Елена при этих словах смущенно опустила взор на клавиши, тогда как Корнелия, став рядом с баронессой, с любопытством рассматривала Елизавету. Последняя почувствовала себя уязвленной подобной бесцеремонностью и, поклонившись баронессе, сказала, что не опоздает. Затем серьезно взглянула на молодую фрейлину. Это возымело свое действие. Киттельсдорф отвернулась и стала вертеться на одной ноге, как избалованный ребенок. В эту минуту она заметила в оконной нише Гольфельда.
– Как, Гольфельд? – изумилась она. – Это вы или ваш дух? Что вы тут делаете?
– Слушаю музыку, как видите.
– Вы слушаете? Ха–ха–ха! Такие неудобоваримые вещи, как произведения Моцарта, Бетховена? Не вы ли уверяли некоторое время тому назад, что на придворном концерте после классической музыки всегда страдаете несварением желудка? – и она покатилась со смеху.
– Ах, оставьте теперь все эти глупости, милая Корнелия, – попросила ее баронесса, – и помогите мне в составлении программы торжества. Ты, Эмиль, также доставил бы мне удовольствие, если бы пошел со мной.
Гольфельд поднялся с видимым нежеланием.
– Возьмите и меня с собой. Неужели вы можете быть такими жестокими и оставите меня на весь день одну? – с упреком воскликнула Елена, вставая.
У нее был очень недовольный вид и Елизавете показалось, что она с завистью смотрит на проворные ножки Корнелии, которая, подхватив Гольфельда под руку, выпорхнула из комнаты. Елизавета закрыла рояль, поскольку была поспешно отпущена.
В коридорах замка, по которым ей пришлось проходить, царило большое оживление, всюду лежали груды гирлянд и венков. Елизавета направилась в деревню, чтобы исполнить поручение отца. Бушевавшая несколько дней назад буря привела покосившуюся башню в саду в такой вид, что можно было ожидать ее падения от малейшего сотрясения. Боялись и того, что она может засыпать своими развалинами только что с таким трудом возделанный сад. Два каменщика из Линдгофа обещали Ферберу снести башню на следующей неделе, но так как на их слова нельзя было полагаться, то Елизавета должна была еще раз напомнить им об обещании.
Результат этого путешествия был утешительным. Один из рабочих поклялся, что приедет, и Елизавета отправилась домой. На середине дороги, ведущей из Линдгофа в лесничество, она заметила узкую тропинку, ведущую к замку Гнадек. Ходили по ней очень мало, но Елизавета любила ее. Еще ни разу она не встретила никого на этой тропинке. Сегодня же, не успела она углубиться в чащу, как увидела в двадцати шагах от себя у ствола огромного дуба чью–то вытянутую руку. Девушка неслышно пошла дальше, но вдруг остановилась.
Возле большого дуба стоял какой–то человек, спиной к ней; он был без шляпы, а на голове виднелась грива лохматых волос. Несколько мгновений он не двигался, как бы прислушиваясь к какому–то звуку, потом сделал шаг вперед, протянул вооруженную револьвером руку по направлению к опушке и снова опустил ее.
"Он упражняется в стрельбе", – подумала Елизавета, но вместе с тем ею овладел необъяснимый страх.
Она не знала, бежать ли ей вперед или назад, чтобы не быть замеченной, и стояла, как вкопанная, не будучи в состоянии двинуться ни вперед, ни назад.
В эту минуту издали донесся конский топот. Незнакомец насторожился. Внезапно между деревьями промелькнул всадник. Лошадь медленно шла по мягкой траве, седок, погрузившись в свои мысли, отпустил поводья. Человек с револьвером быстро сделал два шага вперед и поднял руку по направлению к всаднику, причем немного повернул лицо. Елизавета тотчас узнала в бледных, искаженных ненавистью чертах его бывшего управляющего Линке, а тот, на кого он направлял свое смертоносное оружие, был фон Вальде. Елизавета, не помня себя, быстро бросилась вперед, а Линке, поглощенный своей жертвой, ничего не заметил. Молодая девушка из всех сил вцепилась в его руку и дернула ее назад. Раздался выстрел, пуля со свистом врезалась в дерево, а Линке от неожиданности полетел на землю. В ту же минуту из лесу донесся женский крик о помощи… Преступник вскочил и бросился в чащу. Испуганная лошадь поднялась на дыбы, но тотчас покорилась воле своего седока и помчалась к Елизавете. Девушка, бледная, как полотно, прислонившись к дереву, дрожала с головы до нот, но когда увидела, что фон Вальде жив и невредим, то радостно улыбнулась.
Последний, заметив Елизавету, поспешно соскочил на землю. Девушка, только что проявившая столько самообладания, вдруг громко вскрикнула и в ужасе обернулась, так как сзади на ее плечи опустились две руки. Это была мисс Мертенс, сама напуганная и бледная.
– Господи помилуй, Елизавета! – крикнула, едва переводя дух, англичанка. – Что вы сделали? Ведь он мог вас убить!
Фон Вальде прорвался в эту минуту сквозь густой кустарник, отделявший его от женщин и порывисто спросил:
– Вы не ранены?
Елизавета отрицательно покачала головой. Не говоря больше ни слова, он взял ее на руки и усадил на лежавший на земле ствол дерева. Мисс Мертенс положила ее голову к себе на плечо.
– Теперь расскажите мне, что произошло, – обратился он к англичанке.
– Нет–нет, не здесь! – со страхом попросила Елизавета. – Преступник убежал, пойдемте. Он скрывается, возможно, за ближайшим кустом и готовится исполнить свое намерение.
– Линке хотел убить вас, – дрожащим голосом произнесла мисс Мертенс, обращаясь к фон Вальде.
– Негодяй! Этот выстрел, значит, предназначался мне, – спокойно произнес он и молча углубился в чащу в том направлении, куда скрылся преступник. Елизавета, увидев это, вся затряслась и была готова броситься за ним, но он снова показался из–за кустов.
– Вы можете быть спокойны, – обратился он к молодой девушке, – его нигде нет. Сегодня он, наверное, не станет стрелять вторично, теперь расскажите мне все, мисс Мертенс.
Англичанка рассказала следующее. Она знала, что Елизавета пойдет сегодня в деревню и отправилась ей навстречу по узкой тропинке. Медленно спускаясь с горы, она сделала то же открытие, что и молодая хозяйка Гнадека. Намерение негодяя стало ясным для нее, но она в первую минуту так растерялась, что не могла двинуться с места и стояла в полном оцепенении. В этот момент позади преступника показалась Елизавета, которой она раньше не заметила. Испугавшись за молодую девушку, она вскрикнула, и этот–то крик раздался одновременно с выстрелом.
– И откуда вы набрались храбрости схватить этого человека? – закончила англичанка. – Я, к примеру, только закричала бы, но не решилась дотронуться до него.
– Если бы я закричала, – просто ответила Елизавета, – непроизвольное движение Линке как раз и могло бы принести несчастье.
Фон Вальде с большим вниманием и спокойствием выслушал весь рассказ, затем наклонился к руке Елизаветы и поцеловал ее.
Мисс Мертенс, заметив, что эта благодарность совершенно смутила Елизавету и заставила ее очень покраснеть, встала со своего места, подняла лежавший на земле револьвер и подала его фон Вальде.
– Какая гадость! – пробормотал он. – Негодяй к тому же воспользовался оружием, принадлежавшим мне.
Елизавета поднялась и на заботливые вопросы англичанки ответила, что она совсем оправилась от испуга и может идти домой. Обе женщины хотели распрощаться с фон Вальде, но тот крепко привязал свою лошадь к роковому дубу и сказал шутливым тоном:
– У Линке, как мы сегодня убедились, очень мстительная натура. Весьма возможно, что он ненавидит теперь мою спасительницу больше, чем меня самого, и я не могу допустить, чтобы вы шли домой без охраны.
Они стали подниматься в гору. Мисс Мертенс быстро пошла вперед, чтобы заставить и фон Вальде поторопиться, так как следовало принять меры для задержания преступника. Однако ее старания были напрасны. Он шел молча и медленно около Елизаветы, которая после продолжительного колебания робко попросила не возвращаться за лошадью, а послать за нею.
Он улыбнулся.
– Мой Велизар очень упрям, вы ведь это знаете, и пойдет только со мною. Но тот трус, без сомнения, не решится вторично напасть на меня, ну, а если бы… Так ведь я застрахован – сегодня для меня взошла счастливая звезда. – Он остановился, и вдруг спросил, понижая голос: – Как вы думаете, смею ли я мечтать, что она будет светить мне всю жизнь?
– Я вас не понимаю, – с изумлением произнесла Елизавета.
– Ну, да, это вполне естественно, – с горечью проговорил он, – ваши желания и мысли имеют совершенно другое направление. Нет–нет, не говорите мне ничего…
Фон Вальде ускорил шаги и присоединился к мисс Мертенс. Елизавета молча следовала за ними и ломала себе голову над вопросом, почему фон Вальде снова принял тот резкий тон, который так оскорблял ее.
Фон Вальде не произнес больше ни слова. Когда же показались старые стены Гнадека, он сухо распрощался и быстро пошел обратно под гору.
Мисс Мертенс с изумлением посмотрела ему вслед.
– Странный человек, – сказала она, с недоумением покачав головой, – если он даже ни в грош не ставит свою жизнь, в чем я только что убедилась, то все же не мешало бы сказать хоть слово благодарности за то, что вы ради него подвергли опасности себя.
– Я вовсе не вижу в этом необходимости, – ответила Елизавета, – да и вы вообще придаете слишком большое значение моему поступку. Ведь я только исполнила свой долг по отношению к ближнему и поступила бы точно так же, если бы, наоборот, опасность угрожала Линке. Я очень хотела бы, чтобы господин фон Вальде взглянул на это дело с подобной точки зрения, так как при его гордости мысль о том, что он кому–нибудь обязан, будет для него очень тягостна.
В эту минуту в душе Елизаветы шла сильная борьба между страхом за фон Вальде, и досадой против него, но при мысли об опасности, которая, быть может, все еще угрожала ему, все остальные доводы исчезли так бесследно, что она, к великому изумлению англичанки, внезапно завернула на дорогу, ведущую к Линдгофу. Тут она убедилась, что фон Вальде возвращается невредимым. Мисс Мертенс последовала за ней, и у нее тоже отлегло от сердца, когда она вскоре увидела, что молодой мужчина выехал из леса.
14
Вечером вся семья Ферберов собралась под липами. Хозяйка дома и мисс Мертенс работали над составлением теплого ковра из кусочков сукна, который зимой должен был лежать под роялем.
Госпожа Фербер все еще не могла успокоиться после происшествия, случившегося днем, несмотря на то, что ее дочь вернулась здоровой. Она была вне себя от рассказа мисс Мертенс, не спускала взгляда с дочери, опасаясь, чтобы волнение не отразилось на ее здоровье и следила за изменением на ее лице.
Отец отнесся к этому совсем иначе.
– Так, молодец, дочурка! Такой я и хотел тебя видеть!
Госпожа Фербер всегда видела в своем муже идеал мужчины, всегда слепо доверяла ему во всем и считала его слова непреложной истиной. Но сегодня при его похвале дочери у нее невольно вырвался вздох, и она заметила, что мать все–таки любит своих детей больше, чем отец.
– Не больше, но только иначе, – спокойно ответил Фербер. – Именно потому, что я люблю Эльзу, я хочу сделать из нее человека мужественного и смелого, а не какое–нибудь безвольное создание, которое каждый может пихнуть, куда захочет.
Елизавета тоже принесла с собой работу, однако Эрнст отнесся к этому очень неблагосклонно.
– Подожди–ка, Эльза, – с негодованием воскликнул он. – Если господин фон Вальде спросит меня в другой раз, я не скажу, что люблю тебя. Ты совсем больше не играешь со мной и, наверное, вообразила, что такая же большая, как мисс Мертенс. Только это совсем неверно!
Эти слова были встречены хохотом. Елизавета поспешно встала, подобрала платье, сосчитала, кому быть пятнашкой, и началась бесконечная беготня по саду.
Между тем у калитки раздался звонок. Отец отворил ее и сразу же в саду появились доктор Фельс. Рейнгард и лесничий.
– Вот это да! – останавливаясь, рассмеялся доктор. – Какое изумительное превращение! Днем – валькирия, вечером – бабочка!
Лесничий подошел к племяннице, схватил ее и повернул несколько раз вокруг себя.
– Молодец, девка! – воскликнул он, наконец, отодвигая ее от себя и веселым взглядом рассматривая ее стройную фигурку. – Посмотрите только, с виду как будто выточена из слоновой кости, а сердце и руки сильны, как у мужчины. Жаль, что ты не парень, а то быть бы тебе лесничим!
Доктор Фельс также подошел ближе и протянул Елизавете руку.
– Господин фон Вальде был в городе и попросил меня приехать сюда. Он очень беспокоится, не повредили ли испуг и волнение вашему здоровью?
– Нисколько, – ответила она, густо покраснев, и добавила шутливо: – как видите, я вполне могу исполнять свои сестринские обязанности. Эрнст только что сердился на то, что меня трудно поймать.
– Ну–с, я дословно передам господину фон Вальде этот ответ, – сказал с улыбкой доктор, – пусть он сам решает, насколько эти слова успокоительны для него.
Фербер предложил гостям сесть, что они немедленно и сделали. Доктор закурил сигару и чувствовал себя, по–видимому, очень хорошо в этом обществе. Говорили, главным образом, о покушении Линке. Сразу же после его ухода обнаружился целый ряд махинаций, которые он учинил в отсутствие хозяина. Слухи об этом быстро распространились, и хотя фон Вальде не сделал ни одного шага для привлечения обманщика к ответственности, Линке все же не получил места, на которое он рассчитывал. Это обстоятельство и было, по–видимому, поводом для его сегодняшнего поступка. Были приняты все меры, чтобы поймать преступника. Лесничий со своими молодцами обыскал весь лес, но тщетно. Рейнгард рассказал, что фон Вальде строго–настрого запретил людям рассказывать что–либо об этой истории своей сестре, потому что испуг может повредить ей. Баронесса Гольфельд и старая камеристка не должны были ничего знать об этом.
В Л. по желанию господина фон Вальде это дело будет храниться в тайне, – продолжал он, потому что назавтра приглашено чуть ли не полгорода.
– Да, все животные или птицы на серебряном или золотом поле, – язвительно перебил его доктор, – то есть все дворянские гербы и все чиновники, начиная с тайного советника. Отбор самый строгий, как при дворе. Поэтому я внушил жене, чтобы она оделась очень скромно, как галка между благородными соколами. Нас, к величайшему нашему изумлению, тоже "просили пожаловать".
– Да, между прочим, доктор, – со смехом воскликнул Рейнард, – сегодня в Л. мне рассказывали, что старая принцесса Екатерина хотела сделать вас своим лейб–медиком, а вы сумели от этого отказаться. Это правда? Ведь Л. вне себя от изумления.
– Ах, это не ново и случается каждый день! Впрочем, это совершенно верно. Я имел дерзость отказаться от этой чести.
– Но почему?
– Во–первых, потому что мне некогда возиться с истерическими причудами высокопоставленных особ, я испытываю священный ужас перед придворным этикетом.
– Да–да, – рассмеялся лесничий, – я тоже всегда крещусь, когда ухожу из замка. Наша чудная княгиня не обращает внимания, если сделаешь не такой поклон, как предписывает этикет, но вся эта процедура возмущает придворную челядь, которая тотчас кричит: "Караул!"
Наступили сумерки. Вся семья и мисс Мертенс проводили гостей до калитки. Когда все вышли на площадку, снизу из долины донеслись звуки музыки. Это музыканты из Л. исполняли серенаду в честь фон Вальде.
15
На следующее утро обитатели Гнадека были разбужены в пять часов утра пальбой из ружей.
– Ага, – сказал Фербер своей жене, – торжество начинается.
Елизавета при звуке выстрела в страхе вскочила с постели. Она только что видела ужасный сон, навеянный вчерашним происшествием. Ей снилось в эту минуту, что фон Вальде упал, сраженный насмерть. Потребовалось немало времени, пока девушка немного пришла в себя. В долине все гремели новые и новые выстрелы, от которых дребезжали оконные стекла, а канарейка испуганно билась о прутья клетки. Елизавета каждый раз вздрагивала, и когда мать, которая еще не могла успокоиться после вчерашнего случая, подошла к ее постели, чтобы узнать, как она спала, то дочь, обхватив шею матери, залилась горькими слезами.
– Господи, помилуй! – с ужасом воскликнула госпожа Фербер. – Ты больна, милая моя. Я так и знала, что вчерашнее нервное потрясение не пройдет бесследно. А теперь еще эти глупые выстрелы там, внизу.
Елизавете стоило больших трудов убедить мать, что она совсем здорова и ни за что не останется в постели. Чтобы прекратить всякие разговоры, она быстро оделась, вымыла заплаканное лицо свежей водой и несколько минут спустя уже стояла на кухне, приготовляя завтрак.
Выстрелы прекратились, следы слез исчезли с лица девушки, и она веселее стала смотреть на мир Божий.
Вскоре она со своими близкими и мисс Мертенс спустилась в лесничество, где вся семья обедала по воскресеньям. Дядя, вышедший им навстречу, был совсем сумрачен. Берта доставляла ему много забот.
– Я не могу и не хочу больше видеть все это! – запальчиво воскликнул он. – Неужели мне на старости лет стать еще тюремщиком и день и ночь стоять на страже, чтобы караулить глупую, упрямую девчонку, которая меня вовсе не касается?
– Дядя, подумай, ведь она несчастна! – пыталась успокоить его Елизавета.
– Несчастна? Комедиантка она, вот что. Я ведь не людоед, и когда действительно считал ее несчастной, то есть, когда она потеряла обоих родителей, сделал все, что было в моих силах. Чем же она несчастна? Да я вовсе и не желаю знать эту государственную тайну. Если она мне не доверяет, то и Бог с ней. Пусть хоть целый день ходит с кислым лицом, если ей это нравится, но притворяться немой, бегать целыми ночами по лесу и в один прекрасный день спалить мне дом… Тут, кажется, я имею право голоса!
– Разве ты не принял во внимание того, что я говорил тебе на днях? – спросил Фербер.
– Как же… Я сразу же перевел ее в другую комнату. Теперь она спит надо мной, так что я слышу каждый ее шаг. На ночь входные двери не только запираются на задвижку, как раньше, но еще и на ключ, который я беру себе. Но женская хитрость – это давно известная вещь. Благодаря этим мерам, у нас хоть некоторое время был покой. Однако в эту ночь я не мог заснуть, мне покоя не давала история с Линке, и тут я услышал над головой осторожные шаги, как будто крадется кошка.
"Ага! – подумал я. – Опять начинается ночное странствование", – и встал. Но когда я поднялся к ней, птичка уже улетела из гнезда. На столе у открытого окна горела свечка. Когда я открыл дверь, занавеска взвилась над самым огнем. Помилуй Бог, если бы я не подскочил – могла бы разгореться такая иллюминация, что ой–ой–ой! А как она ушла? В кухонное окно. Э, да я лучше соглашусь сторожить целый муравейник, чем такую особу.
– Я твердо убеждена, что у нее есть какой–нибудь роман, – предположила госпожа Фербер.
– Вы уже говорили мне это, дорогая невестка, – с досадой бросил лесничий, – но я был бы вам очень благодарен, если бы вы указали мне, с кем. Подумайте: ну разве есть тут кто–нибудь, кто мог бы вскружить голову молодой девушке? Мои молодцы? Так они для нее не достаточно хороши, она с самого начала так отшила их, что мое почтение, а мошенник Линке с кривыми ногами и льняной гривой – вряд ли. Больше же никого и нет.
– Вы забыли еще одного, – сказала госпожа Фербер, оглядываясь на Елизавету, отошедшую в сторону, чтобы отрезать Эрнсту прутик.
– Ну–с? – поинтересовался лесничий.