Сейчас на лице Мелтона застыло брюзгливое выражение, не обещающее ничего хорошего для всех участников вчерашней трагедии. Комиссия, которая собрались сегодня, состояла из сотрудников больницы и должна была провести внутреннее предварительное расследование. Но Мелтон знал, что этим дело не ограничится. Обязательно нагрянут проверяющие, начнут выискивать недочеты в работе. И еще неизвестно, к каким выводам они придут.
Нельзя также сбрасывать со счетов мужа покойной, некоего Джеймса Дилана. Доктор Мелтон уже успел выяснить, что это весьма богатый и влиятельный человек. Не то чтобы это имело какое-то значение, когда дело касалось справедливости, но по опыту Мелтон знал, что такой как Джеймс Дилан способен доставить хантервильскому госпиталю и его главному врачу большие неприятности. Например, подать в суд и испортить репутацию больницы. Если бы не эта дурацкая авария, Лану Дилан никогда не привезли бы в хантервильскую больницу. Она слишком плоха для людей такого уровня. А теперь получается, что им придется расхлебывать эту кашу. Почему бы Лане Дилан не умереть в каком-нибудь шикарном частном госпитале?
Мелтона можно было назвать циником, но он думал в первую очередь не о себе.
Он вздохнул и обвел мутным взглядом всех подчиненных. По его правую руку сидел Эдуард Салливан, любимчик и гордость всего госпиталя. Как неудачно, что все это случилось именно в его дежурство! Но как хорошо держится мальчик, хотя и несколько бледноват.
Дальше сидела Гортензия Макфлайер, невропатолог больницы, сухая, сдержанная женщина, питающая как и многие другие дамы хантервильского госпиталя склонность к Эдуарду Салливану. Одно время даже упорно поговаривали о том, что между ними что-то есть, хотя она старше его на добрых десять лет.
Доктор Мелтон пожевал губами. Странно, что в голову лезет всякая чепуха в такой ответственный момент.
Альберт Гэлгем, юрист больницы, занимал место слева от главного врача. Этот-то чувствует себя в своей стихии, неодобрительно подумал доктор Мелтон. Сразу видно, обожает разбирательства и хочет блеснуть на показательном процессе. Совсем не думает о том, чем это может закончиться для репутации больницы…
Рядом с Гэлгемом сидел Юджин Фауст, заместитель Мелтона. Вот этот больше походил на сурового судью, чем на врача. Фауст был хорошим специалистом, но его неприветливый нрав и неумение признавать свои ошибки самым отрицательным образом отражались на его карьере. Доктор Мелтон при всем своем уважении к Фаусту и то с трудом терпел его. Однако в таких щекотливых делах Юджин был человеком незаменимым.
– Кажется, все в сборе. Можем начинать, – сказала Гортензия, как только Карен вошла в кабинет. – Будьте любезны, присаживайтесь, мисс Кордейл.
Никто не удивился тому, что доктор Макфлайер взяла на себя роль председателя. Доктор Мелтон не особенно любил выступать, и Гортензия частенько делала это за него. Карен присела на краешек единственного свободного стула. С этого места она могла прекрасно видеть Салливана, и это придавало ей сил.
Доктор Макфлайер принялась монотонным голосом излагать всем известные факты. Карен почти не слушала ее. Сердце колотилось так неистово, что заглушало все посторонние звуки.
– … и теперь мы собрали здесь внутреннюю независимую комиссию, чтобы разобраться с подробностями этой преступной халатности и принять соответствующие меры.
Гэлгем открыл внушительного вида блокнот и приготовился записывать.
– Доктор Салливан, расскажите, пожалуйста, о событиях этой ночи, – обратилась Гортензия к Эду.
Сейчас или никогда.
У Карен перед глазами поплыли цветные круги. Но медлить нельзя, иначе Эд расскажет правду и совершит непоправимую ошибку.
– Доктор Макфлайер, позвольте мне быть первой, – сказала Карен отчетливо.
Пять пар глаз вопросительно смотрели на нее. Лишь в глазах одного человека к удивлению примешивался страх. Страх перед тем, что может сейчас произойти.
Карен сглотнула. Она сделает это ради него.
– Доктор Мелтон, доктор Макфлайер, простите, что я вмешиваюсь, но на самом деле начинать надо с меня. Вчера ночью я не посмотрела карточку миссис Дилан и вколола ей успокоительное, вызвавшее аллергическую реакцию.
И сразу стало легче. Самое тяжелое было позади.
Послышались возгласы, сидевшие за столом люди растерянно оглядывали девушку. Все были уверены в том, что виновник постарается как следует запутать комиссию. Никто не рассчитывал на откровенное признание. Более того, не было еще даже точно известно, что Карен и Салливан были ночью одни в этой части здания.
Карен знала, что сейчас они все придут в себя и начнут задавать ей неприятные вопросы. Не было ничего, что могло бы разрушить ее версию. В больнице не велось никакого видеонаблюдения. Никто не может подтвердить, что роковой укол был сделан Эдуардом Салливаном, а не Карен Кордейл.
Кроме, разве что, самого Эдуарда Салливана.
– Карен…
Она скорее почувствовала, чем услышала его голос. Лицо Эда было смертельно бледно, его пальцы судорожно вцепились в кромку стола.
Пожалуйста, не противоречь мне, молилась она про себя. Молчи. Молчи.
Салливан боролся сам с собой. О, как ясно Карен видела это! Неожиданно перед ним открылся путь к спасению. Она предлагала ему жертву. Примет ли он ее?
Карен стиснула зубы. Капельки пота проступили на лбу. Сколько еще секунд есть у них для этого немого разговора? Чья воля окажется сильнее?
Так будет лучше, Эд, дорогой, твердили ее глаза. Ты должен думать о себе…
Карен, как же так… ведь это неправда… ты не должна, растерянно отвечал он.
Тем временем Мелтон пришел в себя.
– Доктор Салливан, вы подтверждаете слова медсестры Кордейл? – спросил он сухо.
Кое-что из этого судорожного обмена взглядами не ускользнуло от его внимания. И теперь ему очень хотелось услышать Салливана.
Карен перестала дышать. В глазах Салливана промелькнула отчаянная решимость.
– Доктор Салливан, мы вас внимательно слушаем, – напомнил о себе Мелтон.
Эд нервно облизал губы и снова взглянул на Карен. Еще до того как он открыл рот, Карен уже знала, что он скажет. В этом поединке выиграла она.
– Да, доктор Мелтон, – ответил Салливан, и как слабо прозвучал его такой обычно уверенный голос! – Медсестра Кордейл сделала этот укол.
– Я так и знала, что это она! – воскликнула Гортензия Макфлайер с триумфом.
Мужчины поморщились.
– Доктор Макфлайер, я бы попросил вас сдерживаться, – сухо сказал Мелтон. – Это слишком неприятный случай, чтобы отвлекаться на эмоции.
Он принялся что-то говорить, отступив от своей привычки держаться в тени. Карен было все равно. Эд спасен, это самое главное. И теперь у него нет пути назад.
– Мисс Кордейл, потрудитесь объяснить нам события этой ночи, – произнес кто-то, кажется, Юджин Фауст.
Он как никогда напоминал сейчас обличающего судью, но Карен знала, что на самом деле он очень хорошо относится к ней и расстраивается из-за того, что она попала в беду. Не то что Гортензия Макфлайер.
– Я сидела в комнате для отдыха, – спокойно начала Карен. – Зазвонил телефон. Санитар сообщил мне, что пациентке в третьей палате плохо…
– Почему вы находились в комнате для отдыха? – резко спросил Мелтон.
– Я пила чай, – ответила Карен.
– Почему вам звонил санитар, а не из регистратуры? – это уже Гортензия Макфлайер.
– Потому что в регистратуре никого не было.
– А где была мисс Снуч? Она ведь должна была дежурить ночью?
– Джессика отпросилась чуть пораньше. Я обещала, что заменю ее.
Доктор Макфлайер нахмурилась.
– Это не по правилам. Фактически вы были единственным человеком в этой части здания.
– С мисс Кордейл был еще я, – вмешался Салливан. – А внизу дежурили санитары…
– И поэтому вы сочли возможным отпустить мисс Снуч? – Макфлайер повернулась к Эду.
Гэлгем лихорадочно строчил в своем блокноте.
– Я попросила доктора Салливана позволить мне заменить Джессику, – солгала Карен.
– Почему?
– Я хотела подработать. Мне нужны деньги.
Удивительно, как легко одна ложь тянет за собой другую. Карен всегда считала себя неискусной притворщицей, однако сейчас, перед лицом разъяренной Гортензии Макфлайер она без усилий выдумывала одну правдоподобную подробность за другой.
– Изумительно. – Ноздри доктора Макфлайер гневно раздулись. – Нашим медсестрам нужно подзаработать, и они взваливают на себя обязанности целого штата. Кажется, вчера тоже было не ваше дежурство. Вы что, мисс Кордейл, решили заменить собой весь наш персонал?
– Доктор Макфлайер! Будьте любезны воздержаться от выводов! – вмешался Мелтон.
Он был расстроен. Очень расстроен. Случившееся само по себе трагедия, а теперь выясняется, что виновата эта милая девочка. Что на нее нашло? Она всегда была такой аккуратной и внимательной…
Но все же лучше она, чем Салливан, нехотя признался себе доктор Мелтон. Возможно, дело удастся как-нибудь замять. Подумаешь, неопытная медсестра ошиблась. Надо будет посоветоваться с Гэлгемом насчет этого наедине.
Новые и новые вопросы сыпались на Карен, но она отвечала уверенно и не позволяла запутать себя. Со стороны могло показаться, что она чересчур спокойна и не испытывает должного раскаяния из-за своего ужасного проступка. Но Карен знала, что двойного спектакля ее нервы не вынесут. Ей нужно было все ее хладнокровие, чтобы не дать им заподозрить, что она лжет. Ей было не до того, какое впечатление производят ее сухие точные ответы.
Наконец все было закончено. Вина Карен Кордейл была доказана и не подвергалась сомнениям.
– Вы можете сейчас идти домой, мисс Кордейл, – подытожил Мелтон. – А мы останемся здесь и обсудим, как нам быть дальше. Надеюсь, вы понимаете, что до выяснения всех обстоятельств вы отстранены от работы.
Карен медленно поднялась. Какие там выяснения обстоятельств! Это означает, что она уволена. И она должна радоваться, если этим все закончится…
– Мы свяжемся с вами, Карен, – мягко сказал Юджин Фауст, видя измученное лицо девушки. – А сейчас поезжайте домой.
Карен вышла из кабинета. Сколько времени она провела там? Карен взглянула на руку. Всего полтора часа. Так мало… Она провела рукой по лбу. Голова горела. Что делать сейчас? Ах, да, домой. У нее была бессонная ночь, и ей необходимо отоспаться.
Карен стянула с себя униформу, неспеша оделась, радуясь тому, что пока не встретила никого из младшего персонала. Больше всего на свете она не хотела, чтобы ей начали задавать дурацкие вопросы. Она прошла мимо регистратуры, даже не взглянув на Джессику. А та была слишком занята, чтобы окликнуть Карен.
Улица встретила Карен ярким солнечным светом. Странный контраст с ее внутренним состоянием. Она немного постояла на крыльце, стараясь запомнить мельчайшие подробности этого дворика: шест с развевающимся флагом, большой щит с надписью "Хантервильская окружная больница", ряд машин скорой помощи, чуть подальше покрашенные в синий цвет скамейки в импровизированном скверике. Все покрыто зеленью, и в перерывы медсестры бегают сюда, на улицу, а не в душное маленькое кафе.
Где будет она завтра в это время? Вряд ли ее оставят в госпитале. Но ничего, она найдет другую работу. Она все вынесет ради него.
Домой Карен Кордейл шла с таким же спокойным сердцем, как и на работу.
10
Вечером к ней снова пришел Эд. Карен знала, что увидит его, но все равно ее радость была велика.
– Почему ты не предупредила меня вчера о том, что собираешься сделать, гадкая девчонка? – спросил он, судорожно обняв Карен.
– Это бы только все испортило, – улыбнулась она, ощущая необыкновенную легкость в душе. – Ты бы стал меня отговаривать…
– Зачем ты взяла вину на себя?
– Ты прекрасно знаешь, зачем. – Она отодвинулась от него и заглянула ему в глаза. – Представляешь, что они бы сделали с тобой?
– А ты? Как же ты? Теперь ты не сможешь продолжить учебу… Тебе, скорее всего, запретят работать в медицинских учреждениях…
Зачем он напоминает ей об этом? Как будто она забыла! Она рассталась со своей мечтой ради его мечты. Неужели это нуждается в объяснениях?
– Я всего лишь медсестра, – ответила Карен как можно равнодушнее. – И потом, недавно я обнаружила, что в жизни женщины бывают вещи и поважнее работы.
– Карен, любовь моя, ты – чудо! Господи, как же мне повезло с тобой…
Вот так, доктор Мелтон, думала про себя Карен. Вот это я называю счастьем. Если бы я струсила, то потеряла бы Эда навсегда. А теперь он мой. Безраздельно мой.
– Ты случайно не знаешь, что там они решили насчет меня? – спросила она чуть позднее, когда они, обнявшись, сидели на скамейке.
– Ничего определенного. Макфлайер разбушевалась, требовала суда…
Карен вздрогнула.
– Не бойся, до этого не дойдет, – поспешил успокоить ее Салливан. – Мелтон слишком заботится о репутации больницы. Если бы это был я… то есть если бы они узнали правду, то тогда трудно было бы утаить это происшествие. Я все-таки один из ведущих хирургов. А так Гэлгем считает, что можно попробовать уладить дело миром. Пока это еще не вышло за пределы больницы. Если с умом повести дело, то можно избежать больших неприятностей.
– А как же муж миссис Дилан? Неужели он согласится не обращать внимания на то, что его жену…
Карен запнулась. Убили, вот что просится на язык. Но вряд ли милосердно употреблять это ужасное слово в присутствии Эда. Не стоит лишний раз напоминать ему о его страшной роли. Хотя сегодня он гораздо более спокоен и уверен в себе, чем вчера.
– Гэлгем думает, что это можно от него утаить, – неуверенно произнес Салливан.
– Что? Ты хочешь сказать, что молодая здоровая женщина умирает в больнице, а ее муж даже не поинтересуется причиной смерти? Или Гэлгем готов намеренно солгать ему? Он же должен знать, чем это может закончиться!
– Не горячись, Карен. Ты кричишь на всю улицу. – Салливан боязливо оглянулся. – Конечно, Гэлгем все понимает. Но у него голова неплохо варит, и он что-нибудь придумает. К тому же я точно знаю, что отношения между мистером и миссис Дилан не были идеальными, так что может статься, что Дилан не будет особенно свирепствовать.
Салливан понизил голос, словно опасаясь быть услышанным, и от этого ее слова приобрели особенно зловещий оттенок.
– Господи, Эд, это ужасно! – Карен закрыла уши, чтобы не слышать циничных слов.
– Это жизнь, дорогая моя. Каждый думает лишь о себе и своей выгоде.
– Неправда. – Она выпрямилась. – Я думала о тебе, когда брала вину на себя.
– Ты – редкое исключение, – улыбнулся Салливан. – И я счастлив, что ты со мной. Давай не будем гадать, а просто подождем. Что бы они ни решили, я не думаю, что они будут очень суровы по отношению к тебе. В любом случае, я всегда буду рядом.
Карен запрокинула голову. Он нетерпеливо потянулся к ее губам, и на несколько блаженных мгновений все тяготы дня были забыты.
– У тебя нет возможности приютить меня сегодня? – шепнул ей на ухо Салливан. – Я хотел бы повторить ту изумительную ночь.
Карен отрицательно покачала головой, спрашивая себя, как он не понимает, что его слова прозвучали с устрашающей двусмысленностью.
– Я живу не одна, с матерью и сестрой, – виновато пояснила она.
– Жаль, – произнес он с досадой. – Я снимаю квартиру с другом, он как раз сегодня ночью дома. Но мы что-нибудь придумаем, да, малышка?
– Да, – счастливо прошептала Карен, прижимаясь к нему ближе.
На самом деле она вовсе не жаждала провести с ним ночь. Слишком много случилось, и ей гораздо больше хотелось так сидеть рядом с ним, обнимать его и чувствовать, что он рядом и никогда не покинет ее.
– Знаешь, Карен, мне сейчас надо бежать, – запинаясь, сказал Эд через некоторое время. – Я договорился о встрече, и мне обязательно надо быть.
– Конечно, я все понимаю.
Она разомкнула руки и встала.
– Не грусти, хорошо? – Он ласково потрепал ее по плечу. – Мы ведь завтра тоже встретимся.
Она закусила губу. Неужели он не понимает, что он нужен ей сейчас, а не завтра?
Салливан звонко чмокнул ее в губы.
– Ну я пошел.
Нет, не понимает.
Карен помахала ему на прощание и попыталась весело улыбнуться. У нее вышла какая-то безжизненная гримаса, но Эдуард Салливан уже не видел ее – он слишком торопился, чтобы оглядываться назад.
На следующий день он не пришел и не позвонил, хотя Карен все время ждала его. У миссис Кордейл был выходной, и она порой начинала ворчать на бездельницу-дочь:
– Не пойму я тебя, Карен. То ты дни и ночи проводишь в своей больнице, то сидишь дома.
Карен не говорила матери о том, что скорее всего она больше не вернется в больницу. Предугадать реакцию миссис Кордейл было практически невозможно – ей очень не нравилась работа дочери, однако зарплата Карен приходилась как нельзя кстати.
Промучившись весь день в неизвестности, Карен долго не могла уснуть. Она придумывала сотни причин, объясняющих молчание Эда, но не одна из них не была достаточно весомой, чтобы успокоить ее.
Завтра он обязательно придет, твердила Карен, засыпая. Она надеялась увидеть Эда во сне, но ее мозг был слишком измучен, и никакие сновидения не тревожили ее покой…
Когда второй день подряд Карен не пошла на работу, миссис Кордейл почуяла неладное.
– В чем дело? – допрашивала она дочь за завтраком. – Ты взяла отпуск?
– Нет.
Карен зажмурилась. Рано или поздно ей все равно придется посвятить мать в свои проблемы. Почему бы не сделать этого сейчас?
– Мама, у меня не все в порядке в больнице…
– То есть? – миссис Кордейл отложила в сторону хрустящий тост и нахмурилась. – Ты испортила какой-нибудь дорогой прибор?
Ах, если бы дело было в этом! Карен едва подавила улыбку.
– Нет, дело не в этом. Никаких материальных проблем, не бойся.
– Вот и хорошо, – выдохнула миссис Кордейл. У нее отлегло от сердца. Какую-нибудь крупную выплату им сейчас не потянуть.
– Но, скорее всего, я не смогу больше работать в больнице, – тихо продолжила Карен.
– Тебе давно пора уходить из этой больницы, – категорично заявила миссис Кордейл. – Если ты наконец взялась за ум, я очень рада.
Она допила кофе и принялась собираться на работу. Карен немного приободрилась. Раз мама так реагирует, значит, еще не все так плохо. Она сможет устроиться в каком-нибудь другом месте, может быть, вместе с Энни на почте, будет зарабатывать деньги. Им с Эдом хватит…
Карен проводила мать и принялась прибираться в квартире. Она не позволяла грустным мыслям одолевать себя. Все обязательно наладится.
За ревом пылесоса она не сразу расслышала телефонный звонок.
– Алло, – проговорила она в трубку.
– Карен, это ты? – спросил мужской голос.
На душе у Карен потеплело. Это был он.
– Привет, Эд, – сказала она беззаботно. – Как дела?
– Нормально, – ответил он несколько удивленно. – А ты как?
– Не могу сказать, что прекрасно, – рассмеялась она, – но все в норме.
Особенно сейчас, когда я слышу твой голос, добавила она про себя.
– Я рад. Знаешь, у меня для тебя есть кое-какие новости. – Эд замялся. – Они наконец договорились, как с тобой поступить, и Мелтон хочет, чтобы ты подъехала сегодня в больницу к четырем часам.