- Человек по имени Мервин Макхортл умер сегодня от сердечного приступа, - ответила я.
Лаура уставилась на меня.
- Только не говори, что он владел лабораторией "Макхортл".
- Именно так.
- Вот черт! Это все испортит. Но какое отношение имеешь к нему ты?
- Лаура, - начала я, - Макхортл содержал меня. Он был моим основным источником дохода. Мервин купил этот дом и оформил меня к себе на работу с весьма неплохой зарплатой.
- Сукин сын! - произнесла она. - Я знала, что ты прыгаешь по какому-то старому вонючке, но понятия не имела, что это был Макхортл. Неудача, Джесс. Как ты думаешь, он оставил тебе что-нибудь по завещанию?
- Сомневаюсь, - ответила я. - Он собирался купить мне новый "бонвилль". Теперь это все рухнуло, конечно. Но это не самое худшее. Послушай…
И я рассказала, что Макхортл приносил мне образцы их парфюмерии, что он всегда с гордостью говорил об открытиях в лаборатории и об их планах. И как затем я продавала все это парнишке, который занимался информационным бизнесом.
- Это был сладкий леденец, - простонала я, - но со смертью Макхортла поток наличных высохнет и мне опять придется думать о том, где пошире раздвинуть ноги.
Лаура залпом допила свой "чивас" и оттолкнула от себя пустой стакан.
- Еще, - хрипло сказала она, - пожалуйста.
Я принесла ей бутылку и предложила не стесняться. Она налила себе по меньшей мере двойную порцию, отхлебнула полстакана и приступила к делу.
- Джесс, этот парнишка, ну, который покупает информацию, его зовут не Вилли? Высокий, худой, одевается, как манекенщик?
Теперь настал мой черед ронять челюсть.
- Разумеется, так. Вилли К. Бревурт. Я называю его Вилли-проныра. Ты что, его знаешь?
- Черт побери! Знаю ли я его! - вскричала она. - Это самая забавная вещь на свете!
И она поведала мне о том, как Бобби Герк вместе с Бревуртом охотились за ЖАВ-таблеткой из лаборатории "Макхортл", как Герк решил избавиться от Вилли и уговорил Лауру выведать у него имя химика, создающего этот препарат.
- Но в итоге я поставила на Бревурта, - продолжила она. - Он в два раза больше мужик, чем Бобби. И от него лучше пахнет. Поэтому я рассказала Вилли о планах Герка. О том, что его отсекут, как только он узнает имя химика.
Я начала хохотать, как безумная.
- Вилли не знает химика из лаборатории. Он знает меня. Я была его единственным источником информации о "Макхортл".
- Ну, что же, - проговорила Лаура, подливая себе виски, - очевидно, все так и есть. Со смертью Макхортла все мы облажались.
Я пристально взглянула на нее.
- Не обязательно, - медленно возразила я, - я знаю имя химика.
- О Боже! - закричала Лаура. - Макхортл, может быть, и мертв, но мы-то живы!
Возбужденные донельзя, мы стали обсуждать ситуацию, рисуя в своем воображении мешки с деньгами. Сначала мы решили, что, работая вместе, мы сможем достать образец ЖАВ-таблетки. Но затем поняли, что, даже если у нас все получится, нам нечего будет с ним делать. У нас не было возможности продать таблетку за хорошие "бабки".
- Придется подключить сюда Вилли, - подвела итоги Лаура. - Мне очень хочется обделать дельце с тобой вдвоем, Джесс, но это сны наркомана. У Вилли есть опыт, есть связи, он сумеет все провернуть.
- Ты доверяешь ему? - спросила я.
- Полностью, - быстро ответила она, подмигивая. - Я знаю о нем кое-что, что заставит его быть честным.
- Отлично. Давай я позвоню ему и сейчас же договорюсь о встрече.
- Не дергайся. Он у меня дома. Поехали.
Мы поехали на Лауриной машине "форд-таурус", рассудив, что нет смысла переться на двух. К ее хижине мы подрулили минут через двадцать, и, пока шли к двери, я подумала, что Вилли К. Бревурт должен обоссаться.
- Что происходит? - произнес он безжизненным голосом.
Мы уговорили его сесть, и Лаура принялась готовить коктейли, в которых мы остро нуждались. Вилли уже знал о смерти Макхортла и похоронил вместе с ним свои надежды на ЖАВ-таблетку. Он признался мне, что решил прекратить все наши контакты, - как источник информации я больше не представляла для него интереса. А что ему оставалось?
- Я скажу тебе, чем мы владеем, - начала Лаура. - Джесс знает имя химика, который работает над этой долбанной таблеткой.
Бревурт взглянул на меня.
- Это правда? - спросил он.
Я кивнула.
- Как его имя? - быстро произнес Вилли.
Минуту я молчала, делая вид, что раздумываю.
- Всю прибыль на троих? - проговорила наконец я. - Тебе, Лауре и мне?
- Даю слово. Я не обижаю дам. Не мой стиль. Как его имя, Джесс?
- Бэрроу. Макхортл называл его Грегом. Так что его зовут Грегори Бэрроу.
Лаура поперхнулась и пролила свое виски.
- Бэрроу? У него, случайно, нет жены по имени Мейбл? Она часто покупает у нас. У меня есть ее адрес и телефон.
- Я выясню это, - сказал Вилли-проныра. - Если Мейбл действительно его жена, мы имеем прямой выход на Грега.
- А что потом? - встряла я.
Он задумался на мгновение, и я прямо-таки видела, как шевелятся его мозги.
- Джесс, может, ты организуешь с ним встречу, когда рядом не будет жены? Подкатишь к нему горячая и влажная. Ты же знаешь, как это делается.
- А если он не захочет?
- Такое не случится, - доверительно ответил Бревурт. - Он ведь мужчина, не так ли?
31
Честер Бэрроу
Я никому не говорил об этом, но мне кажется, что мои родители - не мои настоящие родители. Я думаю, меня усыновили. Мы совсем не похожи друг на друга, и их отношение ко мне весьма отличается от отношения других родителей к своим детям. Они, правда, не бьют меня или что-нибудь в таком духе, но и не обращаются со мной, как с родным ребенком.
Я считаю, мои настоящие родители погибли в авиакатастрофе, когда я был совсем маленьким. Наверное, мы пролетали над "Диснейуорлдом", и у нашего самолета отказали моторы - мы стали падать. Мои родители крепко держали меня, пытаясь уберечь от ударов, поэтому я остался жив, а они погибли.
Затем полиция объявила, что желающие могут усыновить маленького ребенка, чьи родители погибли в авиакатастрофе. Таким образом, я оказался у своих теперешних родителей, у которых не было собственных детей. Оки никогда не говорили мне, что я не родной, что мой настоящий отец был космонавтом, а мать - кинозвездой, без колебаний бросившей свою карьеру, чтобы заниматься мной. Вот что произошло на самом деле.
Если бы они были моими настоящими родителями, они бы любили меня и мне не пришлось бы убегать из дому. Значит, это все доказывает.
Когда Таня передала мне, что ее дядя согласен дать нам сто долларов, чтобы мы могли удрать, я здорово обрадовался. Он предложил нам взять такси до его дома, а он оплатит проезд и отдаст деньги. Тогда мы могли бы отправиться куда хотим.
Мы с Таней много говорили об этом и в конце концов наметили уехать на Аляску. Однако в первую очередь мы решили заехать в "Диснейуорлд", который находился совсем рядом, но мы там ни разу не были.
- Это верно, - сказала Таня, - у нас должен быть хороший старт, прежде чем они заметят наше отсутствие и сообщат в полицию. Чет, как ты думаешь, что мне надеть?
Я не понял, что она хотела услышать от меня, и пожал плечами.
- То, что ты обычно надеваешь. Шорты и футболку, наверное.
- Нет, - возразила она, - так нельзя одеваться для путешествий. Пожалуй, я надену джинсы и шерстяной жакет, поскольку ночи становятся холодными. А остальные вещи я положу в чемодан.
- Чемодан? - удивился я. - Зачем тебе чемодан? Я пойду просто так.
- Но нам потребуется много вещей, а не только то, что будет на нас надето. Поэтому нужен чемодан. У тебя есть?
- Есть сумка. В нее влезет все, что хочешь.
- Тогда тебе следует упаковаться, Чет. И не забудь свои любимые вещи.
- Что, например?
- Ну, может быть, тот маленький приемник, и потом, разве ты не возьмешь свою коллекцию марок?
- Я забыл о ней. Она в больших кляссерах. Скорее всего, ее не стоит брать. Я могу начать собирать новую на Аляске.
- Как ты думаешь, сколько времени мы будем туда добираться?
Я стал прикидывать, потом наконец ответил.
- Это зависит от обстоятельств.
Этим вечером я внимательно оглядел свою спальню и понял, что Таня абсолютно права. У меня было полным-полно любимых вещей. Мне нравился большой кусок гранита с золотыми прожилками, несколько очень красивых раковин (я нашел их на берегу), череп из пластмассы. Я знал, что не смогу утащить все это с собой и чуть не разревелся.
А потом случилось нечто, чего я не мог понять. Было начало августа, мы с Таней много гуляли и обсуждали наши планы. Именно тогда мне и показалось, что мои родители стали немного дружелюбнее.
Мама перестала ходить вечно надутой и начала шутить со мной, а отец стал интересоваться, как прошел мой день, и даже подарил мне настоящую кепку для рыбалки с большим прозрачным козырьком. Наши отношения становились все лучше и лучше, и однажды вечером мы всей семьей поехали в ресторан есть бараньи ребрышки.
Я не знал, почему они так себя ведут. И спросил Таню. Она ответила, что, скорее всего, это фаза.
- Какая фаза? - удивился я.
- Фаза - это когда что-то не может продолжаться долго. Через какое-то время все станет по-прежнему.
Я ничего не понял, однако не стал признаваться в этом Тане, так как не хотел, чтобы она считала меня дураком.
Затем случилось кое-что совсем необыкновенное.
У нас посреди газона растет роскошный фикус, и как-то утром мама попросила меня хорошенечко вскопать вокруг него землю и обильно полить, а то его листья уже начали желтеть и сохнуть. Она уехала за покупками, а я занимался порученным делом, когда возле нашего дома остановился отличный серебристый "инфинити". Парень за рулем опустил окно и помахал мне рукой. Я подошел к машине, но не слишком близко, так как не знал, что у него на уме. Может, он сексуальный маньяк или хочет украсть меня для выкупа.
Но парень не был похож на похитителя детей. Я хочу сказать, он был хорошо одет и не пытался затащить меня в машину. И еще он улыбался.
- Привет, сынок, - приветствовал он меня. - Жаркая работа в жаркий день. Верно?
- Да, сэр, - ответил я.
- Скажи, туда ли я попал? Это дом Мейбл Бэрроу?
Я кивнул.
- Рад, что не заблудился. - Он продолжал улыбаться. - Ты не знаешь, дома ли Мейбл?
- Нет, она уехала.
- Ты уверен?
- Абсолютно уверен. Она моя мать, поэтому я знаю.
- Ты не шутишь? - удивился он. - Ты сын Мейбл? Ну и ну, я просто ошарашен. Как тебя зовут?
- Чет. На самом деле Честер, но Чет мне нравится больше.
- Мне тоже. А твой отец - Грегори Бэрроу?
Я опять кивнул.
- И, я полагаю, он работает в лаборатории "Макхортл". Ставлю четыре сотни.
- Ммм… Он не вернется до вечера.
- Жаль, что я не застал его, - с сожалением сказал парень. - Я старый друг твоего отца. Мы вместе ходили в химическую школу. Что ж, придется заехать как-нибудь в другой раз.
- Как ваше имя? - спросил я. - Я могу сказать предкам, что вы их искали.
- Послушай, Чет, ты ведь любишь сюрпризы?
- Некоторые.
- Понимаешь, то, что я хочу сделать, будет сюрпризом для твоих родителей. Я хочу как-нибудь вечером нагрянуть неожиданно к ним. Мы не виделись несколько лет. Ты представляешь, как они изумятся?! Поэтому я не хочу, чтобы ты рассказывал им о моем приезде. Это испортит мой сюрприз. Договорились?
- Договорились. Я ничего им не скажу.
- Смышленый парень, - одобрительно произнес он, продолжая улыбаться, затем сунул руку в карман и достал оттуда пятидолларовую бумажку. - Держи. За то, что ты мне здорово помог.
- Нет, не надо.
- Держи, держи, - продолжал настаивать друг отца, - купи своей подружке мороженое. У тебя есть подружка?
- Что-то вроде того, - ответил я.
- Конечно, есть, - засмеялся он, - такой красивый парень не может быть один. Возьми деньги, Чет. Ты заслужил их, поскольку был очень вежливым и обещал ничего не говорить отцу с матерью, чтобы не испортить мой сюрприз.
- Хорошо, - согласился я.
Я взял деньги, он помахал мне руной и уехал. Я внимательно разглядел банкноту. На ней был портрет Линкольна.
Я опустил деньги в карман и решил не покупать мороженое. Лучше мы с Таней потратим их, когда приедем в "Диснейуорлд".
32
Доктор Черри Ноубл
Я ничего не решала, ничего не планировала, когда внезапно поняла, что провожу все больше и больше времени с Чесом Тоддом. Я навещала его два или три раза в течение рабочей недели, а иногда еще и в субботу или в воскресенье.
Он никогда не приглашал меня сам, но всегда радовался моему появлению и огорчался, когда я уезжала. Я чувствовала то же самое. Мне нравилось его общество, нравилось, что он интересуется моими делами и во всем советуется со мной. Нравилось даже то, как мы спорим. Эти споры были очень эмоциональными, но они никогда не заканчивались ссорой. Наши вкусы не совпадали ни по какому предмету, начиная от вин и соусов и заканчивая влиянием феминизма на индустрию моды.
Я ощущала все возрастающую близость между нами. И, по-моему, Чес тоже испытывал нечто подобное. Я говорю не о сексе, мы никогда не шли дальше легкого поцелуя. Но нам было очень хорошо в обществе друг друга, и даже если воцарялось молчание, оно нисколько не смущало нас, и мы чрезвычайно тонко воспринимали малейшие колебания настроения.
Мы никогда больше не обсуждали причины импотенции Чеса, и постепенно эта проблема как бы перестала существовать.
Должна признаться, что в то лето я решила придать его жилью более нарядный и привлекательный вид. Я никогда не имела склонности к домашней работе, но меня обижало то, что он живет в столь примитивных условиях.
Я настояла, чтобы Чес купил новую стеклянную посуду, фарфоровый сервиз и столовые приборы, повесила красивые занавески на его окнах, договорилась с ним, что каждое утро он будет застилать кровать, и подарила ему великолепное атласное покрывало. Я также уговорила его поменять кресла и стулья на более удобные и приобрести современный журнальный столик для гостей.
- Когда ты приделаешь рюшки к моим колесам? - спрашивал он меня.
На все эти перемены Чес реагировал с подчеркнутым презрением, но, я думаю, в глубине души он был рад не только тому, что его дом становился более уютным, но и тому, что именно я занималась благоустройством его жилища. Он продолжал подтрунивать над моими способностями декоратора, но, тем не менее, стал каждый день бриться, следить за волосами (раз в две недели приглашал парикмахера) и содержать ногти в идеальной чистоте. Плюс ко всему, он заключил договор с цветочным магазином, и теперь каждые пять-семь дней ему доставляли свежий букет гладиолусов.
- Мой брат сказал, что это место стало похоже на дом свиданий в Новом Орлеане, - заметил он однажды.
Этот разговор состоялся через день после того, как ко мне на консультацию приходил Герман Тодд. Я решила, что могу продолжить тему.
- Герману лучше знать, - сказала я с пренебрежением, - думаю, он провел достаточно времени в борделях.
- Ошибаетесь, док, - возразил Чес, - мой сраматющий брат относится к тому типу мужчин, которые никогда не платят за секс. Он полагает, что если хоть раз заплатит за это, то уронит свое мужское достоинство. Он предпочитает завоевание.
- Ты так произнес это, что можно подумать, будто он хищник.
- Может быть, и хищник. В своем роде.
- Чес, у меня есть теория в отношении таких мужчин. Послушай и скажи свое мнение. Я считаю, что на самом деле они стремятся не только к сексуальному удовлетворению. Их возбуждает охота за жертвой и ее капитуляция. Вот почему они закоренелые распутники.
- Интересная мысль, - медленно проговорил Чес. - Ты полагаешь, они получают удовлетворение от самой охоты?
- Что-то вроде того. Поэтому они и перескакивают с одной жертвы на другую.
- Но если ты права, Черри, то такой мужчина никогда не должен жениться. Сама мысль о длительных, стабильных отношениях с одной женщиной должна вызывать у него слезы отвращения. В противном случае он невольно превратится в обманщика.
- Ты думаешь, это относится к твоему брату?
- Увы, это очень похоже на него. Что, если приготовить отличный мартини, крепкий и холодный? Заодно можно обновить стаканы.
Я приготовила нам коктейли - Чесу, как обычно, двойной - и, усевшись в новое кресло, повернулась к мистеру Тодду-старшему.
- А все-таки, почему Герман такой? Как ты думаешь?
Чес ответил не сразу:
- Трудно сказать. Все началось, когда он учился в школе. Еще там он начал задирать юбки. У него было прозвище - Бабник. Думаю, он даже гордился этим.
- Но почему, Чес?
- Психиатр - ты, а не я. Вот и скажи мне почему.
- Я слишком мало знаю Германа, поэтому могу только теоретизировать. Но ты - его родной брат, вы вместе росли. Так что ты должен знать ответ.
- У меня есть одно сумасшедшее предположение, - начал он. - А что, если все произошло из-за того, что Герм был абсолютным бездарем в спорте и в играх? У него чертовски плохой глазомер. Он не мог даже поймать мяч. Я же был очень спортивным, и вся моя энергия выливалась в физическую активность, особенно я любил бег. Я бегал по треку - мой брат бегал за девушками. В этом есть хоть какой-нибудь смысл, док?
- Гм, - сказала я. - Ты думаешь, Герман ревновал? Ревновал к твоим способностям атлета и бегуна?
Чес поморщился:
- Это никогда не приходило мне в голову. Хотя возможно. Я выигрывал медали и призы. Обо мне писала наша местная газета. Конечно же, нормально, если Герм ревновал. Или все-таки ненормально?
- Возможно и то, и другое, - произнесла я. - Подсознательно он решил преуспеть в активности другого рода - завоевать как можно больше женщин. Он не выигрывал ни медали, ни призы, но получал удовлетворение от своих побед. И он гордился репутацией бабника.
- Похоже, что так все и было, - вздохнул Чес.
- Это очень деликатное объяснение того, что он делает, - заметила я. - Но я не думаю, что оно полное. Приготовить еще коктейль?
- Всегда - за, - откликнулся он.
Больше мы не говорили о поведении Германа Тодда. У меня были некоторые идеи по этому поводу, но я боялась, что сказанное может обидеть Чеса, и решила переменить тему беседы.
Однако, вернувшись вечером домой, я уселась за свой письменный стол и стала делать записи. Своего рода начало истории болезни. То, что сказал мне Чес, не было конструктивной информацией, но предполагало возможность нескольких подходов к проблеме Германа Тодда. Я считала, что будет правильно взять ревность к брату за основу стремлений Германа добиваться успеха на другом поприще. Он мог выбрать, например, шахматы, или музыку, или любую другую область, где сумел бы проявить волю и достичь высокого профессионализма.
Но Герман выбрал суперактивность в соблазнении женщин. Я думаю, что здесь действительно имела место отчаянная детская ревность.