- Мы ищем не только в гробницах Амарны. Храмы и здания Эхнатона были разрушены после падения Восемнадцатой династии, и их блоки были использованы для постройки новых сооружений. Пока мы нашли только несколько из них, но обязательно найдем еще.
Он захлопнул крышку аптечки.
- И вы собираетесь отыскать их и восстановить Нефертити в ее законных правах.
- Да, - ответила она. Кэндис все думала о женщине, которая лазила вместе с ним по горам: имела ли она отношение к несчастному случаю, встречался ли он с ней до сих пор? Но это было не ее дело. И все же ей очень хотелось узнать.
Она рассматривала его руки - красивые, с развитой мускулатурой, - пока он собирал остатки марли и повязки, и заметила любопытный шрам на правой руке, рядом с мизинцем. Рана, полученная при исполнении? Царапина от пули?..
- Я родился многопалым, - сказал он, увидев, что привлекло ее внимание.
- Ой, извините, я не хотела…
- Все в порядке. У меня был лишний палец. Его отрезали, когда мне было девять лет.
- Девять?! Почему так поздно?
- Моя мать не хотела, чтобы его ампутировали. Она была очень упряма в этом вопросе.
- Почему?
- Полидактилия - наследственная черта ее семьи; у ее отца было шесть пальцев на правой руке. Может быть, она гордилась этим. Но отец в конце концов настоял на своем, и мне сделали операцию.
- В школе дети, наверное, дразнили вас.
- Вообще-то они считали, что это круто. Потом же я стал обыкновенным мальчишкой.
Она хотела сказать: "Вы совсем не обыкновенный", но вместо этого спросила:
- Вам нравится быть полицейским?
Это был не тот вопрос, на который можно было ответить "нравится" или "не нравится". Погоня за преступниками была в крови Гленна, в каждом его вдохе. Он не собирался уходить на пенсию и хотел умереть с полицейским жетоном на груди.
- Думаю, да, - ответил он. - После двадцати-то лет.
- Это опасно?
- Здесь есть свои забавные моменты, - сообщил он, заметив, что в ее глазах еще остался страх и что ей сейчас не помешала бы простая шутка. - Когда я был патрульным, мы с напарником преследовали пьяного водителя по Тихоокеанскому шоссе. Мы остановили его и предъявили обвинение в управлении автомобилем в нетрезвом состоянии. Парень был пьян в стельку, но утверждал обратное и требовал, чтобы я представил ему доказательства. Тогда я указал на верхнюю часть светофора, которая валялась на капоте его машины.
Она взяла холодный стакан с апельсиновым соком, и ее взгляд опять привлек семейный портрет, висевший над камином.
- Он был нарисован тридцать рождественских сочельников назад, - сказал Гленн. - Моя мать и отец - старика вы наверняка узнали. И я. Здесь мне восемь лет.
Она была просто изумлена. Профессор с копной черных волос на голове и черными выразительными глазами удивительно привлекательный мужчина. И улыбающийся мальчик в костюме и соответствующем для маленького джентльмена галстуке. Кэндис рассмотрела, что его правая ладонь лежит на левой и четко виден шестой палец. Но ее поразила женщина с портрета, мать Гленна, погибшая страшной смертью.
- Она великолепна, - произнесла Кэндис.
- Она была профессором математики. Это было общим у родителей - страсть к поиску маленьких частичек и складыванию их для извлечения истины: отец работал с глиной и папирусами, мать - с цифрами и числами.
Гленн посмотрел на Кэндис, словно обдумывая важное решение, потом сделал то, что удивило ее: снял золотое кольцо с безымянного пальца правой руки.
- Оно принадлежало матери, - сказал он, показывая его.
Теперь она увидела, что это вовсе не обыкновенное кольцо. Гленн носил его перевернутым, поэтому камень не был виден: прекрасный квадратный рубин с золотыми нитями на поверхности, похожими на языки пламени.
- На внутренней стороне по кругу есть надпись.
Она прочла: "Fiat Lux" - "Да будет свет".
- Мать всегда говорила, что когда-нибудь оно перейдет ко мне. Знала ли она, - добавил он, надевая кольцо обратно на палец, - что это "когда-нибудь" наступит намного раньше, чем она предполагала?
Он поднялся и прошел к окну. Когда он раздвинул шторы, Кэндис увидела небольшой балкон с растениями в кадках. Вдали огни города танцевали и расплывались в дымке дождя.
- Ее убили, - сказал он, стоя к ней спиной. - Мне было тогда семнадцать лет. Она выходила из продовольственного магазина, когда какой-то парень ударил ее молотком по голове, схватил сумочку и бросился бежать. Свидетель сказал, что нападавший был белым мужчиной, высоким и худощавым, может, блондин, может, лысый, все произошло очень быстро. Полиция подошла к этому делу очень тщательно. Понадобились месяцы упорной работы, но они все же нашли парня, и он сознался. - Он повернулся к ней. - Моя мать погибла из-за случайного акта насилия. Я хотел понять, почему. Есть ли в этом смысл?
Для Кэндис, чей отец погиб на бессмысленной войне, смысл был.
- Как они поймали его?
- Его выдал молоток. Они обыскивали местность по расходящимся кругам и нашли сарай с инструментами. На молотке были кровь и волосы моей матери. Свидетель указал на преступника из группы при личном опознании. Он умер в тюрьме, отбывая пожизненный срок. Я был первокурсником в Калифорнийском университете, собирался пойти по стопам отца, но после произошедшего у меня возникло свое мнение насчет правосудия и отправки преступников за решетку. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я бросил учебу посреди семестра и пошел на пункт набора в полицию Лос-Анджелеса.
И с тех самых пор он гоняется за бандитами. Теперь она знала причину разлада - сын выбрал свой путь, разрушив мечты отца.
Его глаза сверкнули, и она поняла, что подобралась слишком близко к человеку, скрытому внутри.
- Уже поздно, - произнес он. - Я отведу вас в комнату для гостей.
Он взял ее сумку с ночными принадлежностями, хотя та была легкой, а у нее лишь болела царапина на шее. Он обращался с ней как с принцессой.
Они пошли вверх по лестнице и дальше по коридору. Одна дверь была приоткрыта, и внутреннее убранство за ней так удивило Кэндис, что она остановилась как вкопанная.
В комнате разместилось множество картин: в стопках на полу, на мольбертах. Это была студия художника. Раздвижные стеклянные двери и балкон, выходивший на верхушки деревьев, которые в эту пору были голыми, должны были делать эту комнату очень солнечной. Но в ней было еще светлее благодаря изображениям на картинах.
На полотнах разместились галактики, скопления звезд и туманности, но все в белом цвете - кремовый на белом, брызги опаловой белизны и серебристо-жемчужный, - окруженные золотыми гало и перламутровыми облаками, окрашенными в шафрановый и темно-желтый цвета, с пронзающими тончайшими следами синего, сапфирового, зеленовато-голубого, лазурного и бирюзового. Хотя картины казались похожими, все они были разными: одни изображали взрыв, другие излучали яркий блеск.
Потом она поняла: он рисовал свет.
- Это то, что я увидел, когда произошел несчастный случай. Я взбирался соло по Чернохвостому холму в Вайоминге…
- Соло?
- Скалолазание без страховки, только мешочек с мелом и ботинки. Я сорвался и летел вниз очень долго. Пока падал, и увидел этот свет. - Он указал на полотна, расставленные по комнате, висящие на стенах. - С тех пор я пытаюсь его запечатлеть. Думаю, что эта штука называется свечение, но я не уверен.
- Свечение?
- Это слово пришло мне в голову во время падения. Никогда раньше я его не слышал. По крайней мере, не думаю, что слышал.
Чем бы ни было свечение, оно было захватывающе красивым.
- Вы продаете картины?
- Они не для продажи.
Наблюдая за ним, за тем, как он переминался с ноги на ногу, Кэндис догадалась, что никто еще не видел этих картин и что для ее глаз они тоже не предназначались. Но теперь, когда она все же увидела их, что все это могло означать?
Когда они выходили из студии, Гленн нахмурился и обвел взглядом комнату.
- Странно, - произнес он.
- Что?
- Нет одной из картин.
- Точно?
- Она была вот здесь. - Он указал на место рядом со встроенным стенным шкафом. - Одна из самых старых.
- Может, ее кто-то взял?
Он нахмурился еще больше. Кому могло прийти в голову вламываться к нему в квартиру и уносить одно из полотен? Затем он сказал:
- Миссис Чарльз делает уборку раз в неделю. Я всегда ей говорю, что в этой комнате прибираться не надо, но она считает, что если не пропылесосит здесь, то мы потонем в грязи. Так, скорее всего, и было. Она передвинула картину, положив ее куда-то в другое место.
Гленн ненадолго задержался у двери, раздумывая, на самом ли деле миссис Чарльз была всему виной. В этот момент Кэндис еще раз взглянула на полотна и была поражена тем, чего нельзя было увидеть с близкого расстояния: почти на каждой картине было изображено лицо.
Доктор в белом лабораторном халате, со стетоскопом на шее медленно шел по коридору больницы. Был поздний час, на пути ему встретились лишь несколько человек. Он по-дружески кивнул полицейскому в униформе, стоявшему на посту в приемном покое отделения интенсивной терапии. Полицейский тоже поприветствовал доктора, посмотрев на его бейджик с именем.
- Так кто же здесь у них? Какая-нибудь знаменитость?
- Покушение на убийство. Предприняты повышенные меры безопасности. - Было видно, что полицейскому скучно.
- Удачи, - пожелал доктор и неторопливо двинулся дальше.
Он прошел в холл, задержался у фонтанчика с водой, попил, оглянулся и продолжил свою прогулку. Завернув за угол, он остановился и посмотрел на часы, отсчитывая время с того момента, когда Росси сделал укол калия: остановка сердца должна была наступить с минуты на минуту.
Когда Гленн открыл дверь в спальню для гостей, заиграла мелодия на его телефоне. Звонили из больницы.
- Что? Да, спасибо. Я буду через полчаса. - Затем он сказал: - Я ценю вашу заботу, но это расследование полиции, и я должен задать отцу пару вопросов. - Он нажал клавишу и, набрав другой номер, сообщил Кэндис: - Звонили из больницы. Состояние отца улучшилось. Внутричерепное давление спало, он пришел в сознание и может говорить.
- Слава богу! - воскликнула Кэндис.
- Может, он расскажет нам, кто столкнул его.
Второй разговор был еще короче: он доложил о новостях в участок, приказав им усилить охрану в приемном покое отделения интенсивной терапии. Теперь, когда профессор очнулся, он был в большой опасности.
* * *
"Синий код, ОИТ. Синий код, ОИТ".
Мимо пробежали люди в белых халатах, зеленых операционных накидках, технической спецодежде. Доктор, стоявший в конце коридора, присоединился к ним, проскользнув в отделение, когда открылись двери.
План сработал на все сто процентов, как и обещал мистер Росси. Фальшивый доставщик цветов смог попасть в отделение интенсивной терапии, изображал замешательство, спорил с медсестрами и, прежде чем они вытолкали его вон, запомнил список пациентов, написанный мелом на доске: постель № 1 - Джон Мастерс; постель № 8 - Ричард Чацки. Он доложил обо всем Росси, который потом, на входе в отделение, представился кузеном Ричарда Чацки.
Так он прошел к палатам. Остальное было проще пареной репы. Когда медсестры не смотрели за ним, Росси сделал укол калия в ногу лежащего в коме Чацки. Фило Тибодо, в белом врачебном халате, со стетоскопом и поддельным бейджиком на лацкане, оставалось только дождаться сигнала экстренной ситуации.
Когда команда врачей поспешила к Чацки, у которого остановилось сердце, Фило отстал от них и пошел к постели № 1, находящейся в семи палатах от места происшествия. Там лежал Джон Мастерс, начавший приходить в себя после падения с лестницы. Фило прислушался к шуму на другой стороне отделения - требования принести лидокаин, придвинуть аппарат электростимуляции сердца… Как и говорил Росси, все это позволит им дольше бороться за жизнь пациента и таким образом даст ему больше времени на разговор с Мастерсом. Фило наклонился над койкой и сказал:
- Привет, Джон. Помнишь меня?
Гленн резко остановил машину на больничной парковке. Они выскочили из нее и поспешили в отделение интенсивной терапии - им не терпелось увидеть профессора, до того как с ним могло что-нибудь случиться. Кэндис еще так и не поблагодарила его как следует за все, что он для нее сделал. Гленн же решил, что пора положить конец двадцатилетнему разладу в его отношениях с отцом.
Профессор медленно открыл глаза и нахмурился. Потом его взгляд прояснился:
- Ты! - прошептал он.
Фило улыбнулся:
- Собственной персоной. Опять.
Прохладный больничный воздух был наполнен голосами, раздававшимися с другой стороны отделения: "Пульса нет. Давления нет. Черт, нужны газы крови".
- Я не скажу тебе, - задыхаясь, произнес Джон Мастерс.
Фило наклонился ближе:
- Я здесь не за Звездой Вавилона. Я собираюсь позволить твоему сыну и девчонке Армстронг найти ее для меня. Сюда же я пришел, чтобы сказать тебе, что Ленора никогда не была твоей.
- Что?..
Фило положил ладонь на горло профессору, большой и средний палец на сонные артерии.
- Она была моей, - тихо произнес он, но так, чтобы было слышно за криками в последней палате, где мистер Чацки не реагировал на попытки его спасти. - Ленора никогда не была твоей. И теперь она будет моей навечно.
"Он не реагирует!"
Фило слегка надавил на артерии, Джон Мастерс слабо сопротивлялся.
- Только ты виноват в том, что она погибла, - сказал Фило, усилив хватку. - Была бы она моей женой, за ней бы присматривали, защищали ее. Но ты допустил, чтобы ее убили.
Джон Мастерс пытался отнять руку от своего горла, но Фило был сильнее.
"Позовите священника!"
Глаза профессора вылезли из орбит, губы посинели. Фило продолжал улыбаться, наблюдая, как жизнь покидала человека, которого он ненавидел сорок пять лет.
9
Увидев переполох в отделении, Гленн сорвался на бег, но потом испытал облегчение, поняв, что врачи заняты не его отцом. Он склонился над постелью:
- Отец, это я. - Ответа не было. - Отец?
Гленн позвал на помощь. Медсестры пришли в замешательство - еще один приступ? Вызвали вторую команду врачей, подвезли тележку неотложной помощи, аппарат электростимуляции.
- Разряд! - Длинные иглы шприцев вонзились в грудь Джона Мастерса. Гленн не понимает, что происходит, кожа отца белеет, а затем становится желтой. Врачи посылают за дополнительными лекарствами, повышают напряжение на дефибрилляторе. Гленн с Кэндис, напуганные, беспокоящиеся, недоумевающие, не верят тому, что все это происходит на самом деле, потому что они должны многое сказать человеку, лежащему в постели. Врачи не обращают на них внимания, пока наконец кто-то не произносит:
- Все, заканчивайте. Я сожалею, детектив. Похоже, это был инсульт.
Гленн сразу же без сантиментов допросил медперсонал, врачей, полицейского из приемного покоя, уборщиков из холла. Остановка сердца в одно время с неожиданной кончиной его отца не была случайным совпадением. Может, кто-то что-то заметил? Полицейский в форме вспомнил доктора: седые волосы, седая борода, какой-то южный акцент.
Гленн отправил Кэндис на такси в свою квартиру, сказав ей, чтобы она выспалась. Еще он добавил, что скоро приедет. Но ко времени его приезда уже рассвело, а Кэндис ушла. Она оставила записку, сообщая о том, что поехала в свою хижину проверить некоторые дела. Позвонил мистер Френч, юрист Джона Мастерса, и сказал, что они оба должны быть в его офисе в полдень: дело касалось завещания.
И вот теперь Гленн мерил шагами коридор у дверей кабинета адвоката, злясь и ругая себя: надо было приставить больше охранников к отцу. Он прошел к окну и посмотрел сквозь утренний дождь на автостоянку внизу. Он ждал Кэндис, которая еще не приехала.
Он пытался унять свои эмоции - ярость, горе и что-то еще, чего он не мог понять. Ему нужно было все обдумать на свежую голову. Надо было многое сделать. Найти письмо, о котором говорила миссис Кироз. Он позвонил ей еще раз утром, но она пока так и не вспомнила, куда положила его. И еще загадочный Морвен - это слово буквально преследовало Гленна. Оно казалось удивительно знакомым…
Подъехала машина Кэндис. Сквозь лобовое стекло он мог видеть тонкие руки, опять напомнившие ему о том, как она выглядела вчера ночью: воздушную ткань ее блузки, ее аромат - неуловимый цветок, который он не мог угадать.
"Опасная женщина", - подумал Гленн. Прошлой ночью, когда простыней накрыли лицо его отца, Кэндис обняла его. Он осторожно обхватил ее, но ему было неловко, и он отстранился. Он хотел оплакивать отца, но по-своему, в свое время, когда он сможет сделать это сдержанно и контролируя эмоции. А не теряя самообладания, оттого что Кэндис заключила в его объятия.
Подъехав к автостоянке, Кэндис посмотрела наверх и увидела Гленна Мастерса, стоявшего у окна и наблюдавшего за ней.
Проснувшись в его квартире и обнаружив, что он еще не вернулся из больницы, Кэндис отправилась в свою хижину в Малибу. Найдя там все в целости и сохранности, она проверила автоответчик - из Сан-Франциско ничего не было, позвонила проведать Хаффи, приняла душ, переоделась и теперь приехала сюда, в адвокатскую контору "Вален, Адамс и Френч", недоумевая, почему профессор упомянул ее в своем завещании.
Выйдя из лифта, она встретила Гленна в фойе.
- С вами все в порядке? - спросила она. - Вас не было дома.
- Я ездил в участок, собрал свою оперативную группу. Фило убил моего отца, и ему от нас не уйти.
- Детектив, - нерешительно произнесла она. - Я очень сожалею о событиях прошлой ночи. Из-за меня вы не были рядом с отцом, когда он умер.
Он прервал ее:
- Это не ваша вина, доктор Армстронг. Вся ответственность лежит на мне, я принимал решения. Мне следовало подавить гордость и давным-давно помириться с ним. Теперь придется с этим жить.
Но по его глазам она поняла, что с этим жить будет совсем не просто.
- Слушайте, - сказал он, - вам грозит опасность. Убийца решит, что мой отец передал свои тайны вам.
- И вам.
- О себе я могу позаботиться.
- Я тоже.
- Нет, вы не можете. - Он посмотрел на повязку на ее шее, розовая камея снова была чистой и покоилась под ее горлом. Потом вспомнил о кровавом следе, который оставил напавший на нее преступник. - Что ж, - согласился он. - Возможно, это так.
Наконец мистер Френч - высокий, элегантный, профессионал до мозга костей - провел их в отдельную комнату для совещаний и предложил занять места за большим столом. Сам сел во главе стола и достал толстый документ, который являлся завещанием Джона Мастерса.
Сначала он выразил соболезнования, потом сказал:
- Ваш отец хотел, чтобы содержание завещания было оглашено сразу же после его смерти. Очень важно, сказал он, не терять времени.
Прежде чем он продолжил, Гленн спросил мистера Френча, который был юристом отца на протяжении многих лет, знает ли он, что такое Морвен. Но адвокат не знал.
- Вы знакомы с Фило Тибодо? - продолжал Гленн.