Завистливо вздыхала и Люция, разглядывая очередной эскиз; Оливии это льстило, но, желая показаться скромной, в ответ на восторженные отзывы она только растерянно качала головой:
- Не в рисунках счастье…
Это было вполне простительное, но всё-таки лукавство. Сознание собственных талантов и достоинств ощутимо поддерживало, утешало Оливию, не давая ей окончательно впасть в уныние по поводу того, что Артур предпочёл другую девушку. "Он просто меня недооценил."
С каждым днём Оливия всё больше уверивалась в серьёзности чувств молодого человека по отношению к подруге. Ей стало казаться, что сам Бог - ни больше ни меньше! - предназначил Артура и Люцию друг другу. И чем больше страданий причиняла ей эта мысль, тем более очевидной становилась. Оливия искала и находила подтверждения терзавшим её догадкам, она начала внимательно прислушиваться к тому, что говорили ребята, хотя прежде презирала сплетни: Артур якобы ходит целыми днями молчаливый и странный, он хочет устроиться на временную работу, чтобы купить кое-кому дорогой подарок и всё в таком духе.
А бедняжка Люция оказалась между двух огней - с одной стороны нежный напор юноши, к которому в ней зарождалось нечто жгучее, одновременно и мучившее её и манившее, а с другой стороны - вина. Ведь Оливия, что бы она сама ни говорила, страдала, и Люция, как подруга, не могла закрывать на это глаза. Как быть? Вероятно, она так бы и не сделала свой выбор, если бы не небольшая досадная размолвка между подругами.
Она произошла после завтрака, за которым Оливия с необычайной жадностью - Люция в очередной раз обратила на это внимание - поглощала оладьи с джемом, а потом внезапно встала из-за стола и собралась уже куда-то выйти, но подруга остановила её.
- Не уходи, пожалуйста, - сказала она, - вдруг он сейчас придёт. Если ты будешь здесь, то он не станет говорить об этом…
- Пусти, - в голосе Оливии почему-то присутствовали раздражённые нотки, она нетерпеливо постукивала подошвой сандалии, точно опаздывала куда-то и пережидала досадную задержку, - у меня голова заболела, мне нужно пройтись.
- Давай вместе, я не хочу тут оставаться, - по-прежнему просительно произнесла Люция.
- Нет, - отрезала Оливия, - мне нужно побыть одной.
- Но, Лив… - Люция почувствовала, как между ними что-то обрывается, тонкие шелковые ниточки - одна, вторая, третья… - Я боюсь. Вдруг я отвечу ему "да".
- Ну и пожалуйста, - с неожиданной дерзостью заявила Оливия, а через секунду раздражённо добавила, - Только оставь меня сейчас, ладно!?
Люция понятия не имела о том, что такое булимия. Никогда прежде она не сталкивалась с нею и просто не могла знать, что во время приступа любой, даже самый близкий и дорогой человек, вздумай он встать поперёк дороги к "освобождению", сразу становится врагом. Поэтому реакция Оливии показалась ей странной и неуместно грубой. Люция обиделась.
6
Вечер был прозрачен и тих, в небе низко висела жемчужная луна. В домике начала собираться молодёжь: вчера в посёлок приехали два каких-то студента, дальние родственники кого-то из местных, месяц-другой позагорать, покупаться в море - их пригласили посидеть. Новые лица в небольшом посёлке - всегда событие.
Одного из них звали Ной. Он был очень застенчивый, худенький, очкастый, бледный, но талантливый - успешно учился на математическом факультете. Ему сразу понравилась Оливия, и это заметили все, кроме неё самой: она слишком уж поглощена была своими страданиями, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Студенты принесли с собой несколько бутылок розового вина; молодёжь оживилась: девушки разрумянились, сделались немного смешливее и кокетливее, юноши осмелели, начали отпускать больше шуточек и ближе придвигаться к хорошеньким соседкам. Даже Ной выгадал себе местечко рядом с Оливией, и когда, неловко поворачиваясь, случайно задевал её какой-нибудь частью тела, нежная краска заливала его скулы и тонкую шею - это было очень мило и могло растрогать кого-угодно, но только не Лив - ей не было дела, она действительно ничего не видела - она смотрела в другую сторону, туда, где сидел Артур, и грусть, словно слышная отовсюду, но только ей одной мелодия скрипки, пронзала её сердце.
Решили все вместе посмотреть Bee Movie - полнометражный мультфильм об очеловеченных пчелах; ерунда, конечно, но компьютерная графика завораживала: пастельные небеса с удивительными переливами цвета и полупрозрачной дымкой облаков, огромные цветы и соты, земля глазами летящей пчелы… Оливия увлеклась и какое-то время не отрывала глаз от экрана, а потом, зачем-то взглянув в сторону Люции, сидевшей рядом с Артуром, заметила, что та склонила голову к нему на плечо. Возможно, девушка просто немного устала, расслабилась и сделала это невольно, без умысла, но Артуру выгодно было расценить подобный жест как изящный намёк, и рука его пока ещё робко, взвешено, но неотвратимо окружила талию девушки.
Оливия ощутила, как немеют кончики пальцев, и зудящий холодок начинает подниматься от них к самому сердцу, чтобы остро и нежно кольнуть его своим металлическим когтем.
- Мне душно, - сказала она быстро Ною и поднялась, - в голове загудело, я пойду, пожалуй, домой…
Очутившись на улице, где уже стемнело, Оливия подставила лицо тёплому влажному ветру, летящему с моря. Она глотнула воздух - раз, другой - и внезапно черная пелена качнулась перед глазами, земля стала вдруг неустойчивой, она накренилась, и Оливия почувствовала, что неудержимо скользит куда-то, падает, прямо в небо, навстречу медленно плывущим по кругу звёздам, плавно и почти приятно падает. В небо.
Её подхватил Ной.
- Что случилось? - спросил он с неподдельным участием.
Оливия вдруг вспомнила, что сегодня она избавилась и от завтрака, и от обеда, и от ужина… Скорее всего, нужно просто поесть чего-нибудь, только немного, и полегчает. Сразу же.
- Ничего, - ответила она, - голова закружилась, я дойду, не переживай.
Оливия мягко, но решительно освободилась от поддерживающей руки и шагнула в темноту. Ночной мотылёк с глухим стуком ударился о лампу и упал. Ной остался стоять в дрожащем оранжевом круге света. Он медленно опустил руку.
Сделав несколько десятков шагов по шуршащей песчаной дорожке, что вела к калитке, Оливия вдруг поняла, что сейчас просто не может быть одна. Мучительное тревожное возбуждение владело девушкой - внутри неё как будто бы находилась сжатая пружина, готовая вот-вот распрямиться - Оливия не знала куда себя деть. Она резко остановилась и, развернувшись, быстро пошла обратно к домику.
Ной всё ещё стоял у крыльца, и, когда Оливия приблизилась, тихо отошёл поглубже в темноту, чтобы, оставшись незамеченным, хотя бы недолго полюбоваться её загорелым лицом в нежно-золотом свете фонаря над дверью.
Оливия остановилась, не замечая Ноя, на широкой каменной плите, служившей первой ступенькой крыльца. На песчаной дорожке обозначилась её длинная тонкая тень. Просунувшись в дверь, она громко объявила о своём возвращении, мультфильм про пчёл до сих пор продолжался, а когда он закончился, товарищ Ноя откупорил новую бутылку вина. Оливия с озорной улыбкой потребовала бокал. Осушив его залпом, она тут же потребовала второй, потом третий. Ной смотрел на неё не отрываясь, она поражала его, он находил, что это очень странная девушка, в ней было что-то пугающее и настораживающее, лишающее решимости к ней подойти, но, тем не менее, с каждой минутой Оливия нравилась ему всё сильнее.
Она выпила почти целую бутылку вина, весь вечер держалась демонстративно просто и беззаботно, смеялась громко, заливисто, с дерзким блеском в глазах кокетничала со всеми присутствующими молодыми людьми. В течение вечера она ни разу не заговорила с Люцией и даже не взглянула в её сторону, притворяясь или действительно не замечая взволнованно вытянувшегося и побледневшего лица подруги.
Ной тенью следовал за Оливией, когда она выходила "подышать воздухом" - он стремился остаться с нею наедине, и один раз это ему почти удалось. Они с минуту постояли плечом к плечу на крыльце, глядя в темноту, пока из домика с весёлым гомоном не вывалилась подвыпившая парочка.
Ной молчал, не зная, что сказать девушке, столь внезапно захватившей его воображение. Мысленно он перебирал варианты и один за другим их отметал: "ты необыкновенная" - банально, "ты красивая" - слишком уж смело, он, смешной очкарик, на такое не отважится, какие ещё слова говорятся в таких случаях?
Оливия стояла рядом и тоже молчала. Тишина и темнота не требовали притворства, и она расслаблялась, отдыхая от вымышленной личины. Дверь сзади стукнула, выпустив на волю грубый раскат мужского смеха и воздух, насыщенный винными парами и жаром молодых тел. Момент был упущен - Ной так и не успел ничего сказать.
Ночевала Оливия у себя, и, разомкнув веки, она долго не могла привыкнуть к узору на обоях в своей собственной комнате - так много ночей провела она у Люции - а когда, несколько мгновений спустя, вернулось, словно приливная волна, воспоминание о случившемся накануне, открытие, что они не разговаривают с подругой уже целые сутки внезапно настигло девушку.
Осознание потери больно кольнуло Оливию. Несмотря ни на что ей хотелось видеть Люцию, говорить с нею, брызгаться и швыряться пеной в просторной сосновой бане, меняться одеждой, сидеть рядом на кровати перед сном… Она порывисто вскочила, влезла в лёгкое платье и побежала к подруге.
Люция сидела на веранде одна и читала книгу. На столе стоял свежий букет цветов; Артур, по-видимому, только что ушёл.
- Привет, - сказала Оливия, нерешительно остановившись перед крыльцом.
Люция подняла голову и улыбнулась. Вчера она тосковала, и сегодня с самого утра в ней жила тревога, что несмотря на все подругины уверения и уговоры начать встречаться с Артуром, Оливия всё-таки обиделась и больше не заговорит с нею. Теперь она чувствовала облегчение.
- Ну что ты? Заходи… Не стой на пороге…
Конечно, не совсем корректно было бы утверждать, будто после того, как Люция стала девушкой Артура, отношения подруг остались совершенно прежними. Они, что не могло не радовать, продолжили быть тёплыми и глубокими, но добавилось в них что-то ещё, звонкое, пронзительное - словно натянулись между подругами тонкие невидимые струны. И они держали девушек вместе ещё крепче, эти струны, новой чуткой невыносимой нежностью отдавалась их неслышимая музыка… Случалось, что какая-нибудь из подруг вдруг подходила к другой сзади и ни с того ни с сего обнимала, а на глазах у обеих поблёскивали при этом тонкие плёнки некстати выступивших слёз.
Доверяли они друг другу всё так же отчаянно как раньше, и, может, даже чуть больше; рассказывая о своих переживаниях каждая, казалось, пыталась вычерпать всю себя до самого дна. Оливия, слушая Люцию, на какое-то время словно сливалась с нею, счастливой возлюбленной. Она разглядывала подругу, её лицо, волосы, шею и губы, в особенности губы, пытаясь представить, что чувствует Люция, целуя Артура, и разделить с нею это чувство. Моментами ей даже верилось, что такое возможно…
Они снова вернулись к своей любимой карточной забаве, и теперь, ко всеобщим охам и ахам, им удавалось угадывать десять из десяти, чего почти не случалось прежде. Тонкие струны, натянутые между ними, были словно провода для мыслей и чувств, и, наверное, ни одни другие подруги на всей Земле никогда не были так близки как эти, в тот короткий и странный период, пока одна из них встречалась с парнем, в которого до истерики была влюблена другая, но именно в такой невероятной близости и заключалась болезненная напряжённость, дребезжащая, предельная напряжённость струн, а они, как известно, если натянуты слишком, рвутся на особенно сильной ноте.
7
Утро проливало золотистый свет в маленькое окно. Оливия стояла возле распахнутого шкафа, на дверце которого было большое зеркало и расчёсывала свои шикарные волосы. В последнее время они начали отчего-то сильнее обычного выпадать, она сняла с расчёски большой похожий на гнездо клок и выбросила его в печку.
Люция пошевелилась на постели и подняла голову.
- Доброе утро.
- И тебе, - ответила Оливия, закончив плести и забросив на спину толстую как рука косу. - Смотри, что я тут нашла…
В руках у неё оказалось короткое платье из какого-то тонкого и лёгкого, почти невесомого, но при этом на редкость плотного материала, бледно-жёлтого, с изысканным рисунком - удивительно живыми крупными охристо-кремовыми цветами.
- Это твоё?
- Нет. Бабушкино. Единственное в своем роде и, наверняка, страшно дорогое. Его привёз ей откуда-то дедушка после войны. Только оно очень маленькое, и придётся впору разве что только Баске. Молодая бабушка совершеннейшая Дюймовочка, у меня фото есть!
Баской звали младшую сестру Люции. Это был трогательно нескладный подросток тринадцати лет, юркий и шаловливый.
- Можно я примерю?
Люция села на постели и оценивающим взглядом окинула фигуру подруги.
- Ну ладно… Попробуй… Только ради бога не порви.
Платье село на Оливию слишком туго, оно явно не было рассчитано на девушку такого роста и от природы крупную в кости, боковая молния еле сошлась на ребрах, едва не прикусив кожу, талия оказалась несколько выше, чем нужно, из под юбки далеко торчали длинные мускулистые ноги - но несмотря на всё это выглядела Оливия просто отлично - тесно обхваченная тканью грудь казалась соблазнительно круглой, коротенький подол подчёркивал стройность бёдер… Люция смотрела на подругу во все глаза, а потом вдруг внезапно отвернулась и накрыла лицо ладонью. Оливии показалось, что она всхлипнула.
- Ты что? - спросила она, подбежав к постели и с размаху опустившись на колени, - я его сейчас сниму, если ты боишься… Семейная реликвия всё-таки… С ним всё будет в порядке, вот увидишь.
Люция уже не пыталась сдерживаться. Она отняла руку от лица. Две крупные слезы набухли в уголках её глаз, и две уже скатились, оставив на щеках влажные дорожки.
- Люси… - Оливия была изумлена, - Люси…
- Боже, Лив, - всхлипнув, выдохнула Люция, - ты такая красавица! Настоящая модель. Если б ты знала, как я тебе завидую… Стройная, с длиннущими ногами. Не то, что я, колобок какой-то! - самокритично заявила она, звонко хлопнув себя по загорелой ляжке - вон смотри, какой окорок!
- Люси! - воскликнула Оливия растрогано. Она поднялась с колен, и, сев рядом, обняла подругу. - Да разве в ногах счастье?! Вот дурочка! Не плачь… Мне бы твои печали. - Оливия прижала Люцию к себе и порывисто поцеловала её в пробор на русой макушке. - И со своими метровыми ногами я не нужна ему… - добавила она чуть слышно, касаясь губами волос подруги и обдавая её кожу горячим дыханием, - есть такая песенка, знаешь, "в любви не бывает всё просто и гладко, в любви не решает всего красота, должна быть в женщине какая-то загадка, должна быть тайна в ней какая-то"… Так вот, в тебе есть эта загадка, Люси! А я простая, как пять копеек.
Оливия умолкла и, склонив голову Люции себе на грудь, погладила её по волосам.
- А вообще не такая уж я и красивая, - внезапно добавила она, словно поймав за хвост какую-то витающую в воздухе идею, - Всё дело в платье! Оно волшебное, и способно превратить любую золушку в настоящую принцессу! Есть такая легенда. Один человек купил старый-престарый замок, и его молодая жена, обследуя все заброшенные уголки в нём, обнаружила на чердаке старинное нарядное платье. С виду оно было самое обыкновенное, но обладало удивительным свойством: на любую фигуру садилось оно великолепно. Худосочным - добавляло округлостей, пышек - стройнило, мужеподобным - придавало утончённость. Согласно легенде, это платье когда-то принадлежало юной герцогине, умершей от несчастной любви… Вот что! - воскликнула Оливия, заглядывая притихшей Люции в лицо, - Примерь! Сама убедишься.
С немалым трудом освободившись от тесноватого ей платья, она передала его подруге. Люция просунула голову в ворот, одернула лиф, недоверчиво расправила юбку.
- Застегни, пожалуйста, - попросила она, поворачиваясь к Оливии боком. Та аккуратно соединила края металлической молнии и бережно закрыла её.
- Ну вот, теперь ты самая красивая! - Оливия легонько подтолкнула подругу к зеркалу.
Люция была пониже, чуть поуже в плечах и пошире в бёдрах - платье село на неё иначе, но не менее изящно: талия оказалась на месте, юбка длиною чуть выше колена воздушно струилась, подчёркивая округлость форм, лиф стройно охватывал хрупкую грудную клетку, вырез открывал ключицы, а расцветка ткани удивительно оттеняла медовый загар девушки. Она улыбнулась. Раскосые глаза с длинными чуть загнутыми вверх ресницами сияли.
- Вот видишь! - сказала Оливия, стоя за спиной подруги и положив руки ей на плечи, - никакой ты не колобок, а самая настоящая королева красоты!