рита…
Рита спала. "Что ж, - подумала Лика, может быть, это и к лучшему". Она осторожно встала, накрыла подругу пледом и пошла спать в другую комнату.
Когда это началось? Когда это началось по-настоящему? То есть когда это началось осознанно? Лика знала.
Нет, конечно, нет, осознанно это началось не тогда, когда погибли ее родители, и не тогда, когда она слушала старого священника, пытавшегося объяснить ей, что далеко не все важное в жизни находится здесь, в материально-реальном мире. И не тогда, когда она три года отходила, пыталась залечить рану, оставшуюся от гибели родителей. Хотя, конечно, Марина водила ее в церковь. И, конечно, Лика ходила туда без возражений и препирательств. Не часто, но все же несколько раз в год. Да, ей всегда там было хорошо. Или почти всегда. Воздух в церкви казался каким-то особенным, Лика ощущала его всем своим существом, она словно парила, настолько ей бывало здорово. И это, честное слово, очень походило на кайф. Лика ходила в церковь "подзарядиться", и только за этим, нереальным, неземным ощущением. А что касается всего остального…
Сама служба ее интересовала очень мало. Религия как таковая вообще не занимала. Она была дитя современности, а кроме того, изучая, конечно же поверхностно, религии различных времен и народов, пришла, как ей казалось, к самому важному и окончательному выводу - Бог, как бы его ни называли и в какие одежды ни рядили бы, один для всех. Если Он сотворил мир, то просто глупо воспринимать его по-разному. "Роза пахнет розой, - говорила она себе, - хоть розой назови ее, хоть нет". Как бы человеки Его ни называли, Он един.
Синкретизм, скажете вы? Экуменизм? Что вы, Лика была слишком далека от каких бы то ни было активных действий. Она вообще была далека от любых действий на этой почве. Лике казалось, что она нашла Ему место в своей жизни. Ее вполне устраивало, что Бог есть, что он един и что, может быть, он порой ее слышит, В любом случае, ей было к кому обратиться, когда становилось невмоготу, и почему-то действительно легчало от мысленного воззвания.
А все эти бабушкины молитвы! Помилуйте, ну кто же сейчас молится на церковно-славянском дважды в день? Очень мало кто, да и то, скорее, фанатики. А что там за порогом смерти? Так этого не знает ни один из живущих. А какой Бог на самом деле? Этого и подавно не знает никто. Словом, у нее в голове прекрасно - ей на самом деле казалось, что прекрасно! - уживались вместе представления о реинкарнации, карме, нирване, аде, рае, чистилище, многоликих языческих богах, о том, что Бог внутри нас и что он растворен в мире вокруг нас. И ей действительно нравилось такое положение вещей, Просто некому было ей объяснить, что существует другое.
Марина, конечно, пыталась, но и в ее голове было достаточно всякой всячины, которая просто отвлекала. И ей знаний явно не хватало. Много ли значит посещение церкви только по праздникам? Свечки, панихиды, молебен? Марина сама-то причащалась только два раза в своей жизни. Конечно, это уже хорошо. Но только для начала, а потом этого становится мало. Катастрофически.
Словом, и Марина, и Лика, и окружающие их были вполне довольны таким положением вещей. Бог, несомненно, существует. Бог, несомненно, их слышит. Когда они этого хотят… Сами понимаете, какие это открывает горизонты.
А когда это началось? С чего? Ну нет, конечно, не тогда и не с того, что Лика полюбила этого восточного принца. Ибо тогда Бог, как таковой, вообще мало занимал места в ее мыслях. Точнее, у нее был свой Бог - любовь к Артуру. И она сотни раз повторяла себе, что Бог и есть любовь, а значит, все правильно и все нормально. Все так, как и должно было бы быть. Она встретила любовь и поняла, какой же он, Бог. Артур и был ее любовью, ее Богом.
Но потом, потом, когда она поняла с пугающей и беспощадной ясностью, что "ее Бог" ей изменил, что он ее предал, что он рассыпался, оказавшись колоссом на глиняных ногах, вот тогда… Да, именно тогда ей попалась на глаза книга одного католика. И она ее потрясла. Потрясла настолько, что Лика несколько дней ничего не ела и практически не спала. Вот тогда она и начала, совсем чуть-чуть, совсем понемногу понимать, что же на самом деле есть Бог…
Но, наряду с этим, стала - ей опять же казалось, что совершенно правильно, - думать, что истинная вера в христианстве, но только не в православном, а в католическом. Да, там, у них, "чистая вера", а здесь, у нас, сплошные обряды, мертвая буква и никакой чистоты. Лика попробовала, конечно, походить в православную церковь по-настоящему. То есть самостоятельно. Но только что из этого получилось?
Когда Артур уехал в последний раз, ее жизнь окрасилась в такие мрачные тона, а сама она погрузилась в такую пучину отчаяния и безысходности, что невольно вспомнила, как ей всегда легчало после посещения церкви, и просто пошла туда. Но то, что увидела тогда в храме, было непередаваемо. Отмечался какой-то большой церковный праздник, поэтому там в буквальном смысле этого слова яблоку негде было упасть. Лика всматривалась в лица окружающих ее людей и со страхом и горьким сожалением отмечала, что мало кто из них пришел сюда для общения с Богом. Она почувствовала себя лицемеркой. Но потом ей стало так тоскливо и противно от этих перешептывающихся, толкающихся, возящихся людей, которым было глубоко плевать на то, что происходило в алтаре, поскольку они не проявляли к этому никакого уважения, что Лика, ощущая, что ее натянутые нервы сейчас лопнут, если она немедленно не выберется из этой галдящей толпы, вышла из церкви и смогла отдышаться только уже за оградой храма.
Ее тошнило, кружилась голова, горели щеки, но больше всего ее пугало растущее негодование. "И это верующие? - с ужасом думала она, вспоминая вспотевшие тупые лица. - Боже, и это твоя паства? Истинные христиане? Если так, боюсь, мне с ними не по пути. Да и что ты за Бог, если у тебя такие рабы?"
Однако, как ни велико было ее потрясение увиденным, Лика все же решила сделать еще одну попытку. Ее измученная душа тянулась к тому, кто только и мог залечить ее раны. Книга замечательного католика еще только начинала читаться.
На сей раз церковь была практически пустой. Лика купила пару свечей, одну из которых поставила за упокой душ родителей. На глаза навернулись слезы, когда свеча, ярко вспыхнув, погасла. Лика осторожно зажгла ее снова. Постояла, вспоминая, какими замечательными они были. Затем прошла дальше и поставила свечу у большого деревянного распятия. Наверное, она молилась. По крайней мере пыталась молиться, но получалось, что твердила только одно слово. Может быть, самое главное в христианстве. Одно из самых главных. Она просила прощения и плакала, хотя собиралась просить не только прощения. Но здесь, перед печальным божьим ликом, все мысли из ее головы тут же исчезли и осталось только острое, режущее слово "прости". И осторожное, неуверенное ощущение, что она продвигается к чему-то…
Должно быть, Лика долго так стояла, никого и ничего вокруг не замечая, но внезапно кто-то довольно грубо дернул ее за рукав. Лика медленно обернулась и увидела перед собой маленькую, сморщенную старушку с отвратительным горбом и недобрым взглядом выцветших глаз:
- Что, грехи пришла замаливать? - В ее голосе звучала неприкрытая угроза. - Здесь не место таким, как ты! - она ткнула сухим корявым пальцем в Лику. Лика отшатнулась, а старушка обрадовалась, зашипела с еще большей ненавистью: - Приспешница Лукавого! Я тебя узнала! Сначала ноги раздвигаешь, а потом плакаться бежишь?! Что, прощения вымаливаешь? Нет и не будет тебе прощения! Убирайся отсюда! Прочь из храма!
Лика не верила своим ушам. Здесь, в церкви, среди икон, эта мумия говорит такие вещи?! Она попыталась образумить фанатичную женщину:
- Бабушка… - начала Лика, но старая карга не унималась.
- Какая я тебе бабушка?! - шипела она так, что вряд ли ее слышал кто-то из служителей, находящихся в другом конце храма, но так, что каждое ее слово, как брошенный камень, падало в Ликину душу. - Прочь из храма Божьего, блудница! Прочь!
Лика развернулась и быстрым шагом направилась к выходу, не слыша, но продолжая ощущать, как старуха посылает ей в спину проклятия.
"Господи, ну за что же? - думала она, глотая слезы. - За что она меня так? Небось ведь и сама в молодости грешила. Хотя, судя по ее горбу, ей не хватало именно этого. Конечно, иначе откуда же у нее столько злости? А как же извечное "не судите, да не судимы будете"? Или это только слова? Боюсь, не быть мне набожной", - решила Лика.
Однако, как известно, Бог троицу любит. Марина уговорила ее пойти с нею в церковь на Рождество. В памяти остался спертый воздух, толпа переговаривающегося народа, какое-то дурацкое, бессмысленное, совершенно ускользающее от сознания течение службы, громоподобные голоса дьяков, непонятное пение хора и непереносимое чувство того, что она здесь совершенно чужая. Лишняя. "Все, - сказала себе Лика, - прости меня, Господи, но не могу я больше ходить в твой дом. Не могу".