- Ты очень на него похож, Алекс. Тот же юношеский запал, который всегда так сильно привлекал меня в твоем отце. Та же безудержная страсть к жизни. Он тоже всегда стремился получать от неё все, что только мог.
Алекс, наконец, собрался и силами и спросил.
- Ты никогда не хотела уйти от него?
- Уйти? – его мать, казалось бы, была очень удивлена. – Нет, что ты, милый. Конечно же, нет. Я очень сильно любила Чарльза, и люблю до сих пор.
- Но ты боялась за его жизнь, боялась за мою жизнь, ты не знала, каким будет твой завтрашний день. Не была уверена в своем будущем, и он не был тем человеком, на которого ты могла бы положиться в любую минуту. Его служба все равно всегда стояла для него на первом месте, и если бы не обстоятельства, при которых он лишился своей ноги, он продолжил бы сажать негодяев за решетку, но все так же его бы не было рядом с нами. И как бы сильно ты его не любила, такая жизнь вряд ли пришлась бы по вкусу молодой женщине с маленьким сыном на руках. Так почему ты была с ним?
Луиза взъерошила его волосы и ласково погладила сына по щеке.
- Ты не веришь в любовь, я знаю. Жаль, что я не могу найти этому причину.
- Пока он получал те эмоции, которые были ему так жизненно необходимы, пока ловил каких-то отморозков на улице или проворачивал опасные операции, ты каждый раз трясущимися от страха руками поднимала трубку телефона. И всегда молилась, чтобы этот самый звонок не стал последней весточкой о нем. Я просто хочу понять, почему, даже любя его, ты не хотела быть счастлива.
- Я была счастлива, - она выдохнула, и Алекс почувствовал, как гулко застучало её сердце. – Когда он целый и невредимый возвращался домой, я ощущала, что живу. Он обнимал меня, брал тебя на руки, целовал, шутил, смеялся, затем мы играли в салки, а вечером у камина он рассказывал нам, как провел свой день. Я помню твою сосредоточенность, ты жил этими мгновениями. И я ими жила. – Его мать сделала небольшую паузу, а потом уголки её губ поползи вверх. - Он пытался научить тебя готовить тофу, когда тебе было всего девять! – Алекс усмехнулся, вспоминая, чем закончилась одно из таких их времяпрепровождений. – Вы смеялись, бросались друг в друга ингредиентами и, в конце концов, чуть не спалили мою кухню! – Луиза улыбнулась, по её щеке скатилась слеза. – Но мне было все равно, Алекс. Я смотрела на вас и понимала, что без всего это просто не смогу жить. Это была не зависимость и не необходимость, это просто было смыслом моей жизни. Именно ради таких моментов я каждый день ждала его дома. Ради живых счастливых мгновений я не хотела ничего менять, и я бы никогда не смогла бросить его, даже если бы захотела. Он нуждался во мне, нуждался в нас. Мы были кусочком его веры, частичкой его счастья, ради которой он выживал каждый день. Вот почему я никогда не думала от него уходить.
- Но твои переживания…
- Они забывались сразу же, как только я видела его. – Алекс молчал, ощущая, как его мать внимательно разглядывает его лицо. От этой женщины не ускользает ни одна эмоция, от его матери невозможно скрыть ни одного чувства, чтобы она не нашла хоть какие-то следы того, что оно было или есть до сих пор. Он медленно выдохнул, понимая, что пытаться что-то скрывать уже совсем не имеет никакого смысла. – Поэтому ты не пошел в полицию, ведь так? Боялся, что не сможешь подвергнуть чью-то жизнь такому испытанию? – он промолчал, но она итак все поняла без лишних слов. Луиза слегка покачала головой и поцеловала сына. – Я не жалею, что когда-то вышла за твоего отца. Но твоя жизнь – это твоя жизнь. Ты волен делать с ней все, что захочешь, а я могу лишь наблюдать за твоим выбором. Просто знай, если то, чем ты занимаешься, не приносит тебе счастья, значит, твой выбор был неверным.
- С чего ты взяла, что архитектура не приносит мне счастья?
Луиза улыбнулась.
- Мы не говорили о твоей профессии, и все-таки это то, о чем ты подумал, верно?
Алекс усмехнулся.
- Знаешь, мама, ты тоже выбрала слегка не то направление в педагогике.
Но она пропустила его слова мимо ушей.
- Разве для такой работы ты столько лет проучился в Академии?
- Мама, давай не станем опять заводить этот разговор.
Луиза ещё раз поцеловала своего сына и выбралась из его объятий.
- Твое решение ещё не поздно изменить. – Алекс не успел даже ответить ей, потому что его мать тут же продолжила. - Я сделаю тебе завтрак, а затем, если ты помнишь, ты обещал отвезти меня в магазин. Кстати, не забудь убраться, потому, что после вашего вчерашнего преждевременного мальчишника твоя квартира похожа на помойку! - Алекс скривился, чувствуя неловкость от того, что его собственная мать стала свидетелем полного хаоса в его доме, он уже как раз выбирался из постели, когда до его ушей донеслось: - И о Боже, замажь этого Аполлона на потолке!
Алекс рассмеялся и побрел в ванную.
Глава 3
Меган выключила ноутбук, откинулась в кресле бизнес класса и улыбнулась. Она закончила свою работу. Впервые за долгое время она ощутила, что по-настоящему расслабляется. В ближайшую неделю она могла не думать о делах, не носиться с договорами, не бегать со встречи на встречу и не беспокоиться о том, как идет процесс создания самого лучшего свадебного платья на свете, потому что она наконец-то взяла свой небольшой, но заслуженный отпуск. А ещё потому, что она уже везла с собой целую тонну белоснежной и невероятно изысканной ткани. Меган набрала в легкие побольше воздуха, а затем медленно его выдохнула. Она очень надеялась, что платье получилось именно таким, каким она представляла его в своей голове и именно таким, о каком всегда мечтала Сара.
Самой Меган оно казалось легче и сказочнее самых воздушных облаков. Она вспомнила, как наблюдала за каждой ступенькой его создания, не отходя по другим делам практически ни на секунду.
И это того стоило.
Она уже представляла, как громко её подруга будет визжать, увидев свое свадебное платье, и от этого у неё так теплело на душе, что забывались все проблемы и тревоги.
Кроме одной.
Совсем скоро она снова окажется в Нью-Йорке, городе, в котором родилась и который не видела уже более пяти лет. Через какие-то считанные минуты она вернется домой.
Дом. Она так и не перестала считать Бруклин своим домом. И никогда не перестанет.
По её телу мгновенно пробежала дрожь. Наверное, совершенно нормально чувствовать волнение и даже страх, осознавая, что очень скоро ты снова увидишь до боли знакомые места, с каждым из которых будут связаны твои самые лучшие и самые мучительные воспоминания. Что тебе придется пробыть целую неделю там, где окончательно и бесповоротно перевернулся весь твой внутренний мир, и куда наивная глупая девочка поклялась больше никогда не возвращаться.
Да, именно такой она некогда и была. Маленькой, наивной, доверчивой, а главное, по уши влюбленной дурой, которая не видела всей картины происходящего, зациклившись лишь на том, что человек, ради которого она в тот момент готова была исключительно на все, испытывал к ней такие же сильные чувства.
А он вовсе не испытывал ничего, что было бы даже приблизительно похоже на любовь.
Ей не было бы так больно, если бы он сразу сказал ей об этом в глаза, но предпочтительнее для него было скрывать данный факт, позволять ей все больше и больше влюбляться в него, обожествлять, строить планы, терять голову, а потом, когда Меган была уже полностью в его власти, он просто растоптал её чувства, унизил перед друзьями, и самое главное, убил в ней возможность когда-либо снова так же безоговорочно довериться человеку. Да, он сделал её сильнее, её же боль слепила из неё другую Меган Палмер. Теперь, в салоне самолета сидела уверенная в себе молодая женщина, не по годам рассудительная, сильная духом и телом, но самое важное, она больше не любила того, кто так легко разорвал её сердце. Более того, она ненавидела его. Меган воспитывала в себе это чувство долгие-долгие годы, и это далось ей чертовски нелегко. Она записалась на курсы йоги, научилась контролировать собственные эмоции, и теперь в её внешнем облике скорее можно было найти холодные и расчетливые черты, нежели теплые и нежные. Она стала той самой женщиной, образом которой всегда восхищалась. И не собиралась терять того равновесия, которое ей удалось обрести.
Она понимала, что возвращение в Нью-Йорк ставит под большой риск все её старания относительно долгих лет "реабилитации" и "терапии", но также и понимала, что не может не приехать. Видеть его снова, чувствовать запах его духов, слышать его голос – все это было бы сущим адом для Меган, но она отчетливо знала, что этого ей ни за что не удастся избежать.
Алекс Миллер, засранец, который сломал ей жизнь, был один из дружков на свадьбе, и надежда на то, что она больше никогда не увидит этого самоуверенного сукиного сына, растаяла так же быстро, как и появилась.
У неё не было совершенно никакого желания встречаться с ним, или как любят многие женщины, показывать ему, что он потерял, что упустил из-за своего ребяческого поведения, хотя был на столько лет старше неё. Она не хотела доказывать ему, что смогла справиться со своими чувствами, не хотела заставлять его чувствовать себя оскорбленным, флиртуя и заигрывая с другими мужчинами, и, уж конечно же, она совсем не желала, чтобы у него снова появились те же самые грязные мысли. Но все это меркло по сравнению с самым сильным желанием, которое она испытывала в данный момент - она до невозможности, адски не хотела испытывать судьбу. Почему-то мысль о том, что он увидит в ней совершенно другого человека, нагоняла на неё необъяснимый страх.
Но в то же самое время, ей было безумно интересно, каким он стал. Пошел ли он по стопам своего отца или же занялся тем, чего от него всегда ждали? Сумел ли побороть свою страсть к гонкам или же все также ночами он придается этому чувству свободы? А главное, остался ли той же самой самодовольной сволочью, которой всегда и был, или стал серьезным и солидным человеком? Меган фыркнула, заставив себя отбросить последние мысли из своей головы. Возможность того, что такой человек, как Алекс Миллер мог повзрослеть за такой небольшой срок, казалась ей просто невообразимой, а сам факт того, что он вообще когда-либо сможет стать серьезным человеком, умеющим отвечать за собственные поступки, и вовсе показался абсурдным.
Они с Сарой никогда не обсуждали свои прошлые жизни. Эта тема всегда была для них запретной, и проще всего во всей этой ситуации было то, что они обе испытывали одни и те же чувства, и у обеих не возникало никакого желания напоминать об этой боли друг другу.
Но все изменилось четыре месяца назад.
Меган не могла смотреть на то, как её близкая подруга в одночасье рушила свое настоящее и свое будущее, которое могло не быть таким прекрасным, каким оно у неё есть сейчас, и поэтому вынуждена была лично снять табу. За что, собственно, сама и поплатилась. Разрушив границы дозволенного, она выпустила из ящика Пандоры не только воспоминания и боль Сары, но и своих собственных демонов, которые были только рады оказаться на свободе.
Она совершенно ничего не знала о жизни Алекса и никогда прежде не испытывала потребности даже спрашивать об этом. Она не думала о нем, ничто не напоминало ей о её жизни в Нью-Йорке, и она никогда не позволяла себе самовольно вспоминать все, что было связано с семьей Миллеров, самим Алексом и всей старшей школой.
До сегодняшнего дня.
До той минуты, пока не села в этот чертов самолет, летящий в самое пекло её личной преисподней.
Прямо к прошлому.
- Эй, Мегс!
Меган вскинула голову и улыбнулась. Её секс-бог шел прямо ей навстречу. Грациозный, сексуальный, мужественный бог. И он всецело принадлежал только ей одной. Она вскрикнула и рассмеялась, когда он подхватил её и поставил на большой камень. От его теплых рук по всему её телу пошли мурашки, и она окончательно обмякла в его объятиях, когда его нежные губы коснулись её губ в долгом, приветственном поцелуе.
- Я скучала, - она ощутила ноющую пустоту, когда он немного отстранился.
- Я тоже, детка. И я обещаю, что в полной мере возмещу тебе эти долгие часы, которые ты томилась без меня.
Он полез в карман своей куртки и вытащил оттуда что-то яркое и плоское.
- Билеты!
Алекс улыбнулся.
- Не просто билеты, прелесть моя, это билеты на концерт группы 3 Doors Down.
- О Господи Великий Боже! – Меган подпрыгнула, совсем позабыв, что стоит на камне, и что до земли ей придется пролететь как минимум дюймов пятнадцать, если не больше, и если бы не ловкие и сильные руки Алекса, которые подхватили её, она бы уже неуклюже распласталась по асфальту.
Их взгляды встретились, и Меган ощутила, как ёкнуло её сердце.
- Больше не пугай меня так.
- Ты испугался?- только и смогла выдохнуть она.
Он переместил свой взгляд на её губы, а потом снова посмотрел в глаза.
- Я не вынес бы, если бы ты что-нибудь себе сломала. Хотя перспектива носить тебя на руках, кажется мне весьма привлекательной. Наверное, мне следует ею воспользоваться.
- Алекс… - Меган совсем не знала, что сказать, ей казалось, что счастье наконец-то её нашло и больше никуда от неё не денется. – …тебе вовсе не обязательно делать это.
- Я люблю тебя, Мегс, - он подхватил её на руки и прошептал, - и я готов доказывать тебе это каждый день. Вечность.
Резко распахнув свои глаза, Меган ощутила знакомое давящее чувство внутри, ей хотелось бы заплакать, но она вспомнила, где находится и вспомнила, что обещала себе самой. Быть сильной и гордой несмотря ни на что. Суметь забыть.
В эту же секунду шасси коснулись земли, предвещая окончание полета. Меган выглянула в окно и ощутила, как подпрыгнуло её сердце и как похолодели кончики пальцев.
Она вернулась домой.
***
Алекс ехал на своем белом SSC Ultimate Aero 6.3 V-8, мечтая о том, чтобы выжать из этой детки все до последней мили. Разгоняясь до 273 миль в час, эта малышка была способна соревноваться с самыми лучшими и быстрыми машинами всего мира. А главное, она конкурировала с Bugatti, которой люди со всей планеты уже практически подарили первенство, отдавая в руки задаром золотую медаль.
Ну ничего, сегодня вечером он собирался доказать всем в округе, а особенно Кристоферу Поулзу, этому чокнутому дегенерату, что их представления на этот счет совершенно не соответствуют действительности.
Он раздавит Поулза, даст ему понять, что он не имеет совершенно никакого права заявляться на их территорию и диктовать всем вокруг свои условия. Особенно, если эта территория по праву принадлежит Алексу. Он всегда был одним из фаворитов среди всех участников их сходок, деля первое место с Диланом Бейли – превосходным автогонщиком, невероятно отзывчивым, честным, веселым человеком и самым преданным другом. Да, Дилан был его лучшим другом: они вместе росли, вместе пробовали все самое прекрасное, веселое, незабываемое, крышесносящее, а порой даже и противозаконное. Можно с уверенностью сказать, что они были братьями, не по крови, а по духу, а это очень многое значило для Алекса. Такого человека можно встретить не всегда. Того, в ком был бы уверен на сто процентов, и знал бы, что приезжая к нему надравшийся в хлам посреди ночи или влипнув в самое большое дерьмо в своей жизни, всегда найдешь не просто приют на какое-то время, а дом, в котором тебя поймут и поддержат. В котором рядом всегда будут те, кто готов вместе с тобой разгребать все то дерьмо, которое ты наворотил. В котором ты будешь чувствовать себя нужным, а те самые люди, сами того не зная, будут делать тебя сильнее.
И никто даже не представляет, что для него значила эта дружба с Диланом.
Эта дружба была для него всем.
Он был его второй семьей. И Алекс точно знал, что сделал бы все, что угодно ради друга, абсолютно все, в том числе и пошел бы на преступление, если бы того потребовала ситуация. Он точно знал, что смог бы отнять жизнь у того, кто только посмел бы причинить боль его лучшему другу, хоть и поклялся никогда не брать в руки оружие. Почему он готов был на это пойти? Потому что был уверен, что Дилан незамедлительно, без всяких раздумий, сделал бы для него тоже самое.
Да, мужчины тоже могут быть сентиментальными, пусть и часто предпочитают скрывать это чувство подальше от посторонних глаз. В их нелегкое время проявление подобных чувств, считается непозволительным, и их наличие оставляло бы только два варианта для большинства "разбирающихся в мужской психологии" женщин: либо ты гей, либо слабак. Ни к одному из этих определений Алекс себя не относил, поэтому привык просто закапывать подобные эмоции подальше внутрь себя и давить на корню только лишь показывающиеся от них ростки.
Вот почему он предпочитал быть для всех известным ловеласом со стажем, неспособным любить и испытывать хоть какие-то, присущие любому нормальному человеку, эмоции. Ему было проще быть сволочью. Ему было проще, когда таким его видели другие, потому что так он ничего не терял, и ничто не могло бы сделать ему больно. Но самое главное, такой возможности не имел он сам. Он никому и ничего не обещал: ни серьезных отношений, которые не ограничивались бы лишь постелью, ни любви до гроба, ни семьи, ни детей, ни всей дальнейшей из этого вытекающей лабуды, а, следовательно, он никому не причинял боль. Не разбивал сердце. Не ломал жизнь. Он никого не заставлял выбирать.
И именно так он и планировал жить.
Потому что так было проще.
Было безопаснее.