В Сент-Олбансе Харли предложили стать министром вместо Ноттингема. Это было бы прекрасное назначение. Мальборо решили, что Ноттинген должен уйти, тогда Харли наверняка займет его место. Однако они считали, что в этом союзе Харли вполне удовольствуется третьей ролью. Им и в голову не приходило, что он уже просчитывает: "Кто такой Мальборо? Солдат, чья энергичная супруга ухитрилась каким-то образом подчинить себе королеву. Кто такой Годолфин? Робкий человек, легко теряющий мужество, очевидно, испытывающий благоговейный страх перед леди Мальборо. Судя по всему, миссис Сара управляет ими обоими. Но Робертом Харли управлять она не будет".
Он вышел из дома и пошел по лондонским улицам, не привлекая к себе внимания. Возможно, ему хотелось быть на виду, поскольку он не был красавцем. Ораторский талант Харли портило заикание, и преодолеть полностью этот недостаток ему не удалось. Казалось, что он вечно колеблется, голос его был холодным, грубым, манеры - церемонными. А он умел быть красноречивым и одерживать верх в спорах. Харли развил эти способности в противовес своим изъянам. Так же как тщеславие его разрослось словно наперекор некрасивости. Главной чертой его являлась зависть. Чужой успех бесил Харли. В настоящее время он готов был использовать дружбу с Мальборо и Годолфином; но не собирался смотреть, сложа руки, как власть и слава, обходя его, достаются им.
Харли понимал, что со временем добьется и того, и другого. А пока что имело смысл войти в доверие к Мальборо. Он не видел здесь больших трудностей. Ясно, что главную роль у них играет Сара. И он станет льстить ей, делать вид, будто покоряется ее воле. Поскольку Сара больше всего хочет управлять всеми, ей это понравится. Ему нетрудно будет идти нога в ногу с миссис Сарой… какое-то время.
Она заинтриговала его. Интересно будет вступить с ней в борьбу! Какое занятное положение! Но, конечно же, придется искусно вести тайную игру… пока не настанет время нанести роковой удар.
Харли ликовал. Жизнь становилась захватывающей.
Он зашел в кофейню и едва успел сесть, к нему приблизился молодой человек.
- А, Генри, - сказал Харли. - Присаживайся.
- Учитель, - ответил тот со слегка нарочитым поклоном, - вы получили приятные вести.
- Значит, это заметно по мне? - спросил Харли с улыбкой.
Генри Сент-Джон был необычайно красивым мужчиной двадцати четырех лет. Харли привлек его к себе как самого блестящего из начинающих политиков, и тот стал усердным учеником, сразу же поняв, что может дать покровительство такого человека. Преисполненный решимости получить от своего наставника как можно больше, молодой честолюбец никогда не упускал возможности побеседовать с ним.
- Только тем, кто вас хорошо знает, учитель.
- Что ж, Генри, ты прав. Теперь путь вперед мне виден яснее. Я недавно вернулся из Сент-Олбанса.
- До моих ушей долетела весть о том, что вы ездили в гости к Мальборо.
- Значит, это известно всему городу?
- Наш самый блестящий политик - и Мальборо. Кто не заинтересуется?
- И все, наверное, строят догадки? Что ж, посмотрим.
- Вы задумчивы. И вижу, не настроены делиться своими мыслями.
- Их необходимо оберегать не меньше, чем государственные тайны.
- Вот как? Тогда следует ждать поистине великих событий. А вы сидите в кофейне, где я не надеялся встретить величайшего государственного мужа нашего времени.
- Удивляешься, Генри, что я не сижу за бутылкой? Верность мне присуща, но я никому не бываю так верен, как Бахусу. Ты это имел в виду? О, мой мальчик, не думай, будто я свернул с этого пути. Но сегодня у меня возникло желание осмотреть один район Лондона, по-моему, заслуживающий больше внимания, чем ему уделяют.
Сент-Джон подался вперед и пристально посмотрел учителю в глаза.
- Развивай наблюдательность, Генри, мой мальчик. Задумывался ты когда-нибудь о могуществе слов? Вижу, что да. С таким… умом… я чуть было не сказал - гением, но, пожалуй, это слово не стоит употреблять необдуманно. Да и все остальные тоже. Заметь, мой дорогой мальчик, у нас идет разговор о важности слов. Слов! Они могущественнее пушек. Слышал ты разговоры, что песенке "Лиллибуллеро" Голландец Вильгельм обязан победой не меньше, чем армии? В последние годы слово стало играть важную роль в нашей жизни. Памфлеты… озорные стихи… уличные песни. Это - оружие, Генри, и от него сотрясаются троны. Представь себе, если б Католик Яков нашел писателя, который подсказал бы ему нужные слова. Королева Анна могла и не занимать сейчас престола. Ты улыбаешься, Генри. Думаешь, я просто ораторствую. Говорю, как и многие, ради того, чтобы говорить. Не знаю, так это или нет. Но вечером, когда подвыпью… буду знать. Вино проясняет мой разум. Видишь, я не такой, как другие, за что мог бы сказать: "Слава Богу", если б до меня этих слов не произносили фарисеи, отчего в них видят символ лицемерия. Возможно, я лицемер. Кто может это утверждать? И у кого достанет ума говорить что бы то ни было о человеке, покуда он жив? О жизни, Генри, можно судить только после его смерти. Обрати-ка внимание на вон того посетителя. Я хочу пригласить его к нашему столику.
Сент-Джон насторожился. Он понял, что ради этого Харли и пришел в кофейню.
К ним подошел бледный, темноволосый - он не носил парика - человек среднего роста.
- Сэр, - с поклоном произнес он, - ваш слуга.
- Садитесь, - ответил Харли. - Только позвольте сперва представить вам моего друга, Генри Сент-Джона. Он стремится познакомиться с вами.
Лицо молодого человека удивленно вытянулось, но Харли улыбнулся:
- Генри, это Даниель Дефо - писатель. Надеюсь, ты знаком с его трудами?
Дефо жадно взглянул на Сент-Джона, а тот, поняв намек учителя, со скромным видом ответил:
- Нет, но это упущение я поспешу наверстать.
Глаза выдавали в писателе идеалиста, орлиный нос и острый подбородок - силу характера.
"Что задумал Харли?" - мелькнуло в голове у Сент-Джона. Но молодой человек начал догадываться.
Он намерен использовать Дефо, как и всех остальных. Харли - блестящий интриган, не зря его прозвали Робин Хитрец. Он будет держаться с Мальборо и Годолфином, как один из этой всемогущей троицы. Однако Харли не тот человек, чтобы довольствоваться ролью одного из трех. Он явно хочет возвыситься над всеми.
Люди, к которым принадлежит Дефо, будут его тайной армией. Они обладают более сильным оружием, чем генералы, только генералам это невдомек. Поэтому вождями становятся деятели вроде Харли, опережающие на шаг своих современников.
Харли решил воспользоваться этим тайным оружием. Мальборо надеются править страной благодаря влиянию Сары на королеву, но Робин Хитрец решил иначе: он выдвинется на первую роль. А то, что он доверяет Сент-Джону эту маленькую тайну, ясно показывает - если Сент-Джон хочет держаться вместе с Харли, то может примкнуть к нему. Сент-Джон хотел. Притом очень.
Поэтому он радовался тому, что сидит в кофейне, слушая разговор между одним из ведущих государственных деятелей и каким-то писателем.
Расставание для Джона и Сары было почти невыносимым. В такие минуты они ненадолго забывали о своих честолюбивых планах. Сара не могла сдерживать слез - слезы печали были ей несвойственны, хотя временами она рыдала от ярости. Отпустить его, своего любимого Джона, в пекло войны! Сколько опасностей его там поджидает; сколько у него врагов! Что, если она его больше не увидит? Тогда и жить не стоит.
А Джон стремился на войну, поскольку лишь там мог проявить свой талант. Будучи прежде всего солдатом, он считал, что эта война необходима Англии. Но чего бы только ни отдал в минуту расставания, чтобы отказаться от всего и вернуться с Сарой в Сент-Олбанс.
Мальборо беспокоился о младшем Джоне, он был с матерью в натянутых отношениях. Генриетта, покинувшая родной дом после замужества, была, по выражению матери, "дерзкой". Ладила Сара только с Анной, и то лишь потому, что нрав у Анны был легким и ссориться с ней даже не представлялось возможным.
Графу хотелось жить в кругу семьи; на миг у него возникло желание забыть о честолюбивых устремлениях… о погоне за богатством и славой… обо всем… вернуться в Сент-Олбанс и спокойно жить там… вместе с Сарой… все дни и ночи.
Когда они взглянули друг на друга, Мальборо понял, что, как ни странно, Сара хочет того же - его необузданная, безудержная Сара, способная быть нежной только с ним, да и то нечасто. "Ничего, - сказал он себе, - тем драгоценнее ее ласковость".
Сара прильнула к нему.
- Джон, - прошептала она, - там ведь будет много опасностей.
- Здесь тоже. Тебе придется вести себя сдержанно, любовь моя. Я ухожу на войну с беспощадным врагом, а ты останешься в стане волков и шакалов.
Глаза Сары блеснули.
- Хотела б я видеть, как они нападут на меня. Пусть только попробуют.
- Попробуют, Сара. Этих попыток они не оставят никогда.
- Буду наготове. Теперь, когда я переложила самые неприятные обязанности на Эбигейл Хилл, для важных дел у меня больше времени. Я довольна этой девчонкой, Джон. Она хорошо справляется со своими задачами. К тому же преисполнена почтительности и благодарности.
- Как и следовало ожидать.
- Как и следовало ожидать. Быть неблагодарной она не посмеет. Правда, напоминать ей, что я сделала для нее, приходится редко. Хилл должна хорошо служить мне, и она будет вознаграждена.
Граф легонько тронул пальцем щеку супруги.
- Вознаграждать хороших слуг необходимо.
Сара взяла его руку и поцеловала.
- Ты ведь будешь думать там обо мне?
- Постоянно.
- Только пусть эти мысли не отвлекают тебя от войны. Заверши ее побыстрее. И возвращайся в Англию.
- Будь уверена, я не теряя времени поспешу к тебе.
- Любимый, настают великие дни.
- Да, - ответил граф, - на сей раз я поведу войну по-другому. Надо будет одержать верх над французами на поле боя, потом захватить Париж. Победить Францию можно только так.
- Твоим планам наверняка будут противиться.
- Противиться им будут в любом случае. Но идти в Испанию было б самоубийством… а добейся мы там успеха, никакого решения достичь не удастся.
- Джон Черчилл, думаю, ты никому не позволишь решать за себя, как вести военные действия.
- Ты права, как всегда, любимая.
Сара решила находиться с мужем до последней секунды и, когда пришла пора прощания, заявила, что хочет видеть, как он взойдет на корабль.
- Как бы мне хотелось уплыть с тобой! - в отчаянии воскликнула она.
- Любимая, тогда я был бы поистине счастлив. Однако в Англии есть дела, требующие твоего внимания.
Сара кивнула.
- Не беспокойся. Сидни Годолфин будет мне послушен, а Харли кажется сговорчивым. Думаю, он очень рад, что ты остановил на нем свой выбор. Так следовало из его слов.
- Это умный человек, нельзя, чтобы он стал нашим врагом.
- Я с них глаз не спущу. К сожалению, мне придется выслушивать болтовню Морли. Иной раз я готова закричать, лишь бы эта старая дура замолчала.
- Сара, ни в коем случае.
- Думаю, эта особа стерпит от меня все… без исключения.
- Прошу, не подвергай ее такому испытанию.
- Оставь, Маль, на меня ты можешь положиться.
- Я всецело полагаюсь на тебя, но ты, любимая, иногда бываешь слишком порывистой.
- Она во мне души не чает. При моем появлении ее глупая рожа становится почти человеческой.
- Она не дура, любовь моя. Эта женщина умеет скрывать свои истинные чувства лучше, чем кто бы то ни было.
- Уверяю тебя, я знаю ее истинные чувства к своей обожаемой миссис Фримен.
- Благослови тебя Бог, Сара. Заботься о себе и о семье.
Последнее объятие. Граф стоял на палубе, глядя на жену; она, махая ему рукой, молилась горячо и, что было совершенно не в ее духе, смиренно: "Господи, пусть он вернется ко мне целым и невредимым".
Мальборо смотрел на жену в подзорную трубу. Когда Сара скрылась из виду, он немедленно принялся писать ей письмо.
"Я долго смотрел на тебя. А сейчас готов отдать жизнь за возвращение к тебе".
- Хилл, - попросила королева, - сделай мне ванну для ног. Сегодня они очень разболелись.
Эбигейл кивнула, спустя несколько минут принесла серебряный таз с теплой водой и опустилась с ним на колени к ногам королевы.
Анна блаженно улыбнулась и, закрыв глаза, откинулась назад.
- Очень приятно, - сказала она. - Дэнверс то слишком резка в движении, то боится притронуться ко мне. У тебя волшебные руки, Хилл.
- Ваше величество очень милостивы ко мне.
- Ты доброе создание.
- И самое счастливое на свете, потому что угождаю вашему величеству.
- Ты тихая, а мне иногда нужна тишина.
Эбигейл осторожно вытерла ноги Анны, смазала мазью, припудрила и надела на них большие, удобные комнатные туфли.
- Легче ногам, ваше величество?
- Гораздо, Хилл. Дорогая моя, кажется, Дэнверс брюзжала на тебя сегодня?
- Она говорит, что я постоянно прислуживаю вашему величеству.
- Какая чушь! Что же ей не нравится?
Эбигейл сложила на животе руки и приняла излюбленную позу миссис Дэнверс. Королева широко раскрыла глаза и рассмеялась.
- Право, Хилл, ты в точности на нее похожа.
- Хилл, - стала передразнивать Эбигейл, - ты слишком усердствуешь. Леди Мальборо приставила тебя сюда делать то, что ей самой не по нраву, но я не просила занимать мое место.
- Прямо-таки вылитая Дэнверс! - воскликнула Анна.
Эбигейл кротко подняла взгляд на воображаемую Дэнверс и пробормотала извинения. Потом, осмелев, сделала вид, будто появилась Сара, и изобразила сцену между ней и Дэнверс. Девушке было страшновато смотреть на королеву. Не слишком ли далеко она зашла? Как воспримет королева вышучивание Сары?
- Умная, маленькая Хилл! - негромко произнесла королева с улыбкой. Это явилось еще одним шагом к их сближению.
- Ваше величество, - сказала Эбигейл, - мистер Мэшем передал, что принц надеялся посетить вас сегодня.
- Рада слышать, Хилл. Видимо, он стал чувствовать себя лучше.
- Мистер Мэшем говорит, что утром ему дышалось гораздо легче, и пообедал он с удовольствием.
- Мэшем - добрый юноша. Мне кажется, он привязан к принцу.
- Я уверена в этом, мадам.
- Он посвящает тебя в свои дела?
- Слегка, мадам.
- Умница. Теперь, Хилл, помоги мне приготовиться к приему принца, а потом поиграй на клавесине. Хилл, да ведь я постоянно открываю в тебе все новые таланты. Я очень люблю клавесин и рассказала принцу, как хорошо ты играешь.
Эбигейл очень радовалась сближению с королевой. Вот бы Сара не появлялась несколько месяцев. Тогда бы она добилась заметного успеха.
Георг, принц Датский, явился к жене в сопровождении пажа, Сэмюэла Мэшема. Лицо принца хранило следы былой красоты, но он очень располнел из-за пристрастия к хорошим винам и еде. Ковыляя, он вынужден был опираться на трость с украшенным самоцветами набалдашником и производил чуть ли не комическое впечатление. Дышал он из-за обострившейся астмы тяжело, однако выражение его лица было добрым и безмятежным, как у жены.
- Мой ангел, - сказал принц с сильным датским акцентом, от которого даже не пытался избавиться, потому что был очень ленив. - Надеюсь, сегодня ты чувствуешь себя лучше.
- Да, мой дорогой. Моя добрая Хилл только что принесла мне облегчение. И ты дышишь не так тяжело. Иди, сядь рядом, чтобы я лучше тебя видела.
Принц грузно опустился в кресло, поставленное Эбигейл возле кушетки королевы. Взял руку Анны, поцеловал ее и стал любовно поглаживать пухлые красивые белые пальцы. Но даже при этом сонно клевал носом. Он много пил, и после обеда - да и в любое другое время - глаза у него открывались с трудом.
- Дорогой Георг! - негромко произнесла Анна.
Он радостно кивнул. И потом оба сидели молча.
"Такой хороший муж, - подумала Анна, - но кроме "Мой ангел" или "Мой дорогой Георг" сказать нечего. Конечно, когда наш мальчик был жив, мы говорили о нем, и то была самая увлекательная тема на свете, но теперь разговор о сыне лишь опечалит нас обоих. Ничего не скажешь, интереснее, веселее говорить с дражайшей миссис Фримен - вернее, слушать ее. И гораздо приятнее беседовать с этой тихой, маленькой Хилл, оказавшейся очень умной".
Анна зевнула.
В передней Эбигейл улыбалась Сэмюэлу Мэшему.
- Если ты простишь мне эту вольность, - сказал он, - то скажу, что выглядишь ты вполне благополучной.
- У меня действительно все благополучно. А у тебя?
Сэмюэл кивнул. Глаза его блестели ярче обычного.
- Хорошо при дворе без мадам Фурии.
Эбигейл удивленно посмотрела на него.
- Тебе наверняка достается от нее больше всех, - продолжал Сэмюэл. - Сейчас двор тих и спокоен. Правда, она вскоре появится. Как только граф отправится на континент.
Эбигейл опустила глаза. Она была согласна с Мэшемом, однако сомневалась, стоит ли пренебрежительно говорить о леди Мальборо в покоях королевы. И решила быть сдержанной. Правда, Сара Черчилл вела себя несдержаннее всех в Англии, и ей это легко сходило с рук, но девушка прекрасно понимала, что примеру Сары следовать нельзя.
- Я уверена, - благоразумно ответила она, - что леди Мальборо, не теряя времени, вернется к своим обязанностям.
Сэмюэл понял ее и переменил тему.
- Ее величество на днях разговаривала о тебе с принцем. Сказала, что не представляет, как обходилась бы без тебя.
Эбигейл обрадовалась. Раз Анна разговаривает с кем-то о ней, значит, она запала в душу королеве.
Сэмюэл подался поближе к девушке.
- Конечно, милость этой особы будет приобретать все большее значение. Ходят слухи, что триумвират при поддержке королевы будет всемогущим. Какое там королевы! Его поддерживает графиня. Мальборо - ее муж! Годолфин - свекор ее дочери! Харли - их сообщник! А королева всецело в руках графини. Если кто-то из нас не угодит миссис Саре, то недолго продержится на своей должности.
- Придется угождать ей, - негромко сказала девушка.
- Хилл! - позвала королева.
Эбигейл вошла в комнату, где принц, тяжело дыша, дремал в кресле.
- Поиграй на клавесине, Хилл.
- С удовольствием, мадам.
Девушка села к инструменту и заиграла. Анна принялась отбивать такт пальцами.
- Хилл, одна из собачек просится ко мне. Не разгляжу, которая.
Эбигейл посадила собачку ей на колени. Анна стала ласково ее гладить.
- Вот-вот! Слушай, как играет Хилл. Приятно, правда? Какая умница! Сыграй что-нибудь веселое.
Эбигейл повиновалась. Королева с улыбкой глядела на мягкие рыжеватые волосы, уложенные в высокую модную прическу, на прямую спину под аккуратным серым платьем.
"Какое славное создание, - думала она. - И так старается угодить… словно это доставляет ей удовольствие. Всегда тихая. Господи, как я соскучилась по моей дорогой миссис Фримен!"
Георг захрапел. Анна подалась вперед и легко коснулась его веером, который постоянно держала у себя на коленях.
- А? Что? - вскинулся принц.
- Ты заснул, дорогой. Послушай, как играет Хилл. До чего доброе, умное создание.
- Очень хорошо… Очень, - сонно пробормотал Георг.
- Приятно иногда немного послушать музыку. Не знаю, как благодарить мою дорогую миссис Фримен за такую добрую девушку.