– Прочти еще раз. И давай твоим фирменным забавным голосом! Ну на псевдофранцузском, помнишь, как ты заказывала "кафи крэм" в том новом местечке с Сент-Клэром.
Мой жуткий акцент, конечно, не совсем то, о чем бы я хотела беседовать, но пропускать такую возможность нельзя.
– Знаешь, меня… мм… кое-что беспокоит. – Я понимаю, что у меня на лбу написано: "Я! ВЛЮБЛЕНА! В ЭТЬЕНА!", и все же продолжаю: – Почему они с Элли до сих пор вместе? Они ведь почти не видятся. Верно?
Мер замирает, слегка поворачивается, и… я попалась. Она теперь знает, что я тоже в него влюблена.
Однако затем я осознаю, что подружка просто подбирает слова для ответа, поскольку переживает не меньше меня. И она даже не заметила мой странный тон.
– Ну да. – Мер медленно опускается на пол. – Но все не так просто. Они вместе целую вечность. Знаешь, что-то вроде старой супружеской пары. И кроме того, оба… осторожные.
– Осторожные?
– Вроде того. Знаешь, Сент-Клэр ни за что не станет "раскачивать лодку", а уж Элли тем более. Она целую вечность выбирала университет и в конце концов остановилась на том, который находится в соседнем квартале. Парсонс, конечно, престижное учебное заведение и все такое, но Элли выбрала его лишь потому, что он рядом. И теперь, после всего случившегося с его мамой, Сент-Клэр, кажется, боится потерять кого-нибудь еще. Да и Элли ни за что не разорвет отношения, когда у матери ее парня рак. Даже если эти отношения на ладан дышат.
Я щелкаю ручкой. Клик-клик-клик-клик.
– Думаешь, они несчастливы?
Мер вздыхает:
– Не несчастны, но и… счастливыми их не назовешь. Частично счастливы, наверное. Разве это так важно?
Еще как. И меня это жутко бесит. Клик-клик-клик-клик-клик.
Это означает, что я не могу ни о чем поговорить с Этьеном, поскольку рискую нашей дружбой. И должна делать вид, будто ничего не происходит, будто я отношусь к нему так же, как к Джошу. А на следующий день вышеупомянутый Джош в очередной раз не слушает лекцию по истории. На коленях у него графический роман Крейга Томпсона "Прощай, Чанки Ройс", и он что-то рисует в альбоме. Джош даже делает какие-то пометки, но уж точно не о штурме Бастилии.
Джош с Рашми опять поссорились за обедом. Никого больше не волнуют прогулы Этьена, но Джош забивает на занятия с пугающей частотой. И даже перестал делать совместные домашние задания. Чем сильнее давит Рашми, тем сильнее парень отлынивает.
Профессор Хансен расхаживает по комнате. Невысокий мужчина в очках с толстыми стеклами и жиденькими волосами, которые разлетаются в стороны всякий раз, как он яростно стучит по столу, призывая учеников к тишине. Он назубок знает все события в истории и не забывает о них рассказывать – и при этом не заставляет зубрить даты. Я понимаю, почему Этьен так любит историю, он ведь учится у него уже целых четыре года.
Ах, как бы я хотела не сводить все свои мысли к Этьену.
Я рассматриваю сидящих передо мной ребят и понимаю, что не у меня одной пошаливают гормоны. Эмили Мидлстоун наклонилась поднять ластик, а Майкл Рейнард пялится на ее грудь. Вот это да. Тем хуже для него, Эмили сохнет по его лучшему другу, Дэйву. И ластик она уронила специально, но Дэйву плевать. Его больше интересует рассказ преподавателя.
Дэйв видит, что я смотрю на него, и оживляется. Я тут же отворачиваюсь. Эмили одаривает меня злобным взглядом, но я лишь вежливо улыбаюсь в ответ. Эмили вернулась в школу с мелированной прядкой. Покрасилась в блондинку, а локон сделала розовым, чтобы было не так похоже на меня. Вот так.
Профессор Хансен описывает подробности казни Марии Антуанетты. Я не могу сосредоточиться на его рассказе. Мы с Этьеном после школы собираемся в кино. Джош и Рашми, конечно, тоже идут с нами – Мер нужно на тренировку по футболу, – однако счет на этой неделе пока в мою пользу: 4:1. Преподаватель снова стучит по парте, и рыжая девчонка слева от меня подпрыгивает и роняет бумаги.
Я наклоняюсь, чтобы помочь ей, и с удивлением обнаруживаю целую страницу, изрисованную знакомой татуировкой в виде черепа. Я поднимаю взгляд. Лицо рыжухи вспыхивает и становится под цвет ее волос. Я киваю на Джоша и приподнимаю брови. Ее глаза расширяются от ужаса, но я качаю головой и улыбаюсь: мол, не выдам.
Как ее зовут? Айла. Айла Мартин. Мы живем на одном этаже, но она такая скромная, что я часто забываю о ее существовании. Ей стоит быть активней, если она хочет заслужить внимание Джоша. Они оба такие стеснительные. Жалко, из них получилась бы отличная пара. Возможно, они бы не ссорились так, как с Рашми. Почему подходящие друг другу люди никогда не сходятся? Почему люди так боятся разорвать отношения, даже если они себя исчерпали?
Я продолжаю размышлять об этом, даже когда мы с Этьеном стоим на первом этаже у комнаты Джоша, дожидаясь, пока он соберется. Этьен прижимает ухо к двери, а затем отпрыгивает, словно его обожгло.
– Что там?
Он морщится:
– Они там решили продолжить.
Я выхожу на улицу следом за ним:
– Рашми тоже там?
– Они "этим" занимаются, – прямо говорит Этьен. – Не будем им мешать.
Я рада, что он идет впереди и не видит моего лица. Не то чтобы я готова спать с кем-то – я не готова, – но это стоит стеной между нами. Я всегда это понимала. И теперь я снова думаю об Этьене и Элли. Он ласкает кончиками пальцев ее обнаженное плечо. Ее губы касаются его шеи. Хватит об этом думать, Анна.
Хватит, хватит, ХВАТИТ.
Я перевожу разговор на его маму. Она закончила курс лечения, но помогло оно или нет – мы узнаем только в марте. Врачам нужно подождать, когда ее организм полностью очистится от радиации, чтобы провести тесты. Этьен, как всегда, балансирует между отчаянием и надеждой, но я всегда подталкиваю его в сторону надежды, если это возможно.
Сегодня ей хорошо, и ему тоже. Он рассказывает мне о ее лекарствах, но я почти не слушаю, любуясь его профилем. Я снова вспоминаю День благодарения, который мы провели вместе.
Боже, как он прекрасен.
Мы идем в наш любимый кинотеатр, который между собой прозвали "Кинотеатр мамули и бассет-хаунда". Это уютный театр с одним залом всего в нескольких кварталах от общежития, и управляет им джентльмен, который выгуливает Пусу, собачку из кондитерской. Не думаю, что его можно назвать мамулей – владелец Пусы скорее похож на дедулю, – но для кинотеатра прозвище вполне подходящее. Мы входим в кинотеатр, и дружелюбный статный мужчина за стойкой кричит нам:
– Джо-джа, Атланна, джо-джа!
Я улыбаюсь в ответ. Он немного учил меня французскому, а я его – английскому. Он запомнил, что я из Атланты, штат Джорджия (Джо-джа!), и мы обычно перекидываемся парой слов по поводу погоды. А потом я спрашиваю его, счастлива ли Пуса и любит ли он вкусно поесть. По крайней мере, пытаюсь.
Сегодня на дневном сеансе "Римские каникулы", и зал пуст. Этьен вытягивает ноги и расслабляется:
– Ну ладно, есть у меня еще одна. Зло еще…
– … никогда не выглядело так привлекательно.
– Точно! – Глаза его сияют.
Это одна из моих любимых игр, когда один начинает какую-нибудь известную цитату, а другой ее заканчивает.
– С такими друзьями…
Этьен передразнивает мой мрачный тон:
– И враги не нужны.
Мой смех эхом отражается от стен, обитых тканью, но Этьен старается сохранить невозмутимый вид. У него ничего не выходит, и он расплывается в широкой улыбке. Мое сердце замирает. Наверное, у меня очень забавный вид, потому что Этьен прикрывает рот ладонью.
– Хватит глазеть, – шипит он.
– Что?
– Мои зубы. Ты пялишься на мои нижние зубы.
Я снова смеюсь:
– Я что, не имею права поржать над чужими зубами? К твоему сведению, я круто плююсь водой через щелку. Бридж все время дразнила меня за…
Я замолкаю. Мне становится плохо. Я до сих пор не поговорила с Бридж.
Этьен убирает ладонь ото рта и серьезно, возможно, даже хмуро на меня смотрит.
– Я люблю твою улыбку, – говорит он.
А я твою.
Но мне не хватает смелости сказать это вслух.
Глава тридцать третья
Девушка на вахте улыбается при виде меня:
– У меня для тебя посылка!
Двери общежития вновь открываются, и друзья проходят следом за мной. Девушка передает мне большую коричневую коробку, и я с радостью расписываюсь за нее.
– От мамы? – спрашивает Мер.
Ее щеки раскраснелись от мороза.
– Да!
Сегодня мой день рождения. И я точно знаю, что внутри. Я быстро отношу коробку на диван в лобби и ищу, чем бы открыть. Джош достает ключ от своей комнаты и разрывает ленту.
– Аааах! – кричит он.
Рашми, Мер и Этьен заглядывают внутрь, а я молча торжествую.
– Нет! – кричит Мер.
– Да, – говорю я.
Этьен достает узкую зеленую коробку:
– Печенье?
Джош выхватывает коробку у него из рук:
– Не просто печенье, мой милый английский друг, а "Син Минтс". – И поворачивается ко мне: – Можно открыть?
– Конечно!
Каждый год на мой день рождения родители дарят мне кучу скаутского печенья вместо торта. Как раз вовремя.
Рашми достает коробку с лимонным кремом "Шарлотт":
– Твоя мама супер.
– И что такого особенного в… тагалонгсе? – спрашивает Этьен, рассматривая очередную коробочку.
– ТАГАЛОНГС? – Мер вырывает пачку у него из рук.
– Это самые вкусные сладости на всей планете, – объясняю я Этьену. – И продают их только в это время года. Ты когда-нибудь пробовал печенье герлскаутов?
– Здесь что-то говорили про скаутское печенье?
Я с удивлением вижу выглядывающую у меня из-за плеча Аманду. От вида такого богатства у нее глаза вылезают из орбит.
– Герлскаутское печенье? – Рядом возникает еще одно смущенное лицо. Чизбургер.
Аманда сердито оттопыривает губу и поворачивается ко мне:
– Ты должна дать мне "Син Минтс".
– Хм… ну да, конечно, – отвечаю я.
Джош корчит рожу, но я все равно протягиваю угощение. Аманда впивается зубами в шоколадное печенье, виснет на руке Этьена и урчит от удовольствия. Этьен пытается отпихнуть девчонку, но она крепко в него вцепилась. Аманда облизывает губы. К моему удивлению, на них не остается ни одной крошки. Как ей это удалось?
– Ты когда-нибудь их пробовал? – спрашивает она Этьена.
– Да, – врет он.
Рашми фыркает.
За спиной кто-то откашливается. Это Чизбургер, жадно пожирающий глазами мою коробку. Я перевожу взгляд на Аманду и достаю целый блок "Син Минтс":
– Угощайся, Чизбургер.
Он окидывает меня удивленным взглядом, но тут же принимает свой обычный вид.
– Вау! Спасибо, Анна. – Чизбургер берет печенье и направляется к лестнице.
Джош в ужасе:
– Ты зачем раздаешь печенье?
– Серьезно, – Мер раздраженно косится на Аманду, – давай поищем более уединенное место.
Она хватает мою коробку и идет к лестнице. В холодильнике у Мер, как всегда, имеется свежее молоко. Все желают мне счастливого дня рождения и чокаются стаканами. А потом мы наедаемся до отвала.
– Ммм… – стонет Этьен, лежа на полу. – Тагалонгс.
– А что я тебе говорила, – смеется Мер, слизывая арахисовое масло с шоколадных с колечек.
– Прости, что мы ничего тебе не подарили, – говорит Рашми. – Но спасибо за угощение.
Я улыбаюсь:
– Всегда пожалуйста.
– Вообще-то, – Этьен садится, – я хотел пригласить тебя на обед, но, кажется, никто уже не голоден.
Он тянется к рюкзаку.
– Но ты ведь ненавидишь дни рождения! – говорю я.
– Не благодари. И я их не ненавижу. Просто не праздную свой. Прости, что не упаковал как следует. – Этьен протягивает мне блокнот на пружинах.
Я смущена:
– Спасибо.
– Он для левшей. Видишь? – Этьен листает страницы в обратном порядке. – Твой уже исписан всякими заметками, и я подумал, что тебе скоро понадобится новый.
Никто никогда не вспоминал, что я левша. У меня комок подкатывает к горлу.
– Блокнот замечательный.
– Я знаю, он не очень…
– Нет. Он замечательный. Спасибо.
Этьен прикусывает мизинец, и мы улыбаемся друг другу.
– Оу, Сент-Клэр, как это мило, – смеется Джош.
Этьен запускает подушкой Джошу в голову.
– Ты мне так ничего и не объяснила, – говорит Рашми. – Зачем ты этим занимаешься? Пишешь эти рецензии?
– О! – Я отрываю взгляд от Этьена. – Мне просто это нравится. Я люблю обсуждать фильмы. Но попасть в этот бизнес тяжело, ведь это стиль жизни, и мне нужно как можно больше практиковаться.
– Почему ты не хочешь стать режиссером? Или сценаристом, или актрисой, или кем-то еще? – спрашивает Рашми. – Мало кто хочет быть критиком… Странно.
– Ничего не странно, – вмешивается в разговор Этьен. – По-моему, это круто.
Я пожимаю плечами:
– Мне просто нравится… высказывать свое мнение. Пробуждать в людях интерес к чему-то великому. Не знаю, я часто общалась с одним крупным кинокритиком из Атланты – он живет неподалеку от кинотеатра, где я работала, и поэтому ходил к нам смотреть кино, – так вот он однажды заявил, будто женщины никогда не становились известными кинокритиками из-за того, что они слишком добрые. Мол, мы даже самому глупенькому фильму готовы поставить четыре звезды. Я хочу доказать, что это неправда.
Мер усмехается:
– Конечно же это неправда.
Этьен привстает:
– Не думаю, что твои близкие знакомые считают, будто у тебя легко получить хороший отзыв.
Я озадаченно смотрю на него:
– Что ты имеешь в виду?
– А-а-а… – театрально зевает Джош. – Так какие планы на вечер?
Я жду, что скажет Этьен, но он молчит. Я растерянно поворачиваюсь к Джошу:
– А?
– Может, не стоит торчать тут весь вечер. Пойдем пройдемся.
Джош явно говорит не про кинотеатр. Я зябко ежусь:
– Я бы лучше осталась здесь.
Глаза Джоша сияют.
– Анна, ты ведь еще никогда не пила алкоголь?
– Конечно же пила, – вру я, но румянец тут же меня выдает.
Ребята отвечают возмущенными криками.
– Как тебе удалось прожить здесь полгода и ни разу не выпить? – спрашивает Рашми.
Я начинаю юлить:
– Я просто… нет… Это ведь незаконно…
– Ты во Франции, – говорит Джош. – Можешь, по крайней мере, попробовать.
Теперь уже все скачут вокруг меня. Можно подумать, это им исполнилось восемнадцать.
– Да! Давайте спаивать Анну! – наперебой кричат все.
– Ну не знаю…
– Не спаивать, – улыбается Этьен. Он единственный, кто все еще сидит. – Просто… поздравлять.
– Праздничная попойка на день рождения, – смеется Джош.
– Просто поздравлять, – повторяет Этьен. – Пошли, Анна. Я знаю прекрасное место, чтобы отпраздновать твой день рождения.
После слов Этьена мой мозг отключается окончательно, и я машинально отвечаю:
– Хорошо.
Мы договариваемся встретиться поздно вечером. О чем я думаю? Лучше бы я устроила себе киномарафон Мишеля Гондри . Я жутко нервничаю и целую вечность ищу, что надеть. В моем гардеробе нет наряда, подходящего для клуба. Когда я наконец спускаюсь в лобби, все уже в сборе, включая Этьена. Даже удивительно, что он пришел вовремя. Этьен стоит спиной ко мне.
– Так-так! – кричу я. – Начинаем вечеринку.
Этьен оборачивается на звук моего голоса и в изумлении задирает голову.
На мне мини-юбка. В Париже я надела ее впервые, но мой день рождения вроде бы подходящий для этого повод.
– Вау, Анна! – Рашми делает вид, что поправляет очки. – Почему ты все это прятала?
Этьен пялится на мои ноги. Я смущенно поправляю куртку. Этьен вздрагивает и врезается в Рашми.
Может, она и права. Возможно, мне стоит носить короткие юбки почаще.
Глава тридцать четвертая
Музыка в клубе грохочет с такой силой – гитары визжат, барабаны истово гремят, от вокала закладывает уши, – что я едва слышу саму себя. Единственное, что я знаю, – мне хорошо. Правда хорошо. Почему я раньше никогда не пила? Я была такой идиоткой – в этом нет ничего страшного. Теперь я понимаю, зачем люди пьют. Не знаю точно, что именно я пробовала, кажется, это было что-то фруктовое. Поначалу было отвратительно, но чем дальше, тем лучше. А может, просто ощущения притупились. Что-то вроде того. Черт, я чувствую себя потрясающей. Такой уверенной в себе, сильной.
А где Этьен?
Я оглядываю темный зал, пытаясь разглядеть лица в толпе циничной парижской молодежи, выплескивающей свой гнев с помощью здоровой дозы французского панк-рока. Наконец я вижу Этьена, он прислонился к стене и болтает с Мер. Интересно, о чем? Она смеется и встряхивает волосами. А затем касается его руки.
Мередит превратилась в рукохватательницу. Не могу в это поверить.
И прежде чем я успеваю что-либо осознать, ноги несут меня к ним. Музыка бьет по ушам. Я спотыкаюсь об чью-то ногу. Парень материт меня по-французски, я бормочу извинения и иду дальше. Да что тут такого? Этьен. Я должна поговорить с Этьеном.
– Эй! – кричу я ему в лицо, и он вздрагивает.
– Господи, Анна. С тобой все в порядке? Сколько ты выпила? – спрашивает Мер.
Я машу рукой. Три пальца. Четыре пальца. Пять. Где-то так.
– Потанцуй со мной, – говорю я Этьену.
Он удивлен, но передает Мер свое пиво. Она буравит меня неодобрительным взглядом, но мне все равно. Он мой самый близкий друг, а не ее. Я хватаю Этьена за руку и веду на танцпол. Музыка меняется на более отвязную, и я даю ей себя захватить. Этьен внимательно следит за моими телодвижениями. Он подхватывает ритм, и мы движемся вместе. Комната вращается вокруг нас. Волосы парня блестят от пота. Мои тоже. Я прижимаюсь к Этьену плотнее, и он не против. Я спускаюсь вдоль его тела в такт музыке. А когда поднимаюсь, глаза его закрыты, а рот чуть приоткрыт. Мы подходим друг другу по всем параметрам.
Начинается новая песня. Музыка все громче и громче. Толпа неистовствует. Этьен выкрикивает слова песни вместе с остальными. Я не знаю слов, и, хотя вроде бы учила французский, расслышать что-либо в таком оре просто невозможно, ясно одно, эта группа НАМНОГО ЛУЧШЕ "Грошовых ужасов". ХА!
Мы танцуем до тех пор, пока нас держат ноги. А потом у нас перехватывает дыхание. Одежда пропитана потом, и мы едва можем стоять. Этьен ведет меня к барной стойке, и я держусь за него как за последнюю опору. Он плюхается рядом со мной. Мы смеемся. Я плачу. От смеха.
Странная девушка что-то кричит нам по-французски.
– Пардон? – Этьен разворачивается, и его глаза округляются от ужаса.
У девушки блестящие волосы и каменное лицо. Она продолжает орать, и мне даже удается различить несколько ругательств. Этьен отвечает ей по-французски, и по его позе и голосу я понимаю, что он оправдывается. Девушка снова орет, затем криво усмехается и уходит, с трудом пробиваясь сквозь пульсирующую людскую массу.
– Что это с ней? – спрашиваю я.
– Дерьмо. Дерьмо.
– Кто она такая? Что случилось?
Я поднимаю волосы, чтобы проветрить шею. Мне жарко. Здесь невыносимо жарко.