Послышался мужской голос. Телефонная трубка выпала из рук Эндри. Тэкс увидел, как она побледнела, голос ее задрожал.
- Ты… это ты, Ян? Откуда ты знаешь, что я в "Plaza"?
- Было нетрудно узнать, - послышалось в ответ. - Я был на твоей старой квартире в Гринвич-Виллидже. Живущий там молодой человек сказал мне, где ты обретаешься.
Тэкс Дэргем удивленно уставился на нее: она, мисс Войланд, была явно взволнована, она, видимо, искала слов. Кто же этот человек, приведший ее в такое состояние?
- С какого времени ты в Нью-Йорке? - спрашивала она.
- С сегодняшнего дня, - раздалось в ответ. - Но мне надо немедленно ехать отыскивать одного старого друга. Я тороплюсь к Штейнметцу в Шенектеди.
Она механически повторила:
- В Шенектеди к Штейнметцу…
Тэкс Дэргем прислушивался внимательнее.
- Протеус Штейнметц в городе, - прошептал он, - он был сегодня утром в кабинете у Брискоу.
- Протеус Штейнметц в городе, - повторила она.
- Так ты знаешь его? Где же он живет в Нью-Йорке?
- Где он живет? - спросила Эндри.
- В "Асторе", - подсказал ей Тэкс.
И она крикнула в телефон:
- Он живет в "Асторе".
Тогда он должен сейчас же поехать в "Астор". Он вызовет ее, приедет к ней в отель завтра до обеда, а может быть, еще сегодня вечером.
- Да, да, - ответила она.
Повесив трубку, она села и замолчала. Только часто дышала.
Тэкс наблюдал за ней.
- Мисс Войланд, - начал он. - Если этот человек вам неприятен, если вы не хотите его видеть, скажите мне. Я уж устрою, чтобы он не был вам в тягость, - положитесь тут на меня.
Эндри встрепенулась - чего хочет этот юноша?
- Если он вам в тягость, - повторил Тэкс с пылом, - скажите только мне. Я лично сброшу его с лестницы.
- Это вас не касается! - воскликнула она. - Вы только не вмешивайтесь!
Подумав немного, она горько усмехнулась:
- Вы ревнивы, Тэкс Дэргем? Это был мой кузен Ян. Никто не может к нему ревновать. Ни Брискоу, ни Гвинни, ни вы, мой мальчик. К нему - нет… Изо всех людей на свете менее всего это относится к нему, к моему кузену Яну!
Она поспешила к лифту, поднялась наверх и вошла в свою комнату. Итак, Ян - в Нью-Йорке… Когда же она видела его в последний раз? Пять или шесть лет тому назад…
И, как всегда, - сначала у него имеются более важные дела. Она, Эндри, только на втором плане. К кому еще ему надо? К Штейнметцу? Да: к Протеусу. Кто еще говорил ей о нем? Кто и что? Фамилию она очень хорошо помнит и это странное имя: Протеус. Она даже видела его фотографию в газете: маленький, заросший волосами человек. Он, должно быть, очень известен, он знаменитый инженер или нечто в этом роде.
К нему собирался Ян, ради него только и приехал. А затем, при случае, он скажет и ей: "здравствуй!" Конечно, он вежлив, любезен, лоялен! Наверное, спросит, не нуждается ли она в деньгах. И вынет свою чековую книжку.
Нет. На этот раз он этого не сделает! Она его предупредит. Она спросит его, сколько он ей дал, всего вместе, тогда, и тогда, и снова, - и все ему вернет, со всеми процентами. И, прежде всего, шестьсот гульденов, посланных им в монастырь…
Три билета для нее, три - для госпожи Вермейлен. Внизу, в корыте, они пожали друг другу руки, глаза их были полны слез - это было счастье, это была свобода после года рабства!
* * *
Она была уже на вокзале в Брюсселе, разменяла деньги, купила фрукты и сейчас ела. Она бегала по вокзалу, рассматривала все расписания, но не решалась отправиться в город. С ней заговорила какая-то монахиня, сестра из вокзальной миссии. Спрашивала, куда ей надо, и предлагала дать сведения. Эндри не поняла ее и подумала, что это - ловушка. Монахиня, наверное, ищет ее по поручению начальницы, чтобы отправить обратно. Дрожа от страха, она сказала, что сейчас же должна ехать дальше.
Здесь она не может долго оставаться, здесь ее, без сомнения, скоро найдут. Здесь и повсюду. Она нуждается в ком-нибудь, кто бы ее защитил, и знает только одного такого, только своего кузена. Он послал ей денег, он поможет ей и дальше. Она поспешила к кассе и потребовала билет до Капри. "Где это?" - спросил кассир. Она вынула телеграмму и показала ему в ней это слово. Он долго искал в какой-то толстой книге, потряс головой и отослал ее к другому окошечку - там ей дадут справку.
Это далеко, очень далеко - Капри. Она должна была ехать в Париж и через всю Францию. Затем по Италии до Неаполя, а там пароходом. Какого класса билет ей угоден?
Эндри подумала. Бабушка постоянно ездила первым классом. Когда сестры везли ее в монастырь, они поехали вторым. Но она должна экономить свои деньги - кто знает, хватит ли их вообще на такой длинный путь. И она попросила билет третьего класса. Человек выписал ей билеты - это была почти целая тетрадь. Он написал ей большую записку, что она должна делать в пути. В Париже надо переехать на другой вокзал. Пересесть… ждать… снова пересесть. Но в промежутках она может отдохнуть, может прервать поездку.
Но Эндри не отдыхала и не делала перерывов, разве только там, где должна была час-другой дожидаться следующего поезда. Она питалась бутербродами, повсюду покупала себе фрукты и совершенно испортила желудок. Она старалась соблюдать чистоту, стирала свой носовой платок, смывала пыль с лица и с рук. Но затем она его потеряла и осталась грязной. Окружающие ее люди были не чище. Она меняла деньги в Париже, потом - в Вентимилье, замечала, что ее обманывают, но не решалась против этого возражать. Снова и снова она спрашивала о ближайшем и лучшем поезде, но все оказывалось, что ее билеты не давали ей права ехать на отходящем.
Три дня и две ночи она тряслась на пассажирских поездах, пока наконец около полуночи не приехала в Неаполь. Она оставалась на вокзале, пока ее не прогнали. Тогда она побежала по улицам, спрашивая временами, где гавань. Ранним утром она попала на грузовое судно, валялась среди корзин и тюков и около полудня прибыла на Капри. Побежала на пристань, спрашивая каждого человека о своем двоюродном брате. Но никто не знал такой фамилии. Кто-то посоветовал ей пойти в город справиться на почте - может быть, там знают или дадут совет. В палящий зной, больная и разбитая, она стала взбираться на гору. Наконец отыскала почту, но там было все закрыто. Пришлось долго ждать.
Она написала фамилию Яна, подала записку человеку за решеткой - тот кивнул головой и подробно рассказал, как она должна идти. Она не поняла ни слова. Тогда тот позвал с улицы мальчика-оборванца, который доведет ее. Они шли сначала узкими улицами, затем в гору вдоль садовых оград. Там и тут расположились дачи, а между ними маленькая церковь. Мальчик открыл одну дверь и провел ее через сад к белому дому, обвитому виноградом. Он постучал в дверь, но никто не выходил. Тогда мальчик обежал кругом. Эндри слышала его голос, поняла слово "синьоре" и догадалась, что он спрашивал о господине. Послышался визгливый женский голос. Эндри испугалась: наверное, это женщина, с которой он живет, из кафешантана! Уличный оборванец вернулся и стал ей что-то рассказывать, говорил и глазами, и руками, и ногами. Наконец она поняла: "синьоре" не было дома, но пусть она обождет, уж он его найдет и приведет. Она дала ему пару серебряных монет, и он побежал, сломя голову.
На мраморной лестнице сидела и ждала Эндри. Из дома слышалось пение - оно ей было противно. Быть может, только потому, что она так устала и ей было так нехорошо? Разве та, которая жила там, не была знаменитой артисткой? Медленно ползли ее мысли. Здесь она не сможет остаться - та женщина, наверное, ее не потерпит. Но Ян уж куда-нибудь ее поместит - только бы он пришел, только бы он наконец пришел! Внутренности у нее болели, в голове шумело. Она была голодна и хотела пить. Со вчерашнего дня - ни глотка воды и ничего не ела. Как она выглядит? Все на ней липнет! А устала она, так устала…
Кто-то дотронулся до ее плеча. Она вскочила.
- Синьоре! - торжествовал оборванец. - Синьоре!
Она сошла со ступеньки и посмотрела кругом, но ничего не увидела. Мальчик побежал обратно через сад в дверь. Она услыхала, как он громко звал:
- Синьоре! Синьоре!
Затем пришел он. В белых ботинках, в белых штанах и рубашке, с пиджаком через руку. Высокий и белокурый, загоревший на солнце до красно-коричневого цвета. Вид - сияющий.
Она попыталась пойти навстречу, но зашаталась, удержалась на ногах, устремив на него взор.
Он тотчас же узнал ее.
- Как - ты, Приблудная Птичка? - воскликнул он. - Боже мой, дитя мое, как ты выглядишь! - Он громко засмеялся. - Скажи, пожалуйста, ты окончательно, раз и навсегда отвыкла умываться? - Он увидел, как она слаба, обвил ее стан рукой и горячо поцеловал.
- Ян, - пыталась она что-то сказать, - Ян, я сейчас же пойду дальше, я только хочу…
Но она ничего не могла больше сказать и крепко ухватилась за него, чтобы не упасть.
- Антония! - крикнул он. - Констанца!
Две женщины выбежали из дома, старуха и молодая. Ян отдал им распоряжение, и втроем они потащили ее в дом. Эндри чувствовал?°как приласкал ее кузен и словно издалека слышала его голос.
- Ну, ну, Приблудная Птичка, это - ничего, ровно ничего. Все снова будет отлично!
Затем как будто наступил сон. Около нее были две женщины, они поднесли к ее губам стакан. В нем было вино. Она пила и ела, но не знала, что. Ее раздели - она сидела в ванне. Без рубашки - совсем без рубашки! Коричневые руки мыли и вытирали ее.
Она лежала в постели… Совсем тихо она прошептала:
- Теперь я лежу в кровати и сплю!
Ничего больше не было, кроме этого мягкого ощущения, ничего - в течение долгого времени… Драгоценнейший, глубочайший покой! И временами легкое пробуждение и снова приятное ощущение: "Теперь я лежу в кровати и сплю".
* * *
Открыв глаза и оправившись, она услышала какое-то прихлебывание. Перед нею стояла старая женщина. Она засмеялась, побежала и громким голосом крикнула:
- Синьоре!
Эндри осмотрелась. В комнате на мраморных плитах было много солнца. Окно стояло раскрытое настежь - около него вился виноград.
Вошел Ян.
- Как ты, Приблудная Птичка? - воскликнул он. - Ты проспала тридцать восемь с половиной часов. Скажи-ка, ты привезла с собою какие-нибудь вещи?
- Нет, - засмеялась она. - Даже ни одного носового платка.
Он вытащил из кармана свой и бросил ей.
- Возьми пока мой. Это - единственное, о чем я забыл. Я так и думал, что ты не заберешь с собою багажа. - Он указал на стул: - Это я купил с Антонией - платье, белье, чулки, ботинки, надеюсь, подойдет. Потом ты уж сама себе купишь, а на сегодня как-нибудь сойдет. А теперь поторапливайся, Приблудная Птичка, я жду тебя завтракать на террасе.
Старая Констанца помогла ей одеться. Затем пришла молодая, Антония, завязала ей ботинки и причесала волосы. Они много говорили, но Эндри поняла только одно слово: "Синьорина".
"Синьорина" - это была она. Она снова была барышней. Не должна была больше стоять у корыта - о, нет! - ей прислуживали…
К завтраку подали белый хлеб и масло, сколько она хотела. Мед и мармелад, ветчина и яйца. На тарелке - свежие винные ягоды и большие персики.
Эндри рассказала кузену о своем бегстве. Сказала, что приехала только посоветоваться с ним. Она знает, что не может у него остаться, и уедет, как только он пожелает.
- Почему я должен отправить тебя обратно? - спросил он.
- Да из-за этой женщины, - сказала Эндри. - Она ведь меня здесь терпеть не будет.
Он изумленно взглянул на нее.
- Что за женщина не будет тебя здесь терпеть? Быть может, Антония? Или старуха Констанца?
Она выдержала его взгляд.
- Ты хорошо знаешь, кого я имею виду. Женщина, с которой ты живешь, - из кафешантана. Знаменитая артистка, с которой ты ездил в Париж и на Мадейру, которая тебе писала письма…
- Умолкни, Приблудная Птичка, - засмеялся он, - для одного раза этого слишком много. В доме у меня нет ни одной женщины, кроме прислуги. И на Мадейре был без всякой женщины, если ты не имеешь в виду одну англичанку, несколько со мной флиртовавшую. Она провела целых три дня там. В Париже - это так. Туда я брал с собой женщину. Правда, не из кафешантана, но из театра. То была маленькая актриса. Я обещал ей показать Париж, когда удачно сдам экзамены. За это она мне благоволила. Две недели пробыл я с нею, затем она должна была вернуться в театр. И писем, конечно, она не писала. К этому она была неспособна. Кроме одной видовой открытки я от нее никогда ничего не получал. Про какие письма ты говоришь, Приблудная Птичка?
- Про письма, которые ты получал в Войланде, когда мы ездили на травлю цапель. Ты всегда волновался, когда получал их. Бабушка и я - мы это хорошо заметили.
Он подумал:
- Ах, да! - воскликнул он, - конечно! Но они были совсем от другой. От одной дамы из бара. У каждого студента заводится роман с такой дамой или с кельнершей. Да-да, это была Энни из "Монополя"! Ты говоришь, я волновался? Вполне возможно, было чертовски трудно от нее отделаться приличным манером.
Эндри откинулась на спинку своего плетеного кресла. Как бабушка говорила, так и было. Он бегал за другими женщинами, подобно прочим мужчинам. Это находило и проходило. Она хорошо поняла это и тогда, а все же не так, как оно было.
- Что с тобой, Эндри? - спросил он.
- Ничего, ничего, - быстро сказала она. - Итак, я могу остаться?
Он подтвердил.
- Конечно, сколько хочешь. Ты не обязана ни стирать, ни заниматься рукоделием.
Немного помолчав, она спросила:
- И ты их нисколько не любил, этих женщин?
Он снова засмеялся:
- Конечно, я их любил - этих и еще парочку других в придачу. Только это, если хочешь знать, недолго длилось.
"И из-за этого, - подумала Эндри. - Из-за этого? Что именно? Да, этот ад в монастыре. Это - и…"
- Ян, - начала она медленно, - зачем ты это делал?
- Но, Приблудная Птичка, что с тобой? Не наглоталась ли ты у Английских Дам вместе с их супом и их морали, и оттого я кажусь тебе безнравственным, так как развлекался с полудюжиной женщин? Ведь это же на самом деле вовсе не так скверно. Детей я ни от одной, во всяком случае, не имел…
Он оборвал фразу. Эндри побледнев, быстро вскочила. Простояв с минуту, она медленно опустилась на стул.
Она видела, как он пожал плечами. Ян произнес:
- Прости, Приблудная Птичка, я не хотел тебя обидеть. Сказал это просто так, не имея в виду тебя.
Она покачала головой.
Не в этом дело, нет! Только она забыла про это - про своего ребенка. За все время в монастыре она никогда о нем не думала. Он исчез. Его не было в ее мире. Она испугалась потому, что на самом-то деле он в мире был и Ян про это знал.
Она смотрела на него. Глубоко и сдержанно звучал ее мягкий альт.
- Я хочу рассказать тебе, Ян. Все это случилось потому, что я ненавидела тебя - из-за этих женщин. Я бросала хищных соколов на жаворонков, на поющие и прыгающие львиные жолудки. Я делала это, это и еще другое. Потому, что хотела сделать тебе больно. Это мне не удалось. Тебя я ничуть не задела, ни секунды ты из-за этого не спал хуже. Ты нисколько не был оскорблен, не рассердился на меня, ты только посмеялся. Тебе немного стало жаль бабушку, а может быть, и меня. И - видишь ли, Ян, - только это, только это одно и причиняет мне страдание.
Он слушал ее, но смотрел вдаль. Смотрел туда, на скалы и темно-синее море. Он отвечал медленно:
- Думаешь, я всего этого не знал, Эндри? Часто я понимал, что нет человека более близкого мне, чем ты. Но как ты ни близка, все же ты - не я. Никогда, никогда ни один человек не поймет другого. Между ними всегда будет зиять глубокая пропасть, через которую нельзя перекинуть мост.
Она ответила с горечью:
- Как ты умен, Ян!
Он покачал головой:
- Не знаю, очень ли умно это знать. Я этого не выучил, а всегда чувствовал так с тех самых пор, как начал думать. Только постепенно это становилось мне все яснее и яснее. Ты - есть ты, я - я, и так оно остается. И у нас нет ничего общего, и мы никогда не сможем слиться. Всегда и навеки человек совсем одинок и совершенно один. Потому и всякая любовь есть ложь. Хорошо знаю, что лгать приятно, приятно забыть правду. Если кому-то это удается, то считается счастьем.
Он провел рукой по своим волосам. Голос его звучал печально:
- Бабушка сказала однажды, что я мог бы заняться твоим образованием, помнишь, Приблудная Птичка? Но это - скверная мудрость, которую ты теперь от меня получишь. С ее помощью ты совсем изгадишь себе жизнь. Существует только одно: собственное "я". Это означает: ни к чему серьезному не надо относиться серьезно. Серьезно можно относиться только к мелко-будничному: к спорту или приобретению денег, политике, вину или искусству, что бы там ни было. Относись серьезно к своим туалетам, Приблудная Птичка, к своей прислуге, - но смейся над жизнью. И над смертью, и над любовью, и над Богом. Смейся над этим, Приблудная Птичка, остроумничай, если способна!