Из института иностранных языков - в зону усиленного режима в глухом уголке Узбекистана. головокружительное путешествие от которого захватывает дух.
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 5
Глава 3 8
Глава 4 10
Глава 5 13
Глава 6 16
Глава 7 20
Глава 8 23
Глава 9 27
Глава 10 31
Глава 11 36
Глава 12 38
Килпастор Винсент
Школа Стукачей
Когда я вижу человека,
мне хочется ударить его по морде.
Так приятно бить по морде человека!"
Даниил Хармс.
"Вся моя жизнь основана на реальных событиях!"
Надпись на футболке.
Глава 1
Алишер
Все мы - рецепторы, щупальца гигантского осьминога-мозга. Он раскидал нас во все стороны, а мы ползаем тут и собираем для него разные впечатления.
Осьминог холоден и бесстрастен. Ему всё равно, как и откуда приходят данные, ему всё равно, когда в ходе сбора информации мы обжигаемся, колемся, режемся, и разбиваем друг другу сердца.
Чем тюрьма похожа на кинотеатр? Тоже вечно не знаешь, с кем рядом придётся сидеть. Я уже пятый месяц в Таштюрьме и готов подписаться под каждым словом этой невесёлой шутки.
Чудовищное неудобство тюрьмы заключается не в том, что туалет, кокетливо отгороженный застиранной простынею, которая не экранирует ни звуков, ни запахов расположен прямо в камере. Это смущало только храброго немецкого авиатора Матиаса Руста. Когда его освободили из русской каталажки, в первом интервью, он так и сказал: " Верьте иль нет, но два последних года я просидел в туалете. И не в том неудобство, что в камере, рассчитанной на десять мест - нас "лежит" сорок шесть человек. Это особенно заметно в разгар ташкентского лета, в момент, когда в камеру влетает через кормушку сорок шесть металлических мисок кипящего борща, и тогда можно наблюдать, как на твоих глазах из кожи медленно материализуются бисеринки липкого мутного пота.
И вовсе не психологический дискомфорт от того, что не видно лиц собеседников – очки ведь мне так до сих пор и не вернули.
Даже не тот шокирующий момент, когда пойдя в туалет по малой нужде, ловишь у себя в трусах свою первую в жизни бельевую вшу и все никак не можешь её раздавить, пока не додумываешься, наконец, зажать её между ногтей. Скафандр у вши, крепок как у речного рака.
Нет. Самое непереносимое в тюрьме это то, что ты лишён возможности выбирать своё окружение. Если тебе глубоко отвратительны те, которые тебя сейчас окружают – ты не можешь просто развернуться и выйти в другую комнату. Камера сейчас – весь твой внешний мир. Каждый день ты видишь, как другие сорок пять спят, едят, испражняются и всяческими ухищрениями выманивают друг у друга табак.
Всех режиссёров театра абсурда необходимо сажать хотя бы на месяц. Творческая практика.
В хате нет ни кого, с кем бы я мог быть самим собой, говорить на своём языке и на свои темы, и это сильно угнетает. Чувствую себя как на предметном стекле микроскопа – круглые сутки под наблюдением. Именно этот психологический дискомфорт и отсутствие возможности побыть наедине с собой, я уверен, расшатывает нервы и накладывает на отсидевших пожизненную печать истерии.
Мизантропия - это второе распространённое профессиональное заболевание "отбывавших". Она естественный результат наблюдения за разными человеческими особями в стеснённых жизненных условиях. Увы, когда все опускается на уровень элементарного выживания, цари природы и венцы творения больше всего напоминают загнанных в банку пауков. От этого, наверное, происходит и зэковский культ паука. Их изображения колют на коже, а стоит членистоногому представителю заползти в камеру - его жизнь и благосостояние охраняется с неусыпностью, которой могли бы позавидовать священные коровы в Индии.
До тюрьмы, встречая нового человека, я сразу начинал искать его лучшие качества, чтобы он мне поскорей понравился. Теперь же всё с точностью до наоборот - любые недостатки человека принимают в моих глазах гигантские размеры, и я тут же выношу ему обвинительный приговор. Мизантропия - тяжёлая ноша. С каждым годом людей вокруг меня остаётся всё меньше и меньше. Скоро я останусь наедине с собой, и по логике развития болезни возненавижу от всей души самого себя.
Ещё одно качество, что я приобрёл, уже, думаю, в индивидуальном порядке, это лёгкая форма шизофрении. Та её часть, что вызывает социальную дисфункцию. Ни одному обществу в мире теперь не удаётся сделать из меня нормального "члена". Я не верю, никому и ничему, и представляю слабое звено и пятую колонну всего "прогрессивного человечества".
Спросите откуда у тебя, недоучки, эти глубокие познания практической психиатрии? Да всё - оттуда же, из моей тюремной камеры.
В силу переполненности тюрем, ремонт там сделать невозможно - куда деть на время ремонта "пассажиров"? Поэтому зэки убивают время, занимаясь благоустройством. Вместо обоев - стены обычно оклеиваются страницами, вырванными из книг. Это называется "образовать" хату.
В нашей хате стены образованы учебником практической психиатрии. У учебника нет начала и конца, фамилия автора мне не известна, но я до сих пор считаю его близким знакомцем, отсидевшем вместе со мной, в туалете, целых девять месяцев. Я прочёл его труд если не от корки - до корки, то точно уж от стенки до стенки, обнаружив у себя большинство описываемых симптомов представляющего угрозу для общества социопата.
Неизвестный автор учебника пока мой единственный, не считая Алишера, друг. Алишер сидит в другом крыле, и встречаюсь с ним я только по дороге в суд.
Поездка в суд, это настоящий праздник - как Новый год или день рождения.
Я уже девять раз ездил на суд.
Не потому, что меня никак не могут "окрестить" - в Узбекистане суды и выборы проходят как по маслу, нет, просто до меня всё не доходит очередь, а я и не спешу – все равно окрестят рано или поздно.
А срок считают со дня ареста, раньше сядешь – раньше выйдешь. Поездка в суд это возможность на целый день улизнуть с хаты, нажраться "вольнячки", повезёт – напиться или обкуриться до полужидкого состояния. Анекдот о том, как наркоман приходят в себя в зале суда, и пугается собственного конвоя (Опаньки - менты!!) – это, я уверен, быль. Подсудимые на суде в нашей стране трезвы крайне редко. Присутствовать на этой процедуре без наркоза противопоказано. Обычно человек или уже передал через адвоката взятку, или понял что таких денег ему не собрать. в любом случае результат судилища уже известен с большой точностью. Зачем же просиживать штаны по-трезвяку?
Когда вас заметут, помните - следователи, прокуроры и судьи - ваши наипервейшие враги, не верьте ни одному их слову. Это андроиды запрограммированные на увеличение количества зэка. Держите ухо востро и ищите слабости в их программной прошивке, может удастся их ломануть, и перезагрузить. Иначе по полной программе загрузят вас. Считать, что этот милый человек в костюме, которого вы видите второй раз в жизни печётся о вас и ваших интересах, это простите, форма идиотизма.
Поэтому главное в вояже на судилище для меня, уже познавшего азы системы, это конечно встреча с Алишером.
Он на пару лет меня младше, но гораздо выше ростом. Несмотря на молодость, Алишер объездил половину земного шара с балетной труппой театра имени Навои. Если вы бывали в Ташкенте, то не могли не обратить внимание на это величественное, построенное японскими военнопленными здание в центре.
Общение с Алишером это чистый кислород после прогорклой тюремной махры.
Конечно же, я сноб – Алиш - солист академического театра все же, не тракторист какой-нибудь из Наибджанского района Кумушканской области, укравший у соседа полуживую корову.
С Алишером я могу говорить о чем угодно и быть собой, без страха перед людской подлостью. Этот урок быстро усваивается в тюрьме – не спеши выворачиваться наизнанку – могут плюнуть или легко вытереть о тебя ноги. Говорите меньше, слушайте больше.
Мы– "тяжеловесы" – нам грозят большие срока, и судит ташгорсуд. Поэтому нас возит один и тот же воронок.
Первичный шок от тюрьмы уже позади, и мы ездим на воронке, будто это рейсовое маршрутное такси.
Алишера уже, который месяц судят за убийство. Женщину, с которой он жил и которая была старше его на восемь лет, нашли убитой. Тюремный этикет не позволяет расспрашивать о деталях "делюги". Кроме того я уже ветеран системы, целых девять месяцев по тюрьмам, да по пересылкам и я уже хорошо знаю, что практически любой скажет, что в тюрьму попал - "не за что" или, чаще, "ни за хрен собачий". Это неправда. Все мы здесь - падшие ангелы.
Мне светит с восьми до пятнадцати, Алишу – с десяти до высшей меры или как здесь говорят - зелёнка.
Сидим сейчас на вокзальчике и в ожидании воронка эстетствуем о том, как бы написал свой Pulp Fiction Квентин Тарантино, окажись он в одной камере со злостными дехканами - похитителями кур из Аккургана.
Любопытно нам знать, когда же начнут "катать" на суд звёзд узбекского хип-хопа – группу Аль-Вакиль. Тех, кто замочил не менее известную местную поп-певичку.
Они тоже где-то здесь – вроде отсиживаются в санчасти. Болеть в санчасти Таштюрьмы могут только состоятельные люди. Алишер считает, что Аль Вакилям выделят отдельный воронок от Узбекконцерта.
"Элвис уже покинул здание" – добавляю я.
Жаль у Алишера другой судья и в суде нас расквартировывают по разным хатам. Когда вся жизнь обрушивается вокруг вас, родственные души это единственное спасение.
И на этот раз народный суд не выносит мне приговора. Проболтался, проходил кругами весь день в их подземном боксе. Думал, отчего же она не приедет на суд, что убудет от неё? Да какая там Сибирь, даже в суд прийти не нашла часок.
Вот всё. Ещё один день в горсуде. Уже сижу в воронке. Жду Алишера. Я знаю, его мама принесёт несколько пятидесятиграммовых бутылочек скотча, и он обязательно прибережёт одну, а то и две для меня. Надо выдохнуть воздух, как мастер тай-цзи цюань, запрокинуть вверх голову, и влить в себя бутылочку целиком.
Ага. Вот привели замначальника стройтреста. Воровали всё, но посадили его, потому что он - Александр Соломонович Левин, а более воровских данных и придумать трудно. Это вам любой следователь легко обоснует.
Привели и насильника-маньяка, сильно похожего на Фиделя Кастро. Его погубила страсть к девушкам, которым за семьдесят пять.
Вот и солдатик, перестрелявший полказармы в ночь принятия присяги (долго, долго терпел издевательства, ждал, пока дадут автомат, копил злость).
Ташгорсуд не мелочная районная забегаловка. Кадры сюда привозят преживописные.
Нет только Алишера. Почему - то до сих пор нет. Воронок уже под завязку. Странно.
Ага, вот в дверях появилась, наконец, его макушка. Почему он только в браслетах?
Так набрался, что они боятся браслеты с него снять? А зачем они его пихают в "стаканчик"?
Скотч, по-видимому, сильно двинул ему в голову или просто переволновался. Часто из зала суда люди буквально выползают – дело в том, что когда вас только посадили - вы у мамы пирожков просите с картошкой. А ко дню суда вы уже законченный антиобщественный элемент и клянчите водку, опиум, деньги и план.
В передней части воронка есть вертикальный металлический ящик, размером с холодильник. Стаканчик. VIP класс для невменяемых, сумасшедших или "особо опасных".
Вообще в особо опасные попасть чрезвычайно легко. Я украл крупную сумму денег, это подразумевает часть статьи с максимальным наказанием. Инфляцию никто не учитывает. Только за этот факт я числился в розыске как особо опасный. Это мне очень льстит. Быть особым всегда приятно.
Солдаты запихивают Алишера в стаканчик, и воронок трогается с места.
-Нима болди, Алишерджан? – спрашивает любопытный Фидель Кастро.
- Зелёнка болди – из стаканчика слышен только голос Алишера с извиняющейся такой интеллигентской ноткой: простите за плохие новости.
А ещё в его голосе удивление и растерянность. Кажется, он ещё не понял до конца, что произошло в этом огромном, так не похожем на театр Навои здании.
Все разговоры в воронке разом прекращаются.
Стаканчик теперь как гроб с телом покойника. С нами едет покойник. Три человека, "народный суд", которые видели Алишера только четыре раза в жизни, решили, что он достаточно пожил и теперь должен умереть.
Надо бы подойти к стаканчику. Сказать Алишу что-нибудь ободряющее.
Интересно, что ободряющее сможете вы сказать человеку, которому сказали, что скоро на законных основаниях, он получит пулю в затылок. Что тут сказать? Даже смертельно больного можно обнадёжить. А что мне сказать сейчас Алишеру?
До самой тюрьмы в воронке никто не проронил ни слова…
Это был один из дней, которые вы помните и таскаете с собой всю жизнь.
Сейчас уже двадцать первый век, а люди до сих пор спорят о необходимости смертной казни. Часто после сытного обеда, за столом, лениво. Часто горячо - в ходе кампании предвыборных обещаний.
Простым решением вопроса было бы просто заставить сторонников казни самим приводить приговор в исполнение. Можно после сытного обеда. Можно перед чтением списка предвыборных обязательств. Пусть посмотрят Алишеру в глаза. Или сами пустят пулю ему в затылок…
В несправедливости законов виноваты все, кто считает себя человеком, а не какой-то мифический "парламент" или "государь".
Общество спорит о необходимости смертной казни, а я не могу согласиться с тем, что людей вообще сажают в тюрьму.
Не хочу оправдывать преступников. Я достаточно провёл времени в этой среде и знаю – наказывать надо было большинство из них. У меня нет предложений по этому поводу. Я просто против.
Знаете, после отсидки в тюрьме я уже никогда не смогу ходить в зоопарк. Стыдно смотреть в глаза животным в клетках. Их посадили на пожизненный срок без суда и права апелляции.
***
Что - то унесло меня мыслями в дали неведомые. Уволокло. Это потому что чайку-крепачку с утра ещё не принял, а надо бы. Мысль собрать в кучу.
Вот Дильшод-библиотекарь, наверное, ща индийский купчик попивает с узбекскими народными конфетами "Парварда". И сам похож на эдакого купца - сытый, ленивый, довольный собой, и прилизанный. Да.
И я бы с ним сейчас чаю попил, сладкого, с сахарком. В зоне сахар под запретом, ну знаете же, чтобы брагу не мутили, но у Дильшода под деревянным полом библиотеки целый погребок – "начка". Там и сгущёнка, и тушёнка, и сахар, и даже настоящие рижские шпроты.
"Шпроты - на Новый год" - Дильшод иногда подолгу нежно любуется баночкой и прячет её обратно в "начку". На Новый год.
Я себе, похоже, Новый год уже обосрал. Буду наряжать нарядную, вместо ёлки.
А как все в библиотеке было в жилу! Вот ведь - что имеем, то не ценим... Слишком легко досталось - без больших напрягов.
Меня в библиотеку определил сам Хозяин. А вы думали?
Я сходу нахуй карьеру стал лепить. Как этап в зону вогнали, сразу ему на глаза попался. Я умный.
***
Помню, после двухнедельного карантина нас вывели в жилую зону. О карантине у меня сохранилось только одно воспоминание – мы лущили скамейку и, предварительно измельчив, курили её, с наслаждением выпуская огромные клубы дыма.
Содержание никотина в скамейке являлось величиной крайне спорной. Скорее курили, чтобы убить время, а не удовлетворить потребность в яде немилосердно убивающим лошадей.
Если вы провели в тюрьме хотя бы месяц, цвет вашего лица становится молочно-белым. Этого нежного эффекта не добиться никакими дорогими кремами. Вновь прибывших в зону всегда узнают в основном по этому туберкулёзному цвету лица и одежде, которую вам очень стараются выдать не по размеру.
Этапников выстраивают полукругом перед одноэтажным кирпичным зданием, похожим на обычное здание школьных мастерских.
Мы ждём распределения по баракам, в которых нам предстоит провести ближайшие несколько лет жизни.
Выбритые тупым лезвием, в одинаковой дешёвой хб одежде, мы похожи на счастливых жителей северокорейской деревни, пришедших на встречу с дорогим товарищем Ким Ир Сеном.
Я много видел фильмов, как перед новосёлами в зоне выступает какой-нибудь чин со злым лицом, угрозами и злой собакой на поводке.
В нашем же случае появляется человек совершенно гражданской наружности – в свитере, какой носит и мой отец, и в роговых очках.
"Геолог, однако": думаю я – "или завклубом"
Завклубом начинает говорить. У него мягкий голос, и манеры слабохарактерного человека с беспокойной душой.
- Вы прибыли в Папскую колонию усиленного режима № 64-32.
"Ого – папская! Да мы в Ватикане"- догадываюсь я. "Обязательно напишу об этом книгу. Название уже есть – "Папские нунции". Это будет бестселлер.
Правила внутреннего распорядка, этот зэковский устав мало изменился со времён Берии, хотя версию, которую зачитывает нам геолог, подписана министром Щёлоковым, самому впоследствии осуждённому и лишённому звания героя социалистического труда, поэту Щёлокову, который однажды скажет очень глубокую, хотя и противоречивую фразу:
"Работа милиции, и как искусство, и литература, призвана внушить людям непоколебимый оптимизм, веру в лучшие проявления человеческих душ, стремлений, желаний, помыслов. И если говорить юридическим языком, произведения, прославляющие пошлость, порнографию, способствующие насилию, уже сами по себе представляют уголовные деяния".
Такой вот он был весь легкоранимый, главный мент великой страны. Ежовы, Берии, Щёлоковы - сколько министров внутренних дел закончили с пулей в голове? А значит не им меня судить.
Вообще, тот факт, что правила поведения для осуждённых преступников пишут другие преступники и есть по видимому то самое зло, из-за которого наша система так и не стала "исправительной".
Бегло прочтя правила на русском, завклуб переходит на узбекский и повторяет те же угрозы о невероятно страшных последствиях, которые ждут нарушителей щёлковских заветов.
Тут же я узнаю, что Пап по-узбекски звучит – Поп. Зона наша на самом деле попская. И хотя налёт религиозности остался, он более поповский, чем папский. У меня украли мою не рождённую книгу.
После этого завклубом интересуется, нет ли у кого высшего образования. Видимо для участия в художественной самодеятельности.
Вступать в сотрудничество с администрацией считается крайне дурным тоном, и если вы планируете стать вором в законе, это может навсегда испортить ваше резюме.
Я все же поднимаю руку – графа Монте-Кристо из меня все равно не выйдет, кроме того я недолюбливаю блатных. Они хотят, что бы я соблюдал воровской закон. А я нет.
Я преступил через закон гражданский, чтобы оказавшись вне закона – в зоне - начать вдруг соблюдать какой- то другой, опять же навязанный мне большинством закон?
Как говорил святой апостол Павел – "пока не было закона, не было и преступления". Старик, похоже, тоже был не подарок.