– Вы находитесь в Erotic Office, где мужчины продают себя – я заплатила восемнадцать сотен франков за ночь с поэтом – более, чем Мюссе выигрывал за ночь в карты.
Жан Давез был потрясен. Забравшись столь высоко, он пал столь низко, что на мгновение утратил дар речи.
– Вы оскорбите меня отказом? – спросила принцесса.
– Я должен отказать вам, – ответил он. – Обращаясь ко мне, вы не слушались своего разума – увиденная мной слеза смывает ваши слова. Я обязан вам жизнью, хоть она и горька – стало быть, я сохраню к вам уважение, о котором забыли вы сами. Я лишь заверю вас, что вы ошиблись: даже если бы от этого зависела моя жизнь, я бы не смог стать распутником и на час – на это я мало годен. Вы приглашаете меня к разврату, но я отвергаю его всем своим существом.
– Всего мгновение назад вы сказали, что я прекраснее женщины ваших грез – я предлагаю вам себя.
– Теперь вы другая – прежним осталось лишь ваше тело, но душа и тело едины в любви. Для многих поцелуй – слияние губ, для меня же – разговор двух сердец. Покинув ваш дом, я сделаю все, чтобы забыть ваши слова, но пролитая вами слеза будет озарять мою горькую дорогу.
Попрощавшись, он встал и направился к двери. Внезапно занавески над постелью раздвинулись.
Одним прыжком Небо́ поднялся с кровати.
– Жан Давез, я не знаю, сколь красивы ваши рифмы, но вижу благородство вашей души.
Поэт замер, заподозрив заговор.
– Вы говорили о равенстве – разве вы не чувствуете, что я протягиваю вам руку друга? Вы достойно выдержали испытание – столь дерзко домогавшаяся вас молодая девушка – добродетельная принцесса.
– Разве мое тело не куплено за деньги? Разве я не в доме свиданий?
– Как и вы, я поэт, но поэт борьбы, не нашедший иного средства творить добро, чем инструментарий зла. Столь усердно искушавшая вас принцесса – восхитительная любопытная, и я вызвался удовлетворить ее любопытство. Я отправился в Erotic Office и пожелал Четтертона – чудовищное начало привело к вам бесчестных людей, которые нашли вас умирающим и привезли в дом свиданий, где добрые люди спасли вас. Прежде возьмите заслуженные две тысячи франков – поэты стоят дорого. Возьмите, друг мой, иначе я напечатаю ваши стихи лишь через два месяца, дабы наказать вас за нерешительность и отсутствие интуиции. Подойдите – я представлю вас принцессе Рязань.
– Простите меня, – произнес Жан Давез, опускаясь на колени. – Я оскорбил вас.
– Я восхищена вашей деликатностью – сохранив лицо, вы не оскорбили мою честь.
– Вы не потеряли терпения, когда я говорил ужасные слова чудесной девушке, – сказал поэт.
Не решаясь поцеловать руку Поль, он склонился над рукой Небо́.
– Вздор! – воскликнул Небо́, стремительным движением поднимая его с колен. – Благородство обездоленного человека много выше моего.
– Вы спасли меня! – прошептал поэт сквозь слезы.
– Вам не за что благодарить нас – мы обязаны вам. Вернуть миру поэта значит предотвратить чуму, не допустить землетрясения! Монахи, поэты и праведники – великие сердца, способные искупить человеческую низость и тщеславие и остановить гнев Божий. Будь благословен, брат мой, за радость, которую я испытал, удержав в этом мире одного из тех, кто не позволяет земле истлеть под мерзостью низких страстей. Твои страдания превосходят мои – я прошу твоего благословления.
Мужчины обнялись.
– Сколь велико ваше благородство, Небо́! – воскликнула Поль со слезами на глазах.
– Наденьте маску и вуаль, – сказал он и позвонил.
Вошла горничная.
– Отведи нас в гостиную и предупреди миссис Рокинс, что мы уходим.
Увидев хозяйку, Небо́ направился к ней.
– Что бы вы сделали, миссис Рокинс, если бы я отказался платить?
– Если бы вы отказались платить?
Она сняла очки.
– Вы заплатите – честь женщины стоит дороже двух тысяч франков.
– Честь мадам от вас не зависит – вы не знаете ее имени и не видели ее лица.
– Его видела Манетт.
– Мадам – молодая девушка, – сказала горничная. – У нее тонкая белая кожа, сквозь которую проступают вены, изящная форма лица, красивый профиль.
– Ученица Лаватера137, твое лицо погубит тебя, – Небо́ схватил на горничную и бросил ее на диван.
– Жан, удержите хозяйку, не выпускайте ее за дверь.
– Ты забудешь это лицо, – сказал он субретке, не выпуская ее рук.
Присутствовавшие стали свидетелями необычной сцены колдовства. Прижимая коленом грудь девушки, удерживая ее руки, Небо́ сделал свободной рукой несколько движений.
– Небо́, заплатите и уйдем отсюда! – с нетерпением воскликнула принцесса, забыв о том, что Небо́ отдал деньги поэту.
– Стало быть, вас зовут Небо́! – воскликнула миссис Рокинс. – Зная имя, нетрудно найти его обладателя и его спутницу.
– Из-за вашего нетерпения мы пробудем здесь еще четверть часа, – сказал он Поль.
Служанка вздрогнула, погрузившись в колдовской сон. Небо́ закрыл ее сомкнутые веки трафаретными фигурами:
– Опиши женщину, которую ты видела в голубом будуаре.
– У нее темные волосы, неправильной формы профиль.
– Подойди и вложи руку в ладонь своей служанки, – велел Небо́.
Хозяйка повиновалась.
– Какое преступление совершила эта женщина? – спросил он.
На лице околдованной девушки читалось напряжение – ее надбровные дуги судорожно сжимались.
– Разве ты не видишь кровавых следов на ее пути?
– Я вижу наполненный бокал.
– Попробуй кончиком языка.
– Я чувствую вкус чеснока.
– Кто пьет из бокала?
– Мужчина.
– Кто этот мужчина?
– Ее муж!
– Миссис Рокинс, мне потребовалась четверть часа, чтобы узнать, что ты отравила своего мужа фосфорной кислотой. Теперь ты видишь, что сражаться с Небо́ бесполезно?
– Я забуду это имя – оно принадлежит Дьяволу!
Размашистыми движениями рук он расколдовал служанку
– Вы правы, мадам, – сказал Жан Давез принцессе, спускаясь по лестнице. – Благородство Небо́ велико.
– Доброе деяние всегда будет вознаграждено, – сказал Небо́, указывая на фиакр, ехавший по улице Иена.
Они сели в фиакр втроем. По дороге Поль вынуждала Жана Давеза читать свои стихи – они были красивы и напоминали поэмы Ламартина.
– Я приду за вами завтра утром, – сказал Небо́, прощаясь с поэтом у порога его жалкой гостиницы.
Они выезжали на бульвар Монпарнас138, когда фиакр внезапно качнуло назад, словно кто-то вцепился в борт. Перегнувшись над дверцей, Небо́ увидел над задним колесом голову мужчины, повторявшего хриплым голосом: "Помогите, за мною гонятся!" Небо́ велел остановиться, и кучер не успел заметить, как незнакомец проворно вскочил в фиакр.
– Вы не станете возражать, если мы повернем назад? – спросил Небо́ и приказал кучеру развернуться.
Мужчина в разорванной одежде, перепачканный в крови и грязи, выглядел совсем молодым.
– Прислушайтесь! – воскликнул он.
Послышался ритмичный звук приближающихся шагов, и спустя минуту мимо фиакра пробежали три стража порядка.
– Они преследуют меня! – воскликнул незнакомец.
– Жандармы! Кто вы? Откуда вы?
– Вы спасли мне жизнь. На меня напали – обороняясь, я убил человека.
Помолчав, он спросил:
– Желаете узнать о нравах больше?
– Да, – ответил Небо́.
– Тогда я покажу вам нечто невиданное. Когда выдастся свободный вечер, предупредите меня запиской "Мсье Альфонсу с Монмартра" и приходите к дому номер 27 по улице Жермен-Пилон.
Они выехали на набережную, и Альфонс открыл дверцу фиакра.
– За услуги такого рода не принято благодарить.
– Скажите, что вы хотите показать нам.
– Последнее воплощение.
– Рокамболя139? – спросил Небо́.
– Дон Жуана, – ответил незнакомец, выпрыгивая из фиакра.
VII. Дон Жуан Монмартра
БЫТЬ любимым – значит превратиться в божество для другого существа и занять место судьбы в его жизни. Но Бог считает кощунством дорогу человека, которого Ренан назвал героем бесконечного романа, и проклинает поклонение бесчестью. Вы устыдились страсти Феми и не возгордились, покорив Жанну. Стать божеством недалекой женщины и судьбой Мариторны! Успех, достойный Дон Жуана! Прежде, чем добраться до Эльвиры, сколько же Матурин140 требуется вычеркнуть из списка! Коммивояжер крепкого сложения, альковный Гаргантюа, Дон Жуан прославится числом – mille е tre [26] . Сатироману, если он весел и богат, под силу соблазнить и две тысячи шесть!
В любовных делах Дон Жуан – лентяй. Украсив лацканы увесистыми побрякушками, он красуется перед затянутым в галстук послом Золотого Руна! Когда завершится наше путешествие – и посвящение в чувственность – я охотно представлю вас Дон Жуану. Если он соблазнит вас, эта победа сделает из него большего Дон Жуана, чем его тысяча три женщины одновременно. Невоздержанный в чувственных радостях и опьяненный изысканными винами соблазнитель захмелеет, отведав родниковой воды.
– Чтобы доказать вашу правоту не требуется поэм Байрона или Мюссе, ни прозы Мольера, ни музыки Моцарта.
– Гении были и среди каторжников – Вотрен141 тому пример. Мильтон доказал, что Сатана – привлекательнее Иеговы, и едва ли не вся светская поэзия прославляет чувственные удовольствия. Чтобы послужить уроком, не изменив справедливости и стремления к идеалу, произведение искусства требует от художника беззаветного самоотречения. Его цель – выразить чаяния окружающих его людей, придав им самую отчетливую форму, самое красноречивое выражение. Во все времена художник был непостоянен в любви и мятежен душой. Дон Жуан более всех отражает изменчивость сердца и тривиальную иллюзию, что следующая женщина наверняка вызовет самую сильную страсть. Художник расплачивается за безнравственность бесславным финалом. Философ же призван развенчать своим разумом созданные искусством заблуждения. Он скажет вам, что тысяча три женщины Дон Жуана – как и сто тысяч читателей Жюля Верна – едва ли могут составить их славу. Многие всю жизнь стремятся подражать Дон Жуану, доказывая его бессодержательность. Впрочем, мы направляемся в гости к Альфонсу, вообразившего себя последним Дон Жуаном – на деле он наверняка окажется первым сутенером.
Эти слова Небо́ говорил Поль, когда они шли по бульвару Курсель. На них были одинаковые костюмы из черного бархата и мягкие шляпы – взявшись под руки, они выглядели как братья и столь походили друг на друга изяществом, что проститутки оставляли свои места, чтобы взглянуть на них. Кожа принцессы была покрыта темным загаром графа Нороски. Облик Небо́ украшали парик из рыжих волос и эспаньолка, менявшая выражение его лица.
– Я выпью твои глаза! – этот яростный вопль раздался, когда они подходили к улице Леви.
Поспешив на крик, они увидели хулигана, прижавшегося к телу оглушенного противника – при их появлении нападавший бросился бежать. Они приподняли лежавшего – тот стонал, а его правый глаз готов был выпасть из орбиты.
– Это была не метафора, – сказал Небо́. – Похоже, он прижался к глазу ртом, словно вантузом.
– Какой ужас! – воскликнула Поль.
– Эта ночь будет ужасной, принцесса. Мы проведем долгие часы среди самых отвратительных людей Парижа – сутенеров. Вчерашний вечер я посвятил изготовлению капсул с синильной кислотой – они не подведут, невзирая на обескураживающую нестабильность этого вещества, на которое можно полагаться лишь тогда, когда оно только что получено.
По бульвару Батиньоль прогуливались женщины – между собой их разделяли равные расстояния, и каждая использовала определенное пространство. Группы мужчин в огромных шляпах, отбрасывающих гротескные тени, наблюдали за их перемещениями. Под охраной ночного дозора проституток, в серебряном тумане холодной ноябрьской луны, в Париже засыпали девственницы и праведницы. Женщины становились все многочисленнее, их вид – все более жалким; высоких касок также становилось все больше.
– С вами желает заговорить одна из тех, кого вы назвали попрошайками в ночь, когда мы оказались среди простого люда.
– Послушайте же меня, мсье, – прошептала проститутка, обвиваясь вокруг Поль.
Она была скверно одета, на ней было выцветшее пальто и безвкусная шляпа.
– Я слушаю вас, – ответила Поль.
– Пойдемте со мной, я буду с вами мила.
– Куда вы хотите меня позвать?
– Недалеко – туда! – проститутка рукой указала на мрачный дом с красным фонарем.
Поль дала ей экю и пожелала пройти, отстраняя ее рукой.
– Милостыня? Ты хочешь подать мне милостыню? За кого ты меня принимаешь? Я торгую своим телом и зарабатываю на хлеб – он пропитан потом! Твои деньги хороши для попрошаек! – она швырнула серебряную монету, зазвеневшую от удара о мостовую.
– Если бы вам сказали о существовании подобного puncto d’honore [27] , вы бы наверняка не поверили.
Опустившись на четвереньки и пытаясь зажечь не загоравшиеся спички, сутенер искал место, куда упал экю. Наступив на монету ногой, Небо́ обнажил рукоять револьвера.
Увидев, что силы неравны, сутенер поднялся на ноги и стал неторопливо объясняться:
– Почему вы не даете мне взять деньги, если она дала их мне. Стало быть, она моя покровительница!
– Покровительница! – воскликнула принцесса.
– Разве вы не знаете? Покровительницами мы зовем женщин, которые дают нам заработать, ничего не делая. Это объяснение стоит одного экю.
Исполненные отвращения, Небо́ и Поль пошли дальше.
Перед зданием Коллежа Шапталь в нерешительности остановился молодой юноша – убегая от поджидавших и осаждавших его проституток, он всякий раз возвращался назад. Его волнение отражало внутреннюю борьбу – между желанием испытать незнакомые ощущения и страхом отдаться порочной страсти.
– Я хочу увидеть развязку, – с волнением в голосе сказала Поль.
Они остановились. Одна из проституток схватила юношу под руку и, сказав ему несколько слов, увлекла его в сторону дурного места. Поль видела, как они скрылись в темной аллее, ведущей в публичный дом.
– Лишь один из тысячи молодых мужчин признается, что его первой возлюбленной была мадам де Варане142. Большинство из тех, кто говорит о любви со скептицизмом, удовлетворили свою первую страсть в постели поющих сирен – "Иди со мной: я – целый мир" – и познали чувственные удовольствия в сточной воде. Даже в искусстве мужское целомудрие не ценится, воспитание же во Франции столь безнравственно, что юноша считает оскорблением мужскую версию благородного имени Жанны д’Арк – Орлеанской девы!
Поодаль, переговариваясь между собой, курили два сутенера.
– Стерва! – закричал один из них. – Упустила клиента!
От услуг одной из проституток отказался прохожий.
– Если ты впредь станешь работать так же, я изуродую твое лицо! Вчера ты заработала семь франков – сегодня ты заработаешь десять!
Еще один мужчина прошел мимо проститутки, не обратив на нее внимания.
Сутенер пришел в ярость.
– Упустила еще одного, лентяйка!
Женщина подошла к сутенеру и, сжав зубы, прошипела ему прямо в лицо:
– Я работаю скверно и стану работать еще хуже – из-за таких, как ты. Вы живете на деньги женщин, но любите мужчин.
Небо́ увел принцессу, не желая, чтобы она слышала этот разговор.
– Что произошло с вами, Небо́? Вы взволнованы как в ту ночь на улице Вуаверт: стало быть, вам незнакомы мерзости, которые вы показываете мне?
– Нет, Поль, мне известны все добродетели и все пороки. Меня приводит в ужас не разврат, но его повсеместное присутствие, его беспредельное распространение. Преступления, суть которых я не решаюсь объяснить, прежде были исключением, ныне же им несть числа. Коль скоро Божий гнев не сразил нас до сих пор, я со страхом думаю о том, какую страшную кару пошлет нам Господь в будущем.
– Мое сердце полнится жалостью к продажной женщине, но чудовище, которое вы зовете сводником, представляется мне злодеем, достойным немедленной смерти, беспощадного уничтожения. Если бы принцесса Рязань была королевой, она бы назначила награду за каждую голову сутенера, как назначают награду за голову змеи.
– Я разделяю ваши чувства. В союзе сводника и проститутки, последняя, сколь велико бы ни было ее бесчестье, хранит частицу добродетели, позорно жертвуя собой ради блага мужчины, поощряя его пороки, созидая запачканными руками счастливую жизнь трусливых злодеев. Иному убийце я доверил бы жизнь, укравшему ради любви – кошелек. В каторжных тюрьмах такие люди составляют половину заключенных. Сутенеров же, которых закон называет людьми, я уничтожил бы, не считая себя убийцей. Мы – на улице Жермен-Пилон, и если у Дон Жуана Монмартра еще осталась частичка души, вы увидите, какой я умелый мучитель.
Небо́ позвонил в дверь небольшой, неприметной гостиницы; им открыла молодая горничная. Они вошли в роскошный вестибюль, напоминавший виллы на Лазурном берегу – в них депрессивные англичане громоздят странные и дорогостоящие предметы. Столь же непоследовательной безвкусицей отличалась обстановка гостиной – отделанные гобеленами стены были украшены безобразными картинами и коллекциями фальшивого оружия. Можно было подумать, будто ни с того ни с сего разбогатевший скверный актер купил и перенес в гостиную целиком содержимое сувенирной лавки.
– Не снимайте шляпы, Ладислас, – сказал Небо́ при появлении гладко выбритого Луция Вера143 в изысканном костюме жемчужно-серого сукна.
Стройная фигура и красивые движения двадцатилетнего злодея поразили Небо́.
– Добро пожаловать, господа спасители, – он подал обе ладони гостям. Их руки неподвижно лежали на подлокотниках кресел.
Альфонс побледнел и, чтобы скрыть свою ярость, позвал прислугу.
– Я предложу вам выпить, господа.
Небо́ язвительно рассмеялся.
– Дон Жуан Монмартра, ты допустил две improper [28] за одну минуту. Руки, запачканной в крови, не подают. Ты также должен понимать, что напитки в твоем доме имеют привкус духов твоих женщин.
Небо́ достал сигарету.
Альфонс зажег спичку и с угрожающим видом протянул ее Небо́.
– Я не мог запачкать огня, – с горечью сказал он.
Небо́ бросил сигарету, и Альфонс вышел из себя.
– Довольно игр! Вы спасли мне жизнь и злоупотребляете этим. Я не стану этого терпеть.
– Ты внушаешь нам отвращение, но не страх.
– Под вашими пиджаками – револьверы, стало быть, вы меня боитесь.
– Мы опасаемся не тебя – ты не столь гнусен, чтобы устроить нам западню.
– Я рад, что вы это признаете!
В ответ на уступку со стороны Небо́ злодей забыл обо всех унижениях – он не отрывал от Поль взгляда.
– Вы молчите, мсье или мадам, – обратился он к ней. – Я угадываю в вас женщину. Надеюсь, в ваших словах будет больше теплоты.