Бэрронс в обличии зверя по-прежнему находится у меня перед глазами, и он еще не закончил пытку. "Ты должна была меня узнать. Я подобрал твой свитер. Я убивал для тебя свежую нежную дичь. Я помечал территорию вокруг тебя. В этом обличье, как ни в каком другом, я показал тебе, что ты моя, а я всегда забочусь о том, что принадлежит мне".
Глаза застилают слезы. Я сгибаюсь пополам. Мне настолько больно, что я не могу ни вздохнуть, ни шевельнуться. Я съеживаюсь, обхватываю себя руками и снова начинаю раскачиваться.
Где-то за пределами боли, если у неё вообще есть пределы, я кое-что осознаю.
Я осознаю, что, по словам Риодана (это если он не предатель, а если он все же предал нас и остался жив, то я убью его так же, как мы убили Бэрронса), у меня на затылке есть метка, оставленная Гроссмейстером, у которого все еще находятся мои родители, а так как Бэрронс здесь, то, очевидно, он так и не добрался до Эшфорда.
Если только… в Зеркалах время бежит по-другому, и, может быть, он успел добраться до Эшфорда прежде, чем я набрала номер ЕТУ, вызвав его сюда, в седьмое измерение, куда попала, ступив в скользкий розовый коридор Гроссмейстера в Дублине.
Я понятия не имею, сколько времени провела в Зале Всех Дорог или сколько времени прошло в реальном мире, пока мы с Кристианом обсыхали возле озера.
Однажды, благодаря В’лейну, я провела несколько часов на пляже в Фэйри в обществе иллюзии моей сестры и это стоило мне целого месяца жизни в реальном мире. Когда я вернулась, Бэрронс был просто в бешенстве. Тогда он приковал меня цепями к балке в своем гараже. На мне было одето только ярко-розовое бикини.
Мы сильно поругались.
Я закрываю глаза и снова отдаюсь во власть воспоминаний.
Он стоит там, взбешенный, в окружении игл и красок, и собирается сделать мне татуировку - или, точнее говоря, притворяется, что собирается, ведь на самом деле татуировка уже была сделана, просто я ее еще не обнаружила, - для того, чтобы он мог проследить за мной, если я когда-либо снова совершу глупость и соглашусь провести какое-то время в Фэйри.
Я говорю ему, что если он сделает это, то наше сотрудничество будет окончено, и я уйду. Обвиняю его в неспособности чувствовать что-либо еще кроме жадности и цинизма, в неспособности любить. Я называю его наемником, виню в том, что он потерял самоконтроль и разгромил магазин, когда не смог найти меня, и ядовито заключаю, что если он и возбуждается от чего-то (да и то редко), так это, несомненно, из-за денег, какого-нибудь артефакта или книги, но никогда - из-за женщины.
Я помню каждое слово, сказанное им в ответ: "Да, я любил, мисс Лейн, хоть это и не ваше дело. Я терял. Многое и многих. И - нет, я не похож на других участников этой игры. Я не похож на В’лейна. И эрекция у меня бывает отнюдь не изредка. Иногда ее вызывают не женщины, а мелкие надоедливые девчонки. И да, это я разгромил магазин, когда не нашел вас. Кстати, вам придется подыскать себе новую спальню. И мне жаль, что ваш уютный маленький мирок был разрушен, но это случается со всеми, и они продолжают жить дальше. От вас зависит, как вы будете жить".
Оглядываясь назад, я с жалостью и презрением смотрю на себя.
Вот я - прикованная к перекладине, почти обнаженная, наедине с Иерихоном Бэрронсом - человеком, далеким от моего понимания, но, Господи, как же он меня возбуждает! Он собирается провести несколько часов, медленно и осторожно колдуя над моей голой кожей. Его мускулистое, покрытое татуировками тело кажется мне невысказанным вслух обещанием посвящения в таинственный мир, где я смогу почувствовать нечто совершенно невообразимое, и я хочу, чтобы он работал надо мной часами. Ужасно хочу. Но не из-за татуировки. Я пытаюсь воздействовать на него, применив все свои уловки. Я хочу, чтобы он взял то, что мне не хватает смелости предложить ему.
Какое сложное, нелепое и разрушительное чувство! Боюсь попросить то, чего мне хочется. Боюсь признаться себе в своих желаниях. Руководствуюсь правилами и запретами вместо того, чтобы следовать своей природе. Приехав в Дублин, я была скована этими условностями, как кандалами. Вся такая правильная.
Он же был абсолютно естественным и пытался научить меня меняться.
Как я и говорила: разные степени отрицания.
Там, в гараже, он прижался ко мне - сексуальный и еле сдерживающий себя, и, ощутив тогда его возбуждение, я почувствовала себя настолько живой и дикой внутри, что позже мне пришлось содрать с себя купальник и позаботиться о себе в душе, снова и снова, фантазируя о совершенно другом окончании событий в гараже. Которое растянулось бы на всю ночь.
Я тогда сказала себе, будто это все из-за того, что я побывала в обществе "умри-от-секса" эльфа. Очередная ложь.
Он освободил меня и позволил уйти.
Будь я прикована к той балке сейчас, у меня бы не возникло проблем с объяснением того, чего конкретно я хочу. И вряд ли я попросила бы меня освободить. По крайней мере, не сразу.
Слезы все еще застилают мои глаза, но я пытаюсь сфокусировать взгляд.
Трава. Деревья. Он.
Он лежит лицом вниз. Мне надо подойти к нему.
Земля мокрая, кругом грязь из-за дождя, шедшего прошлой ночью, и из-за его крови.
Мне надо привести его в порядок. Он не должен быть грязным. Бэрронс не любит выглядеть неопрятно. Он тщательно следит за собой, одевается изысканно и со вкусом. И хотя я несколько раз поправляла лацкан его пиджака, но это был всего лишь предлог, чтобы дотронуться до него. Так сказать, ступить в его личное пространство. Эти фамильярные жесты должны были подчеркнуть тот факт, что я имею на это право. Непредсказуемый, как оголодавший лев, он мог напугать кого угодно, однако он никогда не вгрызался мне в глотку, а всего лишь облизывал меня, и если иногда его язык был слегка грубоватым, то это стоило того, чтобы шагать рядом с королем джунглей.
Я чувствовала себя так, словно мое сердце вот-вот разорвется.
Я не могу это сделать. Я только что прошла через все это после смерти сестры. Одна трагедия за другой. Упущенные возможности. Неверные решения. Скорбь.
Скольким людям придется еще умереть прежде, чем я научусь жить? Он был прав. Я - ходячая катастрофа.
Я нащупываю в кармане телефон. Первое, что я делаю - набираю номер Бэрронса. Нет связи. Я набираю номер ЕНММД. Связи по-прежнему нет. Я жму на ЕТУ и, затаив дыхание, пристально смотрю на Бэрронса. Связи нет.
Все линии мертвы, как и этот мужчина.
Меня начинает трясти. Не знаю почему, но тот факт, что я не могу до него дозвониться, окончательно убедил меня в том, что он вне моей досягаемости.
Я наклоняю голову, убираю волосы с шеи и, после нескольких попыток найти правильный ракурс, делаю снимок своего затылка. Так и есть - две татуировки. Метка Бэрронса - дракон с буквой Z в центре - мерцает и переливается слабым светом.
А слева от нее находится черный кружок со странными символами, которых я не знаю. Кажется, Риодан говорил правду. Если эта татуировка оставлена Гроссмейстером, то это многое объясняет. Тогда становится понятно, почему Бэрронс так беспокоился об охране подвала, где я находилась, будучи в состоянии при-йа; как ГМ нашел меня в аббатстве после того, как охранные руны были закрашены; как он позже снова нашел меня в доме, где мы с Дэни жили, и, наконец, как он выследил меня до дома родителей в Эшфорде.
Я вытаскиваю маленький кинжал, который взяла в магазине Бэрронса.
Рука дрожит.
Я могу положить конец своей боли. Я бы просто сжалась в комок и истекла кровью, сидя возле него. И все закончилось бы очень быстро. Может быть, у меня будет еще один шанс в другом месте и в другое время. Возможно, мы перевоплотимся, как в фильме "Куда приводят мечты", который мы с Алиной ненавидели из-за того, что там сначала умирают муж и дети, а потом жена совершает самоубийство.
Сейчас я люблю этот фильм. Я поняла его идею - за близкими людьми можно добровольно отправиться даже в преисподнюю. И если понадобится, то и остаться там жить, пусть это и безумие, потому что лучше быть безумным и жить с ними, чем доживать остаток жизни без них.
Я смотрю на лезвие.
Он умер для того, чтобы я жила.
- Будь ты проклят! Я не хочу жить без тебя!
То, как ты переживешь это, и определяет твою сущность.
- О, да заткнись ты! Ты мертв! Заткнись! Заткнись!
Но ужасная правда заставляет мое сердце разрываться от боли.
Я - та девочка, которая кричала "Волк!".
Я - та, которая нажала ЕТУ. Я - та, которая не подумала, что сможет сама справиться с кабаном. И знаете что?
Я справилась.
Я отогнала его и была в безопасности к тому моменту, когда появился Бэрронс и набросился на него.
В конце концов, я ведь не была в смертельной опасности.
Он умер за меня, но в этом не было необходимости.
Я все преувеличила.
И теперь он мертв.
Я снова смотрю на кинжал. Самоубийство стало бы для меня наградой. А я заслуживаю только наказания. Я разглядываю снимок меток, красующихся на моем затылке. Если бы Гроссмейстер нашел меня прямо сейчас, я не уверена, что стала бы бороться за свою жизнь.
Я подумываю о том, чтобы удалить метку, но потом понимаю, что сейчас я слишком не в себе для такого дела. Начав, я могу не остановиться вовремя. А это слишком близко к позвоночнику. И я легко смогу покончить с собой.
Я швыряю кинжал в грязь, пока не успела пораниться.
Да и кем бы я после этого была? Убив сначала его, а потом и себя? Трусихой. Но меня волнует не то, кем я стану после этого. Меня волнует он и то, что его смерть окажется напрасной.
А смерть такого человека, как он, заслуживает больше уважения.
Я подавляю в себе очередной крик. Он погребен внутри меня, застревает в моем желудке, обжигает горло так, что становится больно глотать. Я слышу его в своих ушах, хотя с губ не сорвалось ни звука. Это безмолвный крик. Самый худший из всех. Я уже испытывала подобное и раньше, чтобы не позволить маме и папе узнать, что смерть Алины убивает и меня тоже. Я знаю, что произойдет дальше, и знаю, что в этот раз будет намного хуже. Что мне будет еще хуже.
Хуже, намного хуже.
Я помню сцены резни, которые Бэрронс показал мне в своих мыслях. Теперь я воспринимаю их по-другому. Я стала понимать, что может довести человека до такого состояния.
Я опускаюсь на колени возле его обнаженного окровавленного тела. Когда он превратился из человека в зверя, его одежда, по-видимому, разорвалась, а серебряный браслет на запястье развалился на куски. Почти две трети его тела покрыты защитными рунами, нанесенными черными и красными чернилами.
- Иерихон, - шепчу я, - Иерихон, Иерихон, Иерихон…
Почему я была так скупа на чувства и не звала его по имени? Я всегда называла его Бэрронсом, и это было словно стена, возведенная между нами, а если и появлялась тоненькая трещинка, то я тут же цементировала ее страхом.
Я закрываю глаза и пытаюсь собраться с силами. Затем открываю их, берусь двумя руками за копье и пытаюсь вытянуть оружие из его спины. Но оно не выходит. Застряло в кости. Мне придется за него побороться.
Я останавливаюсь. Затем пробую еще раз. Плачу.
Он не двигается.
Я могу это сделать. Могу.
Наконец я высвобождаю копье.
Долго сижу возле него, потом переворачиваю его.
Если у меня и оставались какие-то сомнения в том, что он мертв, то теперь их нет. Его глаза открыты. И они пусты.
Иерихона Бэрронса больше нет.
Я пытаюсь с помощью своих способностей просканировать окружающее меня пространство. Но ничего не чувствую.
На краю обрыва я совершенно одна.
И я еще никогда не была так одинока.
Я пробую все, что только приходит мне в голову, чтобы оживить его.
Я вспоминаю, что, когда мы упаковывали мой рюкзак, собираясь встретиться с Гроссмейстером, я положила туда несколько кусочков плоти Невидимых, казалось, с того дня прошла уже целая вечность. Но большая часть запаса этой плоти была все еще в рюкзаке.
Если бы я тогда знала, что произойдет потом! Что в следующий раз, когда увижу Иерихона Бэрронса, он будет мертв. Что последними словами, которые я услышу от него, будут: "и Ламборгини", сказанные с волчьей усмешкой и сопровождавшиеся обещанием всегда прикрывать мою спину и дышать мне в затылок.
Кусочки извивающейся плоти Носорогов все еще аккуратно упакованы в баночки из-под детского питания. Я беру один кусок, проталкиваю его между распухших окровавленных губ Бэрронса и закрываю ему рот. Комочек плоти выползает наружу через рваный порез на его шее, и я захожусь в безмолвном крике.
Я не в состоянии думать связно. Мною руководят паника и горе. Бэрронс сказал бы: "Бесполезные эмоции, мисс Лейн. Будьте выше них. Перестаньте хныкать и действуйте". Ну вот, он опять со мной разговаривает.
Есть ли на свете что-то такое, чего бы я не сделала ради него? Нет, даже если это будет нечто совершенно отвратительное и варварское. Ведь он - Бэрронс. И я снова хочу видеть его живым и невредимым.
Прежде, чем перерезать Бэрронсу горло, Риодан распорол ему живот. Я осторожно раздвигаю края раны на животе и укладываю мясо Невидимых прямо в разрезанный желудок. Оно выползает наружу. Я раздумываю над тем, не зашить ли мне желудок, чтобы тело было вынуждено переварить плоть Темного эльфа, и сработает ли это, но у меня нет под рукой ни нитки с иголкой, ни прочих средств для починки его растерзанной плоти.
Я пытаюсь вложить его внутренности обратно в тело в каком-то подобии нужного порядка, смутно осознавая, что даже для меня это слишком ненормально и совсем безумно.
Однажды он сказал: "Заберись внутрь меня и посмотри, как далеко ты сможешь зайти". Держа руки на его селезенке, я думаю: "Вот я и здесь. Только уже слишком поздно".
Я использую недавно освоенный Глас и приказываю ему встать. Однажды он сказал мне, что у ученика и учителя вырабатывается иммунитет друг к другу. Я чувствую облегчение, потому как испугалась, что Глас может создать зомби - ожившего покойника.
С помощью палки я раскрываю его рот, разрезаю себе запястье и вливаю в него свою кровь. Мне приходится сделать глубокий надрез, чтобы появилось достаточно много крови, а потом я вновь и вновь разрезаю запястье, так как мои раны быстро заживают. Но эти вливания только еще больше запачкали его в крови.
В своем ши-видящем местечке я пытаюсь найти магию, чтобы исцелить его. Но ничего такого я там не нахожу.
Внезапно я впадаю в ярость.
Как он может быть смертным?! Как он смеет быть смертным?! Он никогда не говорил мне, что он смертен! Если бы я знала, то обращалась бы с ним совсем по-другому!
- Вставай! Вставай! Вставай! - кричу я.
Его глаза все еще открыты. Я ненавижу то, что они открыты и так пусты, но закрыть их - значит признать и принять его смерть, а я отказываюсь это признавать.
Я никогда не закрою глаза Иерихону Бэрронсу.
Они были широко открыты при жизни. Он наверняка хотел бы, чтобы они были открыты и в смерти. Вряд ли ритуалы имели для него какое-то значение. Где бы Бэрронс сейчас не находился, он лишь посмеялся бы, попытайся я устроить что-то столь банальное, как похороны. Это все слишком мелко для такого большого человека.
Положить его в гроб? Никогда.
Похоронить его? Ни за что.
Сжечь его?
Это тоже было бы признанием. Принятием его смерти. Этому не бывать.
Даже после смерти его тело, покрытое красными и черными татуировками, напоминает неукротимого эпического героя, павшего в бою.
Я опускаюсь на землю, нежно поднимаю его голову, укладываю ее к себе на колени и глажу ладонями его лицо. Потом начинаю смывать с его лица грязь и кровь, нежно проводя по нему краем своей майки, смоченной слезами, которые все капают и капают из моих глаз.
Суровое, грозное, красивое лицо.
Я снова дотрагиваюсь до него. Начинаю водить пальцами по его лицу, стараясь запомнить каждую морщинку и каждую черточку так, чтобы потом можно было с закрытыми глазами вырезать его лицо из камня.
Я целую его.
Ложусь рядом с ним и вытягиваюсь. Прижимаюсь к нему всем телом и обнимаю так, как никогда не позволяла себе, когда он был жив. И говорю все те слова, которые никогда ему не говорила.
На какое-то время я теряю представление, где заканчивается он, и где начинаюсь я.
Глава 2
Забавные вещи говорят люди, когда кто-нибудь умирает.
Он в лучшем мире.
Откуда вы это знаете?
Жизнь продолжается.
Мне должно стать легче? Я и так мучаюсь как раз потому, что жизнь продолжается. Мне больно каждую проклятую секунду. Как приятно знать, что это будет продолжаться и дальше. Спасибо, что напомнили.
Время лечит.
Нет, это не так. В лучшем случае, время когда-то нас всех уравняет, уложив в гроб. Мы ищем способы, чтобы отвлечься от боли. Но время - это не скальпель и не бинт. Ему на все наплевать. В рубцах нет ничего хорошего. Это просто раны на чужом лице.
Каждый день я провожу в компании с призраком Алины. Теперь я буду жить еще и с призраком Бэрронса. Так мы и будем втроем идти по жизни: один справа от меня, другой - слева. Они будут постоянно со мной разговаривать. И мне не удастся сбежать от них, я буду связующим звеном между двумя самыми большими трагедиями в моей жизни.
Начало холодать, и я заставила себя пошевелиться. Я знаю, что предвещает этот холод. Это значит, что скоро на землю упадет ночь, точно стальные ставни на стеклянных витринах дорогого магазина, расположенного в захудалом районе. Я пытаюсь отстраниться от него. Но я не хочу этого. После нескольких попыток мне удается сесть. Моя голова болела из-за пролитых слез, а горло саднило от крика. Усевшись, я поняла, что двигается только моя телесная оболочка. Мое сердце осталось лежать на земле возле Иерихона Бэрронса. Оно сделало последний удар, а затем остановилось.
И наконец-то успокоилось.
Я согнула ноги в коленях и неуклюже поднялась. У меня все тело ныло, и я чувствовала себя столетней старухой. Если ГМ охотится за мной, то я потеряла даром чертовски много времени, сидя на этой скале.
Гроссмейстер, Дэррок, лидер Темных, ублюдок, который разрушил стены на Хэллоуин и впустил полчища Невидимых в мой мир.
Сукин сын, который все это начал: соблазнил и убил Алину или поручил кому-то ее убить; приказал принцам Невидимых изнасиловать меня, лишил воли и превратил в беззащитную рабыню; похитил моих родителей, отправил меня в Зеркала и привел на эту скалу, где я убила Бэрронса.
Если бы не один бывший эльф, одержимый желанием вернуть себе утраченные блага и отомстить, то ничего из этого не случилось бы.
Просто отомстить - этого мало. Месть совершается слишком быстро. Это не удовлетворит сложные потребности того создания, которым я стала, лежа здесь и обнимая его. Я хочу, чтобы все вернулось обратно.
Все, что у меня забрали.