Артем лишь молча сжал зубы. Я знала, что такие случаи он и сам болезненно переживает. Злится от собственного бессилия: что может сделать он – водитель автомобиля, хоть и большегрузного?
Мне вспомнился его рассказ об одном селе средней полосы, возле которого они с Сашкой как-то поломались. Поздним вечером оба ходили из дома в дом и нигде не могли отыскать трезвого мужика, чтобы усадить его за трактор.
Не лучше выглядели и их хмельные, зачуханные жены. Артем, рассказывая, скрежетал зубами, а я старалась его успокоить: может, этот поселок – единичный случай? И мысленно досадовала, что он беспокоится о судьбе страны, вместо того чтобы лишний раз подумать о своей семье. Говорят же англичане: мой дом – моя крепость, а там хоть трава не расти. Вон даже один из французских Людовиков говорил: после нас хоть потоп. Король, между прочим, а тут простой шофер! Повторяла любимое выражение мамы и, кажется, проникалась мыслью, что она все-таки права, мы не пара.
"Ты помнишь, как все начиналось?" Может, с этого? С моего нежелания понять озабоченность мужа, попытки свести его интересы к минимуму. Мол, всяк сверчок знай свой шесток, и нечего строить из себя государственного мужа... Какой же, оказывается, стервой я была!
Сытый голодного не разумеет. Наша семья жила благополучнее многих, и мне не хотелось забивать себе голову размышлениями о чужих несчастьях. Я объясняла себе его волнения – а заговаривал он об этом не однажды – спецификой работы шофера: сидит себе, крутит баранку, мозги у него не заняты, вот и размышляет о том о сем. Мало ли на свете таких философов!..
Я кивала: понятное дело, страна нищает и спивается, – о чем еще можно говорить в супружеской постели? У нас на работе тоже куча проблем: подскочили цены на полиграфические услуги, выросла цена бумаги, упал тираж – да мало ли о чем я могла бы беспокоиться! Но муж моими делами тоже отчего-то не интересовался. Или я сама предпочитала ему о них не рассказывать, считая, что он не поймет?
Артем стал все чаще мотаться по стране, туда-сюда, и теперь почти не бывал дома.
– Не отказываться же от живых денег! – хмуро отбивался он от моих претензий. – Ты даже не представляешь себе, сколько ребят сидят сейчас без работы! Выкупили "КамАЗы", а они себя не оправдывают. Спасибо, у нас генеральный директор – гений рынка, ухитряется находить для нас заказы, а то бегали бы, на хлеб занимали...
Но мне почему-то казалось, что дело вовсе не в деньгах, из-за которых Артем отказывался от домашнего тепла. Неужели оно ему вдруг надоело? И я перестала быть для него желанной женщиной? Кажется, я повторяла себе одно и то же. Рисовала картины прежней семейной идиллии. Полно, да была ли она...
В этом году наши дети окончили второй класс, и теперь, наверное, свекор со свекровью отвезли их в лагерь на Черное море. Хотя наш рейс должен был продлиться не больше недели, на всякий случай я договорилась и со своей родной матерью, чтобы в воскресенье съездила с отцом, навестила внуков.
Артем включил приемник погромче – Алла Пугачева пела нашу любимую "Любовь, похожая на сон".
– Саша проснется!
– Не проснется. Раз мотор гудит ровно, он будет спать, как пожарник.
– Понятное дело, он такой здоровяк. Только коснулся подушки – и уже заснул.
– Санька – вовсе не здоровяк. Он таким кажется. По-хорошему, ему давно пора завязывать с дальними рейсами. Но каждый раз, только он об этом подумает, в семье случается что-нибудь непредвиденное: то выходит из строя старый холодильник, то дочь замуж собирается. А у него сердце барахлит. Без таблеток и сердечных капель он уже в рейс не ездит.
– Но это же опасно! Что, разве у вас в автохозяйстве нет врача? Никто за здоровьем водителей не следит?
– Врач есть, но Санька хитрован еще тот! Зубы может заговорить любому.
– Разве можно заговорить электрокардиограмму?
– Нет, конечно, он всего лишь каждый раз дает слово медикам, что этот рейс последний, что он все понимает, что у них тоже работа нервная, но ведь семью без заработка не оставишь... Самых строгих он внаглую покупает.
– И медики за такое берут деньги?!
Мое недоумение искреннее. Из головы упорно не желал выходить стереотип этакого неподкупного врача, который заботится о здоровье пациентов даже вопреки их желаниям...
– Что же делать, если они нищенствуют вместе со всей страной? Их семьи тоже есть хотят!
Артем снизошел к моей наивности, а у меня невольно вырвалось:
– Какой кошмар!
За нашими спинами на спальнике раздалось презрительное фырканье:
– Растрепался! А еще друг называется!
– Саша! Я же никому не скажу, – попыталась успокоить я разгневанного напарника.
– Да не слушай ты его! – отмахнулся Артем. – Это он так, понтуется.
– По-твоему, я должен уйти с дороги и усесться где-нибудь у пивной на лавочке, как старый дед, и ждать, когда молодые кружку пива поднесут?.. И вообще, уступи мне руль!
– Тебе же еще время отдыхать!
– А я был должен!
Он скользнул за руль, и некоторое время мы сидели на сиденье втроем.
– Белка, может, полезешь, подремлешь?
Я отказалась. Ехать в рейс, чтобы отсыпаться? Это можно сделать и дома, на кровати, когда мы вернемся.
– Не хочешь, как хочешь, тогда я полезу.
Артем подтянулся наверх.
А я все смотрела на дорогу и то тут, то там подмечала признаки разрушения огромного хозяйства страны. Там темнел ржавый остов брошенного, ободранного трактора. Здесь открывала щербатое нутро, похоже, в прошлом молочная ферма... И поля, на многие километры поля, заросшие сорняками. А Дума все продолжает спорить – продавать землю или не продавать. Давно ведь известно: общая, значит, ничья...
О чем это я? Разве совсем недавно не осуждала я Артема за точно такие же рассуждения? Разве не считала себя для этого слишком маленьким винтиком?
Я посмотрела на руки Саши, держащие руль. Если обращать внимание только на них, создается иллюзия, будто они живут сами по себе. Но стоит перевести взгляд повыше, и увидишь напрягшиеся желваки, сузившиеся глаза, взглянешь опять на руки – побелевшие от напряжения костяшки пальцев: значит, на дороге что-то неладно. Разгладилось лицо, расслабились пальцы – все в порядке. Чем не агрегат: глаза-мозг-руль-руки...
Сашу мое внимание к нему веселило. Он ведь свои действия на отдельные операции не делил, а реагировал всем организмом и в считанные секунды.
– Хочешь подержать? – внезапно спросил он.
– Что?!
Вопрос Саши застал меня врасплох, я даже подумала: так ли его поняла? Не может же он доверить мне руль машины с таким ценным грузом!
Напарник мужа с усмешкой посмотрел на меня.
– Что! – передразнил он. – Неужели, имея за спиной такого амбала, как твой муж, я решился бы предложить тебе что-нибудь, кроме руля?
– А как, – все еще не верила я, – на ходу?
– Нет, сейчас я все брошу и буду останавливать машину только для того, чтобы ты могла за руль подержаться.
– Санек, зачем ты это делаешь? – спросил, казалось бы, безмятежно спящий Артем.
– Мало ли, – неопределенно хмыкнул Саша. – А ты-то чего вскинулся? Забоялся, что соблазню твою Белку? Я могу, я отчаянный... Сам же хвастался, что она получила права.
– Получила. Нашу "шестерку" водит. Замечаний нет.
– Вот и спи себе. Я же сказал, надо будет, разбужу. И не вмешивайся в наши женские дела. Правда, Белочка?
– Правда! – невольно прыснула я.
И меня неожиданно, безо всякой подготовки усадили за руль машины, одни габариты которой вызывали у пешеходов и водителей легковых машин благоговейный ужас. В моем мозгу тут же красным светом запульсировало табло: "Не справишься с управлением!", и под ложечкой появился неприятный холодок.
Саша, перебравшийся на сиденье рядом со мной, слегка придерживал рукой руль и успокаивающе приговаривал:
– Все идет нормально. Не нервничай. Дыши спокойно. Что ты вцепилась в руль, будто хочешь его оторвать?
Это вцепилась не я, а мои руки. Прикажи я им руль бросить, они меня не послушают – слишком силен страх. Даже спина у меня взмокла от напряжения.
– Саша, пожалуйста, – чуть не плакала я, – возьми руль, я больше не могу!
Мне уже не удавалось совладать с охватившей меня паникой; габариты "Жигулей" я научилась чувствовать, а здесь, кроме того, что я сидела будто на спине слона, я не могла найти управы на хвост фуры, который болтался будто сам по себе.
Хорошо хоть, мы свернули на дорогу, куда менее оживленную, чем прежняя трасса. Две другие машины отправились прямо, а мы со своей клубникой повернули налево...
– Вот еще! – ухмыльнулся Саша в ответ на мой тихий крик. – Взялась за гуж, не говори, что не дюж.
К счастью, первым не выдержал мой муж. Он-то знал меня хорошо и понял, что мой испуг нешуточный.
– Подвинься! – хмуро бросил он другу и еще некоторое время держал свои руки на моих, пока я не успокоилась и не отцепилась от руля. – К чему, скажи, такие игрушки?
– Что-то сегодня мотор у меня растарахтелся! – Лицо Саши исказилось, и он стал, уже не скрываясь, массировать левую сторону груди.
– Выпей лекарство и отдохни, – мягко проговорил Артем. – Термос с чаем возьми.
Саша покорно полез на спальное место, и вскоре по кабине пополз запах, похоже, корвалола – мой папа иной раз его пил.
– Гусар чертов! – ругнулся Артем. – Не мог сказать сразу. Белку, что ли, стеснялся?
– Дело даже не столько в моем моторе, – некоторое время спустя заговорил Саша, – а в том, что я жопным местом чувствую запах горелого...
– Ты только теперь его почувствовал? – закаменел лицом мой муж.
– Паршиво, что и тебя в эту аферу втянул, – бормотнул, не отвечая на его вопрос, Саша.
– Думаешь, если у тебя сердце прихватит, я не смогу за рулем просидеть пару суток? Да если хочешь знать, когда я служил...
– Знаю, знаю. – Голос друга повеселел; кажется, боль его отпустила. – Были когда-то и мы рысаками... – Он довольно рассмеялся. – У меня мотор, кстати, чистый барометр...
– Я в курсе, – кивнул Артем.
– Вот посмотришь, скоро дожди опять начнутся!
Предсказание Саши не заставило себя долго ждать: мы опять въехали в полосу дождей. Саша передохнул часа три и опять, несмотря на возражения Артема, сел за руль. Друзья-водители, сменяясь, вынуждены были ехать на пониженной скорости.
Пообедать мы решили как следует и машину остановили не у придорожного кафе, а у похожего заведения некоего районного центра, которое по вечерам играло роль ресторана. Дизайн кафе наверняка создавал какой-нибудь заезжий оформитель, сделано все было с претензией, под модерн, как и цены. А вот качество приятно удивило. Да и обслужили нас быстро – Артем попросил. Саша оставался в кабине. Мало ли что, решили мы. Слишком ценный у нас груз, чтобы оставлять его без присмотра. Потом мы в кабине ждали, пока обедал Саша.
Шоссе, по которому мы ехали, могло считаться малооживленным, но близость к нему сел создавала для машин дополнительные трудности: трактора и прочий сельский транспорт тащили с грунтовых дорог огромные комья глины, тут же давя ее колесами и траками.
Саша, веселый и, пожалуй, излишне бодрый, опять сел за руль, несмотря на возражения Артема. Но мой муж тоже устал – последние сутки он почти не спал и, забираясь на спальник, пробормотал:
– Я посплю пару часов, не больше, слышишь, Санек? Давай нагрузку тебе временно снизим, пока ты не придешь в норму.
– Спи, Решетняк, тоже мне, доктор выискался! Нагрузку он мне будет дозировать... Какая все-таки зараза эта глина, – проговорил он некоторое время спустя, выкручивая руль, – скользкая, коварная. Машину так и ведет!
Теперь он не отводил глаз от дороги. И хотя опять подпевал транзистору, постукивая по рулю, я чувствовала его напряжение.
– Ничего, прорвемся! – успокаивал он скорее себя, чем меня. – Мы – жители дороги, наше дело такое: рули себе да рули...
Я не сразу поняла, что случилось. Почувствовала только, что машину тряхнуло, развернуло, увидела белые пальцы Саши на руле и перекошенное болью его лицо...
Глава шестая
"Жигули" еще как следует не затормозили, а я уже выскочила и побежала к... кто же он – старшина, ефрейтор? Пожалуй, по знакам отличия я могу определить лишь сержанта, и то потому, что именно сержант останавливал нашу фуру на дороге, чтобы получить причитающуюся взятку и заодно попортить кровь водителям.
Но сейчас не до тонкостей.
– Миленький! – запричитала я перед гаишником. – Помогите! У нас в машине человек без сознания, ему нужна "скорая помощь"!
Надо отдать должное этому молодому пареньку: он не стал медлить ни секунды, бросился к милицейской машине с включенной рацией, уточняя на ходу:
– Что с ним?
– Сердечный приступ.
Я вернулась к легковушке.
– Сейчас приедет "скорая".
– Знаю я их сейчас! За это время трижды умереть можно будет! – недовольно проворчал водитель "Жигулей". – Меня люди ждут! Я и так оказал вам любезность, подвез, теперь и вы пойдите мне навстречу.
Я понимала его раздражение: остановили на дороге, упросили подвезти потерявшего сознание шофера-дальнобойщика. За такое вроде и деньги брать неудобно. А он торопится! Водитель легковушки уже раскаивался, что поддался минутному порыву.
– Как, вы скажите, я могу пойти вам навстречу?
Прочитав растерянность на моем лице, он понял, что со мной каши не сваришь, и вышел из машины, громко хлопнув дверцей.
– Ну положите его куда-нибудь, – вроде ни к кому не обращаясь, пробурчал он. – Почему ему нужно непременно лежать в моей машине?!
Я посмотрела на него виноватыми глазами, но про себя решила, что глупо сейчас мне бегать и искать, куда положить обеспамятевшего Сашу. Раз уж так случилось, придется мужику потерпеть.
У меня до сих пор в ушах стоял звон после того, как наша фура с ранней клубникой вдруг развернулась на шоссе на полном ходу. Ее забросило влево, раздался сильный удар, грохот. Стеганул по ушам визг тормозов. И наступила тишина. Оглушительная.
Артем, который отдыхал на спальном месте, слетел вниз и приподнял лежащую на руле голову напарника. Она безвольно упала обратно.
– Санек! – горестно прошептал он, а у меня заныло в дурном предчувствии сердце. Ведь до этого мне показалось, будто Саша опустил голову просто от усталости.
Оглушенная и побитая – меня несколько чувствительно садануло о переднюю панель и дверцу, – я выскочила из машины, чтобы выпустить Артема. Он обежал кабину и вытащил Сашу на воздух. Тот так и не пришел в себя.
А потом мы остановили этого самого частника, который сейчас так нервничал в ожидании "скорой".
– Саньке повезло, – тогда облегченно выдохнул Артем, – на этой дороге попутного транспорта можно ждать часами.
Шофер "Жигулей", быть может, и не собирался останавливаться, но сделать это пришлось. Мой муж просто перекрыл ему путь собой.
– Братишка, помоги! Напарнику стало плохо, нужна "скорая". Довези его до ментуры, они сами медиков вызовут.
Если обращать внимание только на слова, то в них звучала просьба, но тон, которым Артем просьбу высказывал, был требовательным, почти приказным. И почему-то отказать ему водитель не посмел.
Артем поднял Сашу на руки и осторожно уложил на заднее сиденье машины.
– Езжай, Белка, – непривычно нежно сказал он мне и посмотрел в глаза долгим взглядом. – Сделай для Саньки все, что нужно. Любой ценой.
И он сунул мне в карман легкой куртки пачку пятидесятирублевок.
Но я не растрогалась. Не повелась на его нежность. Это он всегда умел: заставить окружающих работать так, как ему надо. Но при этом у меня невольно мелькнула мысль, что из него вышел бы прекрасный руководитель производства, если бы я хоть немного думала о будущем, не залетела бы в девятнадцать лет и не закрыла бы ему рождением наших двойняшек дорогу к высшему образованию...
Садясь в легковушку, я еще раз окинула взглядом то, что оставалось Артему в наследство от катастрофы. Фуру не просто развернуло. Прицеп не просто ударило о дерево. Он вообще оторвался, и Бог знает, каким способом Артему удастся поставить его на место.
– Хорошо хоть не перевернулся, – только и сказал он.
Я подумала о предстоящих мужу трудностях, а что он подумал обо мне? Неужели я не сделаю для Саши всего, что смогу, и без его показной нежности?! Ее вообще между нами давно уже не было!.. Почувствовав, что опять завожусь, я постаралась об Артеме больше не думать. Даже тогда, когда он подсаживал меня на заднее сиденье, где я должна была поддерживать обмякшее тело его друга...
Между тем, пока мы ждали "скорую помощь", водитель легковушки, как человек, принявший нужное решение, подошел к гаишнику и стал что-то убедительно доказывать, ловко всовывая тому в карман денежную купюру. То есть я не могла с полной уверенностью сказать, что это именно деньги, но вряд ли он дарил автоинспектору свою фотографию.
Тот подошел ко мне:
– Женщина!
Почему-то я всякий раз вздрагиваю от такого обращения. Великий и могучий русский язык, выплюнув из обихода бесполое слово "товарищ", как в свое время "сударыня" и "госпожа", никаким другим обращением так и не пополнился. Так что теперь мы обращались друг к другу в зависимости от наличия первичных половых признаков...
– Женщина! Видите, справа от входа в будку есть лавочка? Положите на него вашего больного. Мужчина торопится. Он ведь не отказался подвезти? У вас есть к нему претензии?
– Претензий у меня нет.
– Вот и хорошо.
Шофер-частник подвез нас до поста ГАИ – или, как теперь это называется, ГИБДД. По-моему, это название не прижилось. По крайней мере шоферы со стажем так и называют автоинспекторов гаишниками. Неужели это хуже, чем гиббоны?
Этот автоинспектор сегодня на посту один-единственный, так что пришлось ему вместе со мной – разве не за это он получил плату! – вытаскивать из машины Сашу и укладывать его на лавочку.
Частник незамедлительно уехал, а милиционер принес мне какой-то старенький бушлат.
– Вот, положите ему под голову.
Он еще некоторое время постоял подле меня, видимо, испытывая некоторую неловкость оттого, что взял деньги за услугу, никак его в моих глазах не красящую. Но я не слишком переживала за него: судя по хватке, этот молодой волчонок скоро избавится от молочных зубов неких предрассудков вроде угрызений совести...
– Это ваш родственник? – потоптавшись рядом, спросил постовой.
– Напарник мужа. Дальнобойщик.
Почему вдруг мне стало нравиться это слово, которое я прежде произносила с некоторым снисхождением?
Автоинспектор кивнул и отошел прочь, как человек, сделавший свое дело. Я присела на лавочку в ногах Саши. За все время пути он даже не пошевелился. И до сих пор странно неподвижен. Я не представляла себе, чем ему можно помочь.
Помнится, когда я сама сдавала на права, в правилах об этом что-то говорилось, но как я ни напрягала память, ничего путного на ум не приходило.
"Скорая" приехала примерно через полчаса. Молодой врач стремительно выскочил из машины и подошел к милиционеру, который уже сопроводил его к нашей скамейке.
Врач с непроницаемым лицом взял руку Саши за запястье, некоторое время подержал на весу и небрежно опустил. Потом приподнял веко и, не сказав ни слова, пошел прочь.