– Нормально, претензии отсутствуют, – наполняя кружки пенным напитком, заверил Макаров. – Язык? Попутешествуй с наше, ещё не так заговоришь. Картинки из разных Миров, что называется, сливаются в единое целое. В том числе, языковое. И, вообще, мы с Тилем друг друга понимаем с полуслова…
Подумал же он совсем другое: – "В своё время смотрел я один голливудский фильм – "Трудности перевода". Вот, и здесь наблюдается что-то похожее. Но в нашем экзотическом случае речь идёт о "трудностях переноса". Типа – "перенеслись" из одного Параллельного Мира в другой и стали – при этом – самыми натуральными полиглотами. Только сама "полиглотическая программа" ("полиглотический механизм"?), работает странно. Все языки "переплелись" на уровне подсознания…. Например, кто-то обращается ко мне на норвежском языке. Я всё понимаю и отвечаю собеседнику, ясен пень, тоже на норвежском. И это нормально…. Что же получилось в конкретном случае? Мы с Серёгой болтали друг с другом, то бишь, никто посторонний в этот бестолковый разговор не вмешивался. Но на площади присутствовало много народа. Люди общались между собой на самых разных языках. "Полиглотическая программа" тупо зафиксировала этот специфичный общий фон. Как результат – речь, включающая в себя отдельные слова различных языков. Наверное, действительно, наша беседа со стороны смотрелась (то есть, слушалась), более чем странно…. Потом мы с Даниленко перешли на шёпот. То бишь, общий фон отдалился. "Программа" тут же среагировала. Разговор, судя по всему, дальше вёлся уже сугубо на русском языке. Да, дела-делишки…. Надо будет учесть на Будущее эту нестандартную особенность. Как, собственно, учесть? Пока не знаю. Подумать надо. С Серёгой посовещаться…".
Послышались восторженные и одобрительные крики.
– Уленшпигель взобрался на канат, – махнув рукой, объяснил тип в рейтарской кирасе. – Ловко у него получается. Одобряю. Молодец.
Лёнька посмотрел в указанном направлении.
Там, на высоте девяти-десяти метров над землёй, прогуливался Тиль. То есть, по туго-натянутому канату прогуливался – с длинным шестом в руках и с рыжим псом на правом плече.
Канатоходец резко подпрыгнул, подогнув ноги в коленях. Отчаянно взвизгнули женщины, испуганно гавкнула собака.
Но ничего страшного не произошло – Даниленко опустился, почти не потеряв равновесия, обратно на канат, да и Тит Бибул удержался на хозяйском плече…
Минут через тридцать Тиль – под отчаянные аплодисменты почтеннейшей публики – вернулся обратно, опустился на скамью, глотнул из кружки пивка и, наградив рыженького пса куском ливерной колбасы, принялся за поглощение тушёной баранины.
Вскоре он поинтересовался:
– Куда подевалась славная троица наших сотрапезников?
– Отошли по нужде, – объяснил Макаров. – Вон в тот проулок, с толстой тёмно-голубой вертикальной полосой на фасаде крайнего дома. Там, в тупичке, как я понял, находится "выгребная общественная яма", предназначенная для мужчин. Женщины? Их переулок отмечен полосой розового цвета.
– Умно придумано…. А, почему, братец, ты такой задумчивый?
Выслушав сообщение о языковых "трудностях переноса", Тиль огорчённо поморщился, после чего резюмировал:
– Да, вдвоём нам будет не справиться. Придётся набирать полноценную труппу…. Представь себе такую картину маслом. Ставится театральная миниатюра – "Ночной разговор о любви". Ты играешь Ромео. Я – понятное дело, в парике и в женском платье – непорочную Джульетту. Публика расселась по местам. Занавес поднят. Начали…. И в этот самый момент – по причине полной тишины – срабатывает коварная "полиглотическая программа", чтоб ей пусто было. Мы, блин горелый, начинаем вести диалог на русском языке. Публика негодует, свистит и швыряет на сцену тухлые яйца. Весь гениальный план летит псу под хвост. Например, нашему Титу Шнуффию…
– Полноценная труппа? Театральная миниатюра? – опешил Лёнька. – Занавес поднят? Ромео и Джульетта?
– Вполне возможно, что будем – для пользы общего дела – ставить и другие классические пьесы. Вернее, своеобразные театральные капустники, состоящие из "нарезок" всяческих нетленных произведений.
– Ты серьёзно? Не шутишь? Зачем нам всё это?
– Значит, так надо. Потом как-нибудь объясню. Типа – на досуге. Дай, пожалуйста, пообедать в спокойной обстановке, без суеты. Будь, уж, так добр…
Глава двенадцатая
Дождь со снегом, шоколадка – с перцем…
– Чего ещё новенького узнал из недавней застольной беседы? – утолив голод, спросил Тиль. – Например, в бытовом плане?
– Ничего особенного, – пожал плечами Леонид. – Город, как город. Живут себе люди, хлеб жуют. Работают от зари до зари. Женятся в положенное природой время. Детишек заводят. По выходным пиво пьют с друзьями, да жёнам – время от времени – изменяют. Проституток же в тутошнем Амстердаме – без счёта и на любой вкус. Припортовый город, как-никак. Впрочем, и любительниц этого дела хватает. То бишь, бескорыстных шлюх…. Одно плохо, блох и вшей здесь в достатке, а бани, наоборот, отсутствуют. Причём, как класс. Все моются в корытах. Но нечасто – примерно один раз в две недели. Не порядок…. Как быть с этим животрепещущим вопросом? Может, всё же, найдём приличный постоялый двор? Помоемся, хотя бы?
– Вечерком слегка ополоснёмся. В речке Амстел. А капитальную помывку придётся отложить на некоторое время. Тронемся в дорогу, там и помоемся вволю – в любом канале, с мылом и мочалками. Благо, сейчас лето на дворе. Водичка тёплая.
– В дорогу? Это куда? И где мы сегодня заночуем?
– Остановимся на ночлег, как и планировалось изначально, у бродячих циркачей. Я уже познакомился, языком слегка почесал и обо всём договорился…. Куда, спрашиваешь, направимся на днях? Вообще-то, нам надо попасть в город Брюссель. Только особой спешки нет. Имеются и некоторые побочные дела, да и с тутошней обстановкой надо ознакомиться более тщательно и вдумчиво. Поэтому маршрут проработаем отдельно. Всё, заканчиваем трепаться, соседи возвращаются…
Они просидели за гостеприимным столом ещё часа полтора – пили, ели, болтали с местными жителями, шутили, веселились, обменивались "солёными" анекдотами и жизненными байками. Естественно, с перерывом на посещение "общественной выгребной ямы". Типа – по техническим причинам.
Потом наступил вечер, начало темнеть. Тут и там загорелись масляные фонари, жители и жительницы Амстердама начали, не сговариваясь, дружно расходиться по домам.
– Нам тоже пора, – поднимаясь со скамьи, объявил Даниленко. – Трактирщик! Сколько с нас?
– Один флорин, господа проезжающие, – донеслось из открытого окна "Синего лебедя". – Бросайте, поймаю.
– Лови! А, почему так мало?
– Мы ему два флорина уже отдали за вас, – пояснил тип в старой рейтарской кирасе. – Плата за приятную беседу, а также за выполненные сполна обещанья.
– Что же, спасибо, друзья. Спокойной ночи. Хватай, друг Ламме, вещички. Тит Бибул, за мной!
– Гав!
– Будь здоров, Уленшпигель! Доброй дороги, Гудзак! – попрощались сотрапезники. – Храни Бог вас и нашу Фландрию…
По правой стороне улицы Рокин не хватало парочки домов. Вернее, на месте зданий (ранее разрушенных или так и не построенных?), размещалась ровная прямоугольная площадка, на которой выстроились в ряд три непрезентабельных фургончика, тщательно обтянутых обрезками разноцветной кожи. За фургонами горел-тлел небольшой, но яркий костерок. За костром угадывались – неясными рваными тенями – три тёмных громоздких силуэта. А со стороны силуэтов доносилось тихое размеренное шуршанье.
– Это лошадки хрустят овсом, – пояснил Тиль. – На их мохнатые морды надеты специальные холщовые сумки, наполненные отборным зерном…. Так, а где же люди? Эй! Здесь есть кто-нибудь?
– Не шумите, пожалуйста, – возле костра появилась хрупкая мальчишеская фигурка. – Все уже легли спать.
– Это ты, Отто?
– Нет, меня зовут – "Франк". Опять ошиблись, извините…. Вы, дяденька Уленшпигель – папенька говорил – хотели умыться перед сном? Может, я провожу вас к реке?
– Проводи, конечно. Будем благодарны.
– Сейчас, только лампу запалю. Подождите. А пожитки сложите в крайний – от костра – фургон. Там же вам приготовлены и спальные места…. Готовы, господа? Следуйте за мной.
Улица, ещё одна, переулок. Поворот, второй, третий. Впереди – в тусклом свете масляной лампы – замерцали тёмные загадочные воды.
– Река Амстел, – сообщил парнишка. – Лампу я вам оставлю. Вот, приладил на пенёк…. Найдёте обратную дорогу?
– Постараемся, – пообещал Даниленко. – Если что, нас собачка выведет. Верно, пёсик?
– Гав! – заверил Тит Шнуффий. – Гав!
– Как же ты, Франк, без фонаря?
– Обойдусь. Места знакомые с самого детства. Мы с Отто здесь и родились – в подсобном помещении трактира "Синий лебедь". Да и сейчас – пару-тройку раз за год – посещаем Амстердам. Счастливо, господа, вам поплескаться…
Парнишка скрылся в темноте.
Они, расстегнув пояса, сбросили камзолы и рубахи на песок низкой косы, освободились от сапог и, закатав штанины максимально выше колен, вошли в реку. Синхронно нагнулись и начали старательно умываться.
– Ох, хороша водичка, – увлечённо плескаясь, одобрил Макаров. – Натуральное парное молоко. А теченье слабенькое, одно название…. Что это такое, а? Тёмное, продолговатое, с длинными волнистыми отростками…
– Где?
– А, вон. Медленно и плавно плывёт в нашу сторону.
– Р-рыы! – предостерегающе зарычал на берегу Тит Бубил. – Р-рыы!
– Утопленник, твою мать, – вполголоса выругался Тиль. – Вернее, утопленница. Отростки – волосы. Лицо распухло до полного офигения…. Бр-р-р! Пошли отсюда. Выбираемся на берег. Давай-ка, отойдём метров на двадцать-тридцать вверх по течению…. Ага, здесь, пожалуй, и остановимся. Фонарь я пристрою на бревно. Эге, пристроил…. Бросай вещички на этот плоский валун. Подожди, у меня в кармане камзола завалялись два маленьких куска холстины. Оботрёмся слегка. Вот, Лёньчик, держи…. Чего это ты зубами клацаешь?
– Да, так. Типа – от неожиданности…. Наверное, надо сообщить об утопленнице?
– Кому, пардон, сообщить?
– Ну, этому…. Как там его? – нерешительно замялся Леонид. – А, вспомнил! Профосу.
– Не стоит, – натягивая рубаху, отмахнулся приятель.
– Почему?
– Потому. Историю надо знать. Хотя бы в пределах школьной программы…. Сейчас в Нидерландах таких утопленниц – как голодных речных щук. Издержки беспощадной борьбы с подлыми ведьмами, так сказать. Нынче здесь в моде следующий технологический процесс. Допустим, у кого-то возникает чёткое подозренье, мол: – "Данная смазливая бабёнка, сукой буду, является потомственной и злокозненной ведьмой. Ворожит, тварь серая, по ночам. Насылает на безвинных соседей чёрную несмываемую порчу…". Этот "кто-то", ясная июньская зорька над безбрежной морской гладью, сообщает о своём подозрении квалифицированным работникам Великой Инквизиции. Девицу тут же, применив грубую физическую силу, арестовывают и приводят на праведный суд. Якобы справедливый…. Мудрые инквизиторы, посовещавшись для пущей видимости, принимают судьбоносное решение, мол: – "Проведём грамотную экспертизу. То бишь, высоконаучное испытание…. Бросить подозреваемую особу женского пола – в реку! Или там, на худой конец, в ближайший глубокий пруд. Если утонет, значит – честная женщина. Выплыла, подлая мокрощелка? Ведьма! Ведьма! Ведьма! Ату, взять её! Ату…. И, понятное дело, на жаркий костёр…". Из знаменитой серии: – "Абдула, поджигай!". Придурки, мать их всех…
– Действительно, полные и законченные придурки, – обувая сапоги, согласился Лёнька. – Какой в этом глубинный смысл? Женщина, конечно, честная, но, извините, мёртвая…. Бред законченный!
– Это ещё не всё. Слушай, брат, дальше. Заморочка гораздо круче, чем можно было предположить изначально…. "Свежую" утопленницу, как правило, вылавливают из водоёма и по-честному стараются откачать. Раз-два! Раз-два! Если откачать получается, то шоу продолжается, но уже с небольшими сценарными изменениями. Доносчика (в данном случае – лживого), волокут на костёр. Его же имущество, елочки новогодние, конфискуют. Малая его часть – видимо, по доброте душевной – достаётся безвинно-пострадавшей женщине. А остальное – на автомате – отходит в казну королевскую. Естественно, что кое-что прилипает и к жадным ладошкам инквизиторов…. Откачать не удалось? Значит, всё же, ведьма. Начинающая там, слабенькая, или же просто потенциальная…. Какая, блин горелый, разница? Никакой. В любом навороченном раскладе имущество семьи гадкой колдуньи, как и полагается, подлежит всеобъёмлющей конфискации. Закон, как говорится, превыше любых вариантов…. Мёртвое тело? Бросьте обратно в речку. Рыбы и раки съедят, жирок нагуляют…. Как оно тебе?
– Средневековое мракобесие и дремучая религиозная дурь. Я, если по-честному, к попам, священникам и прочим служителям всяческих культов всегда относился с подозрением…. Слушай, а, вот, эти бродячие циркачи. Кто они? Что? Откуда? И, вообще?
– Нормальные ребята. Любимый коренной зуб даю. Ох, как же спать хочется…, – заразительно зевнул Тиль. – Потомственные лицедеи с типичной голландской фамилией – "ван Либеке". Ян – почтенный отец семейства. Людвиг и Томас – его старшие двадцатилетние сыновья-близнецы. Отто и Франк – младшие, причём, тоже двойняшки. Им недавно по тринадцать годков исполнилось. Женщин в цирковой труппе нет. Жена Яна – во время гастролей по Германии, лет восемь тому назад – сбежала с каким-то молоденьким авантюристом. Бывает…. Ещё в их дружной команде состоят-числятся несколько дрессированных животных: молоденький леопард, забавная мартышка и осёл, якобы умеющий считать…. Что ещё? Все ван Либеке свободно говорят на фламандском, валлонском, немецком, английском и, главное, испанском языках. Нам это очень кстати.
– Темнишь, дружище, – надулся Макаров. – Что-то там придумал, а толком рассказать не хочешь. Морда белобрысая…. Вот, к примеру, что мы забыли в Брюсселе? Секрет?
– Нет, конечно же. Сейчас в городе Брюсселе проживает Вильгельм, принц Оранский, носящий заслуженное прозвище – "Молчаливый". С ним я и хочу – всенепременно – повстречаться. Типа – поговорить, предостеречь от поспешных и недальновидных шагов, дать несколько дельных советов, ну, и так далее…
– С каких это недопечёных коврижек – образуется данная высокая аудиенция? Принцы, как известно, они по городским улицам не разгуливают. Они, чванливые и заносчивые, по раззолочённым дворцам сидят, за высокими коваными заборами. А дворцы эти, да и заборы, охраняют мрачные стражники, которым строго-настрого велено – гнать от ворот всякое подлое быдло, не имеющее дворянского звания.
– Оранский сам будет искать встречи с нами, – заверил Тиль. – Он, видите ли, считает себя записным эстетом и завзятым театралом.
– Мы-то здесь причём?
– Притом. Организуем, подключив славное семейство ван Либеке, бродячую театральную труппу. Присвоим ей какое-нибудь громкое и знаковое наименованье-названье. Дадим в Брюсселе несколько премьерных представлений. Добьёмся всеобъемлющего успеха. Принц нами и заинтересуется. В гости позовёт. Гадом буду.
– Громких представлений? Это, собственно, на какую тему?
– Что-нибудь из великого Шекспира. Например, сбацаем легендарную трагедию – "Отелло". В свободном и усечённом варианте, ясен пень…
– Остановись, братец, – недоверчиво вздохнув, попросил Лёнька. – Попридержи-ка резвых и наглых коней своей больной фантазии…. Шекспир? Разве сейчас – его Эпоха?
– Тут ты прав. Старикашка Вильям (моё безмерное уважение), должен родиться только через год-полтора…. Что из того? Наоборот, нам это только на руку. Я большинство его пьес помню наизусть. Ну, почти наизусть…. Тем не менее. Произведём фурор. Устроим ажиотаж. Прославимся. Привлечём внимание. То, что и требуется в данной ситуации…. Тебя, мой толстый Ламме, терзают сомненья морального толка?
– Терзают…. А, как же быть с настоящим Шекспиром? То есть, с настоящим Шекспиром местного розлива? Который родится только через год-полтора?
– Относись ко всем житейским перипетиям сугубо с философской точки зрения, – посоветовал психологически-обученный Даниленко. – Во-первых, до сих пор точно неизвестно, писал ли Шекспир что-либо. То бишь, так достоверно и не установлено, кто конкретно являлся истинным автором "шекспировских" пьес, трагедий и комедий. Реальных претендентов насчитывается целая уйма. Сплошная мистификация, мать его…. Во-вторых, мы же не собираемся воспользоваться всем "шекспировским наследием". Так, три-четыре классические трагедии. Парочка комедий. Не более того…. Переживёт местный Шекспир (кем бы он ни был на самом деле), данную потерю. Что-нибудь другое – взамен – напишет. Может, ещё более гениальное, знаковое и грандиозное…. Кстати, чисто между нами, скромными и беззащитными девочками. Я и Александра Сергеевича Пушкина хочу "впутать" в эти дела. В том плане, что одно из его произведений…
– Ладно, с этим – более-менее – всё понятно. Уговорил…. Значит, делаем-совершаем театральный фурор, встречаемся с Вильгельмом Оранским, предостерегаем его от поспешных действий и вырабатываем некие совместные стратегические планы?
– Так точно.
– А, что потом? Впрочем, не отвечай. Я, кажется, и сам догадался…. Было сказано чётко, мол: – "Главное, что все ван Либеке говорят по-испански…". Было такое дело?
– Было…. Так, блин горелый, обрисовать тебе – на живую нитку – следующие основные этапы моего гениального плана?
– Не стоит утруждаться, – гордо отказался Лёнька. – Я же не лох последний. Типа – чилийский. Уже обо всём догадался…. В глобальном понимании, конечно, догадался. Детали? А так ли они важны? Детали – в настоящей авантюрной операции – подлежат всенепременному пересмотру и изменению. Из серии: – "Импровизация – Королева всех авантюрных авантюр…". Да здравствует – Её Величество – Импровизация! Ну, двигаем к временному ночному лагерю, размещённому на улице Рокин?
– Двигаем…. Тит Шнуффий!
– Гав!
– Веди, друг…
Они тронулись в обратный путь.
– Что такой смурной? – забеспокоился Даниленко. – О чём, брат, задумался-загрустил?
– О девчонках, понятная философская лестница…. Вот, ты. Не успел оказаться в новом Мире, а уже рыженькую Сигне отыскал. Типа – любовь-морковь по полной программе…. А, я? Где она, моя сердечная зазноба? Как-то тревожно на сердце. Сплошной дождь со снегом…
– Ясная картинка. Ну-ну…. Следовательно, по данному наиважнейшему поводу – так, между делом – стишок сочиняешь душещипательный?
– Сочиняю.
– И, как успехи?
– Сочинил.
– Зачтёшь?
– Слушай…
Дождь со снегом – шоколадка с перцем.
Прилетает с моря иногда.
Замирает в ожиданье сердце.
И печаль уходит – навсегда.
Навсегда? Да, не смешите, право.
Лишь на миг. Короткий и смешной.
Кружка пива – высшая награда.
Тучи серые – клубятся надо мной.
Тучи серые – сплошные полустанки.
Кандалы. И путь далёк лежит.
А в кустах – чирикают овсянки.
Месяц ночи – тихо – серебрит…
Дождь со снегом – долбаные сложности.
Мы вернёмся – грусти вопреки.
На краю – всеобщей невозможности.
На краю – немыслимой Любви.