– Я не сторонник объяснять себе и другим, поступки людей. Что я могу знать об их мотивах? Да и пойму ли я, собственно, этот мотив, – он поднял бокал, разглядывая вино на свет свечи. Насыщенно бордовое, оно, в глубине, играло золотистыми искрами. – И конечно же, был бы благодарен, если бы от подобного анализа избавили бы и меня, самого. Я ценю человека на столько, насколько он привлекателен лично для меня. Если между нами есть чувство приязни и симпатии, значит, мы сможем понять друг друга с полуоборота, и с ним у нас, соответственно, пойдет дело.
– Даже если у такого человека нет необходимых знаний, или желания выкладываться, работая на тебя? – спросила я, вообще-то, не придавая этому разговору никакого значения. Для меня важнее было слышать его глубокий голос, видеть выражение глаз, ощущать едва уловимый аромат дорогих сигарет, наблюдать за его движениями, когда он подливал в бокалы вино. О чем мы говорим? Зачем?
– Любого человека можно убедить работать с полной отдачей, показав ему его выгоду. Что касается знаний, то обучить сегодня не проблема. Особенно если это делать с терпением и любовью, – он выделил последнее слово особым тоном.
– Ты со мной согласна? – тихо спросил он, глядя мне в глаза.
Я молча улыбалась, не отводя взгляда от его лица.
– Вина? – Родион показал на мой пустой бокал.
Я кивнула. Он встал, прихватил бутылку, и обойдя стол, подошел ко мне. Присев на подлокотник моего кресла, плеснул вина в бокал, низко склоняясь ко мне и, казалось, заняв все пространство так, что мне стало трудно дышать. Я замерла с сильно бьющимся сердцем. Поставив бутылку, Родион обнял меня за плечо, и бережно коснувшись моего подбородка, поднял к себе мое лицо, приблизившись к нему. Я было вздрогнула от прикосновения его губ к моим глазам, но ведь именно так все и должно быть. Да, именно так, но опасный рубеж еще не пройден, мы еще только подходили к нему, и мне не следовало расслабляться.
Целуя меня, Родион гладил мои плечи, руки и когда коснулся груди, я заметно напряглась. Все в порядке, это лишь нормальная реакция женщины на мужское прикосновение. Я застыла, когда его пальцы чувственно погладили сосок поверх платья, но когда его ладонь забралась за его вырез и нетерпеливо сжала грудь, я вскочила и бросилась в противоположный угол комнаты, подальше от него. Возбужденный, ничего не понимающий Родион вскочил и шагнул, было, ко мне.
– Нет! – чуть не закричала я, шарахнувшись в сторону. Меня тошнило.
– Что? – его возбуждение прошло, уступив место недоумению и раздражению. – Что случилось? Прости меня, если я…
– Нет… нет… это вовсе не ты… – торопливо зашептала я, едва справляясь со своей дурнотой. Что я могла сказать? Как объяснить?
– Скажи, что произошло? Что я натворил? – настаивал Родион, слава богу, не делая больше попыток приблизиться ко мне. – Что происходит?
Что происходит? Происходит то, что я опять раздавлена и уничтожена.
– Прости, – прошептала я, проведя ладонью по влажному от холодного пота лбу, тяжело и часто дыша. Все было ужаснее, чем мне представлялось. Я не могла заставить себя посмотреть на него. Мне казалось, что выражение его лица станет для меня окончательным приговором, и прошептала: – Тебе лучше уйти…
– Нет, погоди… Все дело во мне? – ткнул он себя в грудь, кажется сильно удивившись подобному предположению. – Если так, то поверь, я не желал ничего такого… не желал оскорбить тебя. Мне казалось, что мы оба хотим одного и того же.
– Так и есть… но все не так просто… я не могу, – мямлила я, силясь собраться с мыслями и сказать хоть что-то вразумительное.
– Так, – Родион пригладил волосы. – Значит, мне уйти?
– Да… то есть… я не знаю… – я действительно не знала, хочу ли, чтобы он ушел или остался. Чего может хотеть человек, вновь обретший свой кошмар?
– Что ж, – вздохнул Родион. – Прости, что испортил тебе вечер.
Слишком уж спокойно произнес он это и, одернув пиджак, направился к двери. Я так и не двинулась, стоя вжавшись в стену, дрожа как побитая собака, виновато смотря ему вслед.
– Думаю, тебе действительно лучше побыть одной. У тебя какой-то ненормальный вид. Ты действительно не хочешь, чтобы я остался? – обернулся он ко мне от двери. В ответ я только покачала головой. – Я позвоню тебе. Надеюсь, к завтрашнему дню ты придешь в себя…
Когда дверь за ним захлопнулась, я вздрогнула будто меня ударили. Он ушел, а я добралась до кресла и опустилась в него. Мой демон, жестоко напомнил мне, что он здесь и ни куда не делся. Пусть так, мне не впервой справляться с ним. Хуже то, что Родион наверняка объяснил мое поведение злым кокетством. А что еще можно подумать в подобной ситуации, даже если я себе не могу объяснить настоящую причину, происходящего со мной.
Я пила вино совершенно не заботясь о том, что могу испачкать платье цвета шампань и думала о том, что две мои любви, которые мне дано было испытать в своей жизни, не привели ни к чему, точнее привели к моему демону, завладевшему мной и очертившему вокруг меня некий круг, за который мне запрещено выходить. И до сего дня, я подчинялась ему.
Я влюблялась два раза: в институте и в начале своей карьеры.
Геннадий, моя студенческая любовь, когда дело дошло до постели, а я ничего не смогла с собой поделать, заявил, что я попросту хочу его "продинамить". Он едва не взял меня силой, усугубив мое и без того ужасное состояние, не говоря о том тоскливом впечатлении о сокровенных отношениях, которые только только открылись мне. После этого я долгое время, без тайной дрожи, не могла выносить мужского прикосновения. С Геннадием мы расстались. Напоследок, он устроил мне безобразную сцену, крича, что мне надо лечиться, что я напридумывала себе идиотских отговорок, оправдывая свою фригидность. Не хочу об этом вспоминать.
Миша. Я наполнила бокал дорогим вином и выпила его одним махом. Музыкальный центр снова воспроизвел задумчивое пение Криса Ри. Я заплакала и горький ком, стоявший в горле, постепенно растворился. Наша любовь поднималась и распускалась красивым роскошным цветком. Она была не реально романтична. Но главное то, что я полюбила. Осторожные, нежные прикосновения Михаила были приятны, не вызывая ни отторжения, ни страха. Я была счастлива и уверена, что ради него смогу перебороть и победить себя.
Наконец, мы уже не могли быть друг без друга, а ночью, которую решили провести вместе, повторилось то же самое, что и с Геннадием. Конечно, из моего сумбурного объяснения ошарашенный Михаил ничего не понял, он просто поверил мне, проявив, в отличие от Геннадия, такт и терпение. Через какое-то время, мы попробовали еще раз. Я… я очень старалась, но кроме истерики у меня ничего не получилось.
Вдруг, я поймала себя на том, что смеюсь. С чего это вдруг? Странный переход от слез к смеху, а вообще-то ничего странного, если учесть, что я пьяна. Рассмешила же меня мысль о платонической любви. Нам, людям, нынешнего века, это понятие чуждо. Для нас оно из области мифов. Раньше любовь и души влюбленных закалялись расставанием, многолетними ухаживаниями, неравенством положений и другими препятствиями. Сейчас ничего этого нет. Сняты все условности. Нам желается всего и сразу. Секс подменил само понятие любви. Иначе как объяснить, что отсутствие близости сломало моего любимого.
Тяжко вздохнув, промахиваясь, я с трудом налила себе еще вина, едва попадая в бокал и, расплескивая большую его часть мимо. К черту платье цвета шампань!
Так вот! Закончилась моя история с Михаилом тем, что придя ко мне в больницу, куда я легла на обследование, он сообщил, что пока я здесь, он съездит к своим родителям. Он уехал, а я обошла всех специалистов, каких только знала. Общий вердикт, что был мне вынесен, гласил, что я физически и психически здорова. Дело даже дошло до гипноза, и я согласилась на него, пока не узнала, что Михаил женился. Теперь у него подрастает дочка Марина, а недавно я узнала, что он развелся.
Я всхлипнула. Видит бог, мужчин, которых я любила, больше, чем кто-либо на свете, хотела сделать счастливыми. Я вылила остатки вина в бокал.
Время лечит. Господи, какая чушь! Время забирает мысли, сглаживает память, утешает, но не лечит боль. Боль возвращается вместе с воспоминаниями, чтобы, порой, ударить еще сильнее. Конечно, с Родионом все кончено, и мне придется свыкнуться с тем, что он уже не вернется. В конце концов, нужно окончательно принять мысль о том, что мой удел одиночество.
Просидев так, кажется часов до трех утра, я добралась до кровати и, рухнув на нее, забылась тяжелым сном.
Лист второй
На работу я приехала не в лучшей форме и выдержала круговерть суматошного дня благодаря черному крепкому кофе, который умела варить моя секретарша Светлана. За работой мне удалось отвлечься от моего настроения, суицидной обреченности и какой-то по-идиотски упрямой надежды, что у нас с Родионом все образуется.
Неожиданно, к концу рабочего дня, мои надежды начали сбываться. В приемной раздался телефонный звонок. Я не стала отвлекаться, зная, что Света возьмет трубку и если дело не потребует моего личного вмешательства или сможет подождать, разберется с этим сама. За дверью кабинета Света, подняв трубку, о чем-то спросила, и сразу же заглянула ко мне, шепотом сообщив, что Родион Дмитриевич ждет на проводе. Моя рука, лежащая на мышке, дернулась так, что я чуть не удалила файл с отчетом над которым работала. Я убрала пальцы с клавиши и попыталась успокоиться. У меня так перехватило дыхание, что сердце сжалось до микроскопических размеров, и я судорожно задышала, словно рыба, выброшенная на сушу. Ни с того ни с сего, я загадала, что если наш разговор с Родионом коснется личного, а не окажется сухо деловым, то он останется со мной до конца и поможет одолеть мне моего демона. И только после этого, я подняла трубку:
– Да…
– Марина? – раздался бархатный голос Родиона. Он замолчал, ожидая моего ответа и не дождавшись, уверено продолжала. – У тебя отличная секретарша. Не хотела соединять меня с тобой, не смотря на то, что я все-таки ваш работодатель.
– Вы что-то хотели, Родион Дмитриевич? До конца рабочего дня осталось немного, а мне нужно закончить работу. Не хочу оставлять ее на завтра.
– Тогда я буду предельно краток, Марина Евгеньевна. Как насчет того, чтобы встретиться сегодня вечером и поговорить? Ведь нам есть о чем поговорить?
– Хорошо, – сохраняя ровный, отстраненный тон, сказала я, улыбаясь во весь рот.
– Тогда я подъеду к тебе домой. Ладно?
– Не теряй меня, если я ненадолго задержусь. Я зайду в магазин.
– Договорились.
Какой к черту отчет! Мне хотелось заорать во все горло, встать на голову или сплясать на столе. Сама не знаю как, но я закончила отчет и даже успела его распечатать. Рабочий день как полчаса закончился. Я накинула жакет, переодела туфли на лодочки, взяла сумочку и, поискав в ящике стола ключ от кабинета и приемной, вышла.
К моему удивлению, Светлана все еще сидела за своим столом. Обычно, без пятнадцати пять ее место уже безнадежно пустует, поскольку дома, как ее, так и ужина с нетерпением дожидается муж и сын дошкольник, так что приемную и кабинет я закрываю сама. Сейчас же, даже не собравшись, Светлана сидела за столом и, подперев щеку кулаком, читала газету.
– Что случилось? – испугалась я. – У тебя что, дома неприятности?
Очнувшись, она непонимающе посмотрела на меня, потом на часы.
– Ужас какой-то, – побормотала она, не двинувшись с места, кое-как складывая газету. – Вы читали? Уму непостижимо, что вот уже месяц у нас здесь творятся страшные дела, а полиции, похоже, все до лампочки. Только и делают, что регулярно печатают в газете сводку об очередной жертве этого маньяка.
– Какого маньяка? – спросила я, запирая кабинет.
– Как какого? – раздраженно отозвалась Светлана, шурша пакетами. – Про него все газеты печатают. Нашли звезду, видите ли! А главное он в нашем районе орудует. Сволочь! И только одна газета предупреждает, чтобы по вечерам носа из дома не показывали, не ходили поодиночке и были предельно внимательными. А вот чем полиция занимается – про то ни словечка.
– То, что его не могут поймать, понятно. Он ведь свидетелей не оставляет… да где же он, – я никак не могла отыскать в сумочке ключ от машины. Неужели в спешке оставила его на столе. Придется снова открывать кабинет и искать там. – Свидетелей нет, никто его не видел и неизвестно кого искать… Ага!
Ключ нашелся, и пока Света выволакивала свои, битком набитые продуктами, сумки, я выключила ее компьютер.
– Так-то, оно так, – нервничала Света, натягивая курточку, следя, чтобы сумки, стоящие в ногах, не повалились на пол. – Но и у полиции много возможностей при нынешней современной технологии. Они же не с лупой до сих пор работают. Вон в сериалах криминалисты по найденному волосу и слюне на окурке, определяют пол и рост преступника и даже чем он в детстве переболел. Ни за что не поверю, что на растерзанных трупах женщин этот нелюдь не оставил следов. Может, кто нибудь из бедняжек перед смертью сопротивлялась.
– Если он не оглушал их ударом по голове, может и сопротивлялись, – я никак не могла дождаться, когда же Света подхватит свои сумки и выйдет за дверь. – И потом, ты больше сама себя пугаешь. Минусуй то, что пишут газеты. Давай я подброшу тебя домой, но с условием: про маньяка мы больше не говорим.
Света мигом подхватила свои сумки и, оборачиваясь ко мне на ходу, затараторила:
– Как я вам благодарна, Марина Евгеньевна, а то сижу и думаю, как домой пойду, и дойду ли живой вообще. Все, больше ни словечка не скажу. Была бы охота об этом изувере говорить. Женщин вот жалко. Ведь тут берегись, не берегись, кто-то все равно заканчивает работу поздно. Не каждую же до дома может подбросить начальство.
Высадив Свету у ее дома, я доехала до своей стоянки и, поставив машину, поспешила домой, по привычке замедлив шаги у "Короны". Вчера ночью я постаралась на славу одна допив бутылку вина. Едва я ступила на крыльцо магазинчика, как меня окликнули. Обернувшись, я с удивлением увидела, подходящего ко мне, Родиона.
– Я ждал тебя у супермаркета, – объяснял он, улыбаясь моему изумлению.
Похоже, он, не смотря ни на что, был рад видеть меня так же, как и я его.
– Ты говорила, что заедешь в магазин, вот я и решил перехватить тебя у супермаркета. Потом увидел твою машину, подрулившую к парковке, и подумал, что успею догнать тебя там, но видимо мы разминулись. И, все равно я, как видишь, перехватил тебя. Нам обязательно сюда заходить?
О выпитом вине, разумеется, говорить было нельзя, неудобно, и я сказала первое, что пришло в голову: у меня закончился хлеб и ватные диски. Но главное, мне необходимо было время, чтобы подготовиться к предстоящему объяснению.
– Хорошо, пойдем, – согласился он и, взяв меня под локоть, открыл передо мной дверь магазинчика.
На меня пахнуло знакомым ароматом бакалеи: свежим хлебом, сахаром, копченостями. Мы вошли. Пальцы Родиона стискивали мой локоть. Он огляделся с видом человека непонимающего, как его сюда занесло и что он здесь делает. Я же была неприятно удивлена тем, что у прилавка стояла небольшая очередь. По какой-то необъяснимой прихоти, именно сегодня, когда я зашла сюда с Родионом, здесь толпился народ и, как на грех, за прилавком, вместо Людмилы, сновал Сеня. Одно хорошо, что ему, похоже, некогда было пререкаться. Заняв очередь, я уже пожалела, что затащила сюда Родиона.
– Женщина, извините, но не могли бы вы купить мне хлеба?
Со своего места в очереди, я посмотрела вперед. Говорившая оказалась сомнительного вида тетка, неопределенного возраста. Вытянутая футболка бесформенно висела на ней, а мятые спортивные штаны пузырились на коленях, но одежда хоть и была мятой, слава богу, выглядела чистой. Собранные в хвост волосы, спрятаны под обтрепанную бейсболку. Все это время она топталась у витрины с нарочитой внимательностью разглядывая лежащие за ней продукты, время от времени, не уверенно поглядывая на отоварившуюся плотную женщину в дешевом синтетическом жакете с люрексом и трикотажной юбке. Тетка придирчиво оглядывала продукты, выкладываемые перед ней Сеней, однако без всяких замечаний, запихивала их в пакет. Две стоящие передо мной женщины, до этого неприязненно оглядывая попрошайку, тут же насторожились, готовые сорваться на скандал, если та вздумает сунуться без очереди.
Почувствовав общее настроение, бомжиха приложила руку к груди и просяще произнесла:
– Простите, что я без очереди… мне бы только хлебушка…
– Всем хлебушка, – последовал быстрый и суровый ответ, я даже не успела понять, которая из женщин сказала это, но та, что стояла передо мной, вдруг завелась:
– Не пила бы, так и не побиралась. На вас на всех хлеба покупать никаких наших денег не хватит, – с какой-то радостью выплеснула она свое раздражение на подвернувшуюся попрошайку.
– Во-во, – поддержала ее другая. – Ты ей хлебушка, а она тут же за угол с мужиками водку жрать, да нашим хлебушком закусывать…
– Мы же еще ее кобелей должны кормить, а у нас дети…
– Куда смотрит администрация магазина? – шепнул мне Родион, брезгливо оглядывая попрошайку. – Тут, явно, попахивает антисанитарией.
Я осторожно принюхалась и оглядела бомжику внимательнее. Она не походила на опущенных, грязных, безликих существ, роющихся по помойкам. Ее лицо не было испитым, опухшим, а голос звучал чисто, без характерной для пьющего хрипотцы. По какой-то причине, она оказалась без работы, муж, наверняка, пьет и бьет, а на руках, наверное, еще и дети, из-за которых она бьется и держится из последних сил.
Отоварившаяся тетка, враждебно взглянув на нее, подхватила свои пакеты и молча, направилась к двери. Все, что надо она взяла, остальное ее не касалось.
– Говори какой тебе хлеб. Я куплю. Только побыстрей, видишь у меня очередь, – устало проговорил Сеня.
Его длинная челка, что вечно падала ему на глаза, на этот раз была убрана под ободок, открывая лицо.
– Да какой дадите, – с робкой надеждой повернулась к нему попрошайка.
– Не, ну интересно, кто его есть-то будет? Я что ли?
– Если можно то, белый, нарезной, – испуганно косясь на оторопевших баб, заикаясь попросила она.
– Вот, – Сеня выложил на прилавок батон белого хлеба, – тогда уж и булочку возьми, что ли. Какую будешь?
Тетка, что стояла передо мной, судорожно вздохнула, но не произнесла ни слова.
– С повидлом, – прошептала попрошайка и, прихватив булочку и хлеб, поклонилась Сене и очереди. – Дай вам всем бог здоровья.
– Что, собрался кормить всякий сброд? – сварливо начала выговаривать ему тетка, чья очередь подошла. – А им, вот увидишь, это быстро понравиться. Дождешься, что косяками к тебе пойдут.
– Что для вас? – холодно спросил ее Сеня.
Взяв свиную вырезку, хлеб и горох, она молча ушла, как и та, что стояла перед нами за пельменями на развес.
– Вам? – глянул на нас с Родионом Сеня.
– Будьте добры, милейший, хлеб, только свежий, – опередил меня Родион, не дав и рта раскрыть. – Ватные диски и сигареты "Кофе-крим", и сложите все это, будьте любезны, в пакет.
Я закусила губу. Зря Родион так разговаривал с Сеней, тот не потерпит, чтобы его низвели до уровня лавочника. Сеня быстро и послушно сложил покупки в пакетик.
– Желаете-с еще чего-нибудь? – с преувеличенно подобострастным поклоном протянул он пакетик Родиону.
В магазинчик с шумом и гвалтом ввалилась пара подростков и пристроилась за нами, увлеченно решая на что хватит их карманных денег, на "пепси", или чипсы.