- Да уж… Все только и твердят, что Агеева - бесспорный лидер. А маленькую Анжелку - на помойку памяти… - всхлипнула девушка.
- На помойку памяти ты никогда не попадешь, в музей - да. Но это случится не скоро; а может, и вообще никогда. Квартира-то моя здесь останется, и я буду приезжать домой. Тогда не нужно будет торопиться к жене… засвидетельствовать свое почтение, и опасаться некого. Мы с тобой такие ночные оргии станем устраивать, о каких ты, деточка, и понятия не имеешь! - Он победоносно посмотрел на девушку. Увидел, что это сообщение не обрадовало ее, добавил: - Ну, и ты, конечно, будешь приезжать в столицу, навещать меня. Что-нибудь придумаем.
- Все вы так говорите… - протянула Анжела.
Борис Агеев сбавил ход, внимательно посмотрел на девушку.
- Лапуля, ты знаешь, что я тебя люблю. Но если и у тебя сегодня проблемы, лучше нам отложить встречу на потом. Я тебе только что объяснил, в каком кошмарном мире живу, как хочется немного отвлечься, забыть обо всем. С тобой, с моей дивной, жизнерадостной, ласковой кошечкой. Я тебе всегда помогал и буду помогать, но сейчас… Пожалей меня хоть ты!
- Боренька, милый, - Анжела обняла его, прижалась губами к гладко выбритой, голубоватой щеке. - Не надо откладывать, мы уже целых три дня не встречались, я соскучилась без тебя. Я хочу тебя… - смущенно опустила глаза.
- Как это приятно слышать, - довольно засиял Агеев. - И что бы я делал без тебя, лапуля? - Левой рукой придерживая баранку, правой осторожно раздвинул в стороны полы ее кожаного плаща. Глядеть бы не наглядеться на длинные смуглые ноги, едва прикрытые короткой эластичной юбкой; потом задрал и юбку.
- Соскучился? - прошептала Анжела, раздвигая ноги.
- Это чудо, - сладострастно облизнулся Агеев. - Нет, я не могу, - он торопливо запахнул полы плаща и устремил свой взгляд на дорогу. - Когда я вижу пухленький треугольничек трусиков, едва прикрывающий самую великую загадку человечества, я становлюсь сам не свой. О, это восхитительно! Божественно!
- Хочешь прямо сейчас, милый?
- Еще как! Но придется потерпеть. - Сладкая дрожь пронизывала его. - Теперь понимаю, что сглупил - так рано встретился с тобой… Но что поделаешь, рабочий день закончился, не ехать же домой! А вдруг там великая деятельница корпит над очередной речью? Черта с два потом вырвешься…
- А почему рабочий день закончился так рано? - полюбопытствовала Анжела. - Вы же обычно до пяти, а сейчас только начало третьего. Я тоже удивилась, что ты так рано позвонил.
- Опять жена… Тьфу ты, куда ни глянь, везде она! - в сердцах сказал Агеев. - Зима, нагрузки в энергосистеме города возросли, вот она и ввела ограничение. А это значит, после двух выключай все оборудование, останавливай конвейер…
Борис Агеев замолчал. Он работал главным энергетиком на радиозаводе "Импульс". Прежде там собирали электронные термометры для атомных подводных лодок и другую электронику для армии. Но в последние годы пришлось перестраиваться - конверсия! Теперь завод выпускал бытовую радиоаппаратуру, благодаря чему и держался на плаву.
А жена не дает работать. Просто ересь какая-то! Сколько раз объяснял ей, на пальцах доказывал: ограничивай другие заводы, которые на ладан дышат, а нам дай возможность реализовать свой потенциал на полную катушку! Не понимает. О справедливости начинает говорить. Какая, к черту, справедливость?! Рабочие косо посматривают в его сторону: мол, как же так, мужик, не можешь приструнить жену? Директор - ее конкурент на выборах, а мы-то за нее собираемся голосовать, что ж она обижает нас, не дает премии к Новому году заработать?.. Мало того, что дома только и разговоров об этих долбаных выборах, так и на работе без них не обходится. Провалились бы! Агеев мельком посмотрел на Анжелу - нет, не стоит ей рассказывать об этом.
- На всех света не хватает?
- На всех и не должно хватать, лапуля. Но кто-то имеет право на исключение. Как ты думаешь, кто?
- А может, она с кем-то трахается и ему больше света дает? - высказала догадку Анжела.
Агеев нахмурился, а потом вдруг расхохотался.
- Точно, трахается. С господином по фамилии Справедливость. В последнее время они почти не расстаются.
- Надо же! А я думала, такого господина не существует. По крайней мере в этой стране.
- Я тоже так думал, пока не столкнулся с ним. Ты бы видела, какой это урод!
Плотные светло-коричневые шторы наглухо закрывали окно. Мягкий, голубоватый свет торшера заливал правую сторону комнаты, где стояла огромная двухспальная кровать. Темно-коричневая, с яркими красными узорами на спинках и шелковым голубым одеялом сверху, эта кровать занимала большую часть комнатного пространства и была здесь главным предметом - царицей интерьера. Так и должно быть в спальне, а комната, несомненно, была спальней, ибо прочая мебель представляла собой естественное дополнение к царице-кровати: две тумбочки у изголовья; на одной - небольшой импортный телевизор с видеомагнитофоном, на другой - кнопочный телефон. А еще трельяж, гардероб - в одном углу, журнальный столик с двумя креслами и торшер над ним - в другом.
Но Агеева всегда удивляло не то, что это спальня, а то, что другой комнаты в квартире с крохотной кухней и совмещенным санузлом попросту не было. Обычно единственную комнату в однокомнатной квартире не оборудуют под спальню. Ведь нужно где-то и письменный стол поставить, и полки с книгами разместить, и гостей принять… Однако Анжела рассуждала, видимо, иначе.
Он по привычке устроился в кресле и в который уж раз подумал, что, наверное, кровать - это и рабочее место Анжелы, и гостей она принимает на ней… Но расстраиваться из-за этого не собирался.
Здесь ему нравилось. Красивая девчонка без комплексов, уютная спальня и, самое главное, никаких дискуссий о будущем страны, о социальной справедливости, о выборах, будь они прокляты!
Наверное, и другие мужики сюда похаживают. Он видел, как она танцует у шеста. После такого зрелища и трухлявый пень покроется цветочками. А она себе ни в чем не отказывает; и другим - тоже. Такая щедрая натура. Агеев усмехнулся, откупорил принесенную бутылку шампанского, разлил шипучий янтарный напиток в высокие бокалы.
Ну и ладно. Ревности он не испытывал, а в машине сказал, чтобы доставить девчонке удовольствие.
А вот и она, высокая, длинноногая, в короткой эластичной юбке и белой блузке, под которой переливаются, искрятся, как шампанское в фужерах, крепкие, упругие груди. В руках поднос: ему - бутерброды с ветчиной, себе - два апельсина. А как идет, как идет! Как соблазнительно двигаются узкие бедра! Уже оттого, что она идет к тебе, чувствуешь себя настоящим мужчиной.
Анжела опустилась на одно колено перед столиком, осторожно поставила серебряный поднос, обняла колени Агеева.
- Как хорошо, Боренька, что ты пришел ко мне, - прошептала хрипловатым голосом, в котором уже сквозили отголоски нарастающей страсти.
- И мне хорошо с тобой, лапуля… - улыбнулся Агеев и протянул Анжеле бокал с шампанским.
Она отпила глоток, поставила бокал на столик и села к Агееву на колени. Он выпил до дна и тоже поставил бокал на столик. Гибкие руки обвили его шею, Анжела приоткрыла рот, ожидая, когда его губы коснутся ее губ, и кончики языков прижмутся друг к другу. И когда это случилось, плотоядно застонала, извиваясь, прильнув к нему всем телом.
После долгого, страстного поцелуя Анжела неожиданно спроста:
- Милый, ты такой красивый, умный, представительный мужчина! Ну почему не ты, а твоя жена - мэр города, не ты, а она хочет стать депутатом Государственной Думы?
- Потому, что я ленивый, - довольно хмыкнул Агеев. - Люблю наслаждаться жизнью, как сейчас с тобой, люблю, когда меня любят. А она любит свою работу. Суета, беготня, договоры, переговоры, выговоры… Ужас! Она красивая женщина, но злая, черствая, дерганая.
- Наверное, в постели страстная?
- Какая там страсть, Анжела?! Самое лучшее, что можно услышать ночью: ну, давай побыстрее, мне завтра рано вставать, на хлебокомбинате мука кончается, нужно разобраться, а то город без хлеба останется. Ты себе можешь представить такое?
- Ну, и как ты "даешь побыстрее"? Она делает то, что я умею?
- Ты сегодня очень уж любопытная, с чего бы это?
- Ну, интересно же, Боренька, - капризно протянула Анжела, порывисто поцеловала и снова уставилась на него ждущими глазами. - Расскажи.
- Ничего она не умеет, - поморщился Агеев. - В этом вопросе она тебе и в подметки не годится.
- А вопрос-то самый главный, - промурлыкала Анжела.
- Кто же спорит, - Агеев прижал ее к груди. - Я надеюсь, ты не разучилась быть фантастической женщиной?
Он рывком подхватил девушку на руки, вскочил с кресла. Она крепче обняла его шею. Их губы снова слились. Агеев закружил Анжелу перед кроватью, а потом вместе с нею упал на голубое одеяло. Юбка задралась, и в промежутке смуглых ног сверкнула белая полоска трусиков - полоска девственного снега в глубоком ущелье. Правда, этот снег вряд ли был девственным, но от этого не стал менее загадочным и манящим.
Шумно дыша, сплетясь телами, они катались по кровати, не разнимая жадных губ. Анжела постанывала, всхлипывала, приоткрыв губы, извивалась, выгибая спину; ее дрожащие пальцы стали судорожно расстегивать молнию на его брюках. Агеев тоже словно обезумел, хищно, едва сдерживая рычание, срывал с нее одежду, швырял за спину. Он забыл, что она умеет раздеваться упоительно красиво. Ему так нравилось это! И она забыла, что хотела вновь порадовать его своим потрясающим искусством.
- Я лучше твоей жены, милый? Лучше? - яростно хрипела, почти переходя на завывание, Анжела.
- Пожалуйста, не напоминай мне об этой мымре, - взмолился Агеев. - Ты фантастическая женщина, я люблю тебя, Анжела! Только ты властительница моего сердца…
- Тебе хорошо со мною, Боренька?
- Прекрасно… - Он ласково сжал напрягшиеся соски ее грудей, опустил ладонь ниже, погладил упругий, гладкий живот, еще ниже, накрывая удивительный оазис в белом безмолвии. Анжела подняла глаза, вдруг заблестевшие от непрошеных слез.
- И это принадлежит какому-то мэру?.. - Анжела не в силах была оторвать восхищенного взгляда от широкой, поросшей густыми черными волосами груди Агеева.
- Тебе… это все принадлежит тебе, моя королева, моя волшебница…
- Ой, - простонала Анжела и потянулась губами к его животу. И уже добравшись туда, еще раз простонала: - Ой, умираю!
- Не умирай, моя звездочка…
5
Комната медленно остывала.
Утробные звуки, метавшиеся над огромной кроватью, раскалявшие воздух в комнате - хриплые стоны, невнятное бормотание, причмокивание и чавканье, скрип и скрежет, вопли восторга и прерывистое дыхание, легкие шлепки и звонкий смех - плавно отплывали в темные углы, рассеивались, превращались в ничто…
Агеев ушел. Он опасался, вдруг его фря дома, ваяет завтрашнюю речь. Что, если в это время позвонит директор Стригунов и выяснится, что рабочий день закончился два часа назад? Нужно будет Борису придумывать, где был, а придумывать не хочется. После сумасшедшего часа блаженства сил осталось только, чтобы добраться до любимого дивана…
Анжела нежилась под голубым одеялом, еще чувствуя на губах терпкий вкус прощального поцелуя Бориса. Еще теплым было место рядом, где он лежал после всего, ласково поглаживая пальцами шелковую кожу ее живота. Нужно было вставать и идти в ванную, выпрыгнуть из-под одеяла, как это сделал он. Выпрыгнул, а она потянулась, схватила обеими руками предмет его особой гордости и дурачилась, тормошила, поглаживала, как птенчика, пощипывала, целовала, пока не превратился птенчик в могучего орла. И так увлекла ее эта игра, что испытала новый, самый сильный приступ желания. Вместе с ним. Он стоял с закрытыми глазами и стонал так громко, что, наверное, соседи переполошились. Ну и пусть!
…Ей не хотелось выпрыгивать из-под одеяла. Ни выпрыгивать, ни выбираться, ни выползать… Это означало навсегда расстаться с Борисом, ведь сегодня, наверное, было их последнее свидание.
Они встречались почти год. Вначале редко, раз в месяц; потом все чаще и чаще… Была ли это любовь? Анжела не знала. Но в последнее время она откровенно скучала без Бориса, с нетерпением ждала встреч с ним. Когда они оставались вдвоем в этой квартире-спальне, ей не нужно было играть беззаботную красавицу, искусную любовницу, как с другими мужчинами. Она и в самом деле была счастлива и беззаботна. А уж какой любовницей была, получая от своих выдумок несказанное удовольствие! Да и ему не нужно было играть мужественного, галантного рыцаря. Он таким и был рядом с нею.
Когда выберется (выпрыгнет, выпорхнет) из-под одеяла и встанет под горячий, потом холодный, потом снова горячий душ, все это останется в прошлом.
Слезы выступили на глазах у Анжелы. Она всхлипнула, уткнулась в подушку. Он и не подозревает, что скоро ему нужно будет придумывать не причину своей задержки, а что-то более серьезное. Что? Этого она не знала. И знать не хотела. Догадывалась, большие люди затеяли большие игры; ей до них нет никакого дела. Спасибочки!
То, что она сделала, уже опасно для жизни. А сделала она дрянное дело - предала Бориса…
А он ничего не понял. Когда она наконец выпустила из влажных ладоней возмужавшего птенца, присел на край кровати, посмотрел изумленными глазами, только и смог вымолвить: "Ты сегодня бесподобна, лапуля…" Конечно, бесподобна, потому что чувствовала свою вину. А он сам? Еще больше, чем она. И злость, и обида смешались в ее сердце. И недоумение. Действительно ленивый! Сорок лет человеку, а главное для него, как бы жена чего не заподозрила. В такое-то время, когда люди власть делят, когда готовы глотки друг другу перегрызть!
И все же отвратительно было на душе.
Заскрежетал, а показалось, загромыхал, ключ в замочной скважине двери. Анжела перевернулась на спину, смахнула слезы и торопливо натянула одеяло до подбородка.
В комнату вошел невысокий парень лет тридцати. Его почти квадратную голову украшал короткий русый "ежик", во взгляде небольших серых глаз легко читалось красноречивое предупреждение: вякнешь - убью! Вряд ли именно это он хотел сказать Анжеле; скорее всего родился с таким взглядом и умрет с ним. Тут уж ничего не поделаешь.
Это был хозяин ресторана и казино "Кавказ" Василий Левицкий, больше известный под кличкой Лебеда.
- Как дела? - осведомился он, вразвалку подходя к кровати. - Дала… стране угля, мелкого, но много?
- Зачем ты меня впутываешь в свои игры? - жалобно проскулила Анжела, ощущая себя голой и жалкой под жестким взглядом. Одеяло как бы исчезло.
- Ну, ты даешь, детка, - хмыкнул Лебеда. - Какой-то шакал трахает мою телку, а я смотреть должен?
- Он не шакал, - робко возразила Анжела. - Хороший человек, а я не твоя телка, между прочим.
- А чья же? Ну, прикинь, детка, кто ты тут без меня? Все контролирую здесь я. И защищаю тебя, между прочим, тоже я. Короче, не скули, я же на многое не претендую. Хочешь балдеть с ним - не возражаю. А сегодня - это дело. За него нам обещают агромаднейшие перспективы в очень даже замечательном городе Москве. Грех отказываться.
Анжела промолчала. Что можно сказать, если дело вовсе не в том, чья она, а в том, кто она без Лебеды?
Он резко откинул одеяло, с минуту задумчиво разглядывал ее обнаженное тело, лениво ковырнул грязным пальцем там, где совсем недавно ласково блуждали пальцы и губы Бориса, вытер палец об одеяло, одобрительно кивнул:
- Классно постаралась, детка. Сегодня можешь не ходить на работу и завтра тоже. Свои бабки ты заработала честно.
Лебеда подошел к журнальному столику, бросил рядом с бокалами пачку пятидесятитысячных купюр.
- Два "лимона", как и обещал. Видишь, свое слово держу. А ты не забудь язык держать на привязи. Дело серьезное, сболтнешь лишнее - голову оторвут. Я сам это и сделаю.
Девушку бил озноб, но натянуть одеяло без разрешения не осмеливалась. Лебеда взял в руки бутылку, взболтал шампанское и, прикрыв горлышко большим пальцем, направил пенистую струю на Анжелу.
- Ой, не надо, пожалуйста! - заверещала она.
- Все, что надо, сказала? Про его жену? - Лебеда допил оставшееся в бутылке вино.
- Да.
- Нормалек, - вытер ладонью губы, швырнул пустую бутылку на ковер.
Потом осторожно вытащил прилепленные под журнальным столиком и за спинкой кровати "жучки", достал из-под кровати магнитофон, перемотал пленку, включил. "…Ты сегодня бесподобна, лапуля", - послышался удивленный и ласковый голос Бориса. Анжела стиснула зубы, едва сдерживая подступившие к горлу рыдания.
- Кончай дергаться, - цыкнул Лебеда. - И укройся, не трави душу. Все классно! Большой человек будет доволен. И я доволен. Скоро мы прищучим эту сучку, мэршу! И ты довольна, заработала приличные бабки, купи себе новый прикид.
Анжела натянула одеяло до подбородка и молча кивнула. Лебеда внимательно посмотрел на нее, сказал, как бы сам себе: - Трахнуть тебя, что ли?
- Я потная и грязная… - жалобно протянула Анжела.
- Самый смак! - ухмыльнулся Лебеда. Но, заметив гримасу отвращения на ее лице, снисходительно махнул рукой. Сегодня он был добрым. - Когда подмоешься, скажешь. Я не спешу с этим делом. Потом даже интереснее будет - без суеты, без спешки. Ты свое дело сделала, отдыхай, детка. Я отваливаю.
- А если он в милицию заявит? Придут ко мне, станут расспрашивать?
- Заявит, что трахал стриптизерку из казино втихаря от жены? Ну, пусть попробует. Ты про "жучки" не знаешь и вообще ни о чем понятия не имеешь. Это - на самый крайний случай. Кто-то забрался в квартиру, установил аппаратуру. Кто, зачем - сплошной мрак для тебя. Но такого случая не будет.
- Или сам захочет отомстить мне? Вы же ему покажете запись, он догадается, кто его подставил.
- Поезжай на мою дачу, посиди там денька три-четыре, к тому времени все будет ясно.
- На дачу? В такую холодрыгу?..
- Тогда так, - жестко решил Лебеда, похоже, ему надоело нытье Анжелы. - Накупи жратвы на пару дней и никуда из квартиры ни ногой. На телефонные звонки не отвечай. Нет тебя, и все дела. Телек смотри, только тихо. Завтра или послезавтра я сам приду, скажу, что делать. Отдыхай, детка.
Он принес из прихожей свой "дипломат", сунул в него аппаратуру, щелкнул замками и помахал Анжеле:
- Бай-бай, детка! Помни, что я тебе сказал.
Когда захлопнулась дверь и Анжела осталась одна в квартире, сдерживать слезы уже не было сил. Бледная, жалкая, с искривленными губами и ужасом в глазах, она совсем не походила на Анжелу, какой была полчаса назад. Рыдания душили ее, протяжный, хриплый стон рвался из горла, разрушая уют спальни, разрушая жизнь в этой квартире: прошлое отрезано напрочь, будущее - непроглядная тьма…