Если бы Грег остался жив, мало ли что могло случиться. Он мог бы сохранить брак и простить ее, считать Кэт своей дочерью. Даже согласился бы, что она и есть его дочь. Он же был великодушным человеком, переполненным любовью и готовым дарить ее. А если бы стал попрекать ее преступной связью до конца их дней, постоянно наказывать неверную жену?
В конце концов насколько великодушным может быть обманутый мужчина?
А скорей всего он развелся бы с ней и сообщил всем, что это не его дочь. Все бы разочаровались в ней, прогневались на нее. Заставили бы Кэт страдать за грехи ее матери, но больше всех страдала бы сама Дорис.
Да что там говорить! Она и так страдает и то ли еще будет. Когда станет известна правда, ей придется терпеть неприязнь своих родителей и ненависть Тейлоров. Она потеряет уважение и любовь всех родственников, станет недостойной даже их брезгливой жалости.
Тед возненавидит ее.
А Кэтти…
Закрыв внезапно наполнившиеся слезами глаза, Дорис про себя помолилась за дочь. Она сможет перенести все, как бы плохо ни стали о ней думать ее родные и Тейлоры. Она справится с виной и ответственностью, со стыдом и горем. Даже переживет ненависть Теда. Но не вынесет, если и Кэт возненавидит ее.
О Господи, это было бы уж слишком!
Голос дочки прервал горестные размышления.
- Он оставался бы морским пехотинцем?
Сделав несколько глубоких, успокаивающих вдохов, Дорис открыла глаза.
- Не думаю. Он собирался уволиться, когда кончится его служба по контракту, и работать в конторе своего отца.
- И мы бы жили в Флоренсвилле?
- Там или переехали бы в Майами.
Кэт подумала немного, потом сморщила нос.
- Тогда мы жили бы близко к пляжу и аквариуму, но Уэст-Пирс мне нравится больше. - Он пододвинулась и прижалась к матери. - Он бы научил меня, как лучше бросать бейсбольный мячик, правда?
Дорис поцеловала ее в макушку.
- Наверное.
- Но и Тед тоже может научить меня.
- Мне кажется, что ты и так здорово бросаешь мячик, лучше любого мальчишки в округе.
Кэт привстала, чуть отклонила голову и, сощурив хитренькие глазки, с подначкой ответила:
- Всегда остается возможность для совершенствования, миссис Тейлор!
Довольная остроумным ответом юной почитательницы бейсбола, мать рассмеялась.
- Тебе подойдет роль школьного наставника, детка. Может, ты станешь учителем, когда вырастешь?
- Только не я. Слишком это нудно.
- А что тебе кажется более увлекательным?
- Да что угодно, - сухо бросила Кэт. - Может, я стану тренером по бейсболу. Или детским врачом. А лучше я буду морским пехотинцем. - Тихим, задумчивым голосом она добавила: - Как папа.
Не в состоянии продолжать разговор про пехоту, Дорис решительно поднялась.
- Пора баиньки, моя дорогая. Иди почисть зубы, а я приготовлю тебе постель.
- Всего только десять, ма.
- Давай-давай, - прогнала она дочь, потом прошла по коридору в ее комнату.
Еще одно стеганое одеяло Элизы Джеймсон украшало кровать - геометрический рисунок самых разных цветов. Дорис сняла его, сложила и бросила на плетеный стул в углу. Кэт обладала горячей кровью, и все ее покрывала оказывались в конце концов на полу. Как и любимые мягкие игрушки, с которыми она спала до сих пор - заяц с оторванным ухом, лохматый медвежонок и гривастый лев, которого ей привез из Кении брат Грега.
В ванной комнате через коридор шумела вода. Дорис устало опустилась на постель и вдруг увидела портрет морского пехотинца.
Когда Кэтрин достаточно подросла, Дорис предложила ей на выбор несколько фотографий Грега. Дочь выбрала именно эту, где он был снят после возвращения из военного лагеря. На нем была парадная голубая форма, и он выглядел таким гордым и торжественным, каким только и мог быть недавний новобранец, обрядившийся в новенький мундир.
Его поступление на службу в морскую пехоту без предварительного совета с ней огорчало, свидетельствуя о небезупречном отношении к близкому человеку. Влюбленный мужчина не принимает подобных решений - подрядиться на целых четыре года, не посоветовавшись с любимой девушкой. Но в свои восемнадцать она была наивна и безрассудна.
Чего бы он ни захотел, все ей было по душе. И он воспользовался этим. Бывало, они не виделись месяцами. Не занимались сексом, пока не поженились. Откладывали бракосочетание до того времени, когда он покинет службу. Поспешная свадьба состоялась перед его неожиданным отбытием в Корею. Все решения принимал он, а она лишь беспрекословно подчинялась.
Но подарить свою девственность его лучшему другу - это она решила сама. Заметил ли Грег в их брачную ночь, что она не целомудренна? Ей думается, что нет. Он не казался одухотворенным или разочарованным. Не сказал ни слова, не сделал ни намека.
Хэмфри-то определенно раскусил, что она была невинна.
Какое-то безумие увлекло ее в постель с ним. Любопытство? Страсть? Она улеглась с ним под мамино стеганое покрывало и с содроганием ждала. Сама не знала, чего именно, может, ответной страсти, такого же свирепого желания.
И она получила желаемое. Но никак не ожидала его трогательной нежности, трепетных ласк. Не ожидала ничего, столь подобного обоготворению…
Она и не подозревала, что Тед, холодный, жесткий, сдержанный Тед может быть так горяч, нежен, порывист…
Протянув дрожащую руку, она коснулась стекла, провела пальцами по снимку и прошептала:
- Я сожалею, Грег. Сожалею, что была тебе неверна, нечестна с тобой. Но больше всего…
Она оборвала себя посреди фразы, когда открылась дверь ванной комнаты и Кэт зашлепала босыми ногами по коридору.
Больше всего Дорис жалела, что вышла за него замуж.
IV
Тед устало опустился на софу, откинул голову назад и со вздохом облегчения закрыл глаза. Он в хорошей форме, в лучшей, по крайней мере, чем большинство мужчин его возраста, но сегодня вечером у него болели все мышцы тела. Ломило ноги и плечи, шея не поворачивалась…
Результат марш-броска с полной выкладкой в тридцатиградусную жару.
Десяток лет назад двадцатимильная пробежка по лесистой местности на родной базе была для него все равно, что прогулка по парку. Дистанция осталась той же, скорость не стала более высокой и местность не изменилась. Разницу составили прошедшие годы.
Он медленно наклонился, чтобы развязать шнурки на ботинках. Едва он справился с одним, как в дверь постучали.
- Проваливайте, - пробурчал он. Какой-нибудь сборщик пожертвований или кто-то еще, не менее назойливый. Он пока не познакомился со своими соседями, не получает никакой почты, кроме счетов, а со службы могли бы позвонить по телефону. Никто и не знает, где он живет.
А из знакомых - разве что Дорис.
Он заставил себя встать, кривясь от пронизывающей все тело боли. До двери было всего лишь несколько шагов, и он сделал их весьма осторожно. Повернул замок, распахнул дверь и в тот же миг почти забыл, в каком он ужасном состоянии.
- Хэй, Тед, - смущенно улыбнулась Дорис. - Может, я не вовремя?
- Что случилось?
Ее улыбку сменила виноватая гримаса, в глазах появилось настороженное выражение. Он поднял руки, как бы выражая приятное удивление и радушие.
- Заходи, Дори.
Как и в прошлый раз, она прошла на середину комнаты и остановилась. Очевидно, она зашла прямо с работы. На ней были бледно-желтая льняная юбка и блузка с кружевным воротником цвета созревшего апельсина, стянутые назад волосы закрепляла желтая лента. И пахло от нее восхитительно. Он почувствовал пьянящий аромат духов, когда прохромал вслед за ней к софе. А как прекрасно благоухала она в ту давнюю ночь - так сладко, так возбуждающе, и была чертовски хороша. И невинна, пока он не прикоснулся к ней.
Дорис озабоченно взглянула на хозяина.
- С тобой все в порядке?
- Сегодня батальон совершил марш-бросок. Двадцать миль, меньше чем за четыре часа. - Он осторожно сел, стал развязывать шнурки на втором ботинке, и, освободившись, наконец, от него, громко выругался.
Прежде чем он сообразил, что происходит, она подошла к нему и опустилась на колени. Потом высвободила его носок из-под резинки, стягивающей брючину, и стянула с ноги. Опустив стопу оторопевшего Теда на пол, она проделала то же самое со второй ногой. Было нечто странно интимное в этой женщине, стоявшей на коленях и снимавшей с него носки. Пришло яркое воспоминание о той ночи, когда она помогала ему снимать совсем другое - рубашку, джинсы, майку…
Слишком яркое.
Закончив, она присела на пятки и заметила:
- Ты ужасно натер ноги.
Он знал об этом, сразу понял, что появятся волдыри, как только пересек в первый раз ручей и его ботинки намокли, но пока еще не ощущал боли. Единственное, что он чувствовал, это ее руки - мягкие, нежные, прохладные.
Она поднялась с пола, примостившись на краешек кофейного столика. Улыбка сочувствия не сходила с ее лица.
- Ты думал когда-нибудь, что можешь стать слишком старым для подобных игрищ?
Он постарался выглядеть бодрым и неунывающим.
- Я морской пехотинец. Мы, меднолобые, - ребята крутые. Никогда не становимся слишком старыми.
- Дай-то Бог. Тогда просвети меня, какой толк в двадцатимильном марш-броске в такую жарищу, не говоря о покалеченных ногах?
- Откуда, к черту, мне знать? Я следую армейским порядкам. Мне приказывают - я выполняю.
Улыбка Дорис стала шире, и он мог лишь смотреть на женщину и почти физически ощущать вкус ее губ. Милая и очаровательная улыбка, и предназначалась она ему, но…
Проклятье, за что такие истязания.
- Обычно я не захожу к знакомым без предупреждения, - извиняющимся голосом сказала она, - но у меня не было иного способа повидать тебя. А теперь вижу, что явилась не вовремя…
Он повторил ранее заданный вопрос:
- Что случилось?
- Мы с Кэтрин будем рады, если ты придешь как-нибудь к нам на обед. Я подумала, что это могло бы быть и сегодня. Но тебе, очевидно, не до визитов.
Он поморщился, услышав это "очевидно", но молча признал, что она права. Единственное, чего он жаждал сегодня вечером, это попариться в горячей ванне, принять аспирин и лечь в постель.
Нет, поправка: попариться в горячей ванне, принять аспирин и лечь в постель вместе с Дорис. Он почувствовал бы себя лучше, если бы она снова прикоснулась к нему. Ему бы спалось лучше, если бы она лежала рядом.
Спалось бы, усмехнулся он про себя. После десяти лет забвения и тайного ожидания, если ему наконец удастся заманить ее снова в постель, ни черта не будут они спать, как бы ни болело все его тело. Он удовлетворил бы десятилетнее ожидание, голод, потребность.
Удовлетворил бы неистребимую потребность в любви этой женщины.
- Как насчет завтрашнего вечера? Тебе уже полегчает к тому времени?
- Ага, - сдерживая радость, пробормотал он, - это было бы чудесно.
Она потянулась за сумочкой, словно готовясь уходить, и он испытал внезапную тревогу. Сейчас она назначит время, попрощается и быстренько исчезнет. Он пытался придумать, что бы такое сказать, лишь бы задержать ее подольше.
Но она не встала и не назначила пока время обеда.
- В воскресенье вечером Кэт сказала мне, что ты ей нравишься, и была абсолютно уверена в том, что и она понравилась тебе.
Ты ей понравился. Приятно, конечно, но это признание не должно иметь никакого значения. Девочке всего лишь девять лет, ей может понравиться почти каждый, с кем она знакомится. Нет, все же имеет какое-то значение, более того, - значит чертовски много. Это его тронуло, у него потеплело на душе, которую слишком долго ничто не трогало.
- Она действительно мне понравилась, - признался он. - У тебя замечательная дочка.
В воскресенье в ресторане он похвалил Кэт, и на какое-то мгновение она ощутила тревожный холодок. И сейчас ее кольнуло горькое чувство вины и раскаяния. Но, как и в тот раз, она постаралась скрыть свою тревогу. Как же больно слушать, когда он говорит что-то приятное о девочке, которую они произвели на свет!
- Тед… - Она сделала глубокий вдох, открыла было рот и смолкла, опустив глаза.
- Неужели тебе так трудно говорить со мной? - мягко спросил он, вглядываясь в ее лицо.
Дорис наконец решилась посмотреть ему прямо в глаза.
- Да, - ответила она с невеселой улыбкой. - Всегда так было, с самого начала. Никогда не знала, что тебе сказать или как с тобой обращаться.
- А если как с другом?
- Но мы никогда не были друзьями. От знакомства мы сразу перешли к…
К занятию любовью. Он никогда не слышал от нее ни этих слов, ни признаний в своих чувствах, которые она испытала той ночью. Да и осталось ли воспоминание об этом?
С порозовевшими от стеснения щеками женщина не решалась сказать вслух о том, что было на самом деле. Фраза повисла в воздухе. Дорис как бы доверила ему закончить ее и продолжила свою мысль:
- Между нами так и не возникла дружба. Мы почти не говорили, и я ничего не знаю о тебе.
- Ты никогда ни о чем меня не спрашивала.
Вскочив на ноги, она пересекла всю комнату и, остановившись у двери, снова повернулась к нему лицом.
- Я боялась.
Она произнесла это тихо, стыдливо, словно признавалась в большом секрете. Неужели ей кажется, подумал Тед, что он ничего не помнит, обо всем забыл? Она была наивна, невинна и прозрачна как воздух. Такой и осталась, и все, что чувствует, проявляется на ее лице, в ее слишком выразительных глазах. Каждое желание. Каждое опасение.
- Чего же ты боялась? - сухо спросил он.
Она стояла неподвижно, словно захваченная врасплох, потом медленно и неохотно заговорила:
- Я была совсем юной, не знала тебя, а ты обо мне и знать не хотел. Ни тогда, ни после.
Скривившись от боли во всех суставах, он поднялся, осторожно направился к ней и остановился рядом.
- Ты так же молода и прекрасна.
- Мне двадцать девять, скоро и пятьдесят, - покачала она головой. - Последние десять лет здорово состарили меня.
Она подразумевает смерть Грега, понял Тед. Горе, от которого он и сам никак не мог избавиться, стеснило его грудь.
- Мне очень жаль, Дори, - печально произнес он. - Мне жаль, что Грег погиб, и тебе приходится одной воспитывать его дочь.
Она протянула руку, чтобы попрощаться, и ему захотелось коснуться ее пальцев губами. Но рука остановилась в дюйме от него и тут же медленно опустилась.
- Я лучше пойду.
Гостья стремительно открыла дверь и вышла. Пристально глядя на скромный желтый бант, украшавший ее гладкие темные волосы, он думал о приглашении на обед, о котором она совсем забыла, и об обиде, которую высказала в прошлую субботу. "Ты мог бы по крайней мере извиниться… Мог бы сказать, что переживаешь смерть Грега…"
И это все, чего она хотела от него? Извинения? И добившись своего, уже не нуждалась бы в нем?
Внезапно Дорис обернулась.
- Тебе надо принять аспирин и лечь в постель. Завтра приходи в любое время после пяти, если будешь в состоянии, а не придешь, перенесем на другой день.
- Обязательно приду, - повеселевшим голосом заверил он.
Улыбнувшись на прощание, Дорис пошла к своему "шевроле", припаркованному рядом с домом. Он прислонился к косяку двери и смотрел, как она отъезжает. Машина уже давно уехала, а он продолжал стоять, перебирая в памяти несколько последних минут.
Дорис дотронулась до него, улыбалась ему, по-дружески говорила с ним. Пригласила на обед, проявила сочувствие, разоткровенничалась.
Она даже упомянула ту ночь, когда они занимались любовью.
Ну и что, что ноги покрылись волдырями и все тело чертовски болит.
Денек-то оказался совсем неплохим!
В четверг вечером Дорис торчала перед зеркалом в ванной комнате, когда прозвенел дверной звонок.
- Я открою! - крикнула Кэтрин из гостиной, и через мгновение послышалось шлепанье ее теннисных туфель по коридору. Была уже половина шестого, и Дорис, вернувшаяся в пять часов, примеряла уже третий наряд.
Какая же я глупая, выругала она себя. Боже мой, это ведь не свидание. Просто Тед придет пообедать с ней и Кэт.
Всего лишь Тед.
Мужчина, с которым она провела самые незабываемые часы в своей жизни.
Мужчина, которого ей следовало предпочесть тому, за кого вышла замуж.
Мужчина, с которым зачала дочь.
Мужчина, которого так и не смогла забыть.
О нет, не было ничего глупого в ее робости. Тед Хэмфри оставил в ее жизни больший след, чем кто-либо еще. Его отношения с Кэт могут оказать самое благотворное влияние на девочку, а могут и исковеркать ее жизнь.
Она одернула новую нарядную черную майку, спускающуюся на мягкие серые брючки, и поправила ленту, стягивающую волосы в конский хвост, потом погасила свет и пошла вниз по лестнице. Ее босые ноги неслышно ступали по покрытым ковром ступенькам, и какое-то мгновение она могла видеть гостиную, будучи незамеченной.
Телевизор был настроен на вечерние мультики, их герои громко смеялись, но Кэт сосредоточила свое внимание на госте, забыв о детской передаче. Она что-то показывала ему и отчаянно жестикулировала. В воскресенье вечером дочь говорила о желании научиться лучше бросать мяч и рассчитывала, что Тед может помочь ей в этом. Она, похоже, не теряет времени зря.
Спустившись в гостиную, Дорис убрала звук в телевизоре, и, когда Кэт бросила мячик, поймала его. Отмахнувшись от неизбежного протеста, она покачала головой.
- Самое малое, что ты можешь сделать, это оставить гостя в покое и не требовать от него немедленной тренировки.
- Я и не требовала, ма. Я объясняла, что у меня не получается.
- Забери мячик и рукавицу, - строго сказала мать, - и сними наконец кепку и отнеси все в свою комнату.
Девочка стянула бейсбольную шапочку, распустила волосы и громким сценическим шепотом сообщила Теду:
- Скоро шеф-повару придется отправиться на кухню, тогда продолжим. - И они засмеялись, взглянув на Дорис. Кэт подхватила мячик, подняла с пола кожаную рукавицу и выскочила из комнаты.
Испытывая тошнотворный приступ нервозности, Дорис тихо поприветствовала его:
- Хэй, Тед.
- Хэй, Дори, - подделываясь под ее манеру, ответил он и опять засмеялся.
Его позабавила стычка с Кэт, подумала Дорис. В один прекрасный день, когда станет известна правда и он разделит с ней родительскую ответственность, когда он велит дочери в сотый раз убрать ее вещи и снять эту потрепанную бейсбольную кепку, ему уже не будет так весело.
Когда он разделит с ней ответственность… Как это будет? Как они поделят эту ношу? Удовлетворится ли он встречами с дочерью по выходным дням или потребует большего? А позволит ли большего его работа? Или они будут по очереди заботиться о Кэт - неделю здесь, неделю там? И не будут общаться между собой?
А когда его переведут… О Боже, что случится, когда закончится его служба в Уэст-Пирсе и его отправят куда-то еще? Он может оказаться на одной из баз в Ки-Пойнте или Пенсаколе, а то и дальше - где-нибудь в Монтане или на Аляске. Или его пошлют на другой конец земли.
Кэтти окажется на другом конце земли…
Она отмахнулась от этих нерадостных мыслей и слабо улыбнулась ему.
- Присаживайся, Тед. Как ты себя чувствуешь?
- О'кей.