Хотя инкубационный период может изменяться, но как только болезнь проявит себя, у пациента быстро наступает ухудшение. За погружением в почти коматозное состояние следует горячечный бред. Самый явный признак вируса чумы - это одно и более красных пятен на спине больного. Как только чума распространится в народные массы, и Общество не сможет дольше скрывать ее, - тогда начнется Восстание.
- Что это? - спрашивает мать. - Он заболел?
И снова мы втроем движемся одновременно. Чиновница Лей тянется к запястью мальчика, чтобы проверить пульс. Чиновник Брюер поворачивается к женщине. Я пытаюсь загородить ей обзор к ребенку, неподвижно лежащему на кровати. Пока я не буду точно знать, что Восстание развивается, я должен вести себя как обычно.
- Он дышит, - оповещает Брюер.
- Пульс в норме, - добавляет Лей.
- Скоро прибудут врачи, - успокаиваю я мать.
- А вы не можете что-нибудь сделать для него? - просит она. - Дать лекарство, лечение…
- Простите, - отвечает Брюер. - Но, чтобы хоть чем-то помочь, нам нужно съездить в медицинский центр.
- Но у него стабильное состояние, - говорю я ей. Не волнуйтесь, хочу я добавить, у Восстания есть лекарство. Мне хочется, чтобы она услышала нотку надежды в моем голосе, ведь я пока не могу сказать напрямую, откуда мне известно, что все будет хорошо.
Вот так. Это и есть начало Восстания.
Как только оно придет к власти, у нас у всех будет свобода выбора. Кто знает, что тогда произойдет? Когда я поцеловал Кассию в нашем городке, у нее перехватило дыхание, и я подумал, что это от неожиданности. Не из-за поцелуя: она знала, что он должен был случиться. Думаю, ее удивили собственные ощущения.
И я хочу сказать ей снова, как можно скорее и без свидетелей: Кассия, я люблю тебя, и я хочу тебя. Что тебе понадобится, чтобы почувствовать то же самое снова? Целый новый мир?
Потому что именно его мы и собираемся получить.
Мать немного придвигается к сыну. - Это просто потому, - говорит она, и ее голос дрожит, - что он так неподвижен.
Глава 2. Кассия
Кай сказал, что встретит меня сегодня у озера.
Когда я его увижу, то поцелую первой.
Он притянет меня к себе так близко, что стихи, которые я храню под рубашкой у самого сердца, будут тихими как шелест, и только мы их услышим. И музыка его сердцебиения, дыхания, ритма и тембра голоса, заставят меня петь.
Он расскажет мне, где он был.
Я расскажу ему, куда хочу уйти.
Я вытягиваю руки, чтобы убедиться, что ничего не выглядывает из-под манжет рубашки. Красный шелк моего платья мягко скользит под неприятной штатской одеждой, которую я надела сверху. Это одно из Ста платьев, которое я купила, и возможно оно было украдено. Оно стоило той цены, которую я заплатила - стихотворение, - чтобы владеть частичкой именно такого цвета, дабы удержать ясность в моей голове, чувствовать себя яркой.
С одной стороны, я занимаюсь сортировкой для Общества, в столице их Центра, но у меня есть работа, которую я должна сделать для Восстания, и я торгую с Архивистами. Снаружи я девушка Общества, носящая штатскую одежду. Но под ней, на своей коже, я ношу шелк и бумагу.
Я нашла самый легкий способ позаботиться о стихах: обертываю их вокруг своих запястий, укладываю напротив сердца. Конечно же, я не храню все страницы при себе. Я нашла место, где можно прятать большинство из них. Но есть несколько стихов, с которыми я не хочу расставаться.
Я открываю свой контейнер, внутри находятся все виды таблеток: синие, зеленые, красные. И кое-что еще. Крошечный кусочек бумаги, на котором я написала слово: помни. Если Общество заставит меня съесть красную таблетку, я положу записку в рукав и тогда узнаю, что они заставили меня забыть.
Я точно не первая, кто проделывал нечто подобное. Как много людей знают то, что не должны - не что именно они утратили, но что они что-то утратили в принципе?
И еще есть шанс, что я ничего не забуду, потому что у меня иммунитет как у Инди, Ксандера и Кая.
Общество думает, что красная таблетка подействует на меня. Но они ничего не знают. Согласно данным Общества, я никогда не была в Отдаленных провинциях. Я никогда не пересекала ущелья и не бежала вниз по течению реки в ночи, усыпанной звездами и струящимся серебром воды вокруг. Все, что они знают, - что я никогда не покидала пределы Общества.
***
- Это твоя история, - сказал офицер Восстания, прежде чем отправить меня в Центр. - Это ты будешь говорить, когда люди спросят тебя, где ты была.
Он протянул мне лист бумаги, и я посмотрела на напечатанные слова:
Офицеры нашли меня в лесу в Тане возле моего рабочего лагеря. Я ничего не помню о последнем вечере и ночи. Все, что я знаю, что каким-то образом оказалась в лесу.
Я продолжаю вспоминать. - У нас есть женщина-офицер, способная подтвердить, что она нашла тебя в лесу, - сказал он.
- И идея такова, что мне дали красную таблетку, - продолжила я. - Чтобы забыть, что я видела, как они увозят других девушек на воздушных кораблях.
Он кивнул: - Видимо, одна из девушек вызвала беспорядки. Они дали красные таблетки другим девушкам, которые проснулись и увидели ее.
Инди, подумала я. Это она тогда бежала и кричала. Она знала, что происходило с нами.
- Итак, мы скажем, что после этого ты пропала, - сказал он. - Они потеряли тебя из виду на минуту, и пока ты блуждала, красная таблетка оказывала воздействие. Затем, несколькими днями позже, они нашли тебя.
- Как я выжила? - спросила я.
Он постучал по бумаге передо мной.
Мне повезло. Моя мать научила меня различать ядовитые растения. Так что я находила пропитание. В ноябре еще остаются растения, пригодные в пищу.
В общем-то, эта часть истории была правдой. Слова моей матери помогли мне выжить в Каньоне, а не в лесу.
- Твоя мать работала в Питомнике, - сказал он. - И ты бывала в лесу прежде.
- Да, - подтвердила я. Но этот лес был на Холме, а не в Тане; но, надеюсь, этого будет достаточно.
- Тогда все складывается, - подытожил он.
- Разве, что Общество не будет задавать вопросы слишком дотошно, - ответила я.
- Они не будут, - сказал он. - Вот серебряный ящик и контейнер с таблетками взамен тех, что ты потеряла.
Я взяла их и открыла контейнер с таблетками. Одна синяя, одна зеленая. И одна красная, вместо той, что я, якобы, приняла по приказу чиновника в Тане. Я подумала о других девушках, которые по-настоящему приняли таблетку; большинство не вспомнит Инди, как она кричала. Она исчезла. Как и я.
- Запомни, - сказал он. - Ты можешь помнить, как очутилась в лесу и как искала пропитание. Но ты забыла все, что действительно случилось двенадцатью часами ранее, прежде чем оказалась на воздушном корабле.
- Чем я должна заниматься во время пребывания в Центре? - спросила я его. - Почему они сказали, что будет больше толку, если я буду служить Восстанию внутри Общества?
Я видела, что он оценивает меня взглядом, решая, смогу ли я действительно сделать то, что он хочет. - Центр - место, куда тебя планировали отправить для окончательного рабочего места, - произнес он. Я кивнула. - Ты - сортировщик. Один из лучших, по данным Общества. Сейчас, думая, что ты восстановилась в трудовом лагере, они будут рады твоему возвращению, и Восстание сможет использовать это. – А затем он рассказал мне, какие данные сортировки нужно искать, и что мне следует делать, когда я найду что-либо. - Тебе понадобится терпение, - сказал он. - Поиск может занять какое-то время.
Оказывается, это был мудрый совет, так как мне до сих пор не довелось сортировать что-либо необычное. Не то, что я помню, во всяком случае.
Но, думаю, все в порядке, - мне не нужно Восстание, которое указывает, как бороться с Обществом.
Всякий раз, когда могу, я пишу буквы. Я создаю их многими способами: "К" из переплетенной травы; "Х" - две веточки, скрещенные друг с другом, темная влажная кора на фоне серебристого металла скамьи в зеленом парке недалеко от моей работы. Я выкладываю на земле колечко из камешков в форме буквы "О", как открытый рот. И конечно, еще я пишу так, как учил меня Кай.
Куда бы я ни шла, я стараюсь увидеть новые буквы. До сих пор еще никто не писал, а если и писали, то я не замечала этого. Но это случится. Может быть, сейчас кто-то обжигает палочки так же, как по рассказам Кая делал он сам, и готовится написать имя своего возлюбленного.
Я знаю, что я не одна, кто подобными действиями совершает маленькие мятежи. Это все люди, плывущие против течения и тени, медленно плывущие в глубине. Я одна из тех, кто смотрит вверх, когда что-то затмевает солнце. И я сама тень, скользящая вдоль горизонта, там, где земля сливается с небом.
Снова и снова, день за днем я толкаю камень, который Общество заставило меня катить на вершину холма. Внутри меня еще остается то, что придает мне сил - мои мысли, камешки моих собственных желаний. Они кувыркаются в моей голове, некоторые отполированные до блеска от постоянного вращения, некоторые - новые, требующие огранки, а другие - уже разбитые.
***
Убедившись, что стихи не видны, я спускаюсь вниз из прихожей своей маленькой квартирки в фойе. Я уже открываю дверь, когда снаружи раздается стук, и я останавливаюсь. Кому сейчас могло что-то понадобиться здесь? Как и многие другие, кто работает по назначению, но еще не праздновал Заключение брака, я живу одна. И как в городке, мы не поощряем визиты в наше жилище.
У двери стоит чиновница, приятно улыбаясь. Она пришла одна, что странно. Чиновники почти всегда перемещаются группой из трех человек. - Кассия Рейес? - спрашивает она.
- Да, - отвечаю я.
- Мне нужно, чтобы вы прошли со мной, - произносит она. - Вы нужны в сортировочном центре для дополнительных рабочих часов.
Но сегодня я хотела увидеть Кая. Казалось, что, наконец, судьба повернулась к нам лицом - его окончательно определили в Центр, и в сообщении, которое он мне отправил, говорилось, где мы сможем встретиться по прибытии. Иногда доставка письма занимает недели, а не дни, но это пришло быстро. Раздражительность нарастает, пока я смотрю на чиновника в белой униформе с безразличным лицом и аккуратно висящими знаками отличия. Не беспокойте нас больше, думаю я. Используйте компьютеры. Позвольте им делать всю работу. Но это уже идет против одного из ключевых убеждений Общества, о чем нам втолковывают с детства: Техника может подвести нас, как это случилось с предыдущими обществами.
И тогда я понимаю, что требование чиновника, возможно, скрывает что-то большее - может, пришло время сделать то, о чем меня просило Восстание?
Выражение ее лица остается ровным и спокойным. Невозможно понять, о чем ей известно, или на кого она на самом деле работает. - Другие встретят нас на остановке аэропоезда, - говорит она.
- Это надолго? - спрашиваю я ее.
Она не отвечает.
***
Сидя в аэропоезде, мы проплываем мимо озера, которое кажется темным на расстоянии.
Никто здесь не ходит к озеру. Оно по-прежнему страдает от загрязнения со времен предыдущих обществ и не является безопасным для прогулок или питья. Общество убрало большую часть доков и пристаней, которые люди использовали раньше для хранения лодок. Но в светлое время дня можно разглядеть три пирса, оставленные в одном месте и выступающие в воду, как три пальца, все одинаковой длины, все досягаемые. Несколько месяцев назад, когда я впервые приехала сюда, я рассказала Каю про это место, что оно отлично подойдет для встреч, он мог бы увидеть сверху то, что я заметила внизу.
И теперь, с одной стороны аэропоезда, в поле зрения попадает купол Сити-Холла - луна, которая никогда не заходит. Вопреки себе, я испытываю слабое чувство гордости и слышу ноты гимна Общества в голове всегда, когда вижу знакомый образ мэрии.
Никто не ходит в Сити-Холл.
Мэрию и другие здания поблизости окружают высокие белые стены. Стена была здесь еще до моего приезда.
- Ремонт, - твердят все. - Скоро Общество снова откроет зону безмятежия.
Я очарована зоной безмятежия, и этим названием, которое никто, кажется, не в состоянии объяснить мне. Я также заинтригована тем, что находится по другую сторону барьера, и иногда после работы я делаю небольшой крюк по дороге домой, и иду рядом с гладкой, белой поверхностью стены. Я продолжаю думать о том, как много картин могла бы нарисовать мать Кая на этой стене, которая изгибается так, что я представляю ее идеальным кругом. Я никогда не обследовала стену по всему периметру, так что не могу быть уверена.
Те, кого я спрашивала, не знают точно, как долго стоит барьер, - все, что они говорят: его возвели когда-то в прошлом году.
Они, кажется, действительно, не помнят, почему он здесь стоит, а если и помнят, то не говорят.
Я хочу знать, что за этими стенами.
Я хочу так много: счастья, свободы, любви. И я хочу некоторые материальные ценности тоже.
Такие, как стихотворение и микрокарта. Я все еще жду, когда можно будет вступить в контакт с торговцами. Я обменяла два моих стихотворения на окончание другого, того, которое начинается с "Недосягаем ты - но я…" и рассказывает о путешествии. Я обнаружила его начало в Каньоне и знала, что должна заполучить конец.
А другой обмен еще дороже, еще более рискован - я обменяла семь стихотворений, чтобы мне привезли микрокарту дедушки из дома моих родителей в Keйе.
Я попросила торговца сначала обратиться к Брэму с закодированной запиской. Я знала, что Брэм сможет расшифровать ее. В конце концов, он сумел разгадать шарады, которые я составляла для него на скрайбе, когда он был маленьким. И я подумала, что он с большей вероятностью сможет переправить микрокарту, чем любой из моих родителей.
Брэм. Хотела бы я найти серебряные часы для него, взамен тех, которые изъяло Общество. Но пока цена была слишком высока. Сегодня утром на остановке аэропоезда по пути на работу я отказалась обменять часы. Я заплачу справедливую цену, но не настолько много. Может быть, этому я научилась в ущельях: Кто я, кем я не являюсь, что я дам, и что я не буду давать.
***
Сортировочный центр заполнен до отказа. Мы прибываем одними из последних, и чиновница сопровождает нас в наши пустые кабинки. - Пожалуйста, приступайте к работе, - говорит она, и как только я сажусь в свое кресло, на экране появляются слова: Следующая сортировка: экспоненциальные попарные соответствия.
Я задерживаю глаза на экране, мое поведение нейтрально, но внутри я чувствую прилив волнения, крошечные скачки в биении сердца. Это вид сортировки, на который Восстание посоветовало мне обращать внимание.
Рабочие вокруг меня не подают никаких признаков того, что эта сортировка что-то значит для них. Но я уверена, что есть и другие люди в комнате, которые смотрят на эти слова и гадают Пришло ли время?
Дождись фактических данных, напоминаю я себе. Я не просто гляжу на сортировку; я одновременно выискиваю определенный набор информации, в которой должна найти несоответствие.
В экспоненциальных попарных соответствиях, каждый элемент классифицируется по важности своих качеств, а затем формируется в пару с другим элементом, чьи качества оптимально подходят первому. Это сложная, запутанная, утомительная сортировка, которая требует нашего пристального внимания и сосредоточенности.
Экран мерцает, а затем появляются данные.
Вот оно.
Правильная сортировка. Правильный набор данных.
Это начало Восстания?
Мгновение я колеблюсь. Уверена ли я, что Восстание смогло проникнуть в программу алгоритма проверки ошибок? Что, если нет? Все мои ошибки заметят. Прозвучит тревожный сигнал, и чиновник подойдет проверить, что я делаю.
Мои пальцы не дрожат, когда я перетаскиваю один элемент на экране, борясь с естественным желанием поставить элемент в нужное место, как меня учили.
Затаив дыхание, я медленно веду его на новое место и медленно поднимаю палец.
Нет тревожного сигнала.
Программа Восстания сработала.
Кажется, я слышу вздох облегчения, тихий выдох где-то в другом месте комнаты. А потом я чувствую что-то, тополиное семя в памяти, невесомое, порхающее на ветру, проносящееся мимо.
Я делала это раньше?
Но нет времени следить за обрывками воспоминаний. Нужно сортировать.
Так тяжело сортировать неправильно, я потратила много месяцев и лет своей жизни, пытаясь делать все по правилам. Это противоречит здравому смыслу, но именно этого хочет Восстание.
По большей части, данные поступают быстро и непрерывно. Но есть короткий промежуток времени, пока мы ждем загрузки. Это означает, что какая-то информация поступает из стороннего источника.
Тот факт, что мы делаем сортировку в режиме реального времени, кажется, указывает на то, что это срочно. Может быть, Восстание происходит сейчас?
Будем ли мы с Каем после этого вместе?
На мгновение я представляю себе черные корабли над белым куполом мэрии, и чувствую холодный ветер в волосах, когда мчусь к нему навстречу. Потом теплое давление его губ на мои, и на этот раз это не прощание, а новое начало.
- Мы обручаем, - говорит кто-то вслух.
Он выводит меня из задумчивости. Мигая, я поднимаю глаза поверх экрана.
Как долго мы сортировали? Я работала усердно, старясь сделать то, о чем просило Восстания. В какой-то момент я запуталась в данных последнего задания.
Краем глаза я ловлю мелькание зеленого цвета - военные офицеры в униформе приближаются к человеку, который говорил вслух.
Я видела чиновников, когда мы впервые прибыли сюда, но как давно здесь дежурят офицеры?
- Для банкета, - произносит мужчина. Он смеется. - Что-то случилось. Мы подбираем Пары для банкета. Общество больше не придерживается заведенного порядка.
Я держу голову опущенной и продолжаю сортировку, но когда они тащат его мимо меня, я поднимаю глаза. В его рот засунули кляп, слова неразборчивы, его глаза над тряпкой встречаются с моими на краткий миг, пока его уводят.
Мои руки дрожат поверх экрана. Он прав?
Мы подбираем Пары?
Сегодня пятнадцатое. Вечером будет банкет.
Чиновник из городка как-то сказал мне, что подбор Пар происходит за неделю до банкета. Что изменилось? Что могло произойти, почему Общество все делает в такой спешке? Данные отбираются так близко к часу банкета, это может привести к ошибкам, потому что у них не так уж много времени, чтобы проверить все на точность.
И, кроме того, департамент Обручения имеет своих собственных сортировщиков. Там должны сидеть более квалифицированные люди, чем мы. Обручения имеют первостепенное значение для Общества.
Может быть, Общество ограничено во времени. Может быть, у них не хватает персонала. Что-то происходит. Как будто они уже выбрали пары раньше, но теперь им приходится сделать это снова, в последнюю минуту.
Возможно, данные изменились.
Если мы подбираем Пары, тогда данные представляют людей: цвет глаз, цвет волос, характер, хобби. Что могло так быстро измениться со множеством людей?