Я пошла к бару, чтобы налить себе еще виски. Алкоголь оглушал и усыплял чувства, он стал верным спутником моей жизни. Он согревал меня и смягчал выражение лиц окружающих. Я пошла танцевать с толстым, откормленным, похожим на свинью сыном магната. Его руки шарили по моей обнаженной спине, и я позволяла ему это, потому что мне было очень холодно и я хотела согреться. Мона завладела всеобщим вниманием. Танцуя, она кривлялась и извивалась в животной страсти. Вообще-то она мало напоминала боксерскую грушу. Но если закрыть глаза…
Я сжала кулаки. Однако мой партнер по-своему истолковал мое настроение. Он решил, что меня охватило сексуальное возбуждение, и просунул свое жирное колено между моих ног. Все мы были отвратительны и мерзки.
Мне казалось, что все мы испытываем страх. Мы боимся опасных мыслей, боимся одиночества, которое начнется за порогом ярко освещенного помещения. Боимся снять маску удачливых беззаботных людей. Я вспомнила Вондрашека, который сидел в тюрьме, и Клару, продававшую театральные билеты и жившую в меблированной комнате. Она безболезненно простилась с Клер и своей мечтой стать актрисой. Я довольно чувствительна к боли, и мне надо учиться быть выносливой и сдержанной. Вскоре у стойки бара появился Геральд. Я выпила с ним, пытаясь вспомнить того мужчину, которого любила.
Ты находишь это безвкусным, потому что это произошло во время празднования твоего дня рождения или потому, что это само по себе омерзительно? И то и другое. Это для меня так унизительно. Ты совсем еще ребенок, Фея. Думаешь, мне было не скучно спать три года с одной женщиной? Ты больше не любишь меня! Почему ты не хочешь сказать об этом прямо? Я терпеть не могу сцен, Фея, и неприятных разговоров, таких как этот, например. Ты терпеть не можешь все, что не приносит деньги или наслаждение. Ну и что? Ведь при этом тебе вовсе не плохо живется со мной. Мне очень одиноко в твоем мире, Геральд. О Боже, как я устала! Когда-то тебе было хорошо со мной, ты забавляла меня. Так, как Мона? Мона ко всему относится легкомысленно. Она рассматривала мою одежду, когда ты совокуплялся с ней, как безмозглый бык. Правда? Все равно она очень сексуальна. В таком случае возьми ее к себе в дом, бессердечный негодяй. Я ухожу от тебя. Ну что ж, уходи. Возвращайся к своему боксеру или поезжай к Кларе. Но верни мне кольцо с бриллиантом. Это была инвестиция, а не подарок. Забирай свое дурацкое кольцо, шубу и побрякушки. Если хочешь, я могу оставить всю свою одежду, чтобы Моне было на что пялить глаза во время секса с тобой. Хорошо, договорились, а теперь ты дашь мне поспать? Я смертельно устал. Лучше бы ты действительно умер. Пистолет лежит в шкафчике, Фея. Если ты меня убьешь, тебя, возможно, посадят в ту же тюрьму, в которой сидит твой отец, мошенник. В соседнюю камеру. Мерзавец! Я могу себе позволить так обращаться с тобой, Фея. Такие, как ты, должны вести себя любезно и покорно. Я не кукла, с которой ты можешь играть, как тебе заблагорассудится. Ошибаешься, моя радость, ты - кукла. И если ты этого не понимаешь, тебе надо сменить профессию. Спокойной ночи, Фелиция.
На следующий день я действительно сменила профессию. Когда Геральд был в офисе, я собрала чемоданы, захватив с собой все, что он когда-либо мне дарил, в том числе и кольцо с бриллиантом. Я оставила только кредитную карточку, поскольку Геральд все равно мог заблокировать ее. У меня было несколько сот марок и банковский счет, на котором лежали сбережения, сделанные мной еще в Гамбурге. Приехав на вокзал, я некоторое время в нерешительности стояла перед расписанием движения поездов. В конце концов я купила билет во Франкфурт, поскольку именно туда шел ближайший поезд.
Швейцар гостиницы "Франкфуртер хоф" был со мной очень любезен. Мои огромные чемоданы едва уместились в номере. Я позвонила Кларе и узнала от нее, что отец лежит в тюремной больнице с воспалением легких. В голосе Клары звучало беспокойство. Дав портье сто марок, я уговорила его присматривать за моими чемоданами, а сама на следующий день отправилась в Гамбург.
Клара встретила меня на вокзале, и, взяв такси, мы поехали в больницу. Я слишком привыкла к комфорту, и Клара упрекнула меня за то, что я бросаю деньги на ветер. По дороге она спросила о Геральде, и я вкратце рассказала ей историю своей любви, закончившейся полным разочарованием. Клара сказала, что Геральд звонил ей и требовал вернуть кольцо.
- Он был в ярости, Фея. Отдай ему бриллиант, и он оставит тебе другие драгоценности. Он заявил, что ты обокрала его.
- В сейфе не было денег. Я взяла только его подарки. Он настоящая свинья, Клара. С каких это пор ты боишься подобных людей?
- Я научилась плавать на спине. Когда смотришь снизу вверх, все кажется большим и опасным.
Клара заметно постарела. Она как будто решила больше не притворяться и теперь небрежно одевалась и почти не пользовалась косметикой. Ей больше не нужно было ни перед кем играть. С мужем она виделась раз в неделю, и это свидание длилось один час. Нынешняя Клара совсем не походила на прежнюю Клер, несгибаемую женщину. Ее жизнь вместе с жизнью Вондрашека шла под уклон, и все революции отошли в дальние дали.
Отец с трудом узнал нас. Мы сидели у его больничной койки в палате с серыми стенами и молчали. Он показался мне крохотным, съежившимся под серым одеялом. Его улыбка превратилась в гримасу. Я чувствовала запах смерти, и мне было страшно холодно, несмотря на стоявшую в больнице духоту. Отец взял мою руку в свои ладони. Он как будто хотел сказать мне то, что не успел за эти годы, но упущенных возможностей не вернешь, и он промолчал. Отец был слишком слаб. Я тоже хранила молчание, а Клара без умолку говорила, используя для выражения своей любви и заботы, как всегда, самые неподходящие слова.
Врач сказал нам, что пациент сдался и нет никакой надежды на выздоровление. Красивое оправдание собственной профессиональной беспомощности. Клара тяжелее восприняла эту весть, чем я. Все дело, как мы обе знали, в моей бессердечности, о которой она, правда, не обмолвилась ни словом. По-видимому, ее вера в свою непогрешимость и бессмертие была слишком велика. А моя - слишком мала.
Когда отец заснул, Клара положила сигару на его ночной столик, хотя она ему была больше не нужна. А потом мы ушли.
Некоторое время жизнь еще теплилась в отце, и это позволило мне вернуться во Франкфурт, чтобы подыскать квартиру и работу. Я сняла маленькую убогую комнатку в доме, расположенном на красивой улице в западной части города, а потом сдала экзамен на знание топографии Франкфурта и стала водителем такси. Я работала по ночам, потому что в это время суток можно больше заработать. Кроме того, город нравился мне больше в неоновом свете огней, чем при беспощадном свете дня. Утром, вернувшись с работы, прежде чем лечь спать, я тренировалась с боксерской грушей. Во второй половине дня я занималась бегом трусцой. Мне требовалось постоянно находиться в движении, хотя оно не имело никакой цели.
Бегая по улицам города, я не обращала внимания на прохожих, а с пассажирами такси никогда не разговаривала на посторонние темы. Я не хотела сближаться с миром. Адвокат Геральда посылал мне на адрес Клары юридически грамотно сформулированные угрозы и требования вернуть бриллиант. Я игнорировала его письма до тех пор, пока однажды не пришло послание, заставившее меня серьезно задуматься.
Я почти забыла о тех бумагах, которые Геральд однажды подсунул мне на подпись. Я не придала тогда никакого значения тому, что согласно им становлюсь владелицей одного из его обществ с ограниченной ответственностью. Геральд говорил, что это чистая формальность, которая обеспечит ему налоговые льготы. И я, как покорная овца, пошла под нож. Я подписала бумаги, даже не ознакомившись с ними! Мы доверяем тем, кого любим. До тех пор, пока любим.
В своем письме адвокат сообщал, что у Геральда возникли финансовые затруднения и сейчас он находится за границей. Из-за нарушения условий договора моей (!) строительной фирме грозит судебное разбирательство. Я должна вернуть в банк три миллиона марок. Адвокат спрашивал, когда я рассчитываю погасить этот долг? К своему письму он приложил подписанное мной кредитное соглашение. Я внимательно прочитала его, сидя в такси и ожидая клиентов. Кто-то постучал в окно моей машины, и я крикнула, чтобы он убирался к черту.
Этот человек ни в чем не виноват. Он стоял на холоде и чертыхался. Мне стало жаль его. Я открыла дверцу и сказала, что, пожалуй, подвезу его за три миллиона марок.
Глава 5
Большинство людей живет только для того, чтобы состариться. Мужчины делают это по правилам мужского общества, женщины - по своим правилам. Тот, кто не обманывает, сам попадает в сети лжи. Кто не защищается, бывает повержен. Маски прирастают к лицам, и их уже невозможно снять. Размышляя над катастрофическими переменами, которые произошли в моей жизни, я подумала, что, быть может, мне следует надеть маску на маску. Я больше не могла выносить состояние неопределенности.
- Не попадайся, - сказал мне как-то отец.
Не попадайся в сети бедности, одиночества и отчаяния. Лучше умри, но не смей обременять мир своими печалями. Не думай, что он простит разыгранную тобой второсортную трагедию.
- Не вешай нос, - сказала мне Клара по телефону.
И я решила не падать духом и не терять голову.
Мой адвокат посоветовал мне под присягой дать заверение в том, что у меня нет имущественных ценностей, а в будущем зарабатывать только такую сумму, которая не превышала бы прожиточного минимума. Подпись - опасное свидетельство глупости.
- Как вы могли сделать такое? - спросил он, барабаня пальцами по кредитному соглашению у него на столе.
А я в это время размышляла над тем, как смогу существовать на прожиточный минимум и сколько поездок мне нужно сделать, чтобы заработать сумму в три миллиона марок.
- Голой женщине не залезешь в карман, - промолвил адвокат, раздевая меня похотливым взглядом.
По-видимому, он нравился себе в роли соблазнителя. Посмотрев на его обувь, я пришла к заключению, что этот человек не добился в жизни особого успеха. Адвокат Геральда в отличие от моего покупал себе обувь в Лондоне. У богатых больше прав, чем у бедных. Я видела своего адвоката насквозь. Письмо противника произвело на него большое впечатление. Кроме того, он про себя уже прикидывал, как я выгляжу без одежды.
Я перевернула кольцо на пальце камнем внутрь. С голой женщины нечего взять. Я решила, что ни за что не отдам бриллиант. Мне нравились его холодный блеск, его непреходящая красота, его надменная искрящаяся сущность. Этот камень превратил меня в падкую на все сверкающее ворону. И теперь меня трудно остановить.
- Значит, я до конца жизни вынуждена буду жить в нищете?
- Кредиторы подали на вас иск, и их претензии будут в силе еще тридцать лет.
Долг в три миллиона… Тридцать лет нищей жизни… У меня нет будущего. Адвокат стал объяснять, что размер моих обязательств зависит от размера имущества несостоятельного должника. Он говорил долго и сыпал непонятными терминами. Из его слов мне стало ясно лишь то, что большое значение имеет поведение доктора Геральда Фрайзера. Чтобы облегчить мое положение, ему следовало вернуться в Германию и распорядиться в мою пользу оставшимися имущественными ценностями. Где бы Геральд сейчас ни находился, я от души желала ему только одного - чтобы его разорвали гиены, утащили на дно крокодилы или растоптало стадо слонов. В газетах писали, что он уехал из страны, но цель его поездки неизвестна.
Я решила, что Геральд скорее всего отправился в Восточную Африку, где у него были друзья и партнеры по бизнесу. Его, конечно, встретят там с распростертыми объятиями, поскольку Геральд повез с собой деньги. Тому, кто путешествует с миллионами в кармане, требуется охрана. А той, на которой висит долг в несколько миллионов, требуется хороший адвокат, вот только она не в состоянии оплатить его услуги.
Когда адвокат спросил о моих доходах, я ответила, что денег мне хватает лишь на оплату жилья, счетов за электричество и еду. Да еще на джинсы, кожаные куртки, сигареты, пару книг, кассетный магнитофон и поездки в Гамбург, правда, в вагонах первого класса. Ноги сами несли меня туда, где проезд стоил дороже. Я не могла отказать себе в комфорте и тепле. Я мерзла в зимнем Франкфурте, мне было холодно в комнате, которую я снимала и которая едва ли больше ванной в доме Геральда. И потому я всегда ходила в норковой шубе. Кто даст женщине в норковой шубе чаевые? Во время работы я возила ее в багажнике машины. Пассажиры жаловались на "африканскую жару" в салоне такси, и я вынуждена была включать кондиционер. Они радовались, а я мерзла.
- Снежная королева, - говорили обо мне коллеги-таксисты.
Они неплохо относились ко мне, пока я придерживалась установленных правил игры и покорно ждала своей очереди на стоянках, чтобы посадить клиентов. Однако хорошее отношение сохранялось до тех пор, пока я не попыталась претендовать на более выгодные стоянки, за которые шла борьба. В этом мире люди точно так же расталкивают локтями друг друга, стремясь к своей цели, как и в мире Геральда. Различие состоит только в том, что таксисты не ходят в кашемировых пиджаках.
На прощание адвокат сказал мне, что хороший совет дорогого стоит. Вот комик! Однако я так много смеялась в Мюнхене, что смех набил мне оскомину. В нынешней моей жизни не было ничего смешного. Водитель такси общается с множеством людей: молчаливых, словоохотливых, пьяных, трезвых, благоухающих, дурно пахнущих, щедрых, жадных. Но всех их объединяет одно - они спешат. Мужчины с портфелями, мужчины без портфелей, мужчины в кожаных куртках, женщины, жующие жевательную резинку. Часы тикали, драгоценное время моих клиентов бежало, а я останавливалась у светофоров, жала на педали и рулила. Вождение машины - механическая монотонная работа, похожая на работу на конвейере.
Когда пассажиры сидели на заднем сиденье, я чувствовала на затылке их нетерпеливые взгляды. Порой их молчание казалось мне угрожающим. Если поездка длилась долго, я размышляла о том, как зовут моего пассажира, чем он занимается, что его ждет в конце пути - радость или печаль. Я всегда испытывала страх во время работы в ночную смену и носила за голенищем сапога нож, над которым насильник или грабитель, наверное, только посмеялся бы.
Неужели вы не боитесь ездить по ночам? Нет. А чего мне бояться? Но ведь вы такая красивая молодая женщина… Мало ли что может случиться? Я верю в человеческую доброту. Вы студентка? Нет. Но вы совершенно не похожи на профессионального водителя такси. А как они, по-вашему, должны выглядеть? Ну, не знаю. Чем вы занимаетесь в свободное время? Сплю. Одна? Нет, у меня есть приятель, он боксер-тяжеловес. Ах, вон оно что! Не могли бы вы ехать быстрее? В таком темпе мы никогда не доберемся до места. Заплатите мне три миллиона марок, и я помчусь, не обращая внимания на красный свет.
У меня из головы не выходили эти проклятые три миллиона, а мне давали чаевые от тридцати пфеннигов до трех марок. И только Маркус Фест проявил по отношению ко мне подлинное великодушие. Добрый человек, полезный член общества, Маркус стал дорожным указателем на моем пути и положил конец моим скитаниям. Общаясь с ним, я поняла, что ложь может заменить собой действительность и что она - чудесное оружие, побеждающее жизнь. Говорите безобразной женщине, что она прекрасна. Хвалите блюда, приготовленные плохой хозяйкой. В разговоре с матерью назовите ее ужасного ребенка ангелом. Заявите грубому полицейскому, что никогда в жизни не встречали такого любезного блюстителя порядка. Больше лгите мужчинам, и они будут любить вас за это. Правда тупа и скучна, она - слепое зеркало жизни, в которое мы неохотно смотримся. Я была дочерью своего отца и многому научилась у него, хотя и не всегда признавала это.
Сев ко мне в такси, Маркус Фест попросил отвезти его на вокзал, откуда он собирался отправиться в Висбаден. Мне понравилось, что он не жаловался на включенное в салоне отопление. Маркус так же, как и я, любил тепло. Кроме того, он попросил у меня разрешения закурить, и я отметила про себя, что у него приятный голос. Мы сидели в тепле и уюте, а за окнами проносились фонари, освещавшие холодные промерзшие улицы.
Я думала о том, что Геральд сейчас живет в жаркой Африке и, наверное, пользуется кондиционерами. Я от души желала ему сгореть в адском пламени и замерзнуть в арктических льдах. Он, конечно же, не захочет вернуться в Германию и подвергнуться процедуре банкротства. Он не вернется, чтобы спасти меня, потому что не желает рисковать своей шкурой. Возможно, Геральд взял с собой Мону, чтобы приятно проводить в изгнании время. Впрочем, это уже все равно. Настоящую боль причиняла мне лишь мысль о том, что Геральд бессовестно использовал меня, глупую наивную девчонку.
- Как вас зовут?
- Вондрашек. Фелиция Вондрашек.
- Я понимаю, фрейлейн Вондрашек, что вы моложе меня лет на сорок. Но несмотря на свой пожилой возраст, я хотел бы еще пожить на свете. Вы слишком быстро едете. На дорогах гололед.
Голос Маркуса выдавал человека, принадлежащего к сильным мира сего. Правда, он был слегка хрипловатым от курения и возраста. Я терпеть не могла, когда пассажиры указывали, как мне ехать. Время - деньги, и он должен бы знать это. Чтобы наказать пассажира за критику, я резко нажала на тормоза, и машину занесло на скользком шоссе. Я крутанула руль, чтобы выправить положение, но колеса заблокировались, и машина неслась прямо на боковое заграждение. Я ничего не могла сделать и, выругавшись, смирилась со своей судьбой. Мне показалось, что с заднего сиденья донесся вздох.
Пассажир, виноватый в том, что я сделала этот идиотский маневр, молчал. Я была совершенно спокойна и ждала неизбежного - когда бампер такси столкнется с заграждением и тишину ночи разорвет металлический скрежет.
Ремень безопасности спас меня от травм в момент столкновения. Интересно, был ли пристегнут пассажир? Жив ли он? Не следовало так резко тормозить.
- Вы живы?
- По-моему, да.
Я была рада слышать его голос. Он звучал довольно сдержанно, без истерики. Я обернулась и увидела, что мой пассажир собирается закурить. Типичная реакция заядлого курильщика на стресс.
- Вы понимаете, что мы могли перевернуться? И все по вашей вине!
Он убрал зажигалку.
- Почему по моей?
- Вы сказали, что я еду слишком быстро. И потому я затормозила. На дороге было скользко, и мы врезались в заграждение.
- Это логика водителя такси или образец женской логики?
- И то и другое. Как вас зовут?
- Маркус Фест. Статс-секретарь.
Он действительно был лет на сорок старше меня. Статс-секретарь не пострадал, лишь очки слегка сбились набок.
- Ваш некролог напечатали бы во "Франкфуртер альгемайне". А о моей смерти не написали бы ни строчки.
Маркус заявил, что я должна доложить об аварии диспетчеру и вызвать для него другое такси. Рация работала, но передняя часть машины превратилась в металлическое месиво. Мы вышли и остановились перед обломками, над которыми поднимались струйки дыма. Маркус сказал, что взрыва опасаться не следует. Я озябла, и он накинул мне на плечи свое пальто. Таких людей, как Маркус, согревает внутреннее тепло, происходящее от уверенности в своей правоте.
- Вы должны сменить профессию, - сказал он, вынимая из багажника аварийный знак.
Маркус достал также мою норковую шубу, я надела ее и вернула ему пальто.