Ей снилась смерть - Нора Робертс 2 стр.

– Диспетчерская! Это Даллас. Лейтенант Ева Дал­лас. Я в двух минутах езды от Седьмой авеню. Вызов приняла.

– Принято, лейтенант Даллас, – откликнулась ра­ция. – По прибытии на место доложите обстановку. Поняли меня?

– Поняла. Отключаюсь.

Вскоре Ева остановила машину у тротуара и подняла голову вверх, на высокое здание серо-стального цвета. Некоторые окна уже зажглись, но на восемна­дцатом этаже не было ни одного огонька. Код 1222 оз­начал, что по этому адресу зарегистрирована семейная ссора.

Ева вышла из машины и автоматически поправила на боку кобуру с оружием. Ей ни капельки не хотелось, чтобы первый же рабочий день начался с неприятнос­тей, а разбираться с чужими домашними неурядицами, которые вспыхивали по поводу любого пустяка, было для любого полицейского сущим кошмаром. Мужья, жены и любовницы обычно дружно набрасывались на несчастного копа, который всего лишь пытался разнять их и не позволить прикончить друг друга.

Собственно говоря, Ева приняла этот вызов лишь из-за того, что изголодалась по работе и не хотела во­зиться с бумажной рутиной, которая ожидала ее в уп­равлении.

Преодолев несколько ступеней крыльца, она вошла в подъезд и позвонила в квартиру 2А. Откликнулся мужчина. Она подержала свое служебное удостовере­ние перед дверным глазком, а когда мужчина осторож­но приоткрыл дверь, не снимая цепочки, еще раз пома­хала им перед его глазами-бусинками.

– Что у вас тут стряслось? – осведомилась она.

– Не знаю. Мне позвонили копы. Я – управляю­щий домом. А сам я ничего не знаю.

– Понятно… – протянула Ева. От мужичонки нес­ло нестираными простынями и, почему-то, сыром. – Можете впустить меня в квартиру 18В?

– Зачем? У вас ведь наверняка имеется универсаль­ный ключ, разве нет?

– Разумеется, – ответила Ева, окинув мужчину бы­стрым оценивающим взглядом, и тут же вынесла мыс­ленный приговор: маленький, костлявый, неопрятный и перепуганный. – Но перед тем как я туда войду, рас­скажите быстренько о жильцах.

– О жиличке. Она одна. Одинокая женщина. Разве­дена, наверное. Сама себя содержит.

– Все они так говорят, – пробормотала Ева. – Как ее зовут?

– Хоули. Марианна. Лет тридцать – тридцать пять. Симпатичная такая… Живет здесь примерно лет шесть. Никогда никаких проблем с ней не было. Послушайте, я ничего не видел, ничего не слышал и ничего не знаю. Сейчас, черт побери, половина шестого утра! Если она причинила какой-то ущерб жилому помещению, тогда это мое дело, а все остальное меня не касается.

Дверь захлопнулась перед самым носом Евы.

– Замечательно! – проворчала она. – Ползи об­ратно в свое логово, маленький вонючий хорек!

Развернувшись на каблуках, Ева пошла через холл по направлению к лифтам, а войдя в кабину, включила свою персональную рацию.

– Говорит лейтенант Ева Даллас. Я на месте проис­шествия, на Седьмой авеню. Управляющий зданием – козел, и ничего не знает. Выйду на связь после того, как поговорю с Марианной Хоули, живущей в квартире 18В.

– Вы нуждаетесь в подкреплении?

– Пока нет. Конец связи.

Ева сунула рацию обратно в карман и вышла в холл восемнадцатого этажа. Здесь было тихо, как в церкви. Кинув быстрый взгляд по сторонам, Ева обнаружила установленные в углах камеры наблюдения. Судя по виду здания, здесь жили в основном "белые воротнич­ки" со средним доходом. Большинство из них не вы­ползет из-под своих одеял раньше семи часов утра, зато потом здесь станет многолюдно. Мужчины, наспех выпив кофе, ринутся на остановку автобуса или под­земки, женщины повезут в школу детей, а другие, нежно поцеловав на прощание уходящего на работу супру­га, останутся дома, дожидаясь прихода любовника. Самая обычная жизнь в самом обычном месте.

У Евы мелькнула мысль: а не принадлежит ли и этот дом ее Рорку? Но она тут же отмахнулась от нее и на­правилась к квартире 18В.

Огонек охранной системы мигал зеленым, значит, она отключена. Ева надавила кнопку звонка и инстинк­тивно отодвинулась в сторону. Самого звонка она не услышала и решила, что дверь звуконепроницаемая. Чтобы ни происходило за ней, отсюда это было опреде­лить невозможно.

Открывать не спешили. Испытывая легкое раздра­жение, Ева вынула универсальный магнитный ключ и вставила его в прорезь замка. Прежде чем войти, она громко сообщила о своем присутствии – нет ничего хуже, чем перепуганный обыватель, который, приняв тебя спросонья за грабителя, набрасывается на неждан­ного гостя с кухонным ножом.

– Мисс Хоули? Это полиция. Мы получили сооб­щение об инциденте в вашей квартире.

Ответа не последовало. Ева нажала выключатель, и светильники под потолком ярко вспыхнули.

В просторном холле было тихо и уютно. Приглу­шенные цвета, непритязательные линии. На экране те­левизора мелькали кадры какого-то старого фильма: обнаженные мужчина и женщина невероятной красоты перекатывались на простыне, усыпанной розовыми ле­пестками, и театрально стонали. На столике у темно-зеленой софы стояла вазочка, до краев наполненная за­сахаренными конфетами, а позади нее – подсвечник со свечами разной высоты красного и серебристого цвета. Пахло клюквой и хвоей. Оглядевшись, Ева поня­ла, откуда исходит хвойный аромат: в углу, опрокинув­шись, лежала чудесная елочка. Правда, гирлянды и ук­рашения были разбиты, падая, деревце сплющило несколько коробок с подарками, перевязанных яркими лентами.

Ева вытащила оружие и обошла холл по периметру. Никаких других следов насилия не было заметно. Па­рочка на экране одновременно достигла оргазма и те­перь кончала, оглашая помещение звериным рычанием и стонами. Ева прошла мимо, напряженно прислуши­ваясь – не к этим, конечно, звукам.

До ее слуха донеслась музыка – негромкая и моно­тонная. Это была одна из тех навязчивых рождествен­ских мелодий, которые в преддверие праздника звучат на каждом углу и от которых вскоре возникает ощуще­ние, будто тебя долбят по башке резиновым молотком.

Выставив оружие перед собой, Ева вошла в корот­кий коридор, в который выходили две двери. Обе были приоткрыты. За одной из них Ева разглядела раковину, унитаз и краешек ванны – все белоснежное. Прижима­ясь спиной к стене, она осторожно приблизилась ко второй двери. С каждым ее шагом музыка звучала все громче, повторяя один и тот же примитивный мотив­чик.

Еще не войдя в комнату, Ева учуяла свежий запах смерти – сладковатый, с металлическим привкусом. Резко распахнув дверь, она прыгнула вперед, крутану­лась вправо, затем влево – с прищуренными глазами, вся превратившись в слух. Но Ева уже знала, что нахо­дится в этой комнате одна – если, конечно, не считать того, что раньше было Марианной Хоули. И все же на всякий случай она проверила стенной шкаф, заглянула за шторы, а потом вышла из комнаты, чтобы проверить оставшуюся часть квартиры. Только после этого она наконец позволила себе расслабиться и подошла к кровати.

"Придурок из квартиры 2А был прав, – подумала Ева. – Она и вправду хорошенькая. Не красотка с облож­ки, не куколка с подиума, а просто очень симпатичная женщина с мягкими каштановыми волосами и большу­щими зелеными глазами".

Глаза женщины были широко открыты, смерть не успела похитить их удивительную красоту. Пока еще не успела. На бледных щеках лежал совсем свежий, аккуратно нанесенный тонкий слой румян, ресницы накра­шены, на губах – помада вишневого цвета. К волосам женщины, прямо позади правого уха, было приколото украшение: маленькое блестящее дерево с птичкой, си­дящей на одной из серебряных веточек. Убитая была обнажена, если не считать серебристой гирлянды, опу­тавшей ее тело. Одно из колец гирлянды обвивало ее шею, и было очевидно, что оно-то и сыграло роль удавки.

Помимо странгуляционной полосы на шее, багро­вые полосы были видны также на запястьях и лодыжках жертвы. Очевидно, перед смертью женщина пыталась активно сопротивляться, и ее привязывали к кровати. А потом веревки сняли.

Радиоприемник, стоявший в изголовье, мелодич­ным мужским голосом пожелал убитой веселого Рожде­ства. Ева вздохнула и вытащила рацию.

– Диспетчерская? Это лейтенант Ева Даллас. У ме­ня убийство.

-Да, погано начался денек!

Сержант Пибоди подавила зевок, мрачно разгляды­вая тело. Несмотря на ранний час, форма на ней была с иголочки и безукоризненно отглажена, а коротко ост­риженные волосы выглядели так, словно эта женщина только что вышла из парикмахерской. Единственным признаком, по которому можно было догадаться, что ее совсем недавно вытащили из кровати, был след от по­душки, до сих пор не сошедший со щеки.

– И, судя по всему, он также погано закончится, – пробормотала Ева. – Предварительный осмотр пока­зывает, что смерть наступила ровно в полночь – мину­та в минуту. – Она отошла в сторону, чтобы пропус­тить к трупу бригаду медэкспертов, которые должны были подтвердить или опровергнуть ее выводы. – Смерть наступила в результате удушения. На теле – мало повреждений. Следовательно, жертва начала сопротивляться лишь в самый последний момент, когда поняла, что ее жизни грозит опасность. Незадолго пе­ред смертью она была жестоко изнасилована. Посколь­ку квартира звуконепроницаема, женщина могла кри­чать и звать на помощь до посинения, и ее никто бы не услышал.

– Я не вижу никаких следов взлома, насилия и не­санкционированного проникновения в помещение, – заметила Пибоди. – Если не считать опрокинутой рождественской елки. Впрочем, и это, как мне кажется, сделано не преступником, а самой хозяйкой дома.

Ева кивнула, наградив коллегу одобрительным взгля­дом.

– У вас зоркий глаз, Пибоди, – сказала она. – Когда мы закончим здесь, повидайтесь с мужичком из квартиры 2А и заберите у него пленки с записью камер наблюдения, установленных на этом этаже. Поглядим, кто к ней приходил.

– Поняла. Что еще?

– Пошлите пару полицейских по этажам. Пусть обойдут все квартиры и опросят жильцов. – Ева подо­шла к приемнику, стоявшему возле кровати. – Выклю­чит кто-нибудь эту чертову штуковину или нет?! – раз­драженно воскликнула она.

– У вас, похоже, не самое праздничное настроение, Даллас, – заметила Пибоди и тонким холеным паль­цем нажала на кнопку.

– Рождество для меня – всегда как гвоздь в заднице, – откликнулась Ева и бросила команде медэкспертов: – Вы закончили? Тогда давайте-ка ее перевернем, прежде чем тело упакуют.

В том, что убитая была изнасилована, сомнений не оставалось. Причем изнасилована с особой жестокос­тью. Продолжая осмотр тела, Ева обратила внимание на яркую татуировку на плече.

– Глядите-ка, похоже, свежая, – пробормотали она. – Пибоди, снимите это на видеокамеру, прежде чем уйдете отсюда.

– "Моя единственная любовь", – прочитала Пибоди надпись, алевшую на белой коже, и сложила губы сердечком.

– По-моему, временная татуировка. – Ева накло­нилась так близко к телу, что едва не прикоснулась но­сом к плечу убитой. – Наложена совсем недавно. Надо проверить, где ей ее делали.

– Куропатка на грушевом дереве, – неожиданно произнесла Пибоди.

Ева выпрямилась и недоуменно вздернула бровь.

– Что?

– Заколка. Я говорю про заколку в ее волосах. Пер­вый день Рождества. – Поскольку Ева продолжала смот­реть на нее непонимающим взглядом, Пибоди тряхнула головой и пояснила: – Это старая рождественская песня, лейтенант. "Двенадцать дней Рождества". В ней поется о том, что парень каждый день дарит своей единственной любимой что-то новое, и в первый день это – куропатка на грушевом дереве.

– Дурацкий подарок! На кой черт кому-то нужна птица на дереве? – проворчала Ева, но внутри у нее шевельнулось какое-то непонятное предчувствие. – Будем надеяться на то, что эта женщина была действительно "единственной любимой" того парня, который все это сотворил. Отправляйтесь за видеокассетами системы наблюдения. И скажите санитарам, что можно ее упаковывать.

Ева подошла к телефону с автоответчиком, стояв­шему возле кровати, и, пока выносили тело, получила информацию обо всех звонках в течение последних суток. Первый из них поступил восемнадцать часов назад. Ева прослушала запись разговора. Это была весе­лая, ни к чему не обязывающая болтовня между жер­твой и ее матерью. Ева слушала и представляла смею­щееся лицо этой женщины, невольно думая, как оно будет выглядеть, когда ей позвонят и сообщат, что ее дочь мертва.

Помимо этого, на пленке оказался лишь один раз­говор, причем звонила сама Марианна.

– Симпатичный парнишка, – промурлыкала Ева, слушая приятный мужской голос.

Погибшая называла его Джерри или, сокращен­но, Джер. Наверное, любовник. А может, тот самый? Ее "единственная любовь"?..

Ева вынула пленку с записью разговоров, запакова­ла ее и сунула в сумочку. Затем в шкафчике под окном она нашла дневник Марианны, ее мобильный телефон и записную книжку. Остатки одежды, аккуратно сре­занной с жертвы, которые беспорядочно валялись на полу, была собраны и упакованы в пластиковые мешки. Теперь они перешли в разряд вещественных доказа­тельств.

В квартире снова царила тишина.

"Наверное, она сама впустила его, – размышляла Ева. – Сама открыла ему дверь. А может, они пришли вместе? Накачал ли он ее наркотиками? Вскрытие по­кажет, присутствует ли в крови убитой какая-нибудь за­прещенная гадость".

Пока было ясно одно: в спальне убийца связал ее, привязал запястья и лодыжки к каждому из четырех углов кровати, распяв женщину, как шкуру, предназначенную для выделки. Затем он срезал с нее всю одеж­ду – аккуратно, не торопясь. Нет, он наверняка не на­ходился в состоянии аффекта – бешенства, неконтро­лируемой ярости или даже непреодолимого сексуаль­ного голода. Он действовал обдуманно, расчетливо, по заранее составленному плану. Затем он изнасиловал свою жертву: сначала – обычным путем, затем – са­дистским. Она была полностью в его власти. Он же был всемогущ.

Женщина, наверное, сопротивлялась, кричала, мо­лила о пощаде. А он наслаждался этим, впитывая в себя каждый звук с жадностью измученного жаждой челове­ка, который добрался до воды. Все насильники тако­вы – это она хорошо знала. Ей пришлось сделать не­сколько глубоких вдохов и резких выдохов, чтобы успо­коиться, поскольку разум, помимо ее воли, метнулся на много лет назад, в прошлое, туда, где был ее отец.

Запретив себе думать об этом, Ева продолжала вос­станавливать картину происшедшего. Удовлетворив свою похоть, убийца стал душить, завороженно глядя, как выкатываются из орбит глаза. После этого он при­чесал убитую, наложил косметику на ее лицо, "укра­сил", обмотав тело новогодней гирляндой. Кстати, о за­колке. Принадлежала ли она жертве, или он принес ее с собой? Хотела ли она удивить его своей новой татуи­ровкой, или он сам выколол ее на уже мертвом теле?

Ева переместилась в ванную комнату, что находи­лась по соседству. Белый кафель сверкал, как лед, а в воздухе витал едва уловимый запах какого-то чистяще­го средства. Ева решила, что, когда преступник покон­чил со своим страшным делом, он все здесь подчистил. Вымылся сам и протер все дезинфицирующим средст­вом, чтобы не осталось никаких следов.

"Что ж, – подумала Ева, – всех следов тебе все равно не уничтожить, как ни старайся. Тебя может вы­дать один-единственный волос с твоего лобка, оставшийся на жертве. Я достану тебя! Хотя бы во имя мате­ри этой нечастной, с которой они смеялись, болтали, обменивались рецептами пирожных, строили планы на рождественские праздники…"

– Лейтенант!

Оглянувшись, Ева увидела Пибоди, которая стояла посередине прихожей.

– Что еще?

– Я достала видеозаписи камер наблюдения, уста­новленных в холле. Двое полицейских, как вы приказа­ли, опрашивают жильцов.

– Отлично. – Ева потерла лицо ладонями. – Опе­чатайте квартиру. Все вещественные доказательства – немедленно в главное управление. А я должна сооб­щить о случившемся родственникам убитой. – Она за­кинула на плечо сумочку. – Вы правы, Пибоди, денек действительно начался погано. Хуже не бывает.

ГЛАВА 2

– Вы проверили того парня, с которым погибшая разговаривала накануне смерти?

– Так точно, лейтенант. Джереми Вандорен. Про­живает на Второй авеню. Бухгалтер. Работает в компа­нии "Фостер, Брайд и Рамси", что на Уолл-Стрит. – Пибоди бросила быстрый взгляд на страницу лежавше­го перед ней блокнота. – Разведен. В данный момент одинок. Возраст – тридцать шесть. Я видела его фото­графию – весьма привлекательная особь мужского пола.

– Хм-м-м… – Ева вставила пленку с записями камер наблюдения в свой настольный видиоаппарат. – Поглядим, не нанесла ли эта особь вчера вечером визит вежливости своей подружке.

– Принести вам кофе, лейтенант?

– Что?

– Я спрашиваю, не хотите ли вы кофе.

Ева, прищурившись, вглядывалась в экран.

– Если вам хочется кофе, так и скажите, Пибоди, – не отрываясь, откликнулась она.

Пользуясь тем, что лейтенант ее не видит, Пибоди театрально закатила глаза и скорчила гримасу, которая должна была изображать покорность судьбе.

– Да, я хочу кофе.

– Ну, если вам невтерпеж, идите и налейте себе кофе. А заодно и мне, раз уж вы все равно отправляе­тесь к кофеварке. Итак, жертва пришла домой в шест­надцать сорок пять…

Ева остановила воспроизведение и стала всматри­ваться в застывшее на экране лицо Марианны Хоули. Стройная, привлекательная, молодая, в ярко-красном берете на блестящих каштановых волосах, гармонично сочетавшемся с цветом ее длинного свободного пальто и блестящих туфель.

– Она, похоже, ходила за покупками, – раздался комментарий Пибоди, которая уже вернулась с двумя чашками кофе и теперь поставила одну из них возле локтя Евы.

– Ага, в "Блумингдейл", – кивнула Ева и снова на­жала на кнопку воспроизведения.

Изображение на экране ожило. Марианна постави­ла пакеты с покупками на пол возле двери и стала рыть­ся в сумочке, ища электронный ключ. Ева заметила, что губы женщины шевелятся. Говорит, сама с собой? Нет, наверное, напевает. Марианна тряхнула головой, откинув волосы назад, взяла пакеты, вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. На панели замка загорелся красный огонек.

На экране мелькали фигуры людей: другие жильцы, соседи Марианны, приходили, уходили… Перед глаза­ми Евы текла обычная размеренная жизнь.

– На обед жертва никуда не выходила, – констати­ровала Ева.

Мысленным взором она пыталась проникнуть сквозь стены и представить, что в данный момент дела­ет Марианна. Вот она снимает красное пальто и вешает его в стенной шкаф, а берет кладет на полку для голов­ных уборов. Скидывает туфли. На ней – простые синие слаксы и белый свитер, которые преступник потом ак­куратно срежет с нее.

Вот она включает телевизор, чтобы была хоть какая-то компания, затем относит в комнату пакеты с покуп­ками и принимается их разбирать. Она – аккуратная женщина, любит маленькие красивые мелочи, любит проводить вечера дома. В семь часов она разогрела себе суп. Потом позвонила ее мать. Чуть позже она сама по­звонила приятелю.

Коротко остриженными ногтями без следов мани­кюра Ева озабоченно барабанила по крышке стола. Внезапно она вздрогнула, напряглась и с еще большим вниманием уставилась в экран монитора. Двери лифта открылись, и одновременно с этим брови Евы взлетели от удивления так высоко, что потерялись под челкой.

– Так-так, и кто же это у нас?

– Санта-Клаус, – хихикнула Пибоди, заглядывая ей через плечо. – С подарками.

Мужчина с огромной белоснежной бородой, одетый в красную шубу, держал в руках подарочную коробку. Она была завернута в серебряную бумагу и перевязана широкой золотисто-зеленой лентой.