- И ты можешь продолжать совершать сделки от нашего имени, - сказала архивист, - до тех пор, пока доказываешь, что заслуживаешь доверия.
- Спасибо, - говорю я. Ну, хоть что-то. Конечно, той малости, полученной за сделки, будет недостаточно, но, возможно, я начну по чуть-чуть копить сбережения.
- Некоторые вещи всегда будут в цене, независимо от того, кто стоит у власти, - говорит напоследок архивист. - Другие изменятся. И стоимость изменится.
- За этим всегда, - смеется она, - так интересно наблюдать.
Часть вторая: Поэт
Глава 9. Ксандер
- Я умираю, - говорит мне пациент. Он открывает глаза. - Это не так уж и больно.
- Ты не умираешь, - уверяю я его, доставая лекарство из кейса. За последние недели больных стало еще больше. Теперь люди знают симптомы чумы, и они часто успевают прийти к нам, прежде чем становится слишком поздно. - А эта краснота? Это цвет трубки, не лекарства. В ближайшее время оно начнет действовать.
Этот пациент пожилой, когда я похлопываю его по руке, кожа кажется очень хрупкой. В Обществе его ожидала бы смерть в ближайшие несколько лет. А теперь, кто знает? Может быть, у него в запасе еще предостаточно времени. Все, что нам нужно - это излечить его от чумы.
- Пообещайте, - говорит он, глядя прямо на меня. - Дайте мне слово медика.
Я обещаю.
Я подключаю к нему аппарат, фиксирующий состояние, так что, если он начнет задыхаться, или остановится сердце, мы будем предупреждены. Затем я перехожу к следующему больному. Мы стараемся держаться бодро, но каждый шаг уже дается с трудом.
Эпидемия чумы произошла скорее, чем ожидало Восстание. Захват Общества, в целом, прошел по плану, хотя и не был идеален. Люди приняли сторону повстанцев, потому что им необходимо лекарство. Мы получили их преданность. Но, по-прежнему, остаются те, кто сочувствует Обществу, и те, кто просто боится перемен. Они не верят никому. Вот это мы и пытаемся изменить. Чем больше людей выйдут отсюда здоровыми, тем лучше. Тогда каждый поймет, что мы здесь только для того, чтобы помогать им.
- Кэрроу, - доносится голос главы медиков из моего мини-порта. - В конференц-зале ждет еще одна группа людей, перед которыми нужно выступить с приветственной речью.
- Конечно, - говорю я. Это еще одна часть моей работы. - Уже иду.
Выходя из дверей, я киваю дежурным медсестрам. Сразу после выступления закончится моя смена, поэтому я не вернусь сюда вечером, если не случится чрезвычайная ситуация. - До завтра, - говорю им.
Я вливаюсь в поток людей, идущих в конференц-зал. И почти сразу слышу, как кто-то окликает меня по имени: "Кэрроу". Внизу в холле топчется скученная группа людей; у меня уходит всего секунда на то, чтобы понять, кто меня звал, и я вижу ее.
- Чиновница Лей, - восклицаю я, прежде чем вспоминаю, что теперь она просто Лей. Восстание убрало все чины. У нас остались лишь имена. В последний раз я видел ее почти два месяца назад, когда чума только началась, и Лей застряла в карантине. Она бы не осталась взаперти надолго - повстанцы выпустили всех из клеток и отправили по домам сразу же, как только в городах стало безопасно. Но все равно я ушел и оставил ее там.
- Мне так жаль… - начинаю я, но она трясет головой.
- Ты сделал то, что требовалось, - говорит она. - Я очень рада видеть тебя.
- Я тоже, - киваю я. - Особенно здесь. Означает ли это, что ты присоединилась к Восстанию?
- Да, это так. Но, боюсь, мне понадобиться твоя помощь, чтобы остаться здесь.
- Конечно. Что я могу сделать для тебя?
- Я надеялась, что ты поручишься за меня, - говорит она. - Если нет, то мне придется уйти.
Каждый участник Восстания может поручиться только за трех людей. Мы, несомненно, желаем, чтобы к нам присоединились все, но сейчас нужно быть аккуратными. Поручительство - это не самое легкое из решений. Я всегда предполагал, что этими тремя людьми будут мои родители и Кассия: вдруг ей понадобится моя помощь, если я ошибся насчет ее принадлежности к повстанцам.
Если тот, за кого ты поручился, окажется предателем, тебя будут судить наравне с этим человеком. Итак: насколько я могу доверять Лей?
Я уже готов спросить, есть ли другой человек, готовый поручиться за нее, но замечаю крепко сжатые губы и напряженную позу и понимаю - больше нет никого. Она не отводит взгляда. Я уже и забыл, что мы практически одного роста.
- Конечно, - говорю я. У меня еще остаются двое. Если я ошибся насчет Кассии, то мой брат Таннен поручится за одного из родителей. Он, вероятно, уже задумывается над таким раскладом. Хотя вначале все было совсем иначе, тогда я только мечтал о том, чтобы поговорить с ним о Восстании.
Лей порывисто кладет руку на мое плечо. - Спасибо, - благодарит она. Ее голос звучит мило и искренне, и немного удивленно. Она не думала, что я соглашусь.
- Не за что, - говорю я.
- Если вы пришли, - объявляю я работникам-новичкам, - это значит, что вы соответствуете трем главным условиям принятия на работу в медицинский центр. Во-первых, у вас есть медицинское образование. Во-вторых, вы не заразны: так как с самого начала столкнулись с болезнью и были исцелены, либо прошли иммунизацию, когда попросили вернуть вас на работу. В-третьих, вы присоединились к Восстанию.
Я делаю паузу и жду, когда все затихнут, потом продолжаю.
- Теперь вы - участники этого движения. Возможно, вы не догадывались о существовании Восстания, пока не услышали голос Лоцмана, либо вы поверили в Восстание только тогда, когда увидели плоды нашего лечения, а может вы просто захотели исцелиться. Безусловно, мы не считаем, будто это говорит против вас. Мы благодарны вам за помощь. Наша единственная задача - спасать людей от чумы.
Я улыбаюсь им, и почти все улыбаются в ответ. Они рады вернуться к работе и принимать участие в решениях. Некоторые из них сгорают от нетерпения.
Затем одна женщина берет слово. - Если это правда, тогда почему вы, - то есть мы, - не сделали иммунизацию людям, до того как они заболели? Зачем было ждать того момента, когда им понадобится лечение?
Один из офицеров-повстанцев дергается в нашу сторону, но я вскидываю руку. Восстание предоставило мне все необходимые инструкции, как отвечать на подобные вопросы. А этот вопрос действительно хорош.
- Почему было не запастись вакциной в том же количестве, что и лекарство? - уточняю я. - Это вы хотите узнать?
- Да, - говорит она. - Так было бы легче и эффективнее препятствовать распространению болезни.
- У Восстания были ограниченные возможности, - отвечаю я. - Мы решили, что лучше всего было использовать наши ресурсы для лечения. Не было никакой возможности предупредить население о чуме, не создав при этом панику. К тому же, Восстание не хотело прививать вас без вашего согласия. Мы же не Общество.
- Но вы, то есть мы, прививали младенцев, - она делает жест рукой. - Без их согласия.
- Это правда, - отвечаю я. - Восстание решило, что прививать детей - достаточно важно, поэтому мы выделили часть ресурсов на эти цели. Как все вы знаете, во время эпидемий младенцы страдают больше всех, и даже лечение не может гарантировать положительный результат в каждом из случаев с маленькими детьми. Поэтому было принято решение о вакцинации без согласия. И вот результат: мы не видели ни одного пришедшего к нам больного человека возрастом до двух лет.
Я жду, пока они переварят эту информацию. - Теперь, когда Восстание полностью у власти, появилась возможность привлекать дополнительные ресурсы для создания вакцины. В конечном итоге, мы спасем каждого, тем или иным путем.
Она кивает, по-видимому, удовлетворенная ответом.
Но есть еще одна причина, о которой я не говорю вслух: если бы Восстание прививало людей тайно, они бы не знали, кого потом благодарить. Они бы даже не подозревали о том, что были спасены. Что повстанцы не принесли эту чуму, а избавили от нее. И люди должны знать об этом. Они не могут выносить решение, не узнав о проблеме.
Поэтому, Восстанию пришлось допустить проникновение чумы в массы. Ни одна революция не обходится без жертв. Такова негласная истина.
- Моя задача напомнить вам, - говорю я, оглядывая группу, - что за каждого из вас, стоящего здесь, поручился кто-то из членов Восстания. Они дали вам шанс, поверили в вас и оправдали. Прошу, не разочаруйте их, или нас, пытаясь навредить нашей работе. Мы лишь спасаем людей.
Я не знаю, где именно стоит Лей, но рад этому. Я обращаюсь к каждому, не только к ней.
- А теперь, - продолжаю я. - Я опишу вам основные процедуры лечения этой болезни. Более точные инструкции и личные задания вы получите, когда будете выходить из кабинета. Некоторые из вас приступят к работе незамедлительно, а остальные смогут отдохнуть в ожидании своей смены.
Я пробегаюсь по главным пунктам протокола, напоминая работникам о необходимых мерах защиты, вроде того, как мыть руки и дезинфицировать инструменты и оборудование. Эти методы особенно важны в свете того, что вирус передается при физическом контакте. Я рассказываю им о системе доступа и первичных медицинских экзаменах, о том, что нам не хватает пружинных матрацев, поэтому приходится переворачивать пациентов вручную. Я описываю метод вакуума, который используется для запечатывания царапин, чтобы остановить распространение инфекций.
Можно услышать, как падает булавка, когда я приступаю к описанию самой интересной им части лекции: лекарству.
- Применение лекарства весьма схоже с тем, что вы видели на экранах портов, когда Лоцман впервые заговорил с народом. - Побочные эффекты практически не засвидетельствованы, но если подобное случится, я приду на помощь в течение получаса.
- Что можно считать побочным эффектом? - задает вопрос мужчина.
- Когда больной перестает дышать, - отвечаю я. - Ему проводят интубацию. Но лекарство по-прежнему действует. Просто какое-то время пациенту нужно помочь дышать. И, очевидно, что проводить интубацию дозволяется только врачам.
- Вам когда-нибудь доводилось наблюдать отрицательную реакцию? - снова спрашивает он.
- Трижды. Учитывая, что я работаю в этом центре с того момента, как повстанцы захватили его под свой контроль. - Иногда мне кажется, что прошло совсем немного времени, а иногда, - что пролетела целая жизнь.
- Как быстро начинается действие лекарства? - выкрикивает кто-то.
- Чаще всего, пациенты встают на ноги уже через три-четыре дня, - отвечаю я, - на шестой день они переходят в зону рекреации медицинского центра. Они пребывают там еще несколько дней, а затем возвращаются домой в объятия родных и друзей. Это лекарство чрезвычайно эффективное.
Некоторые хлопают глазами и удивленно переглядываются друг с другом.
Конечно, они видели, как люди выходят из медицинского центра, но даже не подозревали о том, насколько быстро приходит исцеление.
- Ну, вот, и все, - улыбаюсь я каждому из них. - Добро пожаловать в Восстание.
Они начинают хлопать в ладоши, кое-кто даже кричит "Браво". Комната наполняется возбуждением. Все рады вернуться к активной деятельности, вместо того, чтобы сидеть за стенами ограждений. Я их понимаю. Когда я даю человеку лекарство, я знаю, что делаю правильную вещь.
***
Я пялюсь в потолок комнаты отдыха и прислушиваюсь к дыханию спящих. Где-то за стенами работает Лей. Я рад, что теперь и она член Восстания: Она хорошо позаботится о неподвижных. Я удивляюсь, почему она раньше не присоединилась к повстанцам. Возможно, она просто ничего не знала об этом. В конце концов, о Восстании не говорили в открытую.
Я уверен, что Таннер участвует в Восстании. Как и я, он должен был определить, что присоединиться к Восстанию - это наша обязанность, в ту же минуту, как только услышал об этом. У него тоже есть иммунитет к таблеткам, и он прекрасно подходит на роль повстанца.
Я никогда не узнаю, почему Кай не захотел участвовать в Восстании сразу, когда нас впервые спросили об этом. Восстание могло бы помочь ему, но он не согласился и не рассказал мне, почему.
Кассия. Даже до того, как она решилась сбежать в Отдаленные провинции в поисках Кая, было понятно, что она способна на великие поступки. Как в тот день у бассейна, когда она, наконец, решила, что готова прыгнуть: Она плюхнулась в воду, даже не оглядываясь. Поэтому мне не следовало удивляться тому, что она влюбилась в Кая, - ведь я мечтал, чтобы именно так она влюбилась и в меня: без оглядки.
Только однажды я поддался искушению выйти из рядов повстанцев - когда мы с Кассией узнали, что обручены. Тогда, в течение нескольких месяцев, я играл на оба лагеря: делал то, что велело Восстание, и в то же время вел себя, как гражданин Общества, оставаясь, таким образом, обрученным с Кассией. Но очень скоро я осознал - я желал, чтобы Кассия выбрала меня. В некоторой степени, наше Обручение стало большим доводом против меня. Как она предполагала влюбиться в меня сама, если это приказало ей сделать Общество?
Как только Кассия поведала мне, что запала на Кая, я понял: если он пропадет, она пойдет за ним. Она бы прыгнула. Не сложно было догадаться, что Каю не позволят вечно жить в Кленовом городке, и куда бы его ни отправили - там будет опасно.
Мне пришлось дать ей что-нибудь в дорогу: что-то, что помогло бы ей и напоминало обо мне.
Поэтому я распечатал картину через порт и вышел во двор, чтобы нарвать лепестки роз. Но эти две вещи должны были напоминать ей о прошлом. Я решил, что этого недостаточно. Я хотел дать ей нечто, что помогло бы ей в будущем и заставило думать обо мне.
Была некая ирония в том, что именно Кай рассказал мне об архивистах. Без него я не смог бы узнать, как проводить сделки. И все, что мне пришлось дать архивистам, - это серебряная коробочка с моего банкета Обручения. А взамен мне дали бумагу, распечатанную с их порта, на которой содержалась вся информация с моей официальной микрокарты Обручения, с несколькими изменениями и добавлениями.
Любимый цвет: красный.
Имеет секрет, который расскажет, когда увидит свою Пару снова.
Это было самой легкой частью. Сложнее было раздобыть таблетки. Я не до конца понял, о чем меня попросили архивисты, когда я согласился на сделку.
Но, видимо, это того стоило. Синие таблетки охраняли Кассию от опасности. Она так и сказала мне, глядя в порт: Есть кое-что значимое в этом синем цвете.
Я перекатываюсь на бок и смотрю в стену.
В тот вечер банкета, когда мы с родителями и братом стояли на остановке и ждали аэропоезд, я надеялся, что Кассия сядет на тот же самый рейс. Мы могли бы в последний раз вместе прокатиться до Сити, прежде чем все изменится. И вот она поднялась по ступенькам, придерживая подол своего зеленого платья. Сначала я увидел ее макушку, затем плечи и зеленый шелк на коже, и, наконец, она подняла голову, и я увидел ее глаза.
Я знал ее тогда, и я знаю, какая она сейчас. Я почти уверен в этом.
Глава 10. Кассия
Я спешу по краю белого заграждения, протянувшегося вдоль музея. Перед тем, как Восстание заколотило окна музея, можно было увидеть звезды и разбросанное битое стекло. Люди пытались прорваться внутрь той ночью, когда мы впервые услышали голос Лоцмана. Я не знаю, что они надеялись украсть. Большинство из нас давно поняли, что в музее не хранится ничего ценного. За исключением архивистов, конечно, но те всегда знают, когда приходит время скрыться.
На протяжении нескольких недель после того, как Восстание пришло к власти, у нас появилось чего-то больше и чего-то меньше, чем раньше.
Каждый день я возвращаюсь домой позже обычного, потому что всегда после работы бегу совершать сделки.
Хотя офицер Восстания мог бы сказать мне, чтобы я не задерживалась, он или она не будет обвинять меня или предупреждать о неправомерности моих действий, так что у меня гораздо больше свободы, чем раньше. И еще мы больше знаем о чуме и о Восстании. Руководство повстанцев объяснило, что некоторым людям с самого рождения привили иммунитет против чумы и красных таблеток. Это, в свою очередь, объясняет способность Кая и Ксандера помнить все, несмотря на прием красной таблетки. Это также означает, что давным-давно Восстание не выбирало меня.
И теперь у нас гораздо меньше уверенности. Что же будет дальше?
Лоцман говорит, что Восстание спасет всех нас, но для этого мы также должны помочь. Никаких перемещений по стране - мы должны стараться остановить распространение чумы и расходовать ресурсы на лечение тех, кто болен. Остановить чуму, говорит Лоцман, это самое главное, - тогда мы действительно сможем начать жизнь с чистого листа. У меня есть иммунитет против чумы, как и у большинства в Восстании, и в ближайшее время, так или иначе, мы будем в безопасности. Тогда, обещает Лоцман, мы действительно сможем изменять положение вещей.
Когда Лоцман говорит с нами, его голос все так же великолепен, как и в первый день; а сейчас, когда мы к тому же можем его лицезреть, нет сил оторваться от его синих глаз и той веры, которую они излучают.
"Восстание, - говорит он, - для каждого", и я уверена, что именно так он и думает.
Я знаю, что с моей семьей все в порядке. Я разговаривала с ними несколько раз через порт. Брэм заболел чумой в самом начале, но он выздоровел, как и обещало Восстание, а мои родители были помещены на карантин и привиты. Но я не могу спросить у Брэма, каково чувствовать себя больным - мы по-прежнему общаемся осмотрительно. Мы улыбаемся и говорим не более того, что говорили при Обществе. Мы не до конца уверены, подслушивают нас или нет.
Я не хочу общаться, если хоть кто-то посторонний слушает.
Восстание только помогает установить связь с близкими родственниками. Согласно законам Восстания, Обручения слишком молодых людей более не существует, и у Восстания нет времени выискивать пару для каждого. - Предпочитаете ли вы, - спрашивает Лоцман, - тратить время, налаживая отношения? Или нам, прежде всего, следует расходовать ресурсы, спасая людей?
Так что мне не удалось спросить Ксандера про его секрет, упомянутый на тех бумажках, что я читала в Каньоне. Иногда мне кажется, что я разгадала его секрет, что это так же просто, как его пребывание в Восстании. Но в другие моменты я не так уверена.
Легко представить себе, что чувствуют люди, когда Ксандер приходит им на помощь. Он принуждает себя слушать их жалобы. Берет их руки в свои. Разговаривает искренне и мягко, точно так же, как это было в моем сне в ущелье, когда он побудил меня открыть глаза. Пациенты просто обязаны чувствовать себя лучше, лишь увидев его.
Я послала сообщения Каю и Ксандеру после нашествия чумы, сообщая им, что со мной все в порядке. После того, как вор стащил мои бумаги, эти послания стоили дороже, чем я могла позволить себе, но мне пришлось отправить их. Я не хотела, чтобы обо мне беспокоились.
Ответ я не получила до сих пор. Ни единого слова, написанного на бумаге или напечатанного. И я так же не получила ни стих "Недосягаем ты, но я...", ни микрокарту дедушки. Слишком долго.
Иногда я думаю, что микрокарта находится в руках торговца, слегшего от болезни в отдаленном месте; тогда она потеряна навсегда. Потому что Брэм отправлял ее мне, я верю в это.