Валерка стоял и оглядывал практически пустую квартиру. От прежнего достатка не осталось и следа. Квартира претерпела чудовищные, можно сказать, опустошительные изменения. Голые окна, выгоревшие и местами оборванные обои, линолеум, находящийся в не менее печальном состоянии, из мебели - стол, стулья, кушетка да вытертое старенькое кресло. Он прошел на кухню. Железная посуда, давно не мытая кафельная плитка, маленький, хрипло работающий холодильник, который, по всей видимости, приволокли не иначе как с помойки, и измученный, покореженный кухонный гарнитур. "Каким чудом сохранился?" - удивился Валерка. Потом он прошел в свою комнату: кровать да платяной шкаф с отбитой полировкой, вот все, что осталось. Валерка не удержался от грустного вздоха.
- Вижу, ты тут весело жила? - бросил он матери.
- А как же! - язвительно откликнулась она, стоя в дверном проеме его комнаты. - Жила не тужила! А тебя что, ублюдок, папаша выгнал?
Валерка пропустил ее вопрос мимо ушей.
- Ты что, глухой? - Она схватила его за плечо. - Зачем приперся?
- Не твое дело, - процедил он сквозь зубы и стряхнул ее дряблую руку со своего плеча.
- Это мы еще посмотрим, - мстительно заявила она и ушла.
Вместе они просуществовали пять месяцев. Именно просуществовали, иначе их жизнь в одной квартире назвать было нельзя. Ненавидя и презирая друг друга, то яростнее, то вроде бы потише, они неделями не говорили друг с другом, а когда все-таки как-то общались, то, помня давешний скандал, он ни разу не назвал ее мамой, а она его - сыном.
Компании у Тамары бывали редко. Она по-прежнему работала уборщицей, только теперь в каком-то магазинчике. Собирала бутылки, пила в одиночестве дешевый самогон, а приходили к ней какие-то сомнительные знакомые только тогда, когда им некуда было податься. Валерка пару раз отказал визитерам с неумолимой настойчивостью, а однажды даже вызвал милицию и ходить к матери совсем перестали. За это она возненавидела его еще больше, но теперь он ее обидные слова и жестокие насмешки совершенно не воспринимал. Валерка устраивал свою жизнь, и у него была цель, ради которой он и терпел Тамару. Она же постепенно потеряла к нему интерес, сообразив наконец, что он ее просто игнорирует. А еще Тамара его побаивалась. Порой в Валеркиных глазах появлялось что-то такое, чего она пугалась, хотя не призналась бы в этом и самой себе.
Валерка поступил в кулинарное училище - это оказалось совсем просто, и начал методично заводить нужные знакомства и, как это тогда называлось, обрастать связями. С отцом они созванивались, и Николай Васильевич, сдерживая свое обещание, присылал сыну деньги.
Незадолго до Нового года, уже получив паспорт, Валерка пришел домой с пакетом продуктов и двумя бутылками водки. Выложил все это на кухонный стол, почистил и пожарил картошку, нарезал колбасу, сыр, хлеб.
Мать, стоя в дверях кухни, молча за ним наблюдала.
- Никак, гостей ждешь? - спросила она елейным голосом, не сводя алчного взгляда с запотевших бутылок.
- Нет, - отрезал Валерка, продолжая заниматься своими делами.
- Что же, - Тамара не собиралась от него отставать, - один пить собираешься?
- Почему же один? - откликнулся он. - С тобой.
Она обрадованно и облегченно вздохнула, тут же, осмелев, вошла на кухню, достала два небольших стаканчика, села за стол и потянула руку за бутылкой.
- Стой! - остановил ее Валерка, и ее рука беспомощно замерла. Он сел напротив, поставив сковородку с аппетитно пахнущей картошкой. - Ты помнишь, какой сегодня день?
- Какой? - тупо переспросила Тамара, переводя взгляд со своей руки на бутылку. Потом вздохнула, убрала руку и посмотрела на Валерку с явным неудовольствием.
- Ровно шесть лет назад ты меня прокляла. Сказала, что я ничего не добьюсь и из меня не выйдет толка. Помнишь?
Она беспомощно переводила взгляд с Валерки на бутылку. Наконец промямлила:
- Неужели?
- Ужели, - горько усмехнувшись, передразнил ее он.
- Послушай, сы… - Тамара поймала его грозный взгляд и осеклась. - Послушай, - повторила чуть погодя, - кто старое помянет, тому глаз вон… - попыталась она пошутить, но, поскольку Валерка никак не отреагировал, тяжело вздохнула и заговорила просяще: - Давай сначала выпьем, а потом поговорим. А то после вчерашнего…
- Нет, - отрезал он. - Нет, сначала поговорим, а потом уж выпьем. И то, если ты… - он выдержал паузу, - будешь паинькой.
Она часто заморгала, осклабилась.
- Конечно, буду. Буду паинькой-препаинькой, - согласилась для видимости, соображая, что иначе выпивки ей не видать.
- Отлично, - снова усмехнулся Валерка. - Значит, так. Я нашел людей, которые согласились разменять нашу двухкомнатную квартиру на две однокомнатные. В разных районах. Конечно, придется доплачивать, но это уже не твоя проблема, - добавил он, наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица. - В общем, дело за небольшим - за твоим согласием.
С минуту она как-то ошалело смотрела на Валерку, но потом махнула рукой и кивнула:
- Я согласна. Теперь мы можем выпить? - и вновь ее взгляд вернулся к бутылке.
- Сначала ты подпишешь бумаги, - возразил он.
- Как это? - беспокойно заерзав, проговорила Тамара. - Это ж надо куда-то идти… Свидетели, что ли, нужны; Этот, как его, нотариус… - и ее голодный взгляд стал недоверчивым.
- Никуда идти не надо, - заверил Валерка. - Ни о чем не переживай. Это вообще не твоя забота.
- Ну, если так… - Она вздохнула. - Давай сюда твои бумаги, я все тебе подпишу!
Валерка положил подготовленные бумаги перед ней, протянул ручку, показал, где нужно поставить подпись. Она нервно и размашисто расписалась и тут же схватила бутылку. Валерка не спеша собрал документы.
- Ну, - с воодушевлением предложила тост Тамара, наполнив рюмки, - за удачную, как это… сделку? - на секунду она напомнила Валерке ту, прежнюю Тамару, симпатичную и молодую, еще не пьющую, но он моргнул и иллюзия рассеялась.
- Нет, - покачал он головой, - я с тобой пить не буду.
- Ну как хочешь! - беззлобно ответила она и выпила одна.
Валерка сидел напротив и смотрел, как она, жадно чавкая, словно большой пес, ела, как пила, бережно наливая водку в рюмку, явно опасаясь пролить хоть каплю. Он смотрел и думал: как же это так случилось, что из Тамары Назаровой - смеющейся, жизнерадостной заводской активистки получилось вот это, чему и название-то подобрать сложно? И что-то изменилось в его душе - исчезнувшие ненависть и остатки любви уступили место двум другим неразлучным подругам - жалости и презрению.
Они разменялись через месяц. Валерка, обустроившись в своей квартире, приходил к Тамаре примерно раз в неделю, наблюдая за тем, как она окончательно деградирует. Кроме выпивки, ничто больше ее не интересовало. Он приносил ей продукты, делал уборку, во время которой Тамара или недовольно ворчала на него, или, что случалось не так уж редко, просто спала, уже набравшись. Валерка даже пытался уговорить ее полечиться, но она так яростно возмутилась его предложением, так убедительно заявила, что в любой момент может бросить пить сама, поскольку это просто ее маленькая прихоть, а вовсе не болезнь, что он безнадежно махнул рукой. Лечить Тамару было явно поздновато. "Каждому свое, - думал он, наблюдая за ней. - Но она сама выбрала такой путь и теперь для нее вряд ли существует обратная дорога".
Когда мать умерла, в его душе шевельнулось какое-то почти забытое чувство, настолько слабое, что он и сам не понял, что это такое. Валерка приехал к ней, просидел около трупа всю ночь, выпив в одиночку бутылку водки и задавая мертвому телу только один вопрос: "Почему ты не любила меня, мама?" Ответа он, конечно, не получил. Может быть, душе Тамары, если она, конечно, присутствовала тогда рядом, это тоже было неведомо.
Валерка очнулся от воспоминаний. Одним махом осушил бутылку и со злостью метнул ее в угол. "К черту!" - выругался он и мрачно уставился на неубранный стол.
На пороге комнаты появилась тетя Стеша, материна соседка, аккуратненькая и хлопотливая бабулечка шестидесяти пяти лет. Она присела на кушетку, стоящую рядом с креслицем, в котором сидел Валерка, и погладила маленькой сухой ладонью его руку. И у Валерки неожиданно защемило сердце от этой простой, но такой душевной ласки.
- Значит, распрощался с дружками? - заботливо спросила тетя Стеша.
- Давно уже, - ответил он.
- Ну-ну, - вздохнула она, слабо улыбнувшись. - Хорошо. А то я грохот-то услышала, ну, пойду, думаю, посмотрю, не иначе как достали они Валерку.
- Да нет, - невесело улыбнулся он, - не успели. Спасибо вам, тетя Стеша. Без вас и без Полины я не справился бы ни с похоронами, ни с поминками.
- Ну, ну, - вздохнула она. - Не стоит. Дело такое. Святое дело помянуть. А то как же…
- Тетя Стеша, - Валерка достал из кармана деньги, вложил их в сухонькую старушечью руку, - это вам.
- Да что ты! - испугалась она. - Бог с тобой, Валерочка! - и попыталась отнять руку, но он упрямо держал ее кулачок в своих ладонях и мягко, даже вкрадчиво, но настойчиво говорил:
- Тетя Стеша, не обижайте меня, возьмите. У вас ведь двое внуков; их-то небось хочется побаловать. Да и пенсия, наверное, не такая уж большая. И Полине тоже какая-никакая помощь пригодится.
Тетя Стеша прекратила попытки вырвать руку и вздохнула, зардевшись, словно девушка, а ее светлые от возраста глаза заблестели. Но она упрямо помотала головой.
- Не надо, тетя Стеша, - попросил он. Потом появилась спасительная мысль, и Валерка мгновенно за нее зацепился. Приподняв брови, он проговорил уже несколько иным, раздумчивым тоном: - Мне ведь еще поминки отводить. А если вы сейчас мне откажете, то, боюсь, придется отказаться от вашей помощи.
Он попал в точку. Характер тети Стеши не позволял ей оставаться в стороне от таких знаменательных событий, как рождения, свадьбы, болезни, разводы, ссоры и похороны. Поминки занимали в этом списке далеко не самое последнее место. Ее характер требовал самого прямого и деятельного участия в жизни всех соседей, да и соседи, зная эту ее черту, никогда от тети Стешиной помощи не отказывались. И Валеркин намек, что в следующий раз он может попросить о помощи кого-то другого, ее задел. Она сдалась, улыбнувшись ему неловко и смущенно. Валерка осторожно выпустил ее кулачок из своих ладоней. Она ловким движением спрятала деньги в карман фартука. Он облегченно улыбнулся, но и глазом не моргнул, а про себя подумал: "Молодец, тетя Стеша, оправдала мои ожидания!"
- А хорошо, что ты, Валерочка, меня послушался и священника на похороны позвал, - начала она тут же совершенно отвлеченно, но в то же время давая ему понять, что без нее ему никак не обойтись. А кто бы еще дал такой правильный совет? - Какой бы человек при жизни ни был, - продолжила старушка, - но хоронить его нужно со словом Божьим. Прости Господи, вот только жаль, что она перед смертью покаяние не принесла, - тетя Стеша вздохнула и покачала головой. - А то ведь, насколько сейчас ее душе легче было бы… Правда? - и она посмотрела на него открыто, с самым искренним интересом.
Теперь пробило Валерку. Он прислонил голову к уютному бюсту тети Стеши и заплакал. Заплакал горько, навзрыд, как десятилетний мальчишка. Тетя Стеша медленно гладила его по густым, темно-русым волосам, тихонько приговаривая:
- Ну-ну, поплачь, поплачь, Валерочка, авось полегчает.
Потом, когда слезы иссякли, он поднял голову и посмотрел в лицо этой ласковой и отзывчивой старушки.
- Ох ты! - ахнула она.
- Что с вами, тетя Стеша? - забеспокоился Валерка, немного отстранившись.
- Ну-ну, ничего, - успокаивающе улыбнулась она. - Просто глаза у тебя, Валерочка, прямо жуть какие синие. Аж мороз по коже пробирает. - Она снова зарделась и лукаво добавила; - Небось от девок-то отбоя нет? Коли даже у меня, карги старой, и то кровь в жилах стынет?
Он легко рассмеялся, запрокинув голову. А тетя Стеша, явно им залюбовавшись, утвердительно проговорила:
- Ну да, конечно. Хорош ты, Валерка… Эх, скинуть бы мне пару десятков лет…
- Тогда, думаю, я на вас с удовольствием женился бы, - откликнулся он, подмигнув. - Пошли бы за меня, тетя Стеша?
- А то как же! - усмехнулась она в ответ.
Проводив вконец растаявшую тетю Стешу и договорившись, что он заберет у нее ключи через пару дней, Валерка еще раз окинул взглядом убогую материну квартиру и, задержавшись на минуту в дверях, мысленно констатировал: "Все. Кончено. Можно продавать".
Валерка сидел на веранде своего дома, стоявшего на склоне горы, и смотрел на пейзаж, расстилавшийся перед ним. Яркое послеобеденное солнце, синее небо, широкая лента спокойной серо-голубой реки, буйные краски осени на ее берегах и затерявшиеся в яркой оранжево-желтой листве крыши домиков.
Из динамиков музыкального центра лилась такая же, как река, тихая, спокойная музыка. Валерка, удобно устроившись в низком кресле, с удовольствием потягивал апельсиновый сок с каплей водки и полностью отдавался гармонии природы и гармонии ненавязчиво-расслабляющих негритянских блюзов. Суббота…
Его вырвал из приятного ничегонеделания резкий, по контрасту с окружающей обстановкой и внутренним расслабленным состоянием, телефонный звонок. Валерка нахмурился, но решил его проигнорировать. Звонок повторился. Ему не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Однако телефон продолжал настойчиво призывать. Валерка вздохнул, но не сдвинулся с места. Свой номер он дал только риэлтеру, занимающемуся продажей материнской квартиры, но и того предупредил, что в выходные, особенно в субботу, его лучше не беспокоить. Неужели этот балбес не понял?
Выходные были для него днями неприкосновенности и недоступности, об этом знали все, кто с ним общался. За неделю он успевал так вымотаться на работе, что в выходные ему хотелось просто побыть одному, а если появлялось желание с кем-то пообщаться, то он звонил сам. Мобильный на выходные и вовсе отключался. Никаких деловых звонков. Но кто же так настойчиво трезвонит сейчас, зная наверняка, что он здесь, в своем загородном доме? Может, кто-то из друзей? Валерка нахмурился еще сильнее. Если так, то, должно быть, случилось действительно нечто серьезное, иначе не побеспокоили бы. Делать нечего, он нехотя поднялся из кресла и пошел в дом, а там плюхнулся на мягкий, словно облако, диван, взял трубку, лениво проговорил:
- Слушаю.
- Валера… Валер… Это я… - голос в телефонной трубке дрожал.
- Кто - я? - Его словно током шибануло от звуков этого голоса, но ему почему-то захотелось ее помучить.
- Ты не узнал? - в ее срывающемся голосе появились отчаянно-истеричные нотки. - Это я, Света…
- А-а-а, - протянул он и сам удивился тому, как безразлично отозвался. - Привет, Света.
Повисла пауза. Он молчал намеренно, не желая ей помогать, хотя и догадывался, как, должно быть, трудно ей сейчас. Но ведь сама позвонила, пусть сама теперь и выкручивается, мстительно подумалось ему. Мысль была мелочной, но он упрямо продолжал молчать. Пауза затянулась настолько, что Валерке захотелось просто положить трубку. Он так и сделал бы, но тут она глубоко вздохнула и с явным отчаянием произнесла:
- Ты не хочешь узнать, почему я тебе звоню?
- Я жду, когда ты сама мне расскажешь, - ответил он немного устало, но уже не равнодушно.
- Валера, мне нужно тебя увидеть… - к ее отчаянной решимости примешалась надежда. - Я хочу тебя видеть, - тут же поправилась она и, не давая ему возразить, продолжила: - Давай встретимся, я думаю, это вполне реально…
- Не уверен, - спокойно перебил он.
Она осеклась, но помолчала только мгновение, видимо, решив довести разговор до конца:
- И все-таки, подумай, Валера. Я у Сережки в ресторане. Буду ждать тебя до шести вечера. Ты… Ты подумаешь? - осторожно спросила она.
- Ладно… - равнодушно согласился он. - Подумаю.
- Обещаешь? - не отставала Света.
- Обещаю, - лениво подтвердил Валерка.
- Хорошо, - облегченно выдохнула она. - Если ты по-прежнему ты, я тебе верю. Ты всегда держишь свое слово.
- Ну да… - вяло согласился он, а потом, сам не понимая, зачем, добавил: - В отличие от некоторых.
- Зачем ты так? - с обидой спросила она, но Валерка и сам себя успел выругать за несдержанность. Должно быть, ему действительно хотелось ее помучить.
- Извини, - проговорил он. - Вырвалось. Может быть, я приеду.
- Хорошо, буду ждать, - сказала она и пошила трубку, наверное, с тайной уверенностью, что теперь он точно приедет.
Валерка послушал короткие гудки и тоже положил трубку. Затем посмотрел на часы - половина третьего. Он вздохнул и поплелся обратно на веранду, опустился в кресло и попробовал снова расслабиться, вытянув ноги, устроившись поудобнее, даже закрыл глаза. От разговора остался неприятный осадок и расслабиться не получалось. Валерка снова вздохнул, открыл глаза и сложил на груди руки. "Ну что, Валерий Николаевич, - спросил он себя, - обещали даме подумать? Обещали. Вот теперь и думайте". Он посмотрел на противоположный берег, глотнул сока и - делать нечего - задумался.
Валерка не принадлежал к людям, живущим прошлым, каким бы замечательным оно ни было и каким восхитительным ни представало бы в воспоминаниях. Он не умел с мазохистским удовольствием разбирать то, что прошло, припоминая все деталечки, доставать из тайников памяти свои чувства и разглядывать их на свет, тоскливо вздыхая, увы, мол, ничего из этого уже не вернуть. Валерка вообще не любил вспоминать того, что с ним было, ковыряясь в давно минувших событиях, трясясь над ними, как над драгоценными жемчужинами.
Прожив день, он не без облегчения отпускал его от себя и, может быть, даже старался его забыть. В памяти оставались ощущения, встречи, даты, имена и лица. Но восстановить в подробностях, до часов или минут, прошедшие сутки он частенько не мог. Помнил только важное, нужное, то, что могло ему пригодиться завтра, а то, что считал для себя бессмысленным, забывал сразу, не жалея. Этому Валерка научился, когда ушел от матери. Он будто отрезал все, что было до этого, постаравшись забыть нанесенные ею ему боль и обиду. Так проще и правильнее жить, считал он. Так и жил. Но сейчас ему снова вспомнилось то, что он, казалось бы, надежно похоронил, упрятал, считал окончательно забытым. Сначала толчком к тому послужила смерть матери, а вот теперь очередное появление в его жизни женщины из прошлого. Светки…
Он вспомнил ее такой, какой она была в вечер их знакомства девять лет назад. В какую он влюбился. Милое, нежное лицо с огромными, прозрачно-зелеными глазами под тонкими дугами бровей, четко очерченные небольшие алые губки, россыпь неярких веснушек на шаловливо вздернутом носике, и легкое облако светлых волос.
Компания собралась большая, шумная. Что они тогда отмечали? Повод для веселья бесследно стерся, может быть, была просто очередная вечеринка.
Светка сидела в углу огромного мягкого дивана, и ее хрупкая фигурка казалась беззащитной и трогательной в его темно-синих тисках. Возможно, это ощущение складывалось оттого, что одета она была по контрасту с ним в ярко-желтую вязаную кофточку с круглым вырезом, белую коротенькую джинсовую юбочку. На безупречной формы ногах - тоже белые теплые колготки. Казалось, будто от нее исходит какое-то золотистое сияние, в лучах которого хотелось понежиться. Может быть, и не одному Валерке.