Холмс понурил голову, а Элизабет-Энн держала подбородок поднятым. Взгляд у нее был непреклонный. Ее чувства выдавали только порозовевшие щеки, что было неправильно понято миссис Уинтер. Элизабет-Энн не испытывала ни страха, ни стыда Она сердилась на старуху, выговаривавшую им перед незнакомцем.
- Доктор дал мисс Бори успокоительное, - продолжала экономка, нахмурившись и сложив руки на груди. - Не представляю, как мы сможем объяснить происшедшее. - Она перевела дух и обрушилась на Холмса: - Как ты мог свалять такого дурака? Как ты мог пропустить фотографа наверх? - Потом повернулась к Элизабет-Энн: - А вы! Провести его в комнату мисс Бори! Это скандал. Скандал, - миссис Уинтер с отвращением покачала головой. - За все годы моей службы в отеле не происходило ничего подобного.
- Я же не знал, что он фотограф, - жалко пролепетал Холмс, его лицо посерело. - Он назвал себя Лэрри.
- Мисс Бори сама приказала мне отвести "Лэрри" в ее номер, как только он появится, - спокойно добавила Элизабет-Энн. - Как посторонний мог узнать, что надо назвать это имя?
Миссис Уинтер опустила руки, игнорируя вопрос горничной.
- Главное, что никто из вас не заподозрил подвоха. Мне в это поверить чрезвычайно трудно.
- У нас не было оснований подозревать, будто прессе известно, что мисс Бори ждет гостя, - возразила Элизабет-Энн. - Во всяком случае, мисс Бори известна своей… эксцентричностью. Как мы могли ожидать появления самозванца?
В эту минуту вошли два одетых в униформу охранника, и миссис Уинтер повернулась к ним.
- Мы закончили обыскивать отель, - сказал один из них с видимым смущением. - Этого фотографа нигде не нашли. Некоторые говорят, что видели, как он уходил через выход на Пятьдесят девятую улицу.
- Благодарю вас, - холодно сказала экономка. - Вы оба были в холле, когда он входил, и не смогли перехватить его. Можете войти и присоединиться к нам. То, что я намереваюсь сказать, касается и вас тоже.
Заметно нервничая, охранники встали рядом с Элизабет-Энн и Холмсом.
- С этой самой минуты, - миссис Уинтер показала на часы, - все четверо уволены. И я постараюсь, чтобы вас никогда больше не приняли сюда на работу. - Она зловеще улыбнулась. - Никаких рекомендаций вы не получите.
- Но это не наша вина! - воскликнул портье. - Мне нужна эта работа. У меня жена, она должна вот-вот родить.
- Надеюсь, что в следующий раз вы будете более осмотрительны.
- Мадам!
Голос был мягкий, но властная нотка явственно слышалась в нем. Красивый незнакомец заговорил впервые и вышел из полумрака на свет.
Миссис Уинтер вопросительно взглянула на него.
- Этот инцидент был крайне неприятным, - произнес он. - Но, учитывая тот факт, что людям надо было установить мою личность, и более того, что жертвами его стали мисс Бори и я, а не отель, мне кажется, что у меня есть право кое-что сказать, не так ли?
- Конечно.
Миссис Уинтер постаралась остаться невозмутимой, но голос звучал раздраженно.
Мужчина невозмутимо продолжал:
- Как вы могли догадаться, мисс Бори сейчас не совсем в себе. Она перенесла личную потерю. Я виновник ошибки этих людей, так как в моих инструкциях я просил указать только мое имя.
Миссис Уинтер насторожилась:
- Вы очень добры, сэр, но это не ваша…
- Вина? - Он поднял руку, призывая ее к молчанию. - Мадам, совершенно очевидно, что как раз эти четверо служащих абсолютно невиновны. Мне кажется, кое-кто подслушал мой разговор с мисс Бори и предупредил прессу. Именно этот человек и виновен в случившемся.
Бледное лицо экономки стало багровым. На какое-то мгновение Элизабет-Энн показалось, что женщину прямо сейчас хватит удар.
- Я думаю, - продолжал незнакомец, - что, учитывая обстоятельства, все уже достаточно пострадали для одного вечера. Я дружен с владельцем этого отеля и уверен, что несколько слов обо всех вас и уверения с моей стороны и со стороны мисс Бори в том, что мы забудем об этом случае как можно быстрее, решат дело ко всеобщему удовлетворению. Это будет лучше любого поспешно наложенного наказания. - Он повернулся к миссис Уинтер.
Сначала экономка заколебалась. Ее раздирали противоречивые чувства: ярость от того, что ее власть была поставлена под сомнение, страх, что этот господин поговорит с владельцем отеля, и облегчение от того, что ни он, ни Лола не собираются взваливать на нее ответственность за случившееся.
- Ну, что же, если вы настаиваете, сэр… - запинаясь, произнесла она.
Он улыбнулся, показывая белоснежные зубы:
- Да, я настаиваю.
- Очень хорошо.
Миссис Уинтер хлопнула в ладоши:
- Вы все, живо по своим местам. Но позвольте мне предупредить вас, - с этими словами она указала пальцем на несчастную четверку, - если что-либо подобное произойдет снова и если вы проявите впредь хоть малейшую инициативу… - Невысказанная угроза тяжело повисла в воздухе. - Принимайтесь за работу.
Трое мужчин с облегчением заторопились из комнаты.
- А чего вы ждете? - холодно взглянула экономка на Элизабет-Энн.
Элизабет-Энн строго смотрела на миссис Уинтер. Ее голос был холоден, так же как и взгляд:
- При всем уважении к вам мне кажется, что вы должны перед нами извиниться.
Миссис Уинтер уставилась на нее:
- Неужели?
- И более того. С этого момента я отказываюсь от места. Работать под вашим руководством невыносимо. Если бы я была владельцем отеля, я бы не позволила, чтобы с моими служащими обращались подобным образом. Может быть, другие слишком нуждаются в этой работе, чтобы терпеть вас, но я, благодарение Богу, пока еще до этого не дошла.
- Вы безнравственная молодая женщина. Да как вы смеете отвергать мою доброту!
- Это вы безнравственны, миссис Уинтер. Что же касается вашей доброты, то вам, по-моему, не оставалось ничего другого. Не так ли? - Элизабет-Энн перевела дух. - Спокойной ночи.
- Счастливое избавление, я бы сказала, - набросилась на нее экономка. - Как только я увидела вас, я знала, что от вас надо ждать неприятностей. Немедленно заберите свои вещи из гардероба и не смейте больше переступать порог этого отеля. Можете не снимать униформу. Соберите вещи и немедленно вон.
- С радостью, мадам.
Элизабет-Энн заметила удивленное выражение на лице одноглазого незнакомца. Она торопливо вышла в гардеробную комнату, расположенную по соседству. Надев пальто поверх униформы и повесив на руку собственное платье, женщина вернулась обратно. Миссис Уинтер и незнакомец уже ушли.
Когда она шла по Пятьдесят восьмой улице, торопясь на станцию подземки на Лексингтон-авеню, ее догнала машина и поехала с ней рядом. Элизабет-Энн взглянула на шофера черно-желтого "роллс-ройса" и перестала обращать на автомобиль внимание.
- Мисс!
Женщина раздраженно взглянула на автомобиль. Ее окликнул одноглазый незнакомец.
- Мне нечего вам сказать, - сурово произнесла она. - Вам не кажется, что вы и ваша драгоценная мисс Бори уже достаточно натворили для одного дня? - Элизабет-Энн вскинула голову и продолжила путь.
- Могу ли я подвезти вас до дома?
- Я доеду на метро, благодарю вас.
Она пошла быстрее, искоса поглядывая на него.
- Вы довольно независимы, правда? - Голос неуловимо изменился.
Она продолжала смотреть прямо перед собой:
- Хотелось бы так думать.
Неожиданно Элизабет-Энн пересекла Мэдисон-авеню и сделала вид, что собирается идти по Пятьдесят восьмой улице и дальше. Она знала, что шоферу придется либо ехать прямо, либо повернуть направо на Мэдисон-авеню, либо повернуть налево и направиться к верхней части города. Так как машина продолжала следовать за ней по Пятьдесят восьмой улице, она повернулась, дошла до Мэдисон-авеню и скрылась за углом. Подождав немного, Элизабет-Энн выглянула из-за угла дома.
Когда красные габаритные огни внушительного "роллс-ройса" смешались с другими на Парк-авеню, она глубоко вздохнула, прислонилась к стене и уткнулась подбородком в стопку вещей, которую держала в руках. На глаза навернулись слезы разочарования. Она злилась на непорядочность мира, не столько из-за себя, сколько из-за тех, кому отчаянно нужна работа. Ее гнев распространялся не только на миссис Уинтер. Незнакомец по имени Лэрри, его пьяная подружка-звезда и их уловки также ее злили. Если бы Лэрри не заступился за них, как полагается джентльмену, то пошли бы они все на улицу. О них и не вспомнил бы никто.
"А все из-за него, - с неожиданной горечью подумала она, продолжая путь. - Если бы не он, никто из них не попал бы в эту ужасную ситуацию". Без таких Лэрри и Лол она прекрасно обойдется. Спускаясь на платформу подземки, Элизабет-Энн с надеждой думала о том, что ей удастся вычеркнуть из памяти это неприятное происшествие, да и Лэрри с Лолой заодно. Тем более что она была совершенно уверена, что Лэрри уже и думать про нее забыл.
Но Элизабет-Энн ошиблась.
Когда желто-черный "роллс-ройс" остановился около городского особняка на северной стороне Семьдесят четвертой улицы, человек на заднем сиденье все еще барабанил пальцем по подлокотнику.
Господи, да ведь у этой женщины есть характер. Характер и еще что-то неуловимое, необъяснимое словами. Впечатление независимости. Высокомерие. Самоуверенность. Черты человека, который не может быть просто горничной.
Так кто же она тогда?
Ему захотелось разузнать о ней побольше, и он дал себе задание все выяснить.
Но судьба не позволила ему выполнить задуманное. На следующее утро Лолу Бори нашли мертвой в ее номере в "Савой плаза". Она приняла чрезмерную дозу снотворного. Лэрри пришлось заниматься похоронами бывшей жены.
Горничная из "Савой плаза" стала всего лишь мучительным воспоминанием.
А Элизабет-Энн, в свою очередь, вдруг обнаружила, что ей не удается забыть мужчину, о котором она ничего не знала, кроме имени. Хотя они виделись всего несколько минут, его образ без труда возникал в ее воображении: единственный темно-синий глаз, виденный ею мельком, высокий рост, внешность, осанка человека, уверенного в себе. Она думала о красивом одноглазом незнакомце, и его силуэт без приглашения появлялся перед ней в любой час дня и ночи.
Другое дело Заккес. Иногда, и это случалось все чаще, Элизабет-Энн не могла даже вспомнить, как он выглядел. После стольких лет совместной жизни его изображение потускнело. Что-то изменилось, а она так и не могла понять, что именно.
От этого Элизабет-Энн злилась. И чувствовала себя виноватой. Заккес ушел всего четыре года назад. По закону и совести он все еще оставался ее мужем и отцом ее детей. Она не имела права похоронить его в тайниках своей памяти и допустить, чтобы незнакомец стал тем, кого так страстно желала и к кому стремилась ее душа. Но слишком многое помогло одноглазому Лэрри стать ее заветной мечтой.
Во-первых, эта черная повязка на глазу, которую он носил с такой бросающейся в глаза уверенностью, с такой гордостью. Это говорило о его независимом характере, легко принимающем вызов, сродни ее собственному.
Во-вторых, его честность, хотя ей и не хотелось этого признавать. Он заступился за гостиничную прислугу перед миссис Уинтер, что требовало немалой смелости. Ей-то это было прекрасно известно.
Сыграло свою роль и то, как он заговорил с ней через приоткрытое окно "роллс-ройса", когда его чувственные губы - или она все это придумала? - кривила дьявольская усмешка.
Но больше всего этому способствовали события, нагромоздившиеся одно на другое за эти двадцать четыре часа, драматично и неразрывно связавшие Лэрри с канвой ее жизни. Сначала события с фотографом и миссис Уинтер. За этим последовала жуткая стычка с Шарлотт-Энн, произошедшая как только мать вернулась домой. И в довершение всего, чтобы уже никогда и никто не забыл эту ночь, в утренних газетах появилось сообщение о самоубийстве Лолы Бори. И снимки, сделанные тем самым проклятым фотографом, с которого и начались все неприятности, сопровождали колонки текста.
Все вместе создавало впечатление незабываемого ночного кошмара. И, казалось, все вертится вокруг Лэрри.
Элизабет-Энн не ожидала, что события развернутся таким образом. Она лишь нанялась на работу, чтобы поближе познакомиться с гостиничным бизнесом, и бросила ее из-за миссис Уинтер, из-за разочарования, из-за того, что узнала все, что было возможно узнать на месте горничной.
В подземке, по дороге домой, она мечтала только об одном: посвятить несколько спокойных часов себе и выспаться, чтобы проснуться посвежевшей и помолодевшей.
Элизабет-Энн с трудом поднималась по лестнице с вещами в руках. Она остановилась на минуту на площадке, чтобы перевести дух, уставшая намного больше, чем в те дни, когда она работала всю ночь. Инцидент с фотографом и миссис Уинтер вымотал ее и морально и физически.
В квартире горел свет, и вечеринка Шарлотт-Энн была в самом разгаре. Мать слышала возбужденные голоса, яркий луч света выбивался из-под входной двери.
Она переложила вещи на одну руку, открыла сумочку, достала ключи и открыла дверь. Сначала никто не услышал, как она вошла. Войдя в гостиную, Элизабет-Энн наткнулась на Людмилу, сладко спящую в кресле: голова упала набок, руки на коленях, глаза закрыты, из приоткрытого рта раздается громкий храп. Шарлотт-Энн и ее подружки расположились на горе одеял и подушек, наваленных на пол, хихикая над какой-то шуткой. Послушав храп Людмилы, они шептали что-то друг другу и разражались хохотом.
- Вот так вот я и хррраплю, - передразнила одна из девочек. Она открыла рот, пародируя Людмилу, и издала носом храпящий звук.
Остальные захихикали. Хотя они и заметили Элизабет-Энн, смех не утихал.
- Мама! - с удивлением воскликнула Шарлотт-Энн. Потом вскочила на ноги и продолжила: - Я не думала, что ты вернешься так скоро.
- Я тоже не думала. - Элизабет-Энн утомленно улыбнулась.
- Я считала, что тебя пригласили переночевать. - Шарлотт-Энн сделала паузу, а потом произнесла с ударением: - На вилле "Саутгемптон".
Элизабет-Энн посмотрела на дочь. Впервые та впутывала мать в свою ложь. Ей захотелось тут же положить этому конец, прямо здесь и сию секунду, но она подавила это желание, сообразив, что сейчас не время и не место читать дочери нравоучения. Можно подождать до завтра, когда ее подружки уйдут.
Шарлотт-Энн повернулась к девочкам:
- Маму постоянно приглашают провести уик-энд в чьем-нибудь загородном доме. - Потом она подошла ближе к матери и спросила, понизив голос: - Почему ты вернулась так рано? Что-нибудь случилось?
- Ничего такого, что не могло бы подождать до утра. - Элизабет-Энн посмотрела через коридор на закрытую дверь спальни: - Сестры и брат спят?
Шарлотт-Энн кивнула. Только теперь она заметила сверток в руках у матери. Ее глаза потемнели, когда она узнала платье, в котором мать была этим вечером. Девочка быстро выхватила его из рук Элизабет-Энн и сделала вид, будто пристально рассматривает его.
- Мама! Это же вещи, которые ты оставила в "Саутгемптоне" летом. Миссис Белмонт очень мило сделала, что сохранила их. - Она выдавила из себя смешок. - Только почему бы ей было не одолжить тебе чемодан? - С невероятной скоростью, словно отбрасывая ядовитую змею, она сунула платье в альков за занавеску. У нее за спиной школьницы обменялись удивленными взглядами.
В это время, ни о чем не думая, Элизабет-Энн медленно расстегнула пальто, представив на всеобщее обозрение длинное платье горничной с белым воротничком, манжетами и накрахмаленным фартучком. Она медленно опустилась в кресло, откинув голову назад и прикрыв глаза. Несмотря на шараду Шарлотт-Энн, как же все-таки хорошо оказаться дома. Может быть, она наконец сможет успокоиться.
Вдруг до нее донеслось оживленное перешептывание девочек.
Она открыла глаза. Подружки Шарлотт-Энн бурно что-то обсуждали, бросая на нее косые взгляды. Шарлотт-Энн стояла у двери, бледная и дрожащая.
Элизабет-Энн взглянула на дочь, удивленная ужасным выражением ее глаз.
- Шарлотт-Энн, что случилось? - озабоченно спросила она, пытаясь угадать, что же так поразило девочку.
Шарлотт-Энн отвернулась.
- Н-ничего, - жалобно пробормотала она.
Элизабет-Энн в смятении оглядела комнату. Напряжение ощущалось физически. Не понимая происходящего, она почувствовала, что Шарлотт-Энн только что изгнали из заветного кружка в ее же собственном доме. И в собственном доме Элизабет-Энн.
Явным лидером среди школьниц была привлекательная девочка с острым подбородком и глазами, как у лани. Она поднялась на ноги, показывая, что "совещание" окончено.
- Уже поздно, миссис Хейл, - запинаясь, сказала она, стараясь не встречаться с Элизабет-Энн взглядом. - Я знаю, мы собирались остаться на ночь… - И оглянулась на других, ища поддержки. Школьницы торжественно кивнули. - Но нам лучше сейчас пойти домой, миссис Хейл.
Элизабет-Энн выглядела удивленной. Она выпрямилась в кресле, опираясь руками на подлокотники.
- Но почему? - Она переводила взгляд с одной девочки на другую, но те отводили глаза. - Мне казалось, что вы хорошо проводите время.
- Мы… то есть я хочу сказать, я… не очень хорошо себя чувствую. Мы соберем вещи и найдем такси. Мы можем поехать ко мне домой.
Элизабет-Энн быстро взглянула на Шарлотт-Энн. Ту трясло, как в ознобе.
Пока девочки собирались, проснулась Людмила. Оглядывая всех круглыми глазами, она сонно спросила, раскатывая букву "р":
- А который сейчас час? Уже утро?
Удаляющиеся шаги девочек еще слышались на лестнице, когда Шарлотт-Энн взорвалась.
- Я думала, что вот-вот умру, завопила она. - О Господи! Я никогда больше не смогу посмотреть им в лицо. Я и в школу-то не смогу вернуться.
Элизабет-Энн удивленно посмотрела на нее:
- А в чем, собственно, дело?
- Ты хочешь сказать, что не знаешь?
- Боюсь, я действительно не знаю, - спокойно ответила Элизабет-Энн.
Шарлотт-Энн повернулась к матери, ее глаза горели лютой ненавистью. Слезы текли по ее щекам, а губы сердечком скривились от боли.
- Только взгляни на себя, мама, - прошипела она. - Ты приходишь сюда и начинаешь демонстрировать свою униформу. Униформу горничной.
Элизабет-Энн изумленно посмотрела на себя. Она все еще была одета в форменное платье. После всего того, что произошло этим вечером, она и думать об этом забыла. А теперь Шарлотт-Энн считает, что мать нарочно так поступила.
- Разве ты не видишь? - воскликнула дочь. - Теперь они знают, что ты обыкновенная служанка. Вот почему вечеринка так закончилась и они не захотели иметь ничего общего со мной.
И девочка взглянула на мать с таким отвращением, какого Элизабет-Энн никогда не доводилось видеть.
- Дорогая, я вовсе не собиралась портить праздник. Поверь мне. У меня был ужасный вечер, и я просто…
- У тебя был ужасный вечер! - У Шарлотт-Энн на шее натянулись жилы. - Я ненавижу тебя!
- А тебе не кажется, что, если бы ты сказала им правду, вместо того чтобы накручивать всю эту ложь, они бы не возражали? - спокойно сказала Элизабет-Энн.
- А у тебя, мама, конечно, на все готов ответ, да? Ну так и я тебе отвечу. - Шарлотт-Энн топнула ногой. - Я ненавижу тебя, мама! Я тебя ненавижу!