Теперь, конечно, я могу и так рассуждать, ведь прошло столько времени. Но тогда мне казалось, что я уже никогда не согрею свою одинокую душу. Все вокруг напоминало Бориса, и это было невыносимо. У меня не оставалось выбора, и я ничего лучшего не придумала, как сбежать. Да-да, сбежать, и, не куда-нибудь, а на север. Как будто на просторах нашей необъятной родины не нашлось бы другого местечка получше и потеплее. Но тогда я об этом не думала, а просто села в поезд, ни с кем не простившись, и уехала. Отчего-то мне казалось, что там, куда я еду, и есть тот самый край земли, где меня никто не найдет. Как потом оказалось, меня никто и не искал. Своим бегством я лишь добавила седых волос бедным родителям, о чем теперь сильно жалею, но назад уже ничего не вернешь.
Я докурила и окончательно поняла, что сегодня не усну. Удобно устроившись на подушке, снова взяла в руки тетрадь.
"…Теперь моя жизнь была заполнена только им. Лишь Борису принадлежали все мои мысли, поступки и я сама. Я уже не могла, да и просто не хотела, отказывать себе в том, в чем так отчаянно нуждалась, совершенно не представляя свою дальнейшую жизнь, в которой не будет ЕГО. Это, неожиданно вспыхнувшее, безумное чувств, поглотило нас настолько, что ни на что другое не оставалось места. Мы считали каждую минуту, проведенную вдвоем. Мне тогда все время казалось, что все, что со мной происходит, и я сама, пребываю в волшебном сне.
Мы парили в облаках, совершенно позабыв о том, что живем на земле, среди людей, и, что далее скрывать, наши, далеко зашедшие отношения, уже становится невозможным.
Сима первая заметила, что со мной творится неладное. Стоило только Борису появиться, как я тут же глупела, теряла дар речи и только хлопала своими длинными ресницами, не в состоянии оторвать от него свой преданный и восхищенный взгляд.
Подозрения сестры оказались не напрасны, и избежать серьезного разговора не удалось. Мне пришлось во всем сознаться.
Боже мой, как была тогда права. Сейчас, вспоминая все, о чем она говорила, я могу подписаться под каждым словом, но это сейчас, а тогда…
Я до сих пор помню этот негодующий и гневно сверкающий взгляд, хлесткие, обидные слова. Но, разве могла она понять меня? Да и я не могла объяснить ей, что Борис, мой Борис – ненасытный, страстный и необузданный, уже ничем не похож не того мальчика, которого мы знали с детства. Он давно вырос. И для меня не было ближе и дороже человека. Я готова была без малейших колебаний отдать за него свою жизнь, если бы она ему только понадобилась. И Сима совершенно напрасно призывала меня смотреть в будущее, думать о предстоящей учебе в институте, вспомнить о родителях, наконец, ничего не помогало. Я крепко прижимала ладони к ушам и ничего не хотела слушать. Без Бориса у меня не было настоящего, без него у меня не было будущего, без него я не могла больше жить.
К счастью наша тетя Агнесса была слишком занята в тот период. Ее мрачные прогнозы полностью оправдались. В санатории обнаружилась скарлатина, и его закрыли на карантин. Это было настоящее ЧП. Тетя целые дни, а иногда и ночи проводила на работе, и ей было не до нас. Однако всему когда-то приходит конец. Так закончилось и неведение тети.
В то утро, как только Сима ушла в магазин, Борис появился на кухне. Он сел за стол и, молча наблюдал за мной. Я убрала со стола посуду, тщательно вытерла клеенку и искала чем бы еще заняться. Сердце мое тревожно сжималось, предчувствуя что-то дурное. Борис прикоснулся к моей руке, притянул к себе и усадил на колени. Я молча подчинилась.
– Сонечка, нам нужно поговорить, – сказал он тихо, и голос его был совсем грустным. – Дело в том, что послезавтра я уезжаю…
У меня внутри все похолодело. Конечно же, я знала, что Борис должен уехать. Ему нужно было учиться, так же, как и мне, но я не думала, что это будет так скоро.
– Ты же понимаешь, что это неизбежно и другого выхода у нас сейчас нет. Мой отъезд ничего не меняет. Я люблю тебя. Мы обязательно поженимся сразу же, как только ты закончишь школу. Ну, – он приподнял мое лицо за подбородок и заглянул в глаза, из которых вот-вот должны были хлынуть слезы, – Сонечка, не надо. Я же не насовсем уезжаю, а только, до зимних каникул. Это всего несколько месяцев и мы снова будем вместе. Ты приедешь зимой, и мы будем кататься на лыжах или ходить на каток, украдкой целоваться и снова будем вместе целых две недели. Скоро начнутся занятия, и время до зимы пролетит очень быстро, ты его и не заметишь, но я все равно буду скучать. Я буду по тебе сильно-сильно скучать. А летом мы обо всем расскажем твоим родителям и моей маме. Вот увидишь, они не будут против нашей любви. Я обязательно заберу тебя в Москву. Там ты будешь учиться и станешь моей женой. Мы всегда будем жить вместе, и уже ничто не сможет нас разлучить.
Борис успокаивал меня, как мог. Он целовал мое мокрое от слез лицо, ладошки и отдельно каждый пальчик. Однако это не помогало. Я была безутешна и, сдерживая рыдания, никак не хотела понять, зачем в жизни существуют разлуки.
– Глупенькая моя девочка, все будет хорошо, – он нежно гладил мои волосы и грустно улыбался, а потом неожиданно наклонился и страстно поцеловал меня в губы.
На этой трогательной сцене нас застала тетя Агнесса. Я резко вскочила с его колен, и стояла у стола, виновато потупив взгляд, и, замерев от ужаса.
Тетя Агнесса тяжело опустилась на стул. Мне показалось, что ноги ее в тот момент плохо держали, и ей нужно было на что-то опереться.
– Т-а-к! Вот оно, значит, что? – голос ее звучал как металл. – И давно это происходит?
Мы молчали.
– Отвечать! – громко приказала тетя.
От ее ледяного голоса, я вся сжалась в комочек, и еще ниже опустила голову. Борис тоже молчал.
– Значит так, завтра же, я отправлю вас с сестрой домой и напишу письмо матери, а ты, – она повернулась к Борису, – ты уже взрослый и не должен так поступать. Зачем ты морочишь голову этой глупенькой девочке? Она еще совсем ребенок. Ты огорчаешь меня, Борис, очень огорчаешь.
Несколько минут назад, Борис тоже назвал меня "глупенькой девочкой". Похоже, так оно и было на самом деле.
– Мама, она вырастет, и мы поженимся, – тихо сказал он.
– Что? Что ты сказал? – глаза тети Агнессы сверкнули молнией. – Ты соображаешь, что говоришь? Надеюсь, ты еще не успел забить голову этой наивной глупышке подобной ерундой? Тебе нужно окончить институт, а Соне – школу и потом серьезно думать о дальнейшей учебе. Это главное в жизни. Вам понятно? Учеба, дорогие мои, должна быть на первом месте. Все остальное, что отвлекает от главного, нужно немедленно выбросить из головы. О чем ты только думаешь, Борис? Я считала тебя взрослым и серьезным человеком.
– Но, мама… – пытался он возразить, – мы любим друг друга и это не помешает нам дальше учиться вместе, скорее наоборот…
– Все! – не дала ему договорить тетя. – Я больше ничего не хочу слышать на эту тему. – Соня позови Симу, и собирайтесь домой. Пожалуй, я отправлю вас сегодня же.
Когда я вышла из комнаты, в глазах было темно. Мои, до сих пор непролитые слезы, очень быстро хлынули горным водопадом. Сима неловко топталась рядом, пытаясь как-то меня утешить. Моя бедная сестра.
В обед мы уехали. Тетя Агнесса проводила нас на вокзал и стояла на перроне до тех пор, пока электричка не тронулась с места. Борис на вокзал не пришел.
С этого дня мое "взрослое счастье" закончилось, и начались самые настоящие "взрослые неприятности", писать о которых просто не хочется, но я должна рассказать все, без утайки, иначе, какая же это будет исповедь?
Я каждый день ждала и очень боялась, что тетя Агнесса напишет маме письмо. Нервы были, как туго натянутая струна. Я вздрагивала и покрывалась холодным потом при каждом звуке за дверью. Но, по-видимому, тетя писать передумала или просто не хотела раздувать скандал, связанный с ее сыном, полагая, что разлука и время все поставят на свои места. О чем она говорила с Борисом, для меня до сих пор остается тайной, но то, что разговор был долгий и серьезный, я нисколько не сомневалась.
Прошло несколько месяцев. Осень сменилась холодной зимой. И даже долгожданные новогодние праздники впервые в моей жизни не принесли никакой радости. Я равнодушно посмотрела на подарок под елкой, втайне надеясь, что Дед Мороз сжалится надо мной и исполнит мое единственное заветное желание: откроется дверь и на пороге появится, улыбающийся Борис.
Под Рождество к нам приехала тетя Агнесса. За обедом она не спускала с меня глаз и в ее взгляде я не заметила ничего для себя утешительного. Мне было все равно, потому что мысли мои уже несколько месяцев были заняты совсем другим – я упорно ждала Бориса. После обеда тетя с мамой отправили папу в магазин, а сами закрылись на кухне и долго там о чем-то разговаривали. Я догадывалась, о чем они говорили, но, все же, слабо надеялась на то, что ошибаюсь, и они просто обсуждают меню праздничного ужина. Наконец дверь кухни открылась, и меня пригласили войти. Сима решительно двинулась со мной, но перед ней дверь вежливо закрыли. Она лишь успела мне крепко пожать руку. Группа поддержки для меня была бы совсем не лишней, однако она осталась за дверью.
Я нерешительно остановилась посреди кухни. Мама сидела за столом и прикладывала платочек к глазам, а тетя Агнесса строго возвышалась у окна и пристально меня рассматривала через свои увеличивающие очки. Она смотрела на меня так, словно видела в первый раз.
– Ну, дорогая моя племянница, скажи, пожалуйста, нам, о чем ты думаешь?
– Сейчас? – дрожащим голосом спросила я.
– Сейчас, в частности, и вообще, тоже. Почему ты ничего не рассказала маме?
Я виновато опустила голову и промямлила едва слышно:
– Я боялась.
– Ха-ха, хорошенькое дело, боялась она, – тетя Агнесса подошла ко мне совсем близко и положила обе руки на мой немного округлившийся живот. – Я врач и мне ничего не нужно объяснять. Что же ты думаешь делать? Я вижу, что утягивать живот у тебя хватило ума, но, надеюсь, ты понимаешь, что это ненадолго. Что будет дальше? На что ты рассчитываешь? Теперь от тебя уже ничего не зависит. Соня, пойми, твой живот с каждым днем будет увеличиваться и, в конце концов, придет день, когда ребенок должен будет родиться. Хоть в этом ты отдаешь себе отчет? Тут уж, дорогая моя, ничего не скроешь. Медицине не известны факты, когда живот беременной женщины сам по себе исчезал бы бесследно.
Мама громко заплакала, закрыв руками лицо.
– Боже мой, какой позор. Как я буду смотреть в глаза людям? Что скажут соседи? А школа? Тебя же выгонят… Как же институт? Соня, ты вообще о чем-нибудь думала? Где была твоя голова в тот момент? Разве я этому вас учила? Господи, могла ли я подумать? Даже в страшном кошмаре… Какой позор… – причитала она, продолжала плакать. – Я и представить боюсь, что скажет твой отец? Как мне ему все объяснить? Соня, ответь, на что ты надеялась?
Каждое слово отзывалось во мне громким эхом и вызывало боль и обиду. Очень хотелось сказать что-то грубое или дерзкое. В голове уже созрели ответы, готовые вот-вот сорваться с языка. Может, сказать им, что на самом деле я думала о том, что мой, округлившийся сверх меры живот, вскоре рассосется и все придет в норму. Или лучше сказать, что я ждала, как в один прекрасный день проснусь утром, а его уже нет. Живот сам по себе исчез, подобно миражу в тумане.
Однако строить из себя дурочку было глупо. Я с сожалением посмотрела на маму. Она горько плакала. Чем ее утешить? Все уже произошло и теперь поздно говорить о том, о чем я думала или не думала в тот момент. Конечно же, я думала. Тогда рядом был Борис, и я думала только о нем и полностью отдала ему себя.
– За свои поступки нужно отвечать, – строго сказала тетя.
Я впервые за весь разговор посмотрела ей в глаза. Сейчас тетя Агнесса вызывала у меня довольно противоречивые чувства. В конце концов, Борис ее сын. И почему я одна должна за все отвечать, если мы с Борисом оба виноваты? У меня вряд ли хватило бы ума самой забраться к нему в постель, даже, если бы я и умирала от любви.
– Соня, не молчи, – строго сказала мама. Она подошла ко мне и сильно тряхнула за плечи.
– Я хотела… Я ждала Бориса, – тихо ответила я и опустила глаза. – Он обещал, что мы поженимся.
– Здравствуйте, пожалуйста, – подскочила тетя, как будто ее ошпарили крутым кипятком. – Бориса она ждала! Борис мужчина и находится совсем в другом статусе. Последствия – вот они, – она ткнула пальцем в мой живот, – у тебя, а не у Бориса. Мужчины и женщины, дорогая племянница, этим и отличаются друг от друга. Головой надо было думать, а не другим местом. К тому же, Борису еще рано жениться. Сначала он должен окончить учебу и крепко встать на ноги. Семью нужно на что-то содержать. Это вопрос серьезный и принципиальный. А тебе, Соня, сейчас нужно думать совсем о другом. Ты учишься в десятом классе. О каком ребенке может идти речь? Кстати, ты знаешь, что Борис не приедет домой на каникулы? Они всей группой едут в горы кататься на лыжах, и ему совершенно не нужны сейчас эти проблемы. Пойми, он еще молод и не готов к семейной жизни. А ты, так и, вообще, еще сама ребенок. Боже мой! Ну, натворили, так натворили… – она прижала ладони к щекам и покачала головой.
На кухне повисла гнетущая тишина. По тому, как гневно сверкнули глаза мамы, я поняла, что она думает примерно так же, как и я: виноваты мы вместе с Борисом, а отдуваться приходится мне одной. Однако тетя Агнесса неистово отстаивала интересы сына, и ссориться с ней сейчас маме не было никакого смысла. Я вдруг с ужасом поняла, чего они от меня хотят, и никого на этой кухне даже не интересовало мое мнение. Этот разговор был лишь запоздалым воспитательным процессом. Сейчас все зависело только от тети. Она и только она будет принимать единственно правильное и нужное решение, а мы должны будем ему подчиниться. Похоже, в своих выводах я не ошиблась. Тетя Агнесса встала перед столом и, как суровый судья, совершенно чужим голосом сказала:
– У нас есть только один – единственный выход. Ничто другое мы обсуждать не будем. Сейчас главное, чтобы об этом неприятном семейном деле никто не узнал. По моим подсчетам, выходит, около пяти месяцев… – она вздохнула. – Срок достаточно большой. Ребенок шевелится?
Я отрицательно качнула головой.
– Ясно, хотя для нас это роли не играет, в любом случае – это уже слишком поздно. Он даст о себе знать уже не сегодня-завтра.
Я почувствовала, как у меня мороз прошел по коже, а мама громко заплакала.
– Но оставлять все, как есть, тоже нельзя ни в коем случае. Если я не досмотрела, значит, мне и исправлять ошибки. Завтра же поедем ко мне, и пока длятся школьные каникулы, мы должны покончить с этим, – сказала тетя Агнесса так, словно, дело уже давно было решено.
– Я никуда не поеду, – вдруг твердо заявила я, сама, не ожидая от себя такой смелости. – Это наш с Борисом ребенок, и мы все будем решать вместе. Он скоро приедет, он мне обещал.
Как всякая нормальная девушка, я была уверена, что первый мужчина в моей жизни, станет моим мужем, а первая беременность принесет нам плод нашей любви, а не закончится абортом.
– Ты что, с ума сошла? – глаза мамы округлились от страха и возмущения одновременно. – Что ты можешь решать? Ты еще несовершеннолетняя и я не позволю тебе сдуру испортить себе жизнь…Ты…
– Подожди, Леночка, – тяжелая рука тети легла на ее плечо. – Успокойся, пожалуйста. Так мы ни до чего не договоримся.
Она порылась в сумочке и достала оттуда конверт.
– Скажи Соня, Борис тебе пишет?
Я отрицательно качнула головой.
– Вот, видишь, это еще раз подтверждает, что для него ваш роман был просто забавным и увлекательным летним приключением, о котором он уже успел позабыть. Он свободный и красивый молодой человек и имеет право выбирать себе женщин, а ты еще ребенок и не можешь играть во взрослые игры. Вот, посмотри сама… – добавила она и протянула мне конверт.
Я осторожно взяла его в руки и нервно теребила дрожащими пальцами. Что-то подсказывало, что в этом конверте конец всем моим надеждам. Тетя, теряя терпение, забрала его из моих рук и вытряхнула оттуда фотографию.
– Смотри.
Я увидела Бориса. Мой родной и, горячо любимый Борис, за которого я, не задумываясь, положила бы голову на плаху, обнимал красивую яркую брюнетку с пышными женскими формами. Они улыбались, позируя перед объективом.
Я смотрела на снимок и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Голова кружилась, в висках сильно пульсировало. Я покачнулась, до боли в пальцах, сжав фотографию, смяла ее в кулачке. Тетя, заметив это, поддержала меня за плечи и усадила на стул.
– Бог с ней, с фотографией, – сказала она, наблюдая, как я продолжаю ее мять в ладони. – Сегодня рождественский вечер. Не будем портить праздник, но завтра с утра поедем ко мне. Это займет всего несколько дней. К сожалению чтобы тебя, хоть как-то утешить, я, наверное, должна сказать, что ты далеко не первая. Через это проходят многие женщины, – голос ее прозвучал спокойно и буднично. Она сказала это так, словно речь шла о самой обыкновенной поездке в гости.
Мне уже было все равно. В тот момент я ничего не видела и не слышала. Перед глазами был Борис и яркая девушка, которую он нежно обнимал за плечи.
…Написать о том ужасе и боли, которые мне довелось испытать, значит, ничего не написать. На бумаге это передать невозможно, нужно все прочувствовать самой. Но, даже в тот момент, я все равно думала о Борисе, вспоминала его взгляд, прикосновения и обещания. Скорее всего, именно это и дало мне силы пройти через все муки ада до конца.
В Библии есть такие слова: "по вере вашей, да будет вам". Я, захлебываясь слезами, вспоминала эти слова и воспринимала их по-своему: по делам моим и воздаяние. Я слишком щедро и дорого платила за свою первую любовь.
…Прошло полтора года. К этому времени мы с Симой уже были студентками Инженерно-строительного института. Заканчивалась летняя сессия и мы, сдав последний экзамен, спускались по широкой лестнице в главном учебном корпусе. Мы дурачились, перепрыгивали через ступеньки, перегоняя друг друга, и весело делились впечатлениями от пережитого волнения. Первый курс окончен. Ура! Впереди был целый месяц беззаботных каникул, и мы его по праву заслужили.
Вдруг я ощутила какой-то толчок внутри и остановилась, как вкопанная Чтобы не потерять равновесие, вцепилась в перила с такой силой, что пальцы побелели от напряжения.
Это было не видение, а вполне реальный образ. Внизу стоял сногсшибательный высокий загорелый мужчина. Светлая футболка плотно обтягивала его крепкий торс, на котором при малейшем движении поигрывали мощные мускулы. Взгляд его быстро нашел меня в толпе студентов и уже не отпускал.