Я смотрю на эту молодую женщину, которая околдовала моего отца и заставила его переехать на съемную квартиру. Ведь это из-за нее он очутился перед своими друзьями без трусов и опозорил и себя, и семью. Но мне трудно представить, что все несчастья в нашей семье произошли именно из-за нее. Смешно! Ее белокурые волосы водопадом льются по плечам и спине, а ноги такие длинные, что им, кажется, нет предела. Но при такой внешности Лена вовсе не простушка и не дурочка. Она очень умная. Правда, много ли у нее ума, раз она решила подцепить моего папочку?
Нет, Лена не вызывает насмешек. Смехотворна и позорна сама ситуация. А мой отец при этом просто абсурден.
- Ты до сих пор мне нравишься, - признаюсь я.
- И все же ты не можешь даже представить себе, что кто-то в состоянии заниматься сексом с твоим отцом. Ну, кроме твоей матери.
- Нет, мать тоже не составляет исключения, раз уж ты о ней вспомнила.
Мы улыбаемся друг другу.
- Даже не знаю, что тебе сказать, - продолжаю я. - Мне трудно представить тебя другом нашей семьи и вести себя соответственно. Моя семья, увы, разбилась на мелкие кусочки.
Сейчас я пытаюсь смотреть на эту женщину глазами своего отца. Я могу понять, что он влюбился в ее лицо, ноги, тело. Воображаю, насколько восхитительным показалось все это после того, как в браке прожита уже большая часть жизни. Но неужели он не понимает, что, возжелав ее, поступает неправильно? Это нечестно.
- Ты должен понять, Элфи. Когда любишь человека, тебе хочется всегда быть рядом с ним.
- Мой отец ничегошеньки не смыслит в любви.
- Почему ты так злишься на него? Я понимаю, что тебе очень жаль свою мать. Но дело ведь не только в ней, правда?
- Отец захотел слишком многого и требует от жизни практически невозможного. А ведь он уже достаточно пожил. И он должен смириться с этим.
- От жизни нельзя хотеть слишком многого.
- Можно, Лена. В жизни можно стать ненасытным точно так же, как становишься ненасытным в отношении еды, алкоголя или наркотиков. И если с вашей стороны это не просто очередной взбрык и смена декораций, если отец действительно серьезен в своих намерениях и собирается жить с тобой, начав все заново, следовательно, он хочет получить гораздо больше, чем того заслуживает.
Лена интересуется, не хочу ли я выпить чашечку кофе, и я соглашаюсь пройти с ней в небольшое итальянское кафе "Треви", расположенное на другой стороне улицы. Мне просто не хочется, чтобы она торчала у всех на виду. Но меня беспокоят вовсе не толстяки из пивного бара. Я боюсь, что рядом с нами в любой момент может оказаться моя мама.
- Никак не могу понять, что от этого союза получаешь лично ты, - продолжаю я после того, как мы заказываем себе по чашечке капучино. - У тебя же нет никаких проблем с визой. Ты можешь сколько угодно оставаться в стране.
- Перестань!
- Нет, я в самом деле не могу тебя понять. Допустим даже, что тебе захотелось связать свою жизнь со стариком. Но почему ты выбрала именно моего отца? Ведь вокруг полным-полно других стариканов, из которых сыплется песок и которым уже давно пора на покой. Можно сказать, целое собрание древних, как динозавры, экземпляров. Что-то вроде "Парка юрского периода".
- Но он - самое лучшее, что мне встречалось в жизни. Он мудрый, добрый, он познал жизнь.
- Вот это в точку!
- Майк знает очень много, у него огромный жизненный опыт. И я очень люблю его книгу "Апельсины к Рождеству". В ней будто рассказывается о нем самом. Он - воплощение нежности и любви.
- Как же моя мама? Что теперь будет с ней? Ей вы отвели очень незавидную роль: отползти в темный уголок и горевать в одиночестве. Где же его нежность и любовь к ней?
- Мне очень жаль твою мать. В самом деле. Она всегда была так добра ко мне. Но такие вещи случаются в жизни. И ты сам все знаешь. Когда влюбляются двое, как правило, страдает кто-то третий.
- Но у вас с ним ничего не получится. Он старик, а ты еще студентка.
- Уже нет.
- Что? Он перестал быть стариком?
- Нет, я уже не студентка. Я не хожу на занятия. Мне это больше не нужно.
- Что произошло?
- Я бросила колледж. Теперь я буду личной помощницей и секретарем Майка.
- Но отцу не нужен секретарь.
- Нужен, Элфи. Ему часто звонят самые разные люди и просят продолжать писать книги. Его приглашают на различные презентации. Кроме того, ему названивают с радио и телевидения с просьбами выступить в передачах.
- Значит, ему нужно просто купить автоответчик.
- Майку нужен кто-то, кто будет оберегать его от воздействий внешнего мира. Ему стало трудно сосредотачиваться. А я могу помочь. Тогда он полностью посвятит все свое время новой книге. А остальное я возьму на себя. Это куда более благородное занятие, чем учиться в колледже. И к тому же в этом случае мы всегда будем вместе.
- Звучит как кошмарный сон.
- Ты должен быть счастлив за нас, Элфи. Я очень нужна ему, а он - мне.
- Вам обоим следует посетить психиатра. Особенно тебе.
- Старики бывают такими удивительными созданиями, Элфи! Кстати, мы недавно навестили твою бабушку. Мы привезли ей коробку шоколадных конфет. Самых ее любимых. Ну, с солдатами в старинной форме и дамами в длинных платьях на коробке. Какая-то там стрит, кажется.
- "Кволити-стрит", - подсказываю я. - Между прочим, бабушка мне рассказала, что именно ты и съела из этой коробки все ее любимые конфеты с мягкой начинкой.
- Я не обижаюсь, что ты сердишься на меня, и ни в чем не виню.
- Я не сержусь. Мне просто жать тебя. А сержусь я только на своего собственного отца. Ты - глупая девчонка. А он - жестокий и малодушный старик.
- Не надо так, Элфи. Он замечательный мужчина.
Но я отрицательно мотаю головой:
- Он ввязался в это дело… ну, решил устроить себе новый дом вместе с тобой только потому, что у него не оставалось другого выбора.
- В любом случае все закончилось бы именно так.
- Нет, женатые мужчины так не поступают, они остаются. И стараются оставаться в семье как можно дольше. - Я незаметно дотрагиваюсь до своего обручального кольца, которое ношу до сих пор. - Они остаются до тех пор, пока их не вынудят уйти.
Одна из учениц жалуется мне на Ленни-гуляку. Это Йуми, девушка-японка с осветленными волосами. Она задерживается после занятий и рассказывает, как Ленни донимает ее.
- Он постоянно пытается меня ущипнуть, когда мы встречаемся в коридоре. А потом говорит: "Пойдем выпьем, крошка. Хочешь, я буду давать тебе дополнительные уроки? Я научу тебя, как нужно пользоваться языком. Ха-ха-ха!" - В отчаянии она трясет головой. - Но такие уроки от Ленни я не хочу. К тому же он даже не мой учитель. Мой учитель - вы.
- Скажите ему, что это вас не интересует.
- Он меня не слушает.
Ее глаза блестят от слез, и я по-дружески похлопываю девушку по руке:
- Ну ладно, я обязательно с ним поговорю. Хорошо?
Во время утреннего перерыва я отправляюсь на поиски Ленни и нахожу его в учительской. Он пьет кофе вместе с Хемишем, бодрым и крепким тридцатилетним красавчиком из Глазго. Слишком уж тот красив для того, чтобы быть гетеросексуальным.
- Значит, ты приехал в Лондон из-за того, что в родном городе голубым живется плохо? - интересуется Ленни.
- Можно сказать и так, - соглашается Хемиш. - Лондон - самый приемлемый для таких, как я, город, где можно вести спокойную, размеренную жизнь.
- А что это означает? Что у тебя здесь будет один постоянный партнер? Или, наоборот, ты будешь иметь возможность менять их каждый вечер, да так аккуратно, что никто не узнает?
- Ленни, можно тебя на пару слов? - спрашиваю я.
Я отвожу его в сторонку, и он тут же по-дружески обнимает меня за плечи. Ленни очень прилипчивый, обожающий всевозможные физические контакты человек. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что я ему нравлюсь из-за того, что в свое время тоже преподавал английский в Азии. Именно поэтому ему кажется, что у нас должно быть много общего.
- Что случилось, дружище?
- Дело очень деликатное, Ленни. Одна из моих учениц доверилась мне и рассказала кое-что про тебя. Я имею в виду Йуми.
- Эта японочка? Мисс "Тойота-1998"? Миниатюрная модель, но такие тоже кое-что умеют, поверь мне.
- Йуми, - повторяю я. - Ну, такая крашенная в белый цвет. Дело в том, Ленни, что, как она говорит, ты ее неправильно понял.
- Что именно я не понял?
- Как бы лучше выразиться… Одним словом, ты ей не интересен, Ленни. - (На потном лбу Ленни появляются морщины. Он хмурится.) - Бог его знает почему, но это именно так. Этих женщин не поймешь. В общем, у тебя с ней ничего не выйдет.
- Прости меня, дружище, - понимающе качает головой Ленни. - Извини, что так получилось. Я не знал, что крошка Йуми имеет такого заступника.
- Дело не в этом…
- Ничего страшного. В море полным-полно вкусных рыбешек. - Он хихикает и при этом пыхтит так, как это умеет делать только он. - Я могу забросить свой огроменный крючок и в другом месте. - Он хлопает меня по спине. - Нет проблем.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
- Да, Элфи, вот еще что…
- Слушаю тебя.
- Угости ее разок от моего имени.
Йуми в одиночестве сидит за столиком в углу зала "Эймон де Валера", обхватив пальцами стакан с минералкой.
- Больше он тебе досаждать не будет, - уверенно говорю я.
- Спасибо. Давайте я вас угощу?
- Не стоит, Йуми.
- Но мне самой этого хочется. - Она уходит к бару, где долго пересчитывает высыпанную на стойку мелочь.
Как правило, я во многом завидую своим ученикам. Но сейчас мне становится искренне жаль несчастную Йуми. Надо же! Проехать полмира для того, чтобы заняться усовершенствованием своего английского, - и вот вам пожалуйста! Какой-то жирный отвратительный Ленни-гуляка начинает приставать с предложением обучить вас "владению языком"! Йуми возвращается с кружкой "Гиннеса", которую несет осторожно и ставит передо мной.
- Он очень нехороший человек, - заявляет она. - Так говорят все девушки в школе Черчилля. Он хочет делать "чих-пых" почти со всеми. Его устраивает любая ученица с симпатичным лицом. Да ему даже и некрасивые нравятся. Лишь бы девушка была грудастая. - И она начинает сверлить меня взглядом.
Я смотрю в ее чуть влажные карие глаза и начинаю сознавать, насколько я одинок.
- Невероятно! - качаю я головой. - Какой еще учитель может себе позволить нечто подобное?!
12
Комната, которую снимает Йуми, расположена в самом дальнем конце темного извилистого коридора. Девушке приходится жить в полуразвалившемся доме, который за последние пятьдесят лет только и делали, что перестраивали, дробя его внутренности на все большее количество комнат. Мы осторожно пробираемся к месту назначения и по пути слышим самую разнообразную музыку, голоса соседей и веселый смех. Где-то хлопают двери, звонят телефоны. Все это сливается в дикую какофонию: слишком уж много звуков раздается одновременно в чересчур малом пространстве, ведь те, кто обитает здесь, живут полнокровной жизнью.
Мы снимаем обувь перед комнатой Йуми и проникаем внутрь. Особенно тут нечего рассматривать. Самое привлекательное - это огромное окно почти во всю стену, которое, правда, выходит на свалку битых автомобилей. Старый потертый ковер выглядит так, будто по нему ходили толпы студентов, скитающихся по всему свету и нигде надолго не задерживающихся. Обогревается пространство электрическим камином с двумя спиралями.
Йуми живет в настоящих трущобах. Правда, в комнате Йуми это ощущение немного притупляется благодаря стараниям девушки. Она украсила отклеивающиеся от стен обои фотографиями. Куда ни глянь - повсюду снимки смеющихся японок, задорно демонстрирующих поднятые вверх руки с выставленными одновременно указательными и средними пальцами. Одна круглолицая красавица со скромной улыбкой встречается чаще остальных.
- Моя младшая сестра, - кратко поясняет Йуми.
Меня глубоко трогает забота Йуми о своем жилище, а также ее попытки превратить эту холодную коробку, сдаваемую внаем, в некое подобие уютного домашнего гнездышка. Имея в своем распоряжении лишь теплые воспоминания о близких и стопку фотографий, эта девушка постаралась сделать все возможное, чтобы духовно согреть подобную дыру.
Йуми зажигает ароматическую свечу, включает радио, настроенное на станцию "Джаз-FM", и раскатывает матрас. Выясняется, что он занимает почти всю площадь пола.
Мы стоим с Йуми напротив друг друга, и я понимаю, что начинаю нервничать. Затем говорю:
- У меня ничего нет.
- Это неправда, - возражает она. - У тебя доброе сердце. Приятная улыбка. Ты умеешь шутить, и мне это нравится.
- Нет, я имел в виду совсем другое, - смущаюсь я. - У меня нет… презервативов.
- Ах, это… По-моему, у меня есть.
- И у меня не было женщины. Ну, то есть после жены, я хотел сказать.
Она дотрагивается до моего лица и мягко произносит:
- Все будет хорошо. Все будет хорошо, что бы ни произошло.
Именно это я и хочу услышать от нее. Я стараюсь не спешить. Мои движения неторопливы. И хотя Йуми очень сильно отличается от Роуз, все же с ней мне гораздо лучше, чем я мог бы предположить. Ее тело удивительно молодое и потрясающе гибкое, а сама она такая сладкая и нежная в любви. Она улыбается, глядя, как сильно я возбужден, но мне от этого почему-то хуже не становится. С Йуми я чувствую себя замечательно во всех отношениях.
Потом, когда все заканчивается, она прячет лицо, трется щекой о мою щеку, смеется и называет меня своим любимым учителем. Она говорит: "сэнсэй" - и прижимает меня к себе с силой, которая меня немало удивляет. Я тоже смеюсь и все никак не могу прийти в себя. Мне хорошо и спокойно. Как же мне повезло!
Проходит еще некоторое время, и Йуми засыпает в моих объятиях, а я наблюдаю за тем, как медленно догорает свеча, и вот теперь единственным освещением в комнатке остаются тусклые спирали электрокамина. И только потом, ощутив себя счастливым (а этого со мной не случалось уже очень долгое время), я сам начинаю дремать.
Но перед тем, как погрузиться в сон, я замечаю в углу большой красный чемодан. У меня создается впечатление, будто Йуми только что прилетела или, наоборот, собирается куда-то уезжать.
Первые лучи солнца пробираются в комнату, и я просыпаюсь. Йуми еще спит, по-прежнему обнимая меня руками и ногами. Ее белая шевелюра раскинулась так, что мне виден только кончик ее носа. Я улыбаюсь, все еще не веря, что она лежит рядом со мной.
Я осторожно высвобождаюсь из ее объятий, соскальзываю с матраса и быстро натягиваю джинсы. Затем тихо выбираюсь из комнаты и, мягко ступая по коридору, направляюсь на поиски туалета.
Неожиданно на меня налетает совершенно голый мужчина. В темноте его глаза угрожающе сверкают, блестят колечки, вставленные в нос и нижнюю губу. У него бритая голова. Он широко раскрыл рот, и мне отчетливо видна его огромная черная глотка. Кажется, он намеревается вцепиться зубами мне в горло.
- Боже мой! - вскрикиваю я, отскакивая назад.
Но тут до меня доходит, что этот тип всего лишь зевает. Вот его челюсти снова сомкнулись. Он несколько раз шлепает губами, чешет обнаженную мошонку и сонно хлопает глазами, глядя на меня.
- Не возражаешь, если я пойду первым, приятель? - интересуется он, и я улавливаю в его голосе австралийский акцент. - У меня была нелегкая ночка.
Меня трясет. Я прислоняюсь к стенке коридора, пытаясь успокоить сердце, готовое выскочить из груди. Слышится звук спускаемой воды, и мужчина возникает в дверном проеме туалета. В следующую секунду он уже исчезает в темноте.
А в комнате на огромном матрасе лениво поворачивается Йуми, теплая, как утренний тост, и гладкая, как шарик мороженого. Я пытаюсь описать ей жуткую встречу с неизвестным в коридоре.
- Все в порядке, - сонно бормочет она. - Это мой сосед.
Мы чудесно проводим уик-энд. Именно такие выходные мне больше всего по душе. Кажется, ничего особенного не происходит, но мне подобное времяпрепровождение все равно очень нравится.
Мы просыпаемся поздно, и Йуми заявляет, что сама приготовит завтрак. Но тут выясняется, что кто-то (может быть, как раз тот жуткий сосед с пирсингом) украл из общего холодильника ее хлеб. А молоко, которое она купила совсем недавно, скисло. Поэтому завтрак временно отменяется. Мы вместе принимаем душ. Эта идея нам нравится, хотя в душевой ведем себя на удивление скромно. Потом мы направляемся в небольшое кафе в конце переулка и заказываем себе полный английский завтрак. Йуми очень долго возится с огромным количеством жареных продуктов, но потом все же справляется.
Затем мы совершаем прогулку и заходим на рынок, где Йуми долго разглядывает всевозможную одежду на прилавках секонд-хенда. Но, видя ее счастливое лицо, я чувствую, что и сам становлюсь счастливым.
Мы идем, держась за руки, и Йуми временами целует меня, когда я этого совершенно не ожидаю. Я узнаю о ней много такого, чего никогда не замечал в школе Черчилля. Она любит необычную одежду. Вот, например, сегодня Йуми выбрала себе какое-то диковинное платье старинного покроя. Мне даже показалось, что оно могло принадлежать Элле Фитцджеральд. Поэтому не удивительно, что на девушку-азиатку с копной белых волос пялятся все вокруг. Но я даже горжусь тем, что вышагиваю рядом с ней. Она великолепна, забавна, умна. Потом мы снова заходим в кафе, где пьем кофе с молоком, и Йуми рассказывает о своей семье, которая осталась в Осаке.
Ее отец был трудолюбивым человеком и работал день и ночь в крупной корпорации, пока его не сократили. Мать Йуми - типичная японка, которой в один прекрасный день стало ясно, что теперь именно она вынуждена содержать семью на свою секретарскую зарплату. Сестра Йуми - способная скрипачка. Родители любят ее больше, ведь она, в отличие от старшей сестры, не красит волосы в белый цвет и не ходит гулять с такими же блондинами мальчиками. Йуми решила отправиться в Лондон еще и потому, что в Японии жизнь стала напоминать некую пьесу, где все знают свои роли назубок. Все, кроме нее.
После этого мне хочется рассказать о своей жизни. Я говорю о том, как преподавал английский в Лондоне, потом уехал в Гонконг и встретил Роуз. Я рассказываю ей и о том, как потерял любимую женщину в результате несчастного случая. Йуми берет меня за руку, а ее карие глаза наполняются слезами. Я даже делюсь с ней тем, что отец завел себе подружку.
И тут вдруг вспоминаю, что должен купить продуктов для бабули. Я жду, что Йуми сейчас уйдет домой или отправится по своим делам, но она заявляет, что тоже хочет пройтись со мной по магазинам. Итак, мы выбираем супермаркет, где я покупаю обычный набор продуктов для бабушки: хлеб, заменитель масла под названием "Не могу поверить, что это не масло", печеную фасоль в консервах, солонину, колбасный фарш в банках, бекон, сахар, молоко, чай в пакетиках, печенье с заварным кремом, шоколадное печенье, имбирные пряники и, наконец, один банан. Этот банан всегда наводит меня на грустные мысли. Из-за него мне кажется, что я не просто покупаю бабушке продукты, а возвращаюсь в какие-то давно ушедшие дни.