Из-за истощения она стала неуклюжей, поэтому она не проплела элегантно по комнате, как хотела бы. Но она все еще была уверена в том, что она намного изящнее, чем любые девушки-изобретательницы.
- Слушай, - сказала она. - И расскажи мне, что ты слышишь. - Она достала две булавки из волос. - Уверена, у твоей девушки-изобретательницы есть много способов использовать булавки для волос, - сказала она, пока пыталась правильно повернуть булавку. - На них, скорее всего, держатся все ее изобретения.
- Несомненно, - он напрямую встретился с ней взглядом. О чем думал Элиот, говоря, что она припугнет его? Находиться так близко к нему вдруг стало для нее некомфортно. И само по себе странно. Разве не она поцеловала парня вот так запросто сегодня вечером? Парня посимпатичнее…
Замок со щелчком открылся.
- Я думаю, что это звук воды, - сказал он. - Гавань? - его запястья упали на колени. Он помассировал их, но никаких других движений не делал.
Между ними повисла напряженная тишина. Эйприл встала и разгладила платье.
- Удачного побега. И как сбежишь, старайся не попадаться. Изобретатели, как я слышала, очень востребованы. Как мужчины, так и женщины.
- Кем востребованы? - его тон был недоверчивым.
- Мальконентом, очевидно. И Просперо.
- О, я все знаю о Просперо.
Эйприл обернулась на него, узнавание вспыхнуло в ее мозгу.
- Это ты, тот мальчик, которого Элиот бил молотком!
- Это неважно. Люди Мальконента заражены. Они влачили существование в болоте, как животные. Он видит город, и тебя, и, вероятно, всех твоих очаровательных друзей, как своего рода приз.
Не было нужды это говорить, она уже все сама поняла. Или то, что у нее всего одна очаровательная подруга, но все же не такая очаровательная, как сама Эйприл.
- А ты порадовала его трудностями наложения блесток на накладные ресницы, - он даже не попытался скрыть отвращение.
Эйприл замерла.
- Было бы лучше, если бы я рассказала ему как для меня просто открыть замок шпилькой? И что как только сбегу, я собираюсь послать за ним брата, который совершенен в искусстве пыток, и что Элиот убьет его очень медленно? Что я считаю часы до того момента, как мы оба будем стоять рядом и смотреть, как он умирает во второй раз?
Гибель
Кент практически не мог поверить, что он попался во столько паутин сразу. Скрывающих, изобретающих удивительные вещи тюремщиков безумца. А теперь и красавицы перед ним, находящейся в холодной ярости.
Когда он был ребенком, ему были доступны только звуки и воображение. Тиканье часов над его кроватью, которые говорили, что он практически слеп. И его мать, которая пахла мягкостью и покрытыми сахарной глазурью пирожными к чаю.
Механизм часов, тех самых, которые годами составляли ему компанию, был первой вещью, которую он ясно увидел. Его отец надел на него корректирующие линзы, и он впервые смог почувствовать формы, окружающие его. Взглянув вверх, он увидел медные механизмы и бесконечно вращающиеся шестеренки.
Его мать уже умерла, став одной из первых жертв чумы, и он каждый день проходил мимо ее портрета, спускаясь по лестнице в их доме. С тем же успехом его отец мог умереть от чумы или быть безмолвным портретом на стене. Он дал Кенту очки и исчез в мастерской за домом. Когда-то она служила кухней, достаточно большой, чтобы обслуживать их особняк во времена, когда люди богато развлекались.
Он пытался пойти за отцом, интересуясь, что он такого делал, что требовало такой таинственности, но дверь была закрыта на засов. Когда бы он ни хватался за ручку двери, в окне появлялись глаза его отца и жестом приказывали идти дальше.
У них все еще были слуги, пожилой мужчина и женщина, когда-то бывшая домоправительницей. Им не платили со времен начала чумы, но они все еще жили в доме. Их просили следить за ним в течение дня, пока его отец трудился в мастерской. Но в основном они терялись в неиспользуемых комнатах дома, пока Кент бродяжничал на улицах.
В конечном счете, привлеченный звуками в один знойный полдень, он забрел в часовой магазин. Войдя в темную прихожую, он был еще больше впечатлен крохотными деталями и составными часов, вразброс лежавшими на прилавке.
Часовщик принял Кента за бездомного и предложил взять его в качестве ученика.
На службе у часовщика Кент продолжал прочесывать улицы в поисках карманов живых или мертвых, забирая часы, чтобы разобрать их на запчасти. Ища металлические вещицы, которые можно было переплавить.
Вечерами часовщик обучал Кента его ремеслу. Чем-то занятый, часто он даже не шел домой, а засыпал прямо в задних комнатах магазина. Может быть, его отец скучал по нему, но так как старик не сказал больше, чем несколько слов в прошлом году, он сомневался в этом.
Часовщик постоянно разрабатывал схемы. Иногда большие. Иногда секретные. Они не выглядели как часы. У Кента были плохие предчувствия, что бы это ни было, и занимало все его мысли. Ему было одиннадцать, и он был необыкновенно умен.
Его опасения подтвердились в день, когда в магазин ворвались солдаты, разбив драгоценные часы деда и рассыпав шестеренки, которые Кент месяцами собирал по полу. Солдаты Просперо были жестокими и эффективными.
Они забрали Кента и часовщика во дворец на конце болота. Кент дрожал всю бесконечную дорогу в паровой карете, зажатый между придворными Просперо. Но когда Просперо улыбнулся и угостил его, Кент расслабился. Может, жестокость Просперо - лишь история, которую рассказывают на улицах. Это был последний раз, когда Кент позволял себе думать о чем-то настолько глупом.
Но каким-то образом они остались живы. Просперо позволил часовщику жить, хотя он никогда уже не был прежним.
Когда они вернулись в город, он не пошел домой в тот же час. Он остался с часовщиком. Мужчину трясло от жара. Кент сидел подле него, давая ему пить холодную воду. Помогая, но и запоминая каждую деталь, которую он бормотал в лихорадочном бреду. Секреты, которые он не разгласил во время пыток, сейчас лились из него потоком.
Две недели спустя, когда часовщик наконец-то начал выздоравливать, Кент пошел домой. В переднем окне горела свеча, но экономка встретила его у двери с мрачным выражением лица.
Его отец умер. То ли от сердечного приступа, то ли от горя, когда услышал, что его сына захватил Просперо. Никто не знает наверняка.
Кент ошеломленно поплелся к дому отца. Наконец он увидит, что внутри.
Никаких часов. Никакой взрывчатки. Никакого оружия. Но на столе в центре комнаты он нашел чемодан. Внутри были линзы, завернутые в бархат. Дюжины линз. Для очков. Для защитных масок. Все они были для него.
На дне чемодана было письмо.
Там говорилось:
"Достаточно плохо рожать ребенка в мире, где царит чума. Я не хотел обременять моего мальчика слепотой. Будь осторожен с этим. Не храни их всегда в одном месте, наш город склонен к стихийным бедствиям и пожарам".
Обыскав мастерскую, а после нее и дом, Кент нашел еще дюжину линз. Все завернул в бархат. Делом всей жизни его отца было улучшение будущего Кента, несмотря на то, что он никогда не проявлял к нему привязанности. Мальчик поклялся не становиться таким холодным и отстраненным от жизни.
И все же изобретательство помогло ему забыть о своем горе и одиночестве. В конце концов, оно заняло все время его бодрствования.
Мастерская, где его отец проводил дни, стала его прибежищем. И спустя годы его изобретения изменились от часов до паровых двигателей и дирижаблей. Он воссоединился с белокурым мальчиком, который спас его в тот день во дворце, - с племянником принца.
Научиться доверять ему заняло у Кента месяцы. Даже несмотря на то, что Элиот помог ему сбежать из дворца, Кент боялся, что у него еще осталась некая привязанность к Просперо, и он мог украсть его изобретения или вывести их из строя. Но Элиот давал ему деньги, снабжал запчастями и ничего не хотел сделать для Просперо. Он, казалось, искренне заботился о городе. В последнее время он начал заниматься исследованиями масок для бедных.
Он знал, что работать на Элиота опасно. Изобретать опасно. И был прав.
Каким-то образом он снова был заперт в тюрьме, но уже с другим сумасшедшим.
На этот раз он был заперт с самой раздражающей девушкой. Сестрой Элиота, с ее накладными ресницами и блестками, усыпавшими веки.
Люди в городе умирали каждый день, а эта девушка растрачивала драгоценные ресурсы, например, воздух. Вот она тут, подшучивала якобы над его воображаемой девушкой. Будто у него было время на подобные вещи.
Но, когда она рассказывала ему о том, как она планировала наблюдать, как ее отец умрет от меча Элиота, ее голос был твердым и абсолютно серьезным.
- Тебе стоило бы стать актрисой, - сказал он, наконец.
- Я знаю, - ее голос снова просветлел. - Моя мама меня хорошо натренировала. Так жаль, что чума закрыла все театры.
- Так жаль, - повторил он, пытаясь скрыть внезапное замешательство. Она была самым глупым и самым бесстрашным человеком из всех, кого он встречал. Между ними затянулась тишина.
- Значит, мы возле гавани, и я освобождаю тебя от этих наручников, - протараторила она. - Ты собираешься сбежать?
- Нет, - просто ответил он.
- Ты должен. Я бы наслаждалась шансом быть спасенной.
Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка вышла извиняющейся.
- Я не могу, - сказал он. - Преподобный хотел, чтобы я установил бомбу, но он не сказал, где, или что он хочет взорвать. Я далеко не единственный человек в городе, который может создать взрывчатку, и мы оба это знаем. Я должен выяснить, что он хотел взорвать, поэтому должен сказать Элиоту. Так мы сможем разрушить планы Мальконтента.
- Понимаю, - тихо сказала она. - Но тогда мы впустую потратили хорошую шпильку.
И он видел, что она все понимает. Он балансировал между опасностью, грозящей ей, и тем, что могли пострадать многие люди, если Мальконтент добьется своего. Но он выбрал остаться, потому что таким образом мог спасти больше жизней.
Он вынудил себя прекратить думать о девушке на полу перед ним. Что хотел Мальконтент взорвать? Что он упустил?
- Мне придется вернуть его на место, если кто-то придет, но я не считаю это пустой тратой, - он стоял, его мышцы сопротивлялись после столь долгого сидения на холодном полу. И он шагнул.
Лишь несколько ночей назад он видел ущерб, нанесенный бомбами Мальконтента. Он видел мертвого ребенка, похороненного под грудой щебня, когда Элиот взял его проверить утраты.
Ущерб от бомбы был незначительным. Но отчаяние жителей многоквартирного дома за церковью было сокрушающим. Печаль. Надежда, что кто-то придет и изменит их жалкое существование. Элиот был идеальным, успокаивающим, утешающим. Кент стоял позади, немой и чувствующий себя некомфортно.
Но он мог остановить Мальконтента от установки еще одной бомбы. Если безумец хотел Кента, достаточно позаботившись о том, чтобы похитить его, он, должно быть, жаждал чего-то грандиозного. Взрыва, который город запомнит. Хотя бы потому, что он убьет любого, кто помешает ему.
Он контролировал свои шаги. Ступал мягко, чтобы ни один стражник снаружи не услышал его шагов. Он еще раз прошелся по схеме лжебомбы. В то же время, он представил себе город, будто смотря на него сверху, с великолепного дирижабля, на котором он лишь несколько раз пытался летать.
Они с Элиотом согласились, что для процветания города они найдут других людей, свяжутся с остальными, выжившими после чумы.
И вдруг он понял, где установили бомбу. Это было так просто… пароход. Открытие. Первый большой триумф Элиота, вовлеченного в этот проект своим дядей. А Мальконтент хочет все разрушить.
Кента не волновало, что Мальконтент и Просперо поубивают друг друга. Он заботился о невинных жизнях. Он вздохнул. Выяснить, где будет бомба не достаточно. Нужно остаться. Он может построить фальшивую бомбу. Если он уйдет, Преподобный получит настоящую.
- Я знаю, где он хочет разместить бомбу, - сказал он Эйприл, смотревшей на него с дивана. - Если каким-то образом это поможет тебе сбежать или он отпустит тебя, скажи Элиоту.
Он начертил пальцами схему на полу. Следов не оставалось, но он помнил. Лишь то, что он притворялся, будто рисует, помогало ему вспомнить дизайн. Ему нужны были часы, провода и различные детали. Его бомба будет очень правдоподобной, поэтому Преподобный не поймет, что она фальшивая пока не будет слишком поздно.
В коридоре послышались шаги.
- Быстро возвращайся в свой угол, - сказала Эйприл.
Кент пронесся по коридору. Засунуть руки в наручники снова отняло всю его силу воли. Но, прежде чем он защелкнул их, вошел слуга с едой. Мужчина одарил Эйприл долгим, рассматривающим взглядом и поставил поднос, но даже не глянул в сторону Кента, когда уходил. Кент позволил наручникам снова упасть на пол.
- Мальконтент - твой отец - может найти другую симпатичную девушку. Любую симпатичную девушку, - он остановился, ощущая, как вспыхнуло его лицо. - Я не говорю, что есть девушки симпатичней тебя.
- Нет, ты слишком умен для этого, - сказала она. Но возражение было не очень активным. Она отвернулась и заправила выбившуюся прядь за ухо. Макияж практически стерся с ее лица, но для Кента она все еще сияла. - Элиот поймет. Тебя не воспитали во дворце. Я в этой семье достаточно долго, чтобы знать, что это значит больше, чем когда отец пожертвовал мной. В его случае это показало бы безграничную преданность.
Она села на диван и уставилась на поднос с едой. То, как она сидела, заставило его отвернуться, несмотря на то, что он в действительности не хотел этого. На ней не было достаточно одежды. Это было постыдно.
- Почему ты не попыталась сбежать, пока дверь была открыта?
- Может быть, я тоже смогу разузнать что-нибудь интересное, - произнесла она. - Для Элиота.
- Нет. Если представится шанс - беги, - сказал ей Кент. - Я останусь, все узнаю. И скажу Элиоту.
- Ты? - ее голос вырос на октаву. - Как ты собираешься узнать все секреты? У тебя даже нет ресниц, которыми можно было бы похлопать. По крайней мере, мне так кажется. Подойди ближе. - Она подозвала его к себе.
Вместо этого он остался там же, где и стоял.
- Я спалил их во время эксперимента, - сказал он, сопротивляясь порыву поднести руку и прикоснуться к векам. Несчастный случай был уже давно. Ресницы уже отросли? Он не помнил и не проверял. Кажется, должны были… Он покачал головой, рассеивая безумие, что она поселила в нем. - Есть способы получения информации без помощи хлопанья ресницами, - сказал он. - Слушать. Наблюдать. Думать.
- Уверена, что у тебя это срабатывает, - она улыбнулась. - Позволь мне увидеть твои глаза.
Он покачал головой, но не знал, то ли отвечал на ее вопрос, то ли удивлялся ей. Она жила под опекой Просперо и выжила. Она знала, как наслаждаться жизнью в городе, где у всех остальных были безжизненные глаза. Она может научить его. И это пугало.
- Если я могу видеть твои, значит, ты можешь видеть мои, - сказал он, защищаясь.
- Не за этими ужасными линзами.
Она возненавидит зеленые очки, которые он надевает, когда что-то сваривает. Его губы слегка изогнулись, и она решила, что это хороший знак, встала и подошла к нему. Прежде чем он понял, она зажала его в углу. Он вскочил, и она протянула руку, но он схватил ее за запястье.
- Стой. - Получилось решительнее, чем кто-либо из них ожидал, и ее лицо вытянулось. Будто он назвал ее уродиной. Неужели она не понимает, как это - быть почти слепым? Уязвимым? Знает, насколько драгоценны эти очки? Что починить их будет невозможно?
Он искал правильные слова, но, прежде чем смог произнести хоть слово, в коридоре вновь послышались шаги. Эйприл пробежала по комнате, усевшись на краю дивана. Смирившись, он надел наручники вокруг запястий и спрятал руки в коленях, не спеша застегивать их, пока не увидит, кто пройдет через дверь. Только бы это снова был слуга, искоса глядящий на Эйприл… Но это был сам Преподобный. Его сопровождали двое служащих. Кент защелкнул наручники. Как раз перед тем, как Преподобный махнул одному из слуг, который прошел по комнате и расстегнул их.
Мужчина, бесспорно, был заражен, на его руках были язвы. Кент уставился на них, завороженный фиолетовыми кровоизлияниями, зеленью инфекции. Это было ужасно. И все же ему пришлось подавить в себе желание задать мужчине вопрос. Какие у него симптомы? Как долго он болеет?
Второй охранник также был заражен. Эйприл прижала руки к своей белой маске, будто это сделает ее более эффективной.
- Ты готов сотворить мой взрыв? - спросил Мальконтент. - Я хочу, чтобы его было видно по всему городу. Арки огня и, может быть… - он улыбнулся Кенту, его улыбка была дикой и не прикрытой никакими масками. - Может быть, столбы дыма, парящие в воздухе. Я хочу превзойти фейерверки моего брата.
Догадки Кента оказались верны, но он не чувствовал гордости. Не тогда, когда безумец уже решил, что он будет учавствовать в этом. Не тогда, когда точно погибнут невинные люди.
- Я могу сконструировать бомбу для тебя, - сказал Кент.
- Где мы найдем поставщиков? - спросил Мальконтент.
Вопрос застал Кента врасплох. - У тебя их нет?
- Ты изобретатель, - сказал Преподобный. - Отведи нас в свою мастерскую. Ты можешь собрать запчасти здесь. - Это было требование.
Ему нужно было сбежать с Эйприл, когда он догадался, где будет располагаться бомба. Он не был бы против рискнуть своей жизнью, но его мастерская была переполнена изобретениями, которые смогут многим спасти жизнь, и Мальконтент, конечно, уничтожит все, что не понадобится Кенту для бомбы. Его мозг лихорадочно работал. В здешнем подвале есть лаборатория, где Элиот экспериментировал с дизайном для новых масок. Он может рисковать, потеряв эти планы. В любом случае, у него здесь ничего нет для создания бомбы. Комната в Морге даже не рассматривалась. Ее стены были покрыты его чертежами. Летающими аппаратами. Давным-давно он передал один Доктору Уорту. Выясняя у человека, его героя, смогут ли люди когда-нибудь летать.
Собственно, его дирижабль был на крыше Морга, скрытый под большим куском холстины. Он не мог привести Мальконтента туда. Он лучше разрежет шар на куски, чем подпустит к нему Мальконтента или Просперо.
Оставалась мастерская его отца. Он покинул дом много лет назад, но отделенная кухня все еще ощущалась… домашней. И там все еще было много инструментов его отца. Он вздохнул. Ему же нужно куда-то их привести. Это было подходящее место.
Охранники протянули темные плащи. Эйприл долго их рассматривала, но, в конце концов, натянула его поверх своего скудного платьица и длинных ног. Кент надел свой, и он ничего не мог сделать, когда что-то влажное коснулось его предплечья. Кто последним носил этот плащ? Без сомнения, кто - то изнемогающий от болезни.
Они поднялись на улицу. Мальконтента сопровождали два его человека. Эйприл все еще была с ними, он видел, как она приложила руку к лицу, проверяя свою защищающую маску. Она оставалась как можно ближе к Кенту. Ему очень хотелось, чтобы он был натренированным бойцом, как Элиот. Чтобы он действительно мог защитить ее или задержать этих мужчин, чтобы она могла убежать. Кент повел их вниз по широкой авеню. Показывать этому безумцу дом своего детства было актом уступления. Или, возможно, жертвы. Он никогда не думал о себе как о жертве.