– Товарищ старший сержант, – набравшись терпения и пустив в ход всю свою дипломатию, проговорила я. – Я могу показать порез, который он, – я кивнула на Трофима, – сделал на моем бедре своим ножом. Вот посмотрите, юбка в крови, и вот тоже… на запястьях следы от веревок, а в подвале остались мои туфли. Если вы спуститесь туда, то увидите на столе разложенные инструменты, которыми он истязал женщин…
Пока я говорила, Кубышкин сделал знак одному из полицейских посветить на меня фонарем и когда мне в лицо, ослепив, ударил мощный луч света, я невольно смолкла.
– А как насчет протокола? – тут же выступил Сеня. – Разве вы не обязаны вести его на месте преступления, записывая показания пострадавших?
– Мы всего лишь патрульная служба, умник. Протоколы будем вести в участке, – с презрением профессионала, бросил ему Кубышкин и повернулся ко мне. – Значит так, гражданка: если вам нанесена рана, значит должно быть орудие, которым оно, собственно, и было нанесено.
– У него был нож! – разом сказали мы с Сеней.
– Тут нет следов крови, – подошел к нам один из полицейских.
– Внизу есть подвал. Посмотрите там, – сказала я.
– Посмотри, – велел ему Кубышкин.
Тот подошел к откинутой крышке погреба, посветил вниз и осторожно спустился в него, светя себе фонариком. Кубышкин молчал, не обращая на нас внимания до тех пор, пока полицейский не выбрался из подвала наверх.
– Ничего особенного, – пожал он плечами на наш невысказанный вопрос, отряхивая штаны. – Крови не видно. Там недавно все вымыли…
– А стол? – спросила я, холодея от дурного предчувствия.
– Конечно, я заглянул туда, – раздраженно ответил полицейский. – Там всякие слесарные инструменты, а окровавленного ножа нет.
– Разумеется, его там нет. Он же с ним сюда поднялся. Сеня? – повернулась я к нему – он-то должен был его увидеть.
– Так темно было, – буркнул Сеня. – Думаю, когда я кинулся на него, он его выронил, а вот куда, я не видел. Но нож точно был.
– Так же, как ты не заметил того, что мы все здесь обыскали, умник? – язвительно напомнил ему Кубышкин.
Он прошелся, вперевалку перешагивая через кирпичи и доски, рассматривая пол.
– Знаешь что, по-моему, здесь произошло, – произнес он, словно размышляя сам с собой. – Ты здесь тайно встречался с этой вот дамочкой, а он, – Кубышкин кивнул в сторону Трофима, – вас застукал и узнал. И ты, чтобы ваше инкогнито не было раскрыто, так шарахнул его по голове, что мужик до сих пор оклематься не может.
– Ну, ты даешь, шеф! – захохотал Сеня. – Свидание в этой засраной дыре?! Думаешь, мне не по средствам снять приличный номер в гостинице?
– Я не замужем, – коротко вставила я, своей репликой поддерживая Сеню.
Ведь тогда, это объясняло, что инкогнито нам с Сеней соблюдать было ни к чему, если бы мы, на самом деле оказались любовниками, как расписал здесь Кубышкин. Сняв фуражку, он почесал затылок и опять надел ее.
– Витек, осмотри здесь все, – неохотно велел старший сержант тому, кто только что осматривал подвал.
– Так мы же здесь все посмотрели, – заворчал Витек, увалень в милицейской форме.
– Тогда осмотри вокруг дома. Понял? – раздраженно велел Кубышкин.
– Да ладно, – отмахнулся Витек, и не спеша, все же отправился выполнять приказ.
– А ты, глянь, кто там валяется.
Договязый, нескладный полицейский, полная противоположность маленькому, круглому Кубышкину, подошел к, так и не очнувшемуся, Трофиму.
– Кажись жив, – констатировал он, приложив пальцы к его шее, а когда перевернул его на спину, удивленно воскликнул: – Так это ж Трофим!
– Какой Трофим? С парковки что ли? – оживился Кубышкин.
– Он самый…
– Ну вот что, умник, – решительно повернулся к Сене Кубышкин. – Попал ты со своими сказками, по самое не могу. Трофим – маньяк! Это даже не смешно. Мы этого мужика давно знаем.
– И вы, конечно, знаете, что он сидел в тюрьме? – едва сдерживаясь, чтобы не на заорать, шагнула я к нему.
– Мы в курсе этого, дамочка, – отмахнулся он от меня. – Трофим, как никак, состоит у нас на учете и регулярно отмечается, знаете ли. В курсе мы и того, за что он был осужден.
– За что? – резко спросила я. – За изнасилование?
– Да не было там никакого изнасилования, – усмехнулся Кубышкин, снова сняв фуражку. Подумал и надел ее опять. – Онанист он, понятно. Больной. Осужден за то, что развращал какую-то малолетку, напугав ее до потери сознания. Пойман на месте преступления, так сказать. Голый сидел на раздетой девчонке и дрочил…
– Замолчите… – зло процедил Сеня, с издевкой добавив: – Старший сержант…
А меня уже трясло мелкой дрожью подступающей истерики. Сеня взял меня за руку, стиснув ее, от чего я немного пришла в себя.
– Отвезите нас в участок. Там и допрашивайте и этого не забудьте прихватить, – кивнул на Трофима Сеня.
– Ага, – взвился Кубышкин. – Щас… Тебя вот только не спросили, умник, и ты мне исполнением моих служебных обязанностей рот не затыкай, щенок.
– Я требую встречи с вашим начальством, и говорить буду только с ним. И отвечать буду на вопросы следователя, а не ваши, старший сержант. Ясно? Я этого так не оставлю! – завелась я, крича на Кубышкина.
Меня колотило так, что Сеня крепко обнял меня за плечи и прижал к себе, пытаясь успокоить. Я была бесконечно благодарна ему за то, что он перевел внимание Кубышкина, увлекшегося рассказом о прошлом Трофима, на себя, но успокоиться уже не могла.
– Мало того, что он убивает женщин, так он еще мне сам об этом рассказал и то, что выслеживал меня, выйдя из тюрьмы. Понимаете? Он хвастался этим!
– Да не может он быть этим серийным насильником! – выкрикнул в сердцах Кубышкин. – Он ведь на зоне петухом был, подружкой! Понятно!
– Слышь, Федорыч, маньяк, вообще-то, не насиловал свои жертвы, – тихо произнес долговязый полицейский.
– А тебе-то откуда знать это, Михрев, а? – резко отдернул его Кубышкин. Было заметно, что долговязый тихий Михрев раздражал его. – Кому это, вообще, может быть известно, если он полностью вырезал у жертв матки…
Перед глазами у меня все поплыло и Сене пришлось подхватить меня подмышки, чтобы я не упала.
– Маришь… все хорошо… слышишь меня… – словно из далека, доносился до меня его голос.
От его похлапываний по щекам, я постепенно пришла в себя.
– …они умирали от болевого шока… – говорил Кубышкин Михреву.
– Слушайте, кончайте трепаться, – резко оборвал их диспут Сеня. – Не видите, ей плохо…
– Что-о? – с тихой угрозой протянул Кубышкин. – Ты это с кем разговариваешь, щенок! Я гляжу ты все время нарываешься?
– Я не нарываюсь… Просто не нужно рассказывать при свидетельнице, только что побывавшей в руках маньяка, о его жертвах.
– Сеня, – слабо позвала я, вцепившись в его рукав.
– А че я такого сказал?
– А ты ни че не сказал… х-ли ты все время учишь меня работать…
– Да, мне по-фигу, как ты работаешь…
– Кажется, дамочке и впрямь плохо, – попытался в свою очередь урезонить Кубышкина, Михрев.
Не представляю, чем бы все это кончилось, но накалившуюся обстановку разрядило, появление увальня, посланного старшим сержантом, осмотреть пустырь.
– Нету ножа… – отдуваясь сообщил он, появляясь в темном дверном проеме.
– Хорошо смотрел? – с подозрением спросил Кубышкин.
– А то! – обиделся увалень. – У меня вон батарейка в фонаре скоро сядет.
– И в крапиву лазил?
– Обижаешь… О, это Трофим что ли?
– Трофим, Трофим… – проворчал Кубышкин наблюдая, как Михрев приводит его в чувство, тряся за плечи и спрашивая: "Где нож, Трофим?"
– Какой нож, Слава? – простонал, очнувшийся Трофим, и сев, со стоном схватился за голову. – Башка-то как трещит, будто три дня без просыпу пил…
– Не с перепою она у теnbsp; Ведь тогда, это объясняло, что инкогнито нам с Сеней соблюдать было ни к чему, если бы мы, на самом деле оказались любовниками, как расписал здесь Кубышкин. Сняв фуражку, он почесал затылок и опnbsp;– Ах-а, – сладострастно застонал за мной Трофим, не сводя с меня горящих восторгом глаз, получая чувственное удовольствие от моего страха и растерзанного вида. ять надел ее. бя болит. По темечку тебя хорошенько тюкнули, – посочувствовал ему Кубышкин. – Че ты здесь позабыл?
Трофим оглядывал стоящих над ним людей с невинным, ничего не понимающим видом. Сама простоnbsp;– Витек, осмотри здесь все, – неохотно велел старший сержант тому, кто только что осматривал подвал. та! Не столкнись я с ним один на один, не виси я на веревках в его подвале, смотря на него сейчас ни за чтобы не подумала, что он способен на подобное. Я дернулась было к нему, чтобы выцарапать ему глаза, но теперь Сеня удержал меня, схватив за плечи.
– Так я… это… шел домой, с суток сегодня сменился. Гляжу, впереди дамочка эта, с парнем идут. Я ничего такого не хотел… больно они мне нужны, подсматривать за ними… – дрожащим, со слезой голосом, рассказывал Трофим. – Я только предупредить ее хотел, что мы кроме платы за месяц, дополнительно деньги собираем, на это… благоустройство парковки. Она сегодня за месяц заплатила, а об остальном я ей запамятовал сказать. К концу смены совсем все из башки вылетело, а Шурик завтра поинтересуется, почему деньги у нее не спросил. Я ведь без задней мысли за вами увязался, ребята, по простоте… – повернулся он к нам с Сеней, а потом горько пожаловался Кубышкину: – Ну и поймал по башке ни за что. Может я, что-то не так сделал, а? Сергей Федорович? Так я ж не со зла…
– Ты давай того… успокойся. Может у тебя сотрясение мозга и тебе волноваться нельзя, – Михрев помог Трофиму подняться.
– Ты как? Домой пойдешь или с нами в участок? – участливо спросил его Кубышкин и чуть кивнул в сторону Сени. – Заявление напишешь о злостном хулиганстве.
– Давай, отпускай его, – насмешливо проговорил Сеня. – Это он сейчас белый и пушистый, а когда из подвала вылез, где Марину держал, молча напал на меня с ножом. Знаешь, что будет, если ты его отпустишь? Чья-нибудь дочь, не дай бог твоя, попадет в его в изуверские ручонки. Что тогда будешь делать, старший сержант? Рвать на себе волосы? Готов взять на себя ответственность за новые жертвы?
– Давайте, граждане, пройдемте в патрульную машину, поедем в участок, – строго велел Кубышкин, видимо решив больше не замечать Сеню. – А ты, Трофим, иди в травмпункт, пусть голову твою посмотрят и справку об увечье выдадут, а завтра с утра, явишься в участок. Что это такое, после суток работы, еще и по голове получить. Моду, понимаешь, взяли умники…
Нас отвезли в участок и сняли показания в разных кабинетах. Меня отпустили под утро. Сеню я так и не увидела. Из дома, я сразу позвонила Быкову и, рассказав все, что со мной случилось, взяла неделю отпуска, который он, еще этим утром, сам же и предлагал.
Лист пятый
Всю эту неделю милицейский участок ходуном ходил от моей стервозности. Тем более, что на моей стороне оказался тот печальный факт, что Трофим так и не явился утром в участок, как обещал Кубышкину. Выяснилось, что и в травматический пункт он тоже не обращался и, самое главное, нашли нож Трофима в заброшенном доме под шпалой. Когда же за ним явились, ни дома ни на работе его не оказалось.
На третий день, дело по нападению окончательно закрыли и милицейское начальство, которое уже не знало куда деваться от меня, всячески скрывалось и делало вид, что страшно занято или их, попросту, нет на месте, решило что, наконец-то, отделалось от меня. Против Трофима ничего не было, кроме ножа, которое даже не стали рассматривать как оружие, а мое обвинение в том, что он и есть разыскиваемый маньяк, не потрудились рассмотреть за неимением улик. Мне заявили, что мое заявление голословно и что Трофим смирный несчастный человек, которому мы с Сеней, нанесли физическое увечье. У него, мол, итак с головой того… Хорошо, настаивала я, почему же он скрылся, исчез, почему вы не ищете его. Я хотела очной ставки. Но, вы так напугали его, дамочка, заявили мне, что он попросту спрятался. Вот увидите, объявится, нам ли его не знать.
Отлично! Я съездила в травмпункт и мне дали справку, что на моем бедре действительно имеется ножевой порез. С ней я приехала в полицию и отсидела не шуточную очередь, чтобы попасть к следователю, а потом к его начальству. На справку посмотрели и сказали: "Хорошо, мы приложим ее к делу, только нам нужен оригинал". "Почему не выпускают Сеню?" – спросила я. "Гражданин Кораблев задержан по факту хулиганского нападения и оскорбления должностного лица, находившегося при исполнении служебных обязанностей". "Какое хулиганское нападение! Вы что, с ума сошли! Он же меня спасал… Погодите, разве Трофим дал против него письменное показание?". "Нет". "Тогда почему, вы его держите? И каким образом установили, что имел место этот ваш факт хулиганского нападения?". "А таким образом, гражданочка, что его подтвердили сотрудники полиции, присутствовавшие при вашем задержании". "То есть как, задержании. Так ведь мы и вызвали, этих ваших, сотрудников милиции. Какое задержание? Послушайте, дайте мне поговорить со старшим сержантом Кубышкиным". "Нет это вы послушайте, гражданочка! Вы отрываете должностное лицо от его дел, тратя его служебное время. Вы мешаете работать". "Потрясающе! А, что, разве сейчас, занимаясь моим делом, вы не работаете?". Кстати, я узнала, что гражданину Кораблеву, всего-то, двадцать пять лет.
Я словно билась в глухую стену. Тогда я подключила юриста, рекомендованного мне Геннадием Александровичем, и вместе с ним тряхнули сонную и спокойную жизнь родного полицейского участка. В эту неделю наша доблестная полиция основательно растрясла свой жирок. А вот за Кубышкина, до которого я все пыталась добраться, они стояли стеной, так и не выдав его. И я так и не имела чести увидеть ни старшего сержанта, ни Сеню.
С утра восьмого дня, мой отпуск подошел к концу и когда я вошла в свой кабинет, меня ждала не только куча нераспечатанной корреспонденции, но и новостей.
– Ох, Марина Евгеньевна, мы просто поверить не могла, что вы стали жертвой маньяка. Это уму непостижимо, что им оказался какой-то охранник с парковки. Я-то представляла его каким-нибудь нелюдимым уродом из ужастиков. А наша полиция какова? Ничего удивительного, что маньяк от них сбежал. Просто удача, что вмешался этот парнишка с "Короны"… Говорят, что его, как подозреваемого, в полиции побили, чтобы он признался во всех этих убийствах. Представляете?
– Что? – взвилась я. После схватки с полицией, нервы у меня были на пределе.
– Вика рассказала. Она к нему в участок ходила.
– Она его видела? – ревниво поинтересовалась я. – Он ей сам жаловался на побои?
Я готова была тот же час звонить юристу, чтобы снова объявить "крестовый поход" на полицейский участок. Что это такое? Мне с Сеней увидеться почему-то не дали, зато какой-то Вике за здорово живешь…
– У Вики в полиции оказался знакомый еще с тех времен, когда она мытарилась по их коридорам пытаясь восстановить паспорт. Вот он провел ее тихонечко к этому мальчику. Он, вроде бы, не жаловался, но у него на лице синяки, а уж Вика в побоях разбирается.
– Чего ради, она вдруг принялась хлопотать за совершенно чужого ей человека? – не скрывая недовольства, поинтересовалась я.
– Она говорит, что этот паренек, в свое время хорошо к ней отнесся.
– Как она сама, кстати? – подозрительность, привязанная к какому-то нехорошему чувству, бередящее душу, отпустило меня.
– Ой! – всплеснула руками Светлана, воодушевленная тем, что первая сможет рассказать мне офисные сплетни и явно, обрадованная, что можно сменить тему, наверняка заметив, как болезненно отношусь я ко всему, что касается полиции.
Я невольно напряглась, как ни крути, но за Вику я отвечала, как за свою протеже.
– Вы замечали, как тетя Галя убирается? Протрет везде пол и все дела. А мы тут с девчонками, зашли в курилку. У всех только и разговору, что о вас, да что с вами произошло и, конечно, все пепельницы, как всегда, забили. Везде окурки. Тетя Галя что, в таком случае делала – вытряхнет их и все. На третий день, очнулись от потрясения, смотрим, а пепельницы не то что вытряхнуты, а прямо таки стерильно вымыты. Приходим в курилку на следующий день – то же самое. А туалеты! Ладно, если, тетя Галя один раз в неделю унитаз мыла, а тут они каждый день с утра надраенные, блестят. И не только унитазы, раковины и зеркала над ними и стены вымыты. Представляете? Мы-то к такому быстренько попривыкли. В курилке девчонки смеются, соображая, как бы закрепить у Вики такое рвение. Но самое главное, мы-то думали, что Геннадий Александрович, как все мужчины, ничего этого не заметит. Поппи, правда шипел, что Викино старание показуха и все намекал, чтобы мы за своими вещичками присматривали. Девчонки сразу напряглись: от Поппи всего можно ожидать. А вчера, когда зарплату получали… Вы, Марина Евгеньевна, зайдите в кассу, деньги получить. Наталья Викторовна попросила, чтобы вы до обеда подошли за ними. Так вот, мы Вику вперед пропустили – она мальчишку в садик устраивает, бегает анализы с ним сдает, справки собирает. Вот она деньги получила и вдруг возвращается обратно. "Вы мне, – говорит Наталье Викторовне, – денег больше выдали, чем положено. Ошиблись наверное". Наталья Викторовна все пересчитала, по ведомости сверила и говорит: "Нет, все правильно. Я дала вам ровно столько, сколько в ведомости указано. Тебе, – говорит, – оклад за твое старание повысили. Так Геннадий Александрович распорядился". Ой, чуть не забыла, еще Геннадий Александрович беспокоится, что не может связаться с Родионом Дмитриевичем. Я все эти дни с телефона не слезаю. Его секретарша меня уже по голосу узнает.
– И что с ним такое? – спросила я, с удивлением подумав, что за эти дни даже не вспомнила о нем.
Я так выматывалась, что добираясь вечером домой, тут же валилась в постель. Мое противостояние с полицией требовало много времени, сил и нервов. Еще я была ужасно зла на Сеню: мог бы хотя бы дать знать о себе, тем более у него была моя сумочка и я знала, что его все-таки выпустили, под нажимом моего адвоката. Но самое главное, хотелось сказать ему о том, что мне перестал снится мой кошмар. Во всяком случае, в эти дни мои ночи проходили спокойно. Конечно, причиной этого могла быть бурная и напряженная деятельность, которую я развила в последнюю неделю, но не скажу, что и раньше жила спокойно, все время пребывая на работе и общаясь с различной клиентурой.
– Никак не можем застать его, – жаловалась, между тем, Светлана, продолжая выкладывать накопившиеся проблемы. – Лично у меня сложилось такое впечатление, что он нарочно избегает нас. Поставщик беспокоится, ему нужно знать, к какому числу завозить продукцию, а тут какие-то детские игры в прятки.
– Я сама поговорю с поставщиком, а Родиона Дмитриевича больше не беспокой.
– Сварить вам кофе?
– Да, спасибо.