- Именно это она и твердит. Но там она со своей семьей, друзьями, собаками, у нее полно развлечений. А я? Прости, но мне сегодня не до смеха. Утром я получил квитанцию на оплату телефона. Это меня добило окончательно.
- Бедняга! Я вспоминаю наши счета за телефонные разговоры через Атлантику. У нас с Эриком это длилось два года. А что, в институте, где работает Тереза, нет электронной почты?
- Она хочет слышать мой голос.
Франческо пожал плечами.
- На каком она сейчас месяце? - спросила Джейн.
- На пятом.
- Должно быть, уже заметно. А в октябре и близко не было видно.
Официант принес сандвичи. Джейн испытала какое-то странное чувство. Справа от себя она заметила зеленый плащ - Ксавье Дюпортуа остановился у их столика. Сердце ее забилось с бешеной скоростью. Необходимо срочно что-то придумать. Но ее мозг словно парализовало. Она подняла глаза. Ксавье улыбался Франческо, пожимая ему руку.
- Браво, Франческо, говорят, ты блестяще выступил с речью в Стэнфорде. Пообедаем как-нибудь вместе? Опаздываю на поезд. Счастливого Нового года! Привет от меня Терезе.
Он улыбнулся и кивнул густо покрасневшей Джейн. Быстрым шагом Ксавье направился к выходу. Джейн сердито глянула на Франческо.
- И ты ничего мне не сказал!
Он засмеялся.
- Извини. Но ты не дала мне вставить и слова.
- Это подло с твоей стороны. Ты давно его знаешь?
- Для тебя это важно?
- Франческо!
- О'кей. Мы познакомились два года назад в Миддлбери, еще до того как я приехал в Девэйн. Мы оба преподавали на летних курсах в университете.
- Вы дружите?
- Дружим. Клянусь тебе, что он не такой уж страшный, каким ты его считаешь. Типичный француз, это верно, не слишком любит Америку, женоненавистник, от политики держится подальше. То, что ты принимаешь за высокомерие, - это ненависть, которую он испытывает к Девэйну: но разве от этого он несимпатичен? Как-нибудь в январе я приглашу тебя на ужин в Нью-Йорке с ним и его подружкой, и ты сама все увидишь.
- Она актриса?
- Ты ее знаешь?
- Слышала о ней. Они до сих пор вместе? А я полагала, что он из разряда донжуанов.
- Ну что ты, они прекрасно подходят друг другу. Кстати, очерк Ксавье о Саде - просто замечательный. Решительный и категоричный ответ всем тем, кто заявляет, что Сад - посредственный писатель.
- Думаю, мне стоит прочесть. От Сада меня воротит. Никогда не могла понять, что нашел в нем Флобер.
Франческо посмотрел на часы.
- В котором часу у тебя автобус?
Оставалось двадцать минут. Съев наконец свой сандвич, она сказала:
- Я боюсь.
- Чего?
- Эрик рассердится. Он еще не знает. На этой неделе он отправил мне десять писем по электронной почте и оставил три сообщения на автоответчике. А я их даже не слушаю, так как все надоело. Почему жизнь такая сложная штука?
- Я уверен, что у вас все наладится, как только ты окажешься там и сможешь поговорить с ним не десять минут, а гораздо больше. Эти разговоры по телефону просто невыносимы.
Джейн взяла руку Франческо.
- Целый месяц! Мне будет тебя не хватать.
- Я тоже буду скучать.
Его карие глаза, светившиеся радостью и нежностью, смотрели на нее через овальные стекла очков. Больше не было никого, кому Джейн могла бы настолько довериться.
Она прошептала:
- Я сделала большую глупость.
Он наклонился к ней:
- Какую?
- Я втрескалась.
Франческо продолжил тем же таинственным тоном:
- В кого?
Он, казалось, не понимал, о чем она говорит. Джейн улыбнулась, словно девочка, которая пришла в восторг от собственной смелости.
- Помнишь датчанина, с которым мы долго болтали на вечеринке в пятницу?
У Франческо изменилось выражение лица.
- Писателя?
Джейн кивнула. Краска проступила на ее лице, а глаза заблестели.
- Во вторник я встретилась с ним в Нью-Йорке.
- Ты ездила в Нью-Йорк, пока я был в Пало-Альто?
- Тебе не следовало оставлять меня одну. Я дала ему свой номер телефона, и он позвонил мне в Олд-Ньюпорт. Мы хотели посмотреть новую картинную галерею в Челси. - Она покраснела. - Но там не было ничего особенного. И мы целый день целовались.
- Целовались?
У Франческо пересохло в горле, и Джейн заметила, как на шее у него заходил кадык. Что-то странное появилось в его голосе и во взгляде. Он перестал улыбаться и смотрел на Джейн невидящим взором. Ей показалось, что он отступает, прикрываясь щитом, чтобы защититься от ее ударов. Слишком поздно исправлять то, что она час назад поклялась не делать: не рассказывать ему ни о чем.
- Я понимаю, что это нехорошо. Но на ночь я не осталась, хотя он предлагал. Я уехала последним поездом. Ты все же считаешь, что это плохо?
Франческо не ответил. В его взгляде чувствовалась какая-то нерешительность. Он сидел напряженно, выпрямив спину.
- Не знаю, почему я это сделала, - снова заговорила Джейн. - Это не любовь, нет. Но мне было действительно хорошо. Я давно уже себя так не чувствовала: молодой, красивой, привлекательной, желанной. Теперь все время думаю о нем. Он намного младше: двадцать семь лет. Но у меня нет ощущения, что мне тридцать пять. Я чувствую себя двадцати летней. - Она вздохнула. - В любом случае, когда я вернусь, он уже будет в Дании. Я не сумасшедшая и приняла его приглашение, так как знала, что он уедет.
Франческо, не переставая, вертел в руках счет, пока не скрутил его в тонкую трубочку. На его лице застыла непроницаемая маска. Он подцепил вилкой кусочек огурца и принялся жевать, стараясь не смотреть на Джейн. Лицо у нее полыхало.
- Что ты об этом думаешь, Франческо?
- Джейн? - окликнул ее чей-то женский голос.
Джейн вздрогнула и подняла глаза.
- А, привет!
Рядом с их столиком стояла Кэтрин Джонс. Неужели она все слышала? Джейн совсем с ума сошла, чтобы говорить на такие темы там, где даже у стен были уши.
- Кто-то забрал биографию Колет. Я сделала запрос. Вы получите ее в январе.
- Спасибо.
Франческо смотрел на Кэтрин, и в глазах его читалось облегчение.
- Кэтрин Джонс, моя ассистентка. Франческо Гонсалес, преподаватель испанского факультета. Кэтрин работает над интересной темой "Положительный образ героя-негра в литературе и живописи XIX века".
Кэтрин кивнула ей в знак благодарности. Из-под ее распахнутого черного пальто с шалевым воротником виднелась черная мини-юбка.
- Вы работаете вместе с Джейн? - спросил Франческо.
Джейн ответила вместо Кэтрин:
- Нет, с Алексом Смитом. Это он у нас на факультете специалист по колониальной политике.
- Мы все здесь в той или иной степени жертвы колониальной политики, не так ли? - сказал Франческо, улыбнувшись Кэтрин.
- В той или иной, - спокойно ответила она.
Джейн посмотрела на часы.
- Мне не хотелось бы прерывать нашу беседу, но уже половина второго. Нужно идти, а не то я опоздаю на автобус.
- Простите, что задержала вас. Счастливого пути, Джейн. - Кэтрин кивнула Франческо: - Была рада с вами познакомиться.
Она ушла. Они встали из-за стола, и не успела Джейн достать кошелек, как Франческо уже положил деньги на стол. Она запротестовала:
- Ты платил в прошлый раз, теперь моя очередь.
- Заплатишь в следующий.
Выйдя из кафе, они сели в машину Франческо, которую он припарковал напротив.
- Красивая девушка, - заметил Франческо.
- Кэтрин? Очень красивая.
- Сколько она уже работает в университете?
Он любой ценой старался избежать разговора, который прервался при появлении Кэтрин.
- Седьмой. Пять лет назад она посещала мой семинар по Флоберу. Ты ее, должно быть, ошарашил, сказав, что все мы являемся жертвами колониальной политики: здесь по этому поводу не шутят.
- А я и не шутил. В глубине души она полностью со мной согласна.
- Возможно. Эта девушка себе на уме.
- Не сомневаюсь. - И он добавил с сокрушенным видом: - "Положительный образ героя-негра". И с такой темой она надеется найти работу?
Джейн засмеялась.
- Это не то, что ты думаешь. Она молодец. Знаешь, что она сделала для меня прошлым летом? Вырезала объявление из "Lingua Franca" о конкурсе, объявленном издательством университета Северной Каролины на лучшую работу о писателях девятнадцатого века. Пусть это ничего не дало, но мне было приятно. Я написала ей великолепное рекомендательное письмо.
- Взамен?
Франческо поставил свою машину перед красивым каменным домом на Мэйн-стрит, куда Джейн переехала в сентябре. На медной табличке, прикрепленной слева от входа, красовалась дата постройки: 1887. Раньше дом принадлежал богатому судовладельцу, а теперь здесь разместились семь квартир. Франческо стал подниматься по лестнице первым. Оказавшись на площадке четвертого этажа, он наклонился и что-то поднял с коврика. Выпрямившись, протянул ей розу.
- Что это? - спросила Джейн.
- Роза.
- От кого?
- От таинственного поклонника, полагаю.
- Это ты ее принес?
- Ты видела меня с розой?
Джейн взяла цветок и посмотрела на коврик. Никакой сопроводительной записки.
- Скорее всего, какой-нибудь сосед, который знает, что я уезжаю.
Такое объяснение было правдоподобным. Но после ее признаний роза казалась лишним доказательством ее чрезмерной популярности. Они смущенно молчали, пока она открывала дверь. Гостиная была залита ярким солнечным светом.
- Как светло! - воскликнул Франческо.
- Действительно, ты ведь никогда у меня не был во второй половине дня. Вот увидишь, здесь очень хорошо одному.
Она принесла свои чемоданы и ноутбук. Закрыв дверь, протянула ему ключи. Франческо взял самый тяжелый чемодан и спустился по лестнице вслед за ней.
- И простыни, и полотенца чистые. За покупками лучше ходить на Линден-стрит. А всевозможные пиццерии ты найдешь на Колумбус-стрит.
- А все похоронные бюро на площади Колумба.
Джейн засмеялась. Франческо показал ей на три похоронных бюро рядом с ее домом. Она никогда не видела, чтобы кто-либо заходил туда или выходил оттуда. Он предположил, что эти заведения служат мафии для отмывания денег.
Франческо припарковал машину перед невысоким зданием из светлого кирпича, на котором был установлен сине-белый рекламный щит "Connecticut Limousine". Они поцеловались. Не так пылко, как это следовало бы сделать перед столь долгой разлукой. Впервые в их отношениях появилась сдержанность.
- Удачи тебе, - проговорил Франческо.
- Спасибо. И тебе тоже.
По дороге в аэропорт и в самолете, летевшем в Чикаго, Джейн больше не вспоминала о встрече в Нью-Йорке. Ее полностью занимали мысли об обеде с Франческо и о неприятном расставании.
Проведя три чудесных летних месяца с Эриком, два из которых они прожили в своем доме на Пич-стрит, Джейн переехала в небольшую квартиру, более уютную для одного и расположенную рядом с университетом. Они без труда сдали свой красивый дом квартирантам: молодому преподавателю экономики, у которого была неработающая жена и двое детей. После отъезда Эрика Джейн страшно скучала, думая все время о том, как бы сложилась их жизнь, если бы Хью Герринг не погиб в авиакатастрофе. На третий день она случайно встретилась в фойе университета с Франческо. Они радостно обменялись приветствиями, словно долгая летняя разлука еще сильнее скрепила их дружбу. Джейн проводила Франческо к его машине. По дороге он сообщил ей, что Тереза ждет ребенка. Эта новость потрясла Джейн: все лето она надеялась, что тоже забеременеет. Однако она искренне обрадовалась и поздравила Франческо, умиляясь тому, каким гордым он выглядел. Франческо отвез ее домой, и Джейн пригласила его поужинать. В одиннадцать вечера он поехал в Нью-Йорк. И дальше, в течение всего семестра, они практически больше не расставались. Сердце Джейн переполнялось радостью и теплотой, когда в конце длинного рабочего дня, заполненного лекциями и административными делами, в дверь ее кабинета просовывалась голова Франческо и она видела его круглые щеки, живые глаза через стекла очков в тигровой оправе, его добродушную улыбку, - единственное человеческое лицо на всем факультете. Тереза хотела, чтобы Франческо жил с ней в деревне на юге Севильи, где она унаследовала дом от своей бабушки. Но он там задыхался, как и Джейн в Айова-Сити.
Три раза в неделю они обедали или ужинали в Олд-Ньюпорте, а почти все уик-энды Джейн проводила у него дома в Нью-Йорке. Окна его квартиры выходили на Вашингтон-сквер. Днем там полно было хиппи, бренчащих на гитарах, и темнокожих подростков, танцующих под магнитофонные записи рэпа. Вечером, после половины двенадцатого, полицейские устанавливали на всех входах синие ограждения, затем медленно объезжали парк, крича в мегафон: "На сегодня парк закрыт". Иногда Франческо передразнивал их посреди бела дня, имитируя гнусавый голос, усиленный мегафоном. У него уже не хватало терпения каждый вечер слушать одну и ту же фразу, повторявшуюся раз тридцать за полчаса до полуночи. Он даже написал статью в "El pais" о том, как новый мэр-республиканец Джулиани воплощает в жизнь платоновский идеал Справедливости и Красоты, силой очищая скверы Манхэттена.
Приезжая на выходные к Франческо в Нью-Йорк, Джейн часто шла пешком от Большого центрального вокзала до белой арки Вашингтон-сквера. За эти сорок минут ходьбы по Пятой авеню она испытывала такой же душевный подъем, какой чувствует археолог, найдя в пустыне осколок глиняной посуды, возвещающий о том, что так долго разыскиваемое древнее захоронение вот-вот будет найдено. Ей особенно нравился район Вест-Виллидж, его утопающие в зелени улицы, по обеим сторонам которых возвышались красивые дома. Внезапно ее взору открывался бесконечный небосвод и водная гладь Гудзона. Любуясь заходом солнца до тех пор, пока оранжевый шар полностью не исчезал за горизонтом, Джейн, облокотившись на перила, стояла на мосту, глядя на дорогу, которую захватили бегуны, велосипедисты и любители покататься на роликовых коньках. Башни Всемирного финансового центра, казавшиеся розовыми в лучах заходящего солнца, выделялись на фоне ярко-синего неба. Джейн вдыхала запах моря. "Моря? Не преувеличивай, - возражал Франческо, - это всего-навсего грязная речушка. Хочешь действительно почувствовать запах моря - поезжай в Испанию!"
В Девэйне все считали их любовниками. Даже Эрик однажды не выдержал и сказал, что ему надоело слушать, как она без конца расхваливает Франческо. Складывалось впечатление, что никто не может поверить в платонические отношения между мужчиной и женщиной, если только мужчина не гомосексуалист. Возможностей для интимной связи у них было предостаточно, учитывая, что Джейн ночевала у Франческо всякий раз, когда приезжала в Нью-Йорк. Она разгуливала перед ним в ночной рубашке, он - в пижаме. Словно брат и сестра. "Знаешь, почему фараоны женились на своих сестрах? - заметил как-то Франческо. - Потому что нет ничего прекрасней, чем заняться любовью с сестрой". Они сами шутили над собой. В их отношениях не было ничего двусмысленного, ничего запретного.
До сегодняшнего дня. До того, как Джейн вдруг захотелось сделать ему признание. "Я втрескалась, хи-хи-хи". И где она только взяла это слово? Такое старомодное и вульгарное.
Ей даже в голову не пришло, что Франческо может приревновать ее. Об этом не могло быть и речи. Испанец, католик, а значит - высоконравственный человек.
На его месте любой мужчина отреагировал бы подобным образом. Вот чего опасаются все мужчины: в каждой женщине есть чуточку от Далилы, готовой остричь волосы спящего мужа и предать его в руки врагов.
Допустим, Джейн не переспала с Торбеном. Но ведь это она сама позвонила ему, в чем не осмелилась признаться Франческо. Тот факт, что женщина звонит мужчине - даже без задней мысли, - говорит о многом. Достаточно вспомнить, с какой тщательностью она выбирала себе наряд. И с каким воодушевлением садилась в поезд, отправлявшийся в Нью-Йорк. А какое удовольствие испытала, столкнувшись нос к носу с Дюпортуа, который не смог скрыть своего удивления: так хорошо она выглядела. И как счастлива она была вечером, сидя в поезде, увозившем ее в Олд-Ньюпорт со всеми ее воспоминаниями: эти незнакомые губы, мелкие зубы, необычное и приятное прикосновение его усов, незнакомые, скользящие по ее телу руки, пытающиеся раздеть ее прямо на улице, несмотря на декабрьский холод, горячие ладони, страстно сжимающие под бюстгальтером ее грудь, и что-то твердое, упирающееся ей прямо в живот, и поцелуи, поцелуи, поцелуи, долгие поцелуи взасос. И как потом она была довольна собой: такая молодая и такая сексуальная!
Самое плохое, что может быть в женщине.
Нет, самое плохое - когда этим хвастаешься.
Но лучше уж было все рассказать Франческо за обедом, чем Эрику за ужином. Ей просто повезло, что Кэтрин Джонс не дала ей возможности договорить.
Самолет приземлился в Чикаго. Таблетки нотамина, которые она приняла перед тем как пересесть в маленький самолет, притупили, к счастью, все ощущения, особенно непрерывно растущее чувство страха. Через полчаса она встретится с Эриком и, возможно, поймет, что больше его не любит. От этой мысли ей становилось страшно. Она вспоминала, как семь лет назад, перед Рождеством, встретилась с Джошем. Накануне они очень нежно и мило поговорили по телефону, обоим не терпелось оказаться рядом друг с другом; но, едва увидев его в аэропорту, она поняла, что больше его не любит. Конечно же, к Джошу Джейн никогда не испытывала той страсти, которую питала к Эрику. Неужели возможно было разлюбить того, кого она обожала душой и телом? И не было ли это "втрескаться в другого" испытанием самой себя, чтобы лучше разобраться в своих чувствах?
Все вокруг начали вставать. Джейн даже не заметила, как самолет приземлился и заглох двигатель.
Она решила не причесываться и не подкрашивать губы, как делала это обычно. Вдалеке замаячил знакомый силуэт Эрика. Он шел ей навстречу с другой стороны аэровокзала. У Джейн сильно забилось сердце. Ей никогда не нравились эти встречи после разлуки. Им всегда требовалось несколько дней, чтобы привыкнуть друг к другу. Ничего ненормального. И вот Эрик в десяти шагах от нее. Она взглянула на него и…
Чудо свершилось. Этот высокий и стройный мужчина в темном пальто, со светло-каштановыми волосами, ниспадающими на лоб, этот улыбающийся мужчина, такой красивый - самый красивый в мире. В свои тридцать девять лет гораздо более красивый, чем молодой писатель-датчанин. Все вернулось на круги своя. Она просто сошла с ума, пробыв столько месяцев без него. Все эти переживания из-за квартиры, неуверенность в своем будущем. Джейн бросилась к Эрику Они заключили друг друга в объятия. Крепко прижавшись к нему, Джейн уткнулась носом в его шею и вдохнула его запах, такой родной и приятный. Как вампир, она впилась губами в его горячую кожу.
- Эй, что ты делаешь? Щекотно!
Он, смеясь, оттолкнул ее. Они поцеловались. По-настоящему, чего уже давно не случалось с ними в аэропорту. Эрик заговорил первым:
- Нас сейчас арестуют. Хорошо долетела?
- Да, довольно быстро.
Он смотрел на нее глазами, полными желания.
- Ты прекрасно выглядишь. Это новое пальто?
- Ты шутишь? Это же то, что я купила шесть лет назад в "Мэйсизе"!
- Да? Оно тебе очень идет.