– Падшая женщина былых времен? Сегодня графини де Ла Сюз176 остаются в высшем свете – если только не случится какой-либо скандал. В обществе, где знать утратила авторитет и где интеллектуальные заслуги вызывают лишь любопытство, имеет значение лишь мнение богачей, вынужденных прощать друг другу все – они живут лишь благодаря своим миллионам. Госпожа Сто-Тысяч-Франков-Ренты будет изгнана из высшего общества только в случае, если окажется дочерью хозяйки известного публичного дома или выбьет окна особняка. Лучшие представительницы полусвета – женщины с безумным темпераментом и сумасшедшими фантазиями. К ним относятся и мадемуазель Бовари – женщины, чья семья не простила им позора – и женщины, которые отчаялись найти мужа. Наиболее скверные дамы полусвета – проститутки, добившиеся сожительства с богатым, или владелицы собственных домов, начавшие свое восхождение с меблированных комнат. Кора – одна из последних.
– Не сумев сообщить мне свою страсть к политике, моя тетка убедила меня в том, что демократия ставит женщину в плачевное положение. В самом деле, благодаря королю есть королева, фаворитки, придворные – на протяжении всего восемнадцатого века государством управлял альков. Не будь я аристократкой, я желала бы иметь государыню – добрую и нежную женщину, чьи руки готовы творить милосердие и добро. Ее изящный портрет скрашивал бы нищету моей комнаты – все стали бы видеть в ней поэзию и улыбку.
– Вы несправедливы к демократии. Она избрала королеву – нелепую и безумную женщину, чьи руки готовы творить выходки и глупости. Ее портрет в сотне нарядов и поз украшает витрины – все видят в ней королеву моды, поэзию века и улыбку современного искусства!
– Тамар!
– Тамар – актриса спорного дарования, но несомненная королева Франции. Ее манера изъясняться едва понравится образованному человеку, ей чужды устои и театральная иерархия, но ее журчащий голос полон страсти, а тело обвивает стан молодого исполнителя главной роли, словно плющ. Она всегда играла лишь роли любовниц, но делала это столь необычно, что однажды утром все парижане проснулись влюбленными в великую возлюбленную. Страстное волнение охватило и провинциалов.
Иным детям неведомо имя Божье, многие французы не знают Бальзака, но нет никого, от мальчишки до старика, кому было бы незнакомо имя Тамар. Д’Оревильи напишет шедевр, Пюви де Шаван177 обнаружит фреску, но если Тамар наступила на хвост своей собачке, внимание зрителей будет приковано к хвосту собачки Тамар.
Тамар нездоровится? Газеты направляют к ее постели специального корреспондента, каждый час телеграфирующего об изменениях в ее самочувствии. Тамар ссорится с любовником? Публика в лице репортеров врывается в ее дом, подобно люду, осаждавшему дом королевы, родившей наследника. Украшая пьедестал правительницы новыми венками, парижане хотят знать, что творится в ее жизни. Они требуют показать интимные глубины – причины ее радостей и слез, подробности ее прихотей. Тамар сообщает о желании покинуть Париж? Вечерние газеты орошены слезами, флаги – приспущены, противники же едины в мольбе, призывающей ее остаться в столице, раскаивающейся за недостаточно воодушевленный прием и слишком тихие аплодисменты.
Тамар говорит, что намеревается оставить сцену? Газеты объявляют о смерти искусства и конце цивилизации. Наконец, если какой-либо промышленник желает, чтобы его скверная продукция – рисовая пудра или новый фасон шляпки – имела успех, он непременно назовет ее "Тамар"! И писатели – эгрегоры, сторожащие демонов – подставляют смехотворному триумфу самое надежное плечо! На выставке графики молодой художник представил замечательный рисунок, изображавший героиню одного из редких в наше время мистических романов. Накануне он писал лицо Тамар и неосознанно привнес ее черты в портрет своей принцессы.
Светское общество пришло в негодование, возмущаясь кощунством и профанацией. Не желая разочаровать зрителей, озаботившихся сохранением ее чести, Тамар села в карету, поспешила в выставочный зал, сорвала со стены рисунок, перевернула его обратной стороной, вновь села в экипаж и отправилась к художнику, намереваясь принудить его в ее присутствии уничтожить святотатственный портрет. Не застав его дома, она вернулась в галерею, где и нашла его. Услышав бранные попреки в "трусости" и уступив натиску светских глупцов, художник начетверо разорвал рисунок. Вечером режиссер спектакля попросил от имени Тамар снисходительности у зрителей, сославшись на "пережитые за день волнения". Зрители – образованные люди, восторгавшиеся у входа в зал "чудесным Леонардо" – рукоплескали скверной актрисе, уничтожившей чудесный рисунок, в то время как тюремный надзиратель должен бы был препроводить ее в Фор-Левек178.
– Эта женщина – не актриса, – сказала Поль, садясь в фиакр. – Это преступление ставит ее в один ряд с демагогом из Бельвиля, уничтожившим вашу Марианну. Впрочем, всякое женское лицо, выставляемое напоказ, становится общественным достоянием.
– За неимением короля и знати театральный мир кричит вслед Тамар "Мы – твоя свита". Актер продолжает ощущать свою значимость за пределами театра, актриса же считает себя герцогиней. Бесспорно, среди интеллектуальных развлечений, спектакли, подобные "Полиевкту"179 или "Женитьбе Фигаро" – самое очевидное преимущество цивилизации, и аплодисменты великолепным исполнителям – всего лишь справедливость.
Если же погас свет рампы, окончилось представление, но актер или актриса сохраняют в жизни очарование сцены, это означает, что публика утратила разум. Культ скверных актеров – верный знак заката империи. Открыв газеты, вы можете не найти новостей или обозрения, но две рубрики – непременные символы эпохи – окажутся во всяком выпуске – биржевые котировки и программы спектаклей.
Даже на страницах консервативных христианских "Фигаро" и "Ле Голуа" самые значительные события дня занимают меньше строк, чем новости из жизни актеров. Никто не посетует на то, что незамеченной остается замечательная книга, но оперетта, поставленная на скверной сцене, будет отмечена праздничным вечером и рецензией в газете.
Культ скверных актеров свойственен не только парижанам. Во всяком провинциальном городе молодая публика наизусть знает имена авторов новой пьесы, обсуждать же достоинства столичных актрис считается хорошим тоном. Вершина нелепости – успех Капуля180, который сводит с ума женщин подобно тому, как Тамар волнует мужчин. Никогда фотокарточки с портретами Моны Лизы или "Мужчины с перчаткой"181 не станут раскупать столь же стремительно, сколь последние снимки скверных певцов и певиц.
Фиакр остановился перед колоннадой театра. Рокот аплодисментов катил неистовые волны к выходу, распахивая двери. В партере они столкнулись с Нимским герцогом – тот шел быстрым шагом.
– Герцог, я должен переговорить с вами!
– Невозможно – поручение Тамар!
– Поручение Меродака! – властным тоном ответил Небо́.
Герцог остановился, колеблясь между оккультным долгом и страхом не угодить актрисе.
– Прошу вас, мсье. Для Тамар чрезвычайно важно, чтобы я поспешил. Каждая отнятая вами минута будет стоить ей тысячи ливров.
– Доминиканцы осудят вас за вашу нерешительность.
– Вы – не из их числа, господин повелитель.
– Трое стоят одного! – сказал Небо́.
– Вчерашний пароль! Чего вы от меня хотите?
– Письмо в вашей руке.
– Это скверная шутка! Богатый господин ждет ответа на Северном вокзале. Если полчаса после полуночи он не получит записки, то сядет в поезд, и Тамар потеряет полмиллиона.
– Стало быть, ваша геральдика украшает шапку сутенера?
– Мсье!
– Чем же отличен сводник, спешащий из театра Гренель с запиской для клиента проститутки, от Нимского герцога – добровольного сутенера Тамар? Не только ли тем, что речь идет об известной актрисе и пятистах тысячах франков, но не уличной женщине и одном луидоре? Я уверен: в порыве раболепия вы обещали сопроводить послание красноречием.
Герцог оказался в западне – он не мог ни оправдаться, ни дать пощечину члену тайного общества, к которому принадлежал.
– Письмо, герцог, – потребовал Небо́.
– Я не могу отдать его вам, не рассорившись с Тамар. Разрыв с ней сделает жизнь человека моего круга невыносимой. Я страшусь ее гнева.
– Стало быть, вы не страшитесь гнева Доминиканцев? Неужели вы думаете, что они не сумеют заставить Тамар возненавидеть вас?
Нимский герцог протянул Небо́ миниатюрный надушенный конверт.
– Я последую за вами, – продолжал Небо́. – Мы не расстанемся более ни на мгновение. Я едва не забыл – вы представите актрисе графа Нороски и его секретаря. Ступайте, бедняга Ирус, выше голову, будьте радостны…182 Мы принуждаем вас к извращению!
В ложах выстроились шумные очереди. Дипломатический корпус в полном составе толпился у двери маленькой гостиной в ожидании, когда Тамар отдохнет и сотрет с лица краску. Позабыв о зависти, подруги актрисы, вдохновленные общим успехом и обуреваемые нетерпением, энергично потеснили послов. Каждый представлял двадцатимиллионную нацию, но опускался до низменных обычаев другой страны.
– Королева Франции! – с насмешкой отметил Небо́. – Это доказывает присутствие послов!
Когда схлынули потоки поздравлений, Нимский герцог представил Поль и Небо́. Желая походить на манерную учительницу-англичанку, актриса даже не взглянула в их сторону.
– И что же? – бросила она.
Замешательство вызвало на лице герцога нелепую улыбку.
– Я одолжил Нимскому герцогу экипаж и посыльного. Он едва ли успел бы найти карету, – сказал псевдо-граф Нороски.
Лицо Тамар тотчас приобрело любезное выражение.
– Вы отужинаете с нами, мсье!
Ее приглашение походило на приказ – она была уверена в том, что оказывает милость, от которой не отказываются. Жестом она указала на гостей – именитых граждан, министров, журналистов, дипломатов.
Вслед за экипажами, в которых теснились приглашенные, фиакр направился на авеню Ваграм. Совладав с собой, герцог рассказал Небо́ историю про богатого эксцентрика, поставившего состояние против ужина в доме Тамар в качестве главы стола. Вечер был назначен его счетоводами. Узнав о пари, Тамар стала громко возмущаться гнусностью затеи, но затем призадумалась. Целый месяц она провела в ожидании и предвосхищении письма. Сегодня, перед выходом на сцену она получила записку: "Если вам угодно позволить мне сидеть во главе стола за ужином после вашего спектакля, я оставлю на столике у вашей кровати чек на пятьсот тысяч франков. Я заключил пари на миллион и получу половину суммы в случае вашего согласия. Я действую открыто и стану ждать ответа до получаса пополуночи, когда сяду в поезд и покину континент".
Пробил час. Одетая в платье из белого кружева, Тамар появилась в гостиной дома на авеню Ваграм. Ее встретили аплодисментами, словно у входа в театр. Опьяненная мыслью о пятистах тысячах за ночь, она забавлялась вольностями, приводившими собравшихся в восторг.
– Сегодня все привлекательны, – говорила она, постукивая веером по животу министра юстиции. – Ты кажешься мне стройным и остроумным.
Официальный банкир актрисы Жедуайа, будучи человеком серьезным, с трудом скрывал недовольство.
– Ты уволен, старик толстосум. Сообщаю всем, что моим хозяином и господином, до нового распоряжения, является сэр Уильямс Хэтансон. Ни один проголодавшийся не отведает ни крошки до его появления.
– Стало быть, сегодняшний ужин не состоится, мадам, – сказал Небо́. – В данную минуту сэр Уильямс Хэтансон направляется в Кале.
– Вы говорите вздор! – воскликнула Тамар. – Он будет здесь через мгновение. Если же он не приедет, я выставлю всех за дверь!
Дипломаты и министры не были рады приему. Тамар старалась заставить себя сдерживаться, но не могла отвести глаз от стрелок часов. В раздражении и ярости она ходила по гостиной, осыпая гостей колкостями и насмешками, уязвлявшими самолюбие и остававшимися в памяти. Наконец, она подошла к Небо́.
– Отчего вы сказали, незваный гость, что сэр Хэтансон не придет?
Небо́ протянул ей ее письмо.
– Вы трус, герцог! – закричала она.
– Нет, – ответил Небо́. – Отдав мне письмо, он отомстил за себя – вы сочли его сутенером. Вернув его вам, я отомстил за порванный рисунок.
– Стало быть, никто не отомстит за меня? – воскликнула она.
– Никто, – ответил Небо́. – Сыновья этих декадентов отомстили бы за вас, но не пали еще столь низко.
– Ваши слова оскорбительны – мне повинуются, как царице.
– Вас короновали безумцы эпохи, царица Византии, – сказал Небо́, прощаясь.
XII. Дороги удовольствий – женщины для наслаждений
– КУДА мы отправимся этой ночью? – спросила принцесса.
– Современный Вавилон столь однообразен в своей нечестивости, что, признаюсь, я затрудняюсь показать вам еще что-либо экстремальное.
– Вы хотите заставить меня поверить, что достаточно одиннадцати прогулок, чтобы увидеть ночной Париж. Мое воображение рисовало город много лет, не пресыщаясь.
– Закройте глаза и воображайте, оставаясь в кресле – у фонаря нет более граней.
– Вы невыносимы!
– Я могу рассказать вам историю, упрямая принцесса, придумав чудовищные извращения, но, даже пожелав, не создам реальных зверств!
– Стало быть, это и есть зло? – пренебрежительно спросила Поль.
– Я ответил бы вам утвердительно, не будь вы андрогин, которому суждено познать человечество всецело. Нет, питейные заведения, публичные дома и убийства не суть зло. Эти злодеяния – достаточные, чтобы получить проклятие – считаются незначительными в иерархии грехов. Вспомните катехизис. До убийцы Каина, до первородного греха, в высшем мире и высшими созданиями, расположенными более нас с вами к суждению о справедливости, было совершено величайшее преступление.
– Падшие ангелы! – сказала Поль.
– Будучи всего лишь духами, ангелы не могли согрешить плотью. Их злодеянием стало Слово, направленное против Бога. Исходя из этого определения, найдите великих злодеев. Это, прежде всего те, кто восстал против закона: Ян Гус, противопоставивший свое "докажите мне, что я ошибаюсь" непреложным постулатам Церкви; Лютер, населивший западный мир посредственными идеями – под предлогом того, что папе не следовало говорить верующим, что Иисус будет милосерден к тем, кто поможет наполнить его храм шедеврами. Это толпа безумных революционеров, пытавшихся возвратить Францию в первобытное состояние. Это экономическая политика Прудона и "главенство права" Бисмарка! Есть ли необходимость указывать на нынешних бандитов, на лица злодеев сегодняшних? Впрочем, они "трудятся" изо дня в день на глазах у тридцати шести миллионов французов и перед лицом истории.
– Вам придется изрядно потрудиться, друг мой, чтобы приобщить меня к высоким понятиям. Мой разум верен телу женщины, оставаясь безучастным к треволнениям. Позвольте мне провести время, оставшееся до конца путешествия, в познании нравов эпохи – мы вернемся к философии после. Сегодня мы пойдем наугад. До этого вечера мы ездили в фиакре в заданных направлениях. Сегодня мы прогуляемся дорогами удовольствий, по которым отправились бы двое скверных молодых людей после хорошего ужина. Холод позволит мне закутаться в пальто, скрыв очертания женской фигуры.
Восхитительный лунный свет осыпал серебром холодное небо, сухой воздух звонко откликался на каждый шум.
На авеню де Терн их внимание привлек громкий спор. Буржуа, чье тучное тело отбрасывало на мостовую гротескную тень, торговался с высокой худой проституткой о цене за ночь. Он стоял на своем хладнокровно, словно покупал товар, желая, чтобы удовлетворение его инстинктов стало одновременно и прибыльным делом.
Они остановились перед Аркой Звезды, глядя на длинную и широкую улицу; обелиск казался огромным межевым столбом.
– Французское правительство никогда не заботило искусство. В Милане действует закон, не дозволяющий застраивания улиц до тех пор, пока городские власти не одобрят проекта фасада зданий с точки зрения эстетики. Взгляните на роскошные казармы, выстроившиеся в два ряда: нынешние богатые парижане не умеют распорядиться своим золотом.
– Вы высказали поверхностное суждение художника. Я, напротив, восхищена значимостью этих домов и силой характера их обитателей. Более того, в них наверняка живут порядочные люди – широкие ворота не могут вести к скверному месту.
– Наивная принцесса! Всякая улица, прилегающая к этой авеню, ведет в Субуру183!
На поворотах Небо́ стал приводить точное название бесчестья, разновидность порока или позорного ремесла, сообщая каждой улице ее место в топографии разврата.
– Довольно! Прошу вас! Это омерзительно! – воскликнула Поль, поравнявшись с круглой площадью.
Проститутки шагали по аллеям, невзирая на холодную погоду. Их напрасное ожидание и разочарованные прогулки взад-вперед придавали им убогий вид, вызывая к пороку одновременно жалость и отвращение.
– Кто эти убогие тени? – спросила принцесса.
– Женщины для наслаждений.
В этот вечер почти не было прохожих, и проститутки, разбросанные по разным местам от аллеи Курла-Рен до авеню Габриэль, устремились к двум молодым людям, оставшимся безучастными к приглашениям. При приближении стражей порядка странный эскорт исчез с быстротой циркового трюка.
Под аркадами Риволи им предложили открытые карты и благосклонность молодых юношей.
– Свернем с этой улицы, – сказал Небо́, поравнявшись со статуей Жанны д’Арк. – Вы не подозреваете, какими нечистотами полнится парк в самом центре Парижа.
Едва они сделали несколько шагов по территории сада Тюильри, расположенной за пределами ограды, перед ними возникли падшие женщины. Они шли вперед и у каждой скамьи видели скверных и некрасивых женщин, порочивших чистоту лужаек, где днем играют дети.
– Где же мужчины? – спросил Небо́.
В самом центре, опершись на ворота сада, собрались четыре десятка злодеев, похожих на мелких торговцев: сутенеры носили свои головные уборы лишь на внешних бульварах.
Повернув обратно, они дошли до улицы Сент-Оноре.
– Видите лампы, горящие в окнах? Маяки сладострастия указывают любителям порочной страсти: за занавесками – парижские Венеры.
Они вошли в Пале-Рояль.
– Знаменитое описание из "Утраченных иллюзий" давно стало страницей труда по археологии. Традиция, тем не менее, по-прежнему приводит сюда женщин, желающих повстречать богатого иноземца, и богатого иноземца, ищущего парижскую проститутку. Заметьте также, что сутенеры в этом квартале походят на респектабельных продавцов больших магазинов, публичный же дом силится выглядеть как дом гризеток, дабы угодить англичанам, читавшим Поля де Кока.
Небо́ остановился на пересечении улицы Вивьен с улицей Кольбера.
– Я хочу обратить ваше внимание на уважительное отношение парижан к Национальной библиотеке. Закрытая дверь ведет в публичный читальный зал. Напротив – дверь в публичный дом.
– Прекрасное противопоставление! – заметила Поль.
– Вы шутите. Стало быть, ваши чувства притупились. Неподалеку я знаю место, где вас ждет спасительное отвращение.
Они поднялись на третий этаж неприметного дома. Их провели в изысканную гостиную, где их встретила молодая утонченная женщина с приятной манерой говорить: "Каковы вкусы господ? В моем доме – шесть воспитанниц. Все они – мои ученицы, я подготовила их сама".