Вечером я встречаюсь с Яном в китайском ресторанчике "Динг хоу". У меня остается еще три часа, и я решаю поработать, чтобы отвлечься от истории с М.: сажусь за компьютер и начинаю писать статью о растущем насилии в Сакраменто. Обобщив накопленную информацию, я прихожу в замешательство. Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Чикаго - ну ладно, с ними все ясно, но с каких это пор Сакраменто стал таким опасным местом? Здесь всегда дело кончается именно убийствами. Я открываю файл с дневником Фрэнни и снова просматриваю его, затем перечитываю информацию, полученную от коронера и полиции. Мне по-прежнему не понятна та жестокость, с которой ее убили.
Звонит телефон, но я не поднимаюсь с места. После трех звонков щелкает автоответчик. Это Мэйзи - снова ругает меня за то, что я не отвечаю на ее звонки.
- Я беспокоюсь о тебе, - раздается ее голос. - Пожалуйста, позвони.
Меня охватывает чувство вины. Я знаю, что мне следует выполнить ее просьбу, но сейчас у меня нет возможности ни с кем разговаривать. к тому же все равно я не могу рассказать ей об этом.
В половине седьмого, приняв душ и переодевшись, я еду в "Динг хоу", который находится в торговом центре "Лаки" - "счастливчик". Ресторанчик маленький, здесь царит полумрак, народу немного. На стенах зеркала, а китайские ширмы частично закрывают обеденный зал. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю в дальнем углу Яна - он все еще одет в темно-синий деловой костюм. Поцеловав его, я сажусь за столик, и возле нас немедленно появляется официант. Мы заказываем цыплят в кисло-сладком соусе, дважды сваренную пряную свинину и жареный рис. Официант мгновенно исчезает и появляется вновь с чайником. Пока чай остывает, мы беремся за руки, испытывая чувство покоя, известное тем, кто давно знает друг друга. Как я хотела бы вновь вернуть те счастливые дни, когда Ян действительно знал меня хорошо, а не так, как сейчас. Его слепота, честно говоря, иногда меня удручает: как можно не чувствовать, что твоя возлюбленная занимается сексом с другим мужчиной? Ночью я часто просыпаюсь и часами лежу без сна, расстроенная своим предательством, в то время как рядом в счастливом неведении мирно посапывает Ян.
В зале стоит сдержанный гул голосов, звякают тарелки, мимо снуют официанты. Ян рассказывает мне о своих делах и интересуется, не собираюсь ли я вновь выйти на работу. Я отнекиваюсь.
- Не знаю. Конечно, без нее скучно, но сейчас я слишком занята.
Ян хмурит брови и говорит, что убийство Фрэнни серьезно повлияло на мое восприятие действительности и что я помешалась на насилии, преувеличивая его размах в Сакраменто, а от этого я плохо сплю по ночам, просыпаюсь с синяками под глазами, стала невнимательной и раздражительной. Он крепче сжимает мою руку и наклоняется вперед:
- Ты ничего больше не можешь сделать. Тебе надо перестать думать о Фрэнни.
- Но она же моя сестра!
- Полиция ищет ее убийцу. Пусть они делают свое дело. - Ян сжимает мою руку так сильно, что мне становится больно.
- Почему ты хочешь, чтобы я перестала думать о Фрэнни? - Я стараюсь вырвать руку. - Иногда мне кажется, что тебе все равно, свершится ли правосудие.
- Конечно, мне не все равно, но эта навязчивая идея тебя губит. - Он опускает взгляд и ослабляет хватку. - Пойми, я люблю тебя. Разве тебе этого не достаточно?
Мне хочется ответить, но тут я слышу, как меня зовет по имени М., и оборачиваюсь на стуле, не в силах вымолвить ни слова от удивления.
- Разве вы меня не помните? - мурлычет М. - Филипп Эллис. Вы писали о моих исследованиях в КУД два, нет - три года назад.
Я бросаю на него предупреждающий взгляд, надеясь, что он заметит мое раздражение, но М. смотрит на меня, лукаво улыбаясь. Рядом с нами официант ставит в кучу грязные тарелки и протирает столик. Ян отпускает мою руку и ждет, что я представлю их друг другу.
- Гм, - мой голос звучит не слишком членораздельно для литератора, - это Ян Маккарти. - Утром мне пришло в голову сказать М., который приглашал меня на ужин, что сегодня вечером у меня встреча с Яном. Какой же я была дурой! - Мой друг. - Я зло смотрю на него.
Они пожимают друг другу руки, потом всегда вежливый Ян спрашивает у М., что за статью я писала о нем.
- Вы, наверное, лучше расскажете об этом, чем я. - М. поворачивается ко мне.
Я так взбешена, что едва могу говорить. Он не имел права вторгаться в эту сферу моей жизни.
- Все случилось так давно. Может, освежите мою память? М. снова улыбается:
- Вы так много написали с тех пор, что, естественно, не можете всего припомнить. - Он оборачивается к Яну. - Я биолог, изучаю поведение животных; особенно меня интересует эволюционный эффект выбора самкой самца. Нору заинтересовало мое исследование серых древесных лягушек - в нем я анализировал их ответы на сигналы различных самцов и установил корреляцию между силой сигнала и привлекательностью самца.
На прошлой неделе, когда М. спросил меня о моей работе, я рассказала ему о серых древесных лягушках, - как видно, он кое-что уловил из моего рассказа.
- Говоря простым языком, я пытаюсь установить, что в животном царстве самка выбирает самца по весьма специфическим признакам. Она выказывает предпочтение определенным мужским качествам, таким, как сила и агрессивность, что, в свою очередь, влияет на эволюцию вида. Для современного чересчур чувствительного мужчины это неприятно, хотя, я думаю, женщины одобрят мои выводы.
Ян смеется.
Я бросаю косой взгляд на М.
- Вы не правы. Это в лучшем случае весьма специфический анализ. Женщинам нужны чувствительные, умеющие сострадать мужчины - компаньоны, партнеры, мужчины, которые могут не только физически, но и эмоционально их удовлетворять. Женщины не животные, и ваше сравнение неудачно. От такого известного биолога, как вы, мы вправе были ждать более компетентных заключений.
М. задумчиво смотрит на нас, на его губах блуждает слабая улыбка, предназначенная только мне одной. Мой грубый выпад смущает Яна.
- Милая, - говорит он, - твой знакомый только пошутил. - Повернувшись к М., он разводит руками: - Нору иногда заносит.
- Не надо за меня извиняться! - огрызаюсь я. - Никогда больше так не делай!
Воцаряется напряженное молчание. В этот момент официант приносит наш заказ, и М., выполнив свою миссию, с извинениями уходит. Я прошу у Яна прощения, объясняя свою раздражительность недосыпанием. Наша прежняя близость куда-то испаряется, и остаток вечера мы держимся отчужденно-вежливо.
На следующее утро, когда Ян уходит на работу, я звоню М. Прошедшие двенадцать часов ничуть не уменьшили моего гнева.
- Какая муха вас укусила и что, черт возьми, вы делаете?
- Просто хотел познакомиться с вашим приятелем, - усмехается он и сухо добавляет: - Этот господин не произвел на меня особого впечатления.
- И не надо. Зато он производит впечатление на меня.
- Он слишком мягок для вас, Нора, с ним вы никогда не будете удовлетворены. Вы как серая древесная лягушка: вам нужен самец-господин.
- Черта с два! - Я бросаю трубку прежде, чем он успевает ответить. Только через четыре дня я снова слышу его голос. Очевидно, М. не очень нравится, когда с ним так обращаются.
Глава 18
Я сижу на занятиях у М. и слушаю его лекцию о романтическом направлении в музыке девятнадцатого столетия: Шопен, Мендельсон, Вагнер, Лист, Верди, Брамс. Средних размеров аудитория выкрашена в ослепительно белый цвет, места для студентов расположены амфитеатром. В левом углу стоит пианино. Во время лекции М. расхаживает по аудитории, поглядывая на нас. Сегодня утром он позвонил мне и потребовал, чтобы во второй половине дня я пришла к нему на занятия. Моя покорность, особенно после его выходки в "Динг хоу", меня удивляет. Я не привыкла получать приказы от мужчин, но у М. есть нечто такое, что мне нужно - разгадка смерти моей сестры, - и мне придется играть по его правилам. М. сказал, что мне надеть, и без косметики я сейчас выгляжу как школьница. На мне клетчатая юбка, белые гольфы, дешевые мокасины, белая хлопчатобумажная блузка с застегивающимся воротником, а волосы скреплены заколкой. Ничего из этого у меня дома не было, поэтому мне сегодня пришлось ехать в универмаг в Вудлэнде и отовариваться там в детском отделении. Я готова признать - когда М. позвонил мне сегодня утром и объяснил, чего хочет, я почувствовала определенное эротическое возбуждение от мысли, что мне придется принять участие в одной из его психодрам. Примеряя юбки в магазине, я представляла себе, как М. оставляет меня после занятий, задирает клетчатую юбку и трахает прямо на полу. От этого мое возбуждение только увеличивалось. Теперь, правда, я изменила сценарий: хочу, чтобы он трахнул меня на пианино.
Мне кажется, что я должна здесь выглядеть белой вороной, но никто из студентов не обращает на меня никакого внимания: все они бешено строчат в тетрадях, стараясь записать каждое слово.
На М. темные брюки, синяя в полоску рубашка и роскошная твидовая спортивная куртка, которую не мог бы позволить себе ни один из студентов; хотя мы смотрим на него сверху вниз, М., безусловно, занимает в аудитории господствующее положение. Этому способствуют его величавая осанка, благородная седина на висках и, наконец, исходящая от него атмосфера знаний, которые студенты должны усвоить.
Я с удовольствием слушаю, как М. говорит. Он замечательный оратор. Правда, его нельзя назвать эффектным или чересчур красноречивым - напротив, его речь немногословна, жесты сдержанны; тем не менее он полностью владеет аудиторией, а любовь к музыке сквозит в каждой его фразе. Сейчас он рассказывает о творческом воображении и о том, как эра романтизма породила концепцию гения-одиночки, который создает произведение искусства, являющееся плодом внутреннего озарения, музыкального прозрения.
Когда М. смотрит в мою сторону, я с невинным выражением лица раздвигаю пошире ноги, чтобы он мог видеть, что у меня под юбкой, - жест, явно нехарактерный для школьницы. Этого он мне не предписывал. Я делаю это не ради обольщения, в коем нет нужды: скорее, я поддразниваю его. Мне бы хотелось посмотреть, как он теряет самообладание. Прежде чем отвести взгляд, М. на миг задерживает его на моем нижнем белье, при этом продолжая спокойно говорить о романтическом периоде - моя маленькая вспышка внутреннего озарения не нарушает его сосредоточенности.
Даже после занятий, когда все студенты ушли, М. держится отчужденно. Сказав, что я должна прийти к нему домой, он выходит из помещения, оставляя меня в одиночестве. В клетчатом платье и гольфах я чувствую себя нелепо. Его холодное отношение ко мне ничем не мотивировано: я сделала все, как он сказал. Разозлившись, я решаю не видеться с ним сегодня, хотя знаю, что это настроение скоро пройдет и я обязательно приду к нему домой, несмотря на всю свою досаду.
Когда я прихожу туда, он уже ждет меня - с холодным, отрешенным видом сидит в гостиной на кушетке. Рядом лежит лопатка. Прежде чем я успеваю что-либо сказать, М. начинает меня бранить, говоря, что сегодня я вела себя дурно и меня следует наказать. Он требует, чтобы я подошла к нему. Я не подчиняюсь. М., все еще развалившись на кушетке, говорит, что, если я не буду сопротивляться, он будет не таким строгим. В голове у меня звучит сигнал тревоги.
- Идите сюда, - говорит М. голосом человека, который знает, что в конце концов все будет так, как он хочет. - Вы должны получить наказание, как получала наказание Фрэнни.
- Пошел к черту! - говорю я ему.
- Вам уже многое известно о вашей сестре, Нора, - спокойно, без надрыва говорит М. - Я заполнил некоторые пробелы и выполнил свою часть сделки. Теперь ваша очередь. Вы снова должны влезть в ее шкуру и испытать то, что испытала она. Это будет еще одним осязаемым воплощением записей из ее дневника.
Я по-прежнему не двигаюсь с места. Он слегка склоняет голову набок и покровительственно улыбается.
- Вы в состоянии выдержать любую боль, которую я вам причиню. Можете положиться на меня - я не сделаю ничего, что будет для вас нестерпимо. Вы уже готовы к такого рода наказанию.
Не получив ответа, он продолжает:
- Я собираюсь хорошенько вас выпороть - только и всего. Рукой и, возможно, лопаткой. Это будет больно. Вы постараетесь не кричать, но все равно закричите, и я не остановлюсь до тех пор, пока не почувствую, что наказал вас как следует. После этого я собираюсь вас трахнуть. - Он некоторое время молчит, потом добавляет: - В отличие от Фрэнни, Нора, у вас есть выбор. Вы можете сейчас уйти, больше ничего о ней не узнав, а можете подойти ко мне. И еще у вас есть две секунды на то, чтобы принять решение. Я хочу с этим покончить и пойти поиграть на пианино.
Думая о Фрэнни, я неохотно подхожу к нему. Она была робкой и застенчивой, ее самооценка - крайне низкой. Как же она выдерживала его наказания? Я твердо решаю не кричать, как бы больно мне ни было. М. подвигается вперед и кладет меня себе на колени. Задрав мою клетчатую юбку, он стягивает вниз новые шелковые трусики. Чувствуя себя униженной, я стискиваю зубы, готовясь противостоять его ударам, но М. пока только нежно ласкает мою нижнюю часть.
- Постарайтесь расслабиться, - говорит он и, наклонившись, по очереди целует мои ягодицы. Затем он слегка раздвигает мои ноги и нащупывает клитор. Моя настороженность начинает ослабевать. Опершись руками о ковер, я немного приподнимаюсь, чтобы облегчить ему задачу.
- Тебе это нравится, детка? - спрашивает М.
Я обращаю внимание на слово "детка" - раньше во время занятий сексом он никогда не говорил мне ласковых слов. Я предполагаю, что сейчас М., возможно, разыгрывает со мной некую фантазию, связанную с инцестом: непослушная дочь с голой задницей лежит на коленях у строгого отца. Я нахожу эту сцену заманчивой, а его ласки меня возбуждают.
- Да, - потершись о его руку, чуть слышно говорю я. - Да.
М. просовывает палец в мое влагалище и, обнаружив, что там мокро, засовывает еще два. Я пытаюсь переменить позицию, чтобы мне было удобнее, но М. мягко говорит "нет". Вернув меня в прежнее положение, он прижимает рукой мою спину, чтобы я вообще не могла двигаться; его пальцы все еще во мне, двигаются туда-сюда.
- Я хочу еще, - бормочу я.
- Знаю, детка. Ты это получишь, но позже. - Наклонившись, он снова целует меня, затем выпрямляется и вынимает пальцы из моего тела. - Сначала я должен тебя наказать.
Прежде чем я успеваю понять, что он сказал, М. резко бьет меня ладонью по ягодицам. Я вскрикиваю, больше от удивления, чем от боли, и он бьет меня снова, на этот раз сильнее. Мое тело непроизвольно напрягается, затем так же непроизвольно начинает извиваться, пытаясь уклониться от ударов. М. обеими руками удерживает меня на месте.
- Не сопротивляйся, - говорит он, дожидаясь, когда пройдет охватившая меня паника.
Я перестаю биться; он ослабляет свою хватку и наносит мне еще один резкий шлепок, но на этот раз я готова к испытанию и не вскрикиваю. М. снова ударяет меня, и я одной рукой хватаюсь за кушетку, чтобы не свалиться.
- Пока ты не научишься слушаться, - говорит он, - я буду продолжать.
Он ударяет меня снова и снова, все сильнее и сильнее. Моя плоть уже горит, но М. тянется за лопаткой и опять бьет меня. Боль усиливается, сквозь сжатые зубы у меня вырывается сдавленный стон, и я против своей воли начинаю плакать, сначала тихо, затем, когда мучения усиливаются, в голос. Как ни странно, слезы у меня вызывает не только физическая боль. Весь последний год я подавляла свои эмоции, не позволяя себе плакать при мысли о Фрэнни. Сейчас, распростертая на коленях М., я испытываю огромное облегчение. Да, я плачу от боли, от унижения, но я также и оплакиваю Фрэнни, оплакиваю себя. Я оплакиваю свою вину и свое невольное соучастие в ее смерти, оплакиваю все ошибки, допущенные мной за долгие годы. Прекратив всякое сопротивление, я начинаю воспринимать каждый удар как справедливое наказание. Каким-то образом я чувствую, что заслужила его.
Закончив, М. приподнимает меня и прижимает к своей груди. Он дает мне выплакаться и, когда я успокаиваюсь, целует мое залитое слезами лицо. Я чувствую себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Затем он снимает оставшуюся одежду и трахает меня.
Потом мы лежим в обнимку на кушетке, наши мокрые от пота тела тесно прижаты друг к другу. Моя голова лежит на груди у М., и короткие завитки его волос щекочут мне кожу.
- Вы плакали не от боли, - просто говорит он. Это не вопрос, а утверждение.
Высвободившись из его объятий, я встаю и подхожу к креслу, стоящему на противоположной стороне комнаты. Сев на него верхом, я чувствую, как мое тело овевает прохладный воздух. От прикосновения грубой ткани сиденья мои ягодицы горят. Я не желаю говорить о том, почему плакала.
- У вас шовинистические фантазии. - Мне хочется сменить тему.
М. лениво свешивает руку вниз и спокойно смотрит на меня, ожидая объяснений.
- Ваше навязчивое желание господствовать над женщинами, все эти вещи в вашем ящике в чулане, всякие хлысты, цепи, кандалы - все это порождение извращенной фантазии, призванное подстегнуть мужское либидо. Женщинам не нравится подобное обращение.
Он согласно кивает:
- Возможно, вы и правы - в отношении большинства. Что же касается вас, то мои усилия достигают своей цели.
Когда я пытаюсь это отрицать, он только улыбается.
- Да, достигают. Сейчас вы еще не готовы с этим согласиться, но потом согласитесь обязательно. Это лишь вопрос времени.
Мне не хочется спорить с ним. Снаружи раздается заливистая трель какой-то птицы; на крыльцо с шумом падает газета, которую бросил почтальон.
- Вы знаете, что такое синтез яйцеклеток? - спрашиваю я. М. качает головой.
- Это спаривание двух яиц. Конечно, от этого получаются только особи женского пола. Способ экспериментально опробован на мышах, а впоследствии будет возможным его применение у людей. В будущем для размножения нам не нужны будут мужчины; и вообще они нам не будут нужны. В свое время ваша агрессивность и доминантное поведение имели оправдание - исторически мужчины с их агрессивностью нужны были нам для того, чтобы выжить. Однако присущая мужчинам тенденция к хищническому поведению больше не нужна, и если вы не покончите с ней, ваш пол, как динозавры, обречен на вымирание. Через тысячи лет, если человечество будет еще существовать, вы или адаптируетесь, или исчезнете. Пока же вы отстаете от времени. Если у женщин есть биологические часы, определяющие период деторождения, то у мужчин это часы геологические - они отмеряют время их существования как пола. Мы эволюционируем в сторону однополых существ. Женщинам не нужны мужчины, все наши потребности мы можем удовлетворить с другими женщинами. Часы, отмеряющие вашу геологическую эпоху, уже идут.
Пока я все это говорила, М. улыбался, теперь же он откровенно хохочет.
- Возможно, вы говорите правду, но это не та проблема, которая сводит меня с ума. Через несколько тысяч лет меня не будет, а сейчас, в нашем веке, мужчины все еще нужны женщинам. Вам, Нора, требуется весьма специфический тип мужчины, кто-то вроде меня. Все, что вы ненавидите в мужчинах - агрессивность, стремление к господству, - в постели вам нравится. От мужского тела вы ждете грубой силы, ждете, что ваш партнер будет вести себя как хищник. - Сев, он бросает на меня выразительный взгляд. - Вам нравятся сильные мышцы и нравится хороший член - вот к чему все сводится.
Встав, он подходит ко мне. Капли пота стекают по его мускулистому животу. .