Ей вовсе не хотелось во что бы то ни стало иметь хоккейную клюшку, поскольку командные виды спорта ее не привлекали, но девочка жарко молила Бога о том, чтобы отец сдался и позволил ей там учиться. Почему чиновники написали именно ему? Он никогда не проявлял ни малейшего интереса ни к одному из своих детей. Следовало обратиться к маме. Ведь это она расспрашивала детей о том, что они делали в школе, и даже ходила в библиотеку, чтобы взять там книги о малопонятных для них явлениях, вроде гусениц, пуритан или деления в столбик. Но библиотекари прогоняли ее, потому что маленькие О’Брайены ужасно шумели, да и мать все равно не знала, в каком разделе искать эти книги.
Наверное, монастырь Сифилд очень похож на "Четвертый класс в Санта-Монике", книгу, которую Лиззи взяла в школьной библиотеке, или на школу в "Герлз кристал", журнале, который ее подруга Тесса давала почитать Лиззи каждую неделю.
Но больше всего Лиззи хотелось поступить в школу-интернат, где она избавилась бы от тех ужасных вещей, которые каждую ночь проделывал с ней отец. Наверное, все отцы поступают так со своими старшими дочерьми, когда их матери больны, хотя никто из ее школьных подружек ни разу не заикался об этом. Пожалуй, с них взяли обет молчания, как и с нее самой. Мать Флоры Стюарт умерла, когда та была еще маленькой, и ее воспитывал отец. Лиззи подумала, а не спросить ли подругу об этом. Она хотела знать, всегда ли бывает так больно, но боялась, что если признается кому-нибудь в случившемся, а отец узнает об этом, то он убьет ее и маму, как обещал.
Лиззи редко плакала: плакать означало выказывать слабость. Но сейчас она почувствовала, как глаза защипало от слез, потому что ей очень хотелось поступить в школу для одаренных детей и чтобы отец оставил ее в покое по ночам. Она очень устала.
Внезапно из кухни донесся какой-то грохот. Том толкнул стол, и стулья полетели на пол.
- Идите вы все к черту! - проревел он. - Лиззи не будет учиться в школе для одаренных детей. Я так решил.
С этими словами он выскочил из дома и направился в паб. И хотя Китти еще несколько раз поднимала эту тему, Том наотрез отказался обсуждать ее, а однажды, когда мальчишек не было дома, даже умудрился поставить жене синяк под глазом.
Письмо из отдела образования так и осталось без ответа, и вскоре Китти спрятала его в ящик комода. В последующие годы она частенько доставала и перечитывала его, хотя и помнила его содержание наизусть. Китти иногда спрашивала себя: если бы Лиззи действительно поступила в школу для одаренных детей, быть может, жизнь ее сложилась бы совсем по-другому?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Том очень боялся потерять Лиззи. Престижная школа - пусть даже она находится чуть дальше по улице, и дочка возвращалась бы каждый день домой - могла сделать Лиззи высокомерной, властной и недосягаемой для него.
Обладание Лиззи привнесло в жизнь Тома новый смысл, и в его брюхо вернулся прежний огонь. Он с нетерпением предвкушал, как вернется вечером домой, и даже стал пораньше уходить из паба, но при этом ему все равно приходилось ждать, пока все не заснут.
Итак, Лиззи пошла в самую обыкновенную среднюю школу, где стала учиться совсем не так, как от нее ожидали.
- Знаете, если это та самая девочка, которая должна была получить стипендию, - воскликнула одна учительница, - то здесь, очевидно, вмешался счастливый случай! Ее наверняка бы выгнали из школы для одаренных детей.
Лиззи вытянулась, и ее тело начало обретать округлые женственные формы, а кремовая кожа, подобно мягкому гладкому шелку, обтягивала по-восточному высокие скулы. Но золотисто-карие глаза, казалось, проваливались все глубже и глубже. Под ними залегли темные тени, такие резкие и пугающие, что казалось, будто они нарисованы карандашом для бровей. Лиззи все время чувствовала себя усталой и измученной, вялой и апатичной. Однажды учитель истории заметил, что она спит на уроке, и разбудил Лиззи хлесткой пощечиной, о чем тут же пожалел, увидев, с каким затравленным выражением лица та очнулась ото сна.
"Вероятно, у нее дома не все ладно", - подумал учитель, но тут же забыл об этом. В конце концов, его это не касалось.
* * *
А дома Китти сходила с ума от беспокойства.
- Когда закончится эта ужасная война? - причитала она.
Шел 1944 год. Кевин уже год служил в армии, а теперь и Рори получил повестку.
- Не волнуйся, мам, - смеялся Рори. - Скоро все будет позади. Кроме того, было бы славно побывать во Франции, в Бельгии и еще каких-нибудь странах.
- Надеюсь, война продлится еще долго и я тоже успею повоевать, - вырвалось у Тони.
- И я, - подхватил Крис, и при этих его словах с Китти едва не случилась истерика.
Единственным утешением для нее стало то, что Кевин попал в авиацию военно-морского флота. Он носил фуражку с козырьком и форму, больше похожую на костюм, чем на обмундирование, и выглядел как настоящий офицер.
Китти переполняла гордость. У нее не было любимчиков среди детей - она любила каждого из них так сильно, как только способно любить материнское сердце, - но в тот день, когда Кевин появился на пороге в новенькой военной форме, она преисполнилась любви к своему старшему сыну.
Если не считать счастливчиков, которые могли позволить себе покупать продукты на черном рынке, карточная система уравняла всех. Теперь и богатые, и бедные питались одинаково плохо, посему дети О’Брайенов более не поражали своей худобой. Старшие мальчики раздались в плечах, и Китти была уверена, что судит беспристрастно, когда считает своих сыновей привлекательными молодыми людьми.
Льняные волосы Кевина стали темно-русыми, а из-под козырька его фуражки восторженно блестели темно-синие глаза.
- Я останусь в Англии, мам, - сказал он. - По крайней мере, еще какое-то время.
Но вскоре после того, как он уехал, Китти получила от сына письмо. Он сообщал, что служит на авианосце, место нахождения которого не может указать по соображениям секретности.
А потом, не успела она опомниться, как из дома ушел и Рори. Его призвали на службу в королевские военно-воздушные силы.
- Ведь война скоро закончится, не пройдет и года, верно? - жалобно причитала его мать, обращаясь за утешением к старшей дочери, но, к удивлению Китти, Лиззи отвернулась и вскоре ушла из дома, не сказав ни слова.
"Наверное, у нее месячные", - подумала Китти, вспоминая о том, как несколько месяцев тому назад Лиззи пожаловалась на кровотечение между ног и она снабдила ее чистыми тряпками. И тут женщине пришло в голову, что уже какое-то время она не стирает эти тряпки для Лиззи, но она успокоила себя тем, что в тринадцать лет менструальный цикл у девочки протекает нерегулярно.
А Лиззи нездоровилось. Каждое утро ее рвало в уборной в дальнем углу двора, а менструации, начавшиеся четыре месяца назад, прекратились уже через два месяца. Лиззи разбиралась в симптомах беременности не хуже взрослой женщины, ведь она всю жизнь прожила в одной комнате с матерью и помогала принимать Дугала и Шона.
Лиззи ждала ребенка. А еще она была в отчаянии и не знала, к кому обратиться за помощью. Пару раз она проходила по Линакр-лейн мимо приемной доктора Уолкера, но так и не набралась мужества, чтобы зайти. Однажды дождливым ноябрьским вечером Лиззи слонялась поблизости, чувствуя, что тоненькое пальто и туфли уже промокли насквозь. Девушка дрожала всем телом, зная, что если будет тянуть и дальше, то так и не наберется смелости обратиться к нему.
Как бы то ни было, доктор Уолкер не лечил пациентов бесплатно. Лиззи не знала, сколько стоит прием, но даже шесть пенсов казались ей огромной суммой, поскольку у нее не было ни пенни.
Китти водила детей к врачу, только если у нее не оставалось иного выхода, а на дом доктора вызывала вообще один-единственный раз, когда Крис подхватил скарлатину. Том послал за каретой "скорой помощи", и мальчика вынесли из дома на пушистом красном одеяле. Вся округа сбежалась посмотреть, что у них происходит.
И сейчас Лиззи всем сердцем желала, чтобы кто-нибудь завернул ее в одеяло и увез туда, где будет тепло и спокойно.
- Привет, Лиззи, - окликнула ее школьная подруга Тесса.
Лиззи хотелось побыть одной. Именно поэтому она и ушла из дома.
- Я должна принести матери рецепт, - солгала девочка. - Она просила меня не задерживаться.
- Хочешь почитать "Герлз кристал"? - великодушно предложила Тесса. - Я только что закончила. Пойдем ко мне домой, и я дам его тебе.
В иных обстоятельствах Лиззи с превеликой радостью ухватилась бы за предложение Тессы и помчалась бы к ней домой. Она любила забиться куда-нибудь в укромный уголок и с головой погрузиться в мир загадочных происшествий и девичьих романов. Но сейчас Лиззи могла думать лишь о том ужасном положении, в котором оказалась.
- Завтра, - коротко бросила она Тессе. - Я зайду к тебе завтра. А сейчас мне надо бежать, меня ждет мать.
Она отвернулась и зашагала прочь, даже не попрощавшись, и Тесса почувствовала себя уязвленной и решила позвонить Сисси Смит, чтобы узнать, не хочет ли та почитать "Герлз кристал", а Лиззи О’Брайен, которая в последнее время стала настоящей задавакой, в дальнейшем придется обходиться без него.
Менструация задерживалась уже третий месяц.
Лиззи понимала, что чем дольше тянешь и позволяешь ребенку расти у себя в животе, тем труднее будет от него избавиться. Мама ни разу даже не заикнулась о чем-либо подобном, но Лиззи знала в школе нескольких девочек, чьи матери сделали аборт, хотя и были католичками. На Уордсворт-стрит жила женщина, которая занималась подобными вещами и за свои услуги брала целых пять фунтов.
Убить ребенка, даже еще не рожденного, - грех, смертный грех. Но еще больший грех, когда рожает женщина, не состоящая в браке.
Собственно говоря, это было самое ужасное, что могло произойти в этом мире. Если рассказать обо всем маме, о случившемся узнает вся улица. Это будет позором, бесчестьем. Ей, Лиззи, придется ходить в школу с огромным животом. Хотя, может, ее отправят куда-нибудь с глаз долой. Это было бы намного лучше, потому что ребенок может родиться прямо посреди урока или, хуже того, во время школьной молитвы, и все вокруг, включая мальчишек, будут смотреть на нее, разинув рты.
Холодным декабрьским утром Лиззи лежала в постели. Отец давно ушел на работу, а она осталась на маленькой кровати, ногами касаясь пяток спящих Джоан и Нелли. В тусклом свете огненно-рыжие кудри Джоан были едва различимы на подушке, которую она делила со своей сестрой.
Натянув ночную сорочку, Лиззи погладила свой обычно плоский живот. Не осталось никаких сомнений: он начал раздуваться.
- Господи Иисусе! Господи, милостивый и милосердный! - взмолилась Лиззи. - Пожалуйста, помоги мне.
Откровенно говоря, она не возлагала особых надежд на молитвы. Лиззи помнила, как горячо вся ее семья молила Господа о том, чтобы война закончилась к тому времени, как Кевину исполнится восемнадцать, но Он не услышал их, а теперь уже и Рори ушел воевать. Лиззи просила Господа, чтобы отец отпустил ее в школу для одаренных детей, но и на эту мольбу Он не откликнулся.
Так дальше не могло продолжаться. Кто-то должен узнать о безвыходном положении, в котором она очутилась. Однажды Лиззи краем уха услышала историю о девушке, которая жила в доме призрения при монастыре и забеременела, а монахини наивно полагали, что она всего лишь растолстела. А потом эта девушка родила ребенка в туалете и сунула его в мусорную корзину, где он и умер. Кто-то нашел его и вызвал полицию.
Лиззи не могла поступить так же, даже если бы захотела. Когда мать вынашивала ребенка, то раздувалась, как воздушный шарик, и с Лиззи, скорее всего, случится то же самое. Она никак не сможет сохранить свою беременность в тайне.
Ах, если бы она не считала себя пропащей, погрязшей в грехе! И признаться в случившемся она тоже не могла. Если она расскажет обо всем монсеньору Келли или любому другому священнику на исповеди в церкви Богоматери Лурдес, то они узнают ее по голосу и все расскажут матери. А отец Стил вообще задает странные вопросы вроде: "Ты не делала гадких вещей с мальчиками?" или: "Никто из мальчиков не трогал тебя между ног?", даже если Лиззи собиралась исповедаться в том, что солгала кому-то или сказала глупость в адрес учителя. Поэтому если она решит признаться в том, что беременна, отец Стил непременно станет расспрашивать ее о том, кто это совершил, а она ни за что не сможет поведать ему о тех отвратительных вещах, которые каждую ночь проделывал с ней отец.
Умирая от горя, Лиззи с трудом встала с постели, оделась и спустилась вниз, оставив сестер и дальше спать в завидной невинности.
- Ты сегодня рано, родная моя.
Мать сидела возле кухонной плиты и вязала. На ее лице плясали красные отблески пламени, и Лиззи уловила вкусный запах свежеиспеченного хлеба.
- Я рано проснулась и больше не смогла заснуть, - сказала она.
Может, рассказать обо всем Китти? Но, глядя в доверчивые водянисто-голубые глаза на преждевременно состарившемся лице, Лиззи поняла, что делать этого не стоит.
Теперь, когда Кевина и Рори призвали на военную службу, мать и так сходила с ума от беспокойства, так что с ее стороны было бы черной неблагодарностью добавить ей проблем. Кроме того, девочке казалось, что она предала мать, позволив отцу проделывать все это. Но, самое главное, мама ни за что не станет помогать ей избавиться от ребенка. Китти будет настаивать, чтобы она сохранила его, а потом, когда все случится, Лиззи станет изгоем, как Норма Тутти, которая жила чуть дальше по Чосер-стрит. У нее был маленький мальчик, которого все называли бастардом, и другие родители не позволяли своим детям играть с ним. Лиззи не хотелось, чтобы и ее ребенка обзывали таким прозвищем.
- Ты хорошо себя чувствуешь, Лиззи, родная моя? - встревоженно спросила Китти, неприятно пораженная изможденным, почти отчаянным выражением ее лица.
- Да, мам. Я просто немного устала, вот и все.
- Ты слишком усердно занимаешься в школе, вот что я тебе скажу.
Но подумав, Китти не смогла припомнить, когда в последний раз видела, чтобы Лиззи выполняла домашнее задание.
- Нет, мам, что ты. Все нормально.
- Думаю, это у тебя возрастное, - самодовольно заметила Китти.
У нее были не мальчишки, а золото, но она знала нескольких матерей, чьим дочерям пришлось пережить период угрюмой раздражительности примерно в то же время, когда у них начались месячные.
- Будь добра, принеси воды, и я приготовлю тебе чашку чая. Малышам пора вставать. Крикни, чтобы они просыпались, хорошо?
Однако прежние тревоги вернулись к Китти, когда она заметила, с каким трудом Лиззи поднялась на ноги, чтобы принести воды с кухни. Ужасное подозрение, которое иногда появлялось у нее, вновь высунуло свою уродливую голову, но Китти тут же прогнала его прочь, не находя в себе сил думать о немыслимом.
Джимми и Лиззи ходили в школу вместе. В то ненастное и несчастливое утро Лиззи сказала брату, чтобы он шел один, а она догонит его позже.
- Ты ведь не собираешься снова прогулять, а?
Светлые волосы Джимми припорошил снег. Было холодно.
- Разумеется, нет, - сердито бросила Лиззи.
- Прекращай валять дурака, Лиз. В последнее время ты только и делаешь, что прогуливаешь уроки. Я знаю, о чем говорю, потому что только вчера миссис Робинсон спрашивала о тебе. Я сказал ей, что ты заболела.
- Спасибо, малыш. - Лиззи смягчилась. Она не могла долго сердиться на брата. Они с Джимми всегда были очень близки.
- Ты там поосторожнее, - предостерег он ее. - Мама с ума сойдет, если к нам домой придет учительница.
- Знаю, - ответила Лиззи. Это была бы самая маленькая из неприятностей. - Хочешь мой бутерброд с маслом, Джим? У меня сегодня что-то нет аппетита.
- Спасибо, Лиз, - откликнулся Джимми и заспешил прочь сквозь снегопад. Снежные хлопья, едва касаясь земли, превращались в слякоть.
А Лиззи двинулась в сторону Северного парка. В это время года сады и игровые площадки были совершенно пусты, и колючие, запорошенные снегом, полумертвые кусты уныло выстроились вдоль аллеи, по которой шла девушка.
Утомленная, Лиззи устало опустилась на скамейку, нимало не беспокоясь о том, что дерево, впитавшее в себя растаявший снег, промочит ее пальто и платье. В туфлях уже хлюпала вода, и девушка дрожала от холода. Вдобавок ко всему в голове поселилась пульсирующая боль. Лиззи пыталась найти выход из затруднительного положения. Она подумала, а что будет, если прямо сейчас она придет в ту самую больницу, куда "скорая помощь" отвезла Криса, когда у него была скарлатина, но ей мерещились лишь сердитые медсестры, потрясающие кулаками и обвиняющие ее в том, что она - грязная девчонка.
Лиззи хотелось заплакать, но даже в столь пустынном месте она боялась привлечь к себе внимание. Парковый сторож мог подойти к ней и поинтересоваться, почему это она не в школе. "Ах, если бы можно было рассказать кому-нибудь о своем горе", - думала Лиззи. Кому-нибудь, кто отнесся бы к ней с сочувствием. Как только ее мать обнаруживала, что снова "вступила в клуб", как она выражалась, то сразу же сообщала об этом всей улице, гордясь и стыдясь одновременно. Кроме того, Китти обязательно ставила в известность Терезу Гарретт, повитуху, чтобы удостовериться, что та будет свободна, когда придет время рожать.
Миссис Гарретт! Вспомнив, как предупредительно она обращалась с матерью во время родов и как умело ухаживала за новорожденными детьми, Лиззи воспрянула духом. Ну конечно! Она сию же минуту пойдет к миссис Гарретт. И та выслушает ее и поймет.
Миссис Гарретт жила на Саутер-стрит по соседству с мясником. Дома напротив были разрушены во время бомбежки, и теперь там высились едва расчищенные груды битого кирпича и мусора. В конце уцелевшего ряда домов взору представали засаленные и потертые обои, некогда украшавшие чьи-то гостиные и спальни, закопченные камины и даже перекошенная икона Богоматери. Джимми говорил, что этот квартал выглядит так, словно какой-то великан откусил кусок улицы, чтобы съесть его.
К тому времени, когда Лиззи подошла к дому повитухи, снег повалил еще гуще, покрывая тротуары и мостовую скользким ковром.
- Пожалуйста, миссис Гарретт, будьте дома! Пожалуйста!
Лиззи не замечала, что разговаривает сама с собой, пока владелец мясной лавки, убиравший снег со ступенек, не сказал:
- Тебе повезло, милочка. Миссис Гарретт у себя. Она только что угощала меня и моего напарника горячим чаем.
Лиззи выдавила слабую улыбку и поспешно постучала в дверь дома миссис Гарретт.
- Лиззи О’Брайен! - с удивлением воскликнула повитуха. - Это ведь не твоя мама тебя прислала, а? Я имею в виду, она еще не…
- Нет, миссис Гарретт, - взволнованно перебила ее Лиззи. - Это не мама. Можно мне поговорить с вами?