Прижав камзол к груди, Хоуп побежала наверх. Она открыла краны в ванне, а затем нашла в спальне джинсы и темно-коричневый свитер.
Осторожно положив камзол на столик около раковины, чтобы можно было его видеть, Хоуп шагнула в облако пара.
Когда она погружалась в горячую воду, то вдруг подумала: сейчас ей стало тепло в первый раз с тех пор, как она вырвалась из сильных рук Армана.
Фейт. Кто она? Молодая женщина, которая не могла сделать выбор между своим отцом и возлюбленным? Совершенно ясно: ей не хватило смелости пойти против воли отца и уехать с мужчиной, которого любила. Неужели она не сознавала, что ее жених испытывал к ней чувство гораздо большее, чем то, что выпадает на долю большинства женщин за всю их жизнь?
Хоуп покачала головой. Вот, пожалуйста: она уже запуталась в романтической любовной истории, которая не имеет к ней самой ни малейшего отношения. Собственно говоря, этому проклятому роману уже больше двухсот лет!
Дрожь снова пронизала ее, и Хоуп выбралась из ванны, завернувшись в большое голубое банное полотенце. Меньше чем через пять минут она была уже одета, но потребовалось почти двадцать минут, чтобы высушить густую гриву ее волос. Еще десять минут ушло на то, чтобы собрать нечто вроде еды для пикника. В меню была включена бутылка калифорнийского "шабли" за 3 доллара и 99 центов, четыре бутерброда с арахисовым маслом и медом, намазанными на белый хлеб, несколько сельдерейных и морковных палочек, а также пластиковый стаканчик с луковым соусом.
Посмеиваясь, Хоуп посмотрела на припасы, разложенные на деревянном столе в кухне. Она очень надеялась, что Арман не окажется гурманом, предпочитающим французскую кухню, - если же иначе, ее ждут серьезные неприятности. Всякие подливки и соусы никак не принадлежали к числу любимых ею блюд. Кроме того, от них ведь полнеют.
О чем она думает? После Центральной Америки джинсы по-прежнему болтались на ней. Может быть, ей следует начать питаться чем-нибудь, от чего полнеют? Господь свидетель, набрать немного веса ей совсем не повредит.
Побросав свои припасы в сумку и добавив к ним несколько пластиковых стаканчиков, Хоуп принялась искать скатерть и наконец отыскала то, что хотела: покрывало на клеенчатой основе, которое когда-то купила ее мать, но так никогда и не использовала. Покрывало было совершенно чистым и благоухало дикими ландышами, которые обычно собирала и засушивала мама. Превосходно.
Еще через пять минут Хоуп, сложив все вещи, вышла из дома и быстро направилась к тропинке, что вела на вершину холма.
Там ли он еще или опять исчез - так же внезапно, как и появился?
Медленно поднимаясь на холм, Хоуп начинала верить, что ей придется пировать в полном одиночестве. Он наверняка исчез, и она снова окажется одна на холме, как это бывало и раньше.
Возможно, до этого дня она так сильно ощущала присутствие Армана только потому, что тот был уверен, что она - это Фейт. Он тянулся к ней. Сейчас, когда убедился, что это не так, скорее всего, он направится туда, где полагается находиться призракам.
Всю дорогу до вершины холма она старалась подготовить себя к мысли о том, что Армана там не окажется. Взобравшись наверх и подойдя к большому дубу, Хоуп поняла, что была права: там никого не было.
Невыразимое разочарование нахлынуло на нее. Осторожно и намеренно медленными движениями она расстелила клеенчатое покрывало на земле. Затем, скрестив ноги, уселась на ткань и откупорила бутылку с вином, налила вина в пластиковый стаканчик и сделала большой глоток. Она хорошенько повеселится на своем первом пикнике за многие годы, даже, если это и убьет ее, - и неважно, будет это в обществе некоего таинственного офицера-француза или без него!
Словно подготавливая удачный кадр, Хоуп разложила на покрывале еду. Покончив с этим, она отпила еще вина. Если так пойдет и дальше, скоро ей не будет дела до того, тут он или нет… она будет слишком пьяна, чтобы замечать что-либо!
Легкомысленный свист привлек ее внимание. Мелодия, показавшаяся ей отдаленно знакомой, словно плыла в воздухе.
Насторожившись, Хоуп ждала. Возможно, кто-то пристал к берегу и высадился на остров, пока она была в доме и не слышала лодку. Иногда сюда заезжали туристы, не сознававшие, что это - частная собственность.
Арман остановился на опушке справа от скалы. Мотив, который он насвистывал, замер на его губах, когда он увидел ее, насторожившуюся, подобно маленькой нимфе, под дубом. Она чувствовала опасность, хотя и не знала, где ее источник. Фейт. Нет, Хоуп. Хоуп, что была так похожа на его возлюбленную, Фейт. Она и вела себя очень похоже на Фейт: снаружи сплошная бравада, а внутри - нежность и медовая сладость. Несмотря на ее бесстыдную дерзость, он видел любовь в ее глазах. И глубина чувств, испытываемых ею, говорила ему куда больше, чем любые из сказанных ею слов. И это тоже было так похоже на его Фейт.
Он надломил сухую ветку, которую держал в руке, чтобы обратить на себя ее испуганный взгляд.
Сначала она неуверенно озиралась, затем чего-то испугалась, а затем - возможно, и сама этого не заметив - приятно удивилась, увидев его.
- Эй! - позвала она. - А я думала, вы исчезли.
Он сардонически поднял дутой бровь.
- И куда бы это я девался?
- Назад, в скалу. - Она могла только попробовать предположить.
- Так ты думаешь, я появился оттуда? - Он стоял уже у края расстеленного для пикника покрывала, наклонив к ней голову и расслабившись. Но она чувствовала, что от него исходит напряжение.
Она кивнула.
- Думаю, да. С тех пор как я себя помню, мне всегда казалось, что эта скала - живая. Казалось, она знает меня, защищает, а иногда даже заботится обо мне.
- Но ты не полагала, что это может быть не просто скала, а душа человека? Мужчины, который сильно влюблен?
Она опустила глаза, уставившись на бутылку с вином.
- Никогда, - сказала она и отхлебнула еще вина, чтобы скрыть свое смущение. Напиток приятно согрел горло и желудок, заставив все ее тело расслабиться.
Арман уселся перед ней на покрывало, вытянув стройные длинные ноги. Между пальцами он все крутил сломанный прутик.
- Не позволяй истинным чувствам и серьезным переживаниям смутить себя, chérie. Они так же важны для души, как и настоящая любовь, - сказал голос, что грел ее, как подогретое виски.
Она улыбнулась.
- Будто сказано настоящим французом.
- А почему же нет? - возразил он. - Я ведь и есть настоящий француз.
Она быстро наклонила голову, пряча улыбку.
- Вы совершенно правы. - Все французы, с которыми ей доводилось встречаться, чем-то напоминали Армана.
- Почему ты улыбаешься? И почему пытаешься скрыть это?
Ее глаза невинно расширились.
- Кто, я?
Его черные брови сошлись на переносице.
- На острове есть еще кто-нибудь?
- Честно говоря, нет, - призналась она, затем подумала: возможно, пришло время просветить его немного, рассказав кое-что из текущих событий. - Видите ли, давно уже укоренилось мнение, что французы своенравны и влюблены в любовь. Они также известны своим шовинизмом.
- Что это такое - шовинизм?
- Это слово образовано от имени одного из ваших соотечественников, Шовена. Он был солдатом, безгранично преданным Наполеону и его делу. С тех пор слово стало обозначать преувеличенный патриотизм или, в сегодняшнем мире, любое преувеличенное чувство. Женщины часто употребляют это слово, говоря о мужчине, откровенно утверждающем свое превосходство.
Его нахмуренное лицо стало еще серьезнее.
- Я ничего об этом не знал, - жестко сказал он, - и никогда не слышал о Наполеоне.
- Охотно верю. - Она потянулась, чтобы дотронуться до его руки, и он сжал ее пальцы. - Извините, я забыла. Наполеон был бригадным генералом, затем стал императором Франции - все это произошло в самом начале девятнадцатого века. Но видите ли, мне немного трудно вспоминать историю: в университете у меня не было особого интереса к этому предмету. И то, что я могу вспомнить, гораздо меньше того, что я забыла.
- Ты училась в университете?
Она кивнула.
- Да. В университете штата Мэриленд.
- Что же, все женщины учатся в этом университете или только некоторые?
Она улыбнулась.
- Почти половина учащихся во всех учебных заведениях - женщины. Особенно на первых двух курсах.
В комичном недоумении он поднял брови.
- Женщины учатся в тех же университетах, что и мужчины?
Она покивала, улыбаясь все шире.
- Когда-то давно в Америке женщины посещали школы только для женщин. Но теперь это изменилось, теперь мы можем даже жить с мужчиной, который нам нравится, не выходя за него замуж. Собственно говоря, многие из моих университетских подруг жили с мужчинами, пока учились. Женщины перестали быть только племенными кобылами Они могут наслаждаться равной, с мужчинами свободой, включая и сексуальную.
Арман выпрямился.
- Но это же неправильно! Как же эти женщины могут смотреть людям в лицо, не опасаясь позора?
Хоуп тоже выпрямилась.
- При чем тут позор? Что более стыдно: мужчине жить с женщиной или женщине жить с мужчиной?
- Ответ, разумеется, совершенно очевиден. Позор падает на женщину - за то, что она допустила подобное. У нас есть название для таких женщин, и оно не из приятных! - властно закончил он.
- Я вижу, наши взгляды из вопрос о совместном образовании расходятся, - медленно проговорила она. - В любом из этих случаев нет ничего позорного. Как только молодые люди становятся совершеннолетними, выбор - это их дело, и ничье больше.
Хоуп видела, что Арман старается сейчас переварить информацию, которая - по крайней мере с его точки зрения - была невероятной.
- Ты умеешь читать?
Она поморгала при такой резкой смене темы, но ответила:
- Да. Каждый в США должен посещать школу, пока ему не исполнится хотя бы шестнадцать лет. Затем все, кто хочет, могут продолжить образование в колледже или университете. И мужчины, и женщины.
- Поразительно, - пробормотал Арман, размышляя над услышанным. Затем он встретился с ней глазами. - Ты будешь мне читать, - сказал он, словно подводя итог их беседы.
- Читать? - Неужели перед ней сам Шовен собственной персоной? Голос ее прозвучал жестко от переполнявшего его сарказма. - И что же вы хотите, чтобы я вам читала?
Арман помахал в воздухе рукой.
- Что угодно. Что-нибудь такое, что расскажет мне, каким стал этот мир сегодня. - Взгляд его заблуждал, и Хоуп поняла, как неуверенно он чувствует себя в этом новом для него мире, где он так неожиданно оказался. - Книги ведь по-прежнему все еще существуют, правда?
- Да, я даже думаю, у меня в доме найдутся старые газеты или журналы.
Он радостно улыбнулся.
- Чудесно. Для начала сойдет.
- Конечно, - тихо проговорила она. Даже слишком тихо. Если бы он знал ее так хорошо, как думал, он догадался бы, что внутренне она старается уклониться от такого предложения. - А почему, черт побери, вы сами не можете их читать?
- Не ругайся. Это весьма не идет даме. Даже той, которая носит панталоны. - Он с наслаждением и презрением одновременно посмотрел на ее соблазнительные ноги, плотно обтянутые темно синей тканью джинсов, и продолжил: - Да потому ma chérie, что я не очень хорошо читаю по-английски. А поскольку ты англичанка и говоришь по-английски, я осмелюсь предположить, что ты также и читаешь по-английски. Разве я не прав?
На этот раз ее улыбка была такой теплой и искренней, что вызвала у него ответную. Должно быть, настоящая мудрость приходит только в возрасте более двухсот лет. И она решила не спорить сейчас о том, англичанка она или нет. У него и так достаточно информации.
- Совершенно прав.
- Значит, ты могла бы принести газеты и почитать мне что-нибудь из новостей? - терпеливо продолжил он.
Она взмахнула в воздухе рукой, как это только что сделал он.
- Попозже. Сейчас я очень хочу есть.
Арман опять нахмурился и заговорил только после того, как налил себе в стаканчик вина. Она принялась жевать бутерброд с арахисовым маслом и медом.
- Ф-фу! - гневно воскликнул он, с размаху ставя стаканчик на покрывало. Целый поток французской речи хлынул у него изо рта. Хоуп слабо догадывалась, что он за что-то ругает ее, но никак не могла понять, за что же именно. Французский, который она проходила в старших классах школы, мог пригодиться ей только для выражений вроде "Ручка моей тети - на столе".
Она откусила от своего бутерброда еще кусочек, опасливо ожидая, будет ли Арман продолжать свою обличительную речь или же объяснит ей, в чем дело.
- Что это такое? Козлиная моча? Просто отвратительно! - Весь его вид показывал, что он подбирал выражения помягче. - Я-то думал, ты пьешь вино, но эта жидкость - фу, это что-то новое! Возможно, ее применяют при пытках… или это лекарство от какой-то смертельно опасной болезни! - Он попытался прочитать, что написано на этикетке.
Хоуп проглотила кусочек бутерброда, стараясь скрыть усмешку.
- Это недорогое американское вино. Поскольку я не часто пью вино, то мне оно кажется вполне сносным.
- Вино? Ба! Да это только кисловатая, подкрашенная водичка! За какой достойный сорт вина выдает себя эта подделка?
Она повернула бутылку, чтобы самой прочитать.
- Здесь написано, что это - "шабли"…
- Это столовое вино не годится даже для того, чтобы подавать его британцам!
Хоуп уже не могла больше сдерживаться и расхохоталась.
- Что тут смешного? - спросил Арман, и гнев исказил его черты.
- Извините, - с трудом проговорила она, когда сумела наконец остановиться. - Просто все складывается до того смешно! Я ведь должна тут отдыхать и восстанавливать здоровье. А вместо этого нахожу призрака и даже усаживаюсь поесть вместе с ним. И все, что мы можем делать, - это ссориться из-за плохого вина!
Лицо Армана прояснилось, выказывая самодовольную радость.
- Ага, так ты согласна со мной, что это дрянное вино?
- Вино? - возмущенно проговорила она, снова вздрагивая от смеха. - Мужчина всегда должен настоять на своем, даже если наступит конец света!
Он посмотрел на нее, затем потянулся за бутербродом. Прежде чем осторожно откусить кусочек, он внимательно посмотрел на содержимое.
- Скажи мне, ты не любишь мужчин? И поэтому так ядовито отзываешься о нас?
Ее улыбки исчезла.
- В настоящий момент я не слишком-то без ума от мужчин. Но если вы спрашиваете, не предпочитаю ли я женщин, ответом будет решительное "нет".
Лицо его разгладилось. Где-то над головами защебетала птица.
- Понимаю. Я так и думал, потому что, когда сжимал тебя в объятиях, ты реагировала.
- Это была лишь инстинктивная реакция, такая же, как у вас, когда ваше тело реагировало на мою близость. Вы излучали тепло, а я была мокрой и озябшей.
- Тебе не следовало обращать внимание на мою реакцию, - твердо заявил он. - Даме это отнюдь не пристало.
- О, ради Бога, - сказала она, почувствовав себя значительно лучше оттого, что теперь в неловкое положение попал Арман, и потянулась за другой половинкой бутерброда.
- Как ты думаешь, что же теперь будет? - спросил он, немного помолчав.
- Я думаю, нам надо выяснить, почему вы так и не нашли покой с момента… с момента вашего ухода.
- Моей смерти?
- Да, - ответила она. - Должна же быть причина. - Она порылась в сумке и нашла наконец на самом дне фотографии. Она так увлеклась, что забыла показать ему все снимки и расспросить о событиях, запечатленных на них. - Вот. Посмотрите и скажите мне, что из этого вы припоминаете? - Хоуп протянула ему фотографии.
Арман уставился на них, явно не желая брать в руки.
- Они не причинят вам вреда. Возьмите.
Он медленно выпрямился и сел, скрестив ноги, прямо напротив нее. Затем вытер руки о панталоны и потянулся за фотографиями. Одну за другой он рассматривал их, и лицо его каменело с каждым новым снимком. Просмотрев их все до конца, он начал проглядывать снова.
- Ну что? Припоминаете что-нибудь? - спросила Хоуп, и голос выдал ее волнение.
- Да. Теперь я все вспомнил.
- Отлично! - Хоуп выжидательно наклонилась вперед. - Кто эти люди? Что им было надо? Кто из них напал на вас?
Длинный палец указал на человека в высоких сапогах и подбитом мехом плаще на плечах.
- Это - охотник-траппер, но он больше жил в Гранд-Портидже, чем в лесах. Его звали Франсуа Турбэ. Вот этот, - он показал на фигуру с вытянутым лицом рядом с Турбэ, - этот работал у отца Фейт и шпионил за мной. Он был заурядной личностью. Его звали Жак Пийон. А вот он… - Арман показал на человека, стоявшего несколько поодаль, - это самый жестокий человек из всех, кого я когда-либо встречал. Его имя Анри Удон, и он постоянно стравливал всех вокруг, чтобы заставить подраться. Он всех ненавидел. Всех, кроме капитана Тревора. И иногда мне кажется, что он лишь терпел капитана, так как Анри нужно было его расположение, а иначе его бы вышвырнули с территории.
- Кто из них убил вас?
Он снова посмотрел на фотографии, аккуратно разложил их на покрывале, затем принялся раскладывать по порядку, как ранее это делала Хоуп.
- Само убийство тут не изображено, - пробормотал Арман, словно обращаясь к самому себе. Затем он уставился на скалу, и мысли его, вероятно, обратились к той ужасной сцене. - Я был таким нетерпеливым. Я приехал в Порт-Гурон, переодевшись торговцем, скупающим меха, потому что солдат французской армии тут не очень жаловали. В Порт-Гуроне я нанял Жака Пийона, чтобы он проводил меня к моему брату в Форт-Франсес - последнее место, где его видели. Мы остановились в Гранд-Портидже, но выяснили, что на этой территории племя оджибве вело войну с другим племенем. Жак нанял двух человек: они лучше знали, как перемещаться в этих краях по суше. Вместо того чтобы плыть по Пиджен-Ривер до самого Форт-Франсеса, нам пришлось увертываться от враждующих племен, проходя по суше большой круг. В результате мы, считай, вернулись на прежнее место. Оказавшись к югу от Гранд-Портиджа, укрылись на островке, так что враждебно настроенным индейским племенам было не так-то легко добраться до нас. Здесь я зарыл мой латунный сундучок и переоделся в военную форму, ведь теперь мы были уже на территории, которую контролировала Франция. Сундучок оказался слишком тяжел, и нести его было чересчур обременительно, да к тому же я не доверял моим спутникам. В том сундучке хранился мой дневник и миниатюра с изображением Фейт. - На мгновение он прикрыл глаза, а когда снова открыл их, Хоуп прочитала в них такую тоску, что у нее дрогнуло сердце. - Я пытался уговорить моего брата вернуться домой и возглавить дело семьи, как велел ему долг, но он отказался. Наконец я уступил, и мы вернулись назад тем же путем, что и пришли туда. Когда мы добрались до этого островка, остальные разбили лагерь внизу, а я поднялся сюда. Я готов был выкопать сундучок, когда они напали на меня.
Хоуп нахмурилась.