- Лерка уже в США улетела… Она, наверное, жутко счастлива, - сквозь слезы и сигаретный туман произносила я, едва осознавая, что я говорю. Кажется, психологи советуют в подобные критические моменты отключаться от проблемы и смотреть на то, какое небо голубое и птички поют, а еще говорить любую чушь, какая взбредет вам в голову, даже если кто-то сочтет вас бессердечным человеком.
- Да, безумно. Столько шмотья с собой взяла, постоянно волновалась, как она выглядит.
- А если он умрет, что я буду делать, Ди? - закричала я в трубку, сжавшись на сиденье, словно меня мучил спазм боли в желудке. А там действительно что-то такое было, какая-то жуткая пустота. Я не чувствовала ни голода, ни сытости, ни опьянения, ни трезвости. Было такое ощущение, что это не я сейчас сижу в такси, а кто-то другой.
- Он не умрет.
- А…а откуда ты знаешь? Я даже не спросила, в каком они состоянии? А что, если сейчас он там умирает, а меня даже нет рядом.
- Маша, успокойся. Вот просто запри в себе сейчас всё, чтоб ни одной мысли. Сиди и смотри тупо на счетчик или в окно. Тебе нельзя сейчас думать об этом, я запрещаю тебе думать!
- Представляешь, я звонила им, звонила, думала, они гуляют, а они… - Я снова расплакалась, а потом вдруг поняла, что и сама могла быть в этой машине. - Ди, ты представляешь, Даня же просил меня с ним сегодня поехать. Я ведь тоже должна была быть там. А у нас воду отключили… и я не поехала.
- Что ни делается, все к лучшему.
- К лучшему… к лучшему, - повторяла я про себя, как заклинания, боясь того, что ожидает меня впереди.
- Маш, напиши адрес, я приеду. Дождись меня там в любом случае.
- Хорошо.
Я отправила по смс адрес больницы, возле которой как раз остановилось мое такси. Я выскочила из него. Вбежала в приемную.
- Здравствуйте, скажите, где Даниил Германов?
- Вы кто? - спокойно спросила девушка.
- Я Маша, я с вами разговаривала. Мария Ульянова, я ему очень близкая подруга.
- Невеста?
- Ну… да, - соврала я почти.
- Ваш друг сейчас в реанимации, ему делают операцию.
- Господи, что с ним?
- Не знаю, это вы у врача спросите, когда он закончит.
- Понятно.
- Тут вещи его лежат, будете забирать?
- Да… наверное. - Я посмотрела на стоящий весь в грязи чемодан и только тут поняла, что они ничего не говорят про Настю. - А Настя, что с ней? Что с девушкой, которая с ним была?
- …Она умерла.
- Что? Она же… ребенок, у нее же ребенок…
- Мне жаль. У вас есть паспорт?
Я машинально открыла сумочку. Достала паспорт и протянула его девушке.
Она заполнила какой-то бланк и протянула его мне.
- Вот тут распишитесь.
- Возьмите, - и девушка протянула мне два мобильных телефона, один Настин, другой Дани, джинсовую куртку и чемодан.
- А одежда молодого человека?
- Ее выбросили, она вся порвана.
Я развернулась и уже хотела пойти сесть в кресло, но девушка остановила меня:
- Вы знаете, у нас проблема.
- Какая?
- У вашего друга заканчивается медицинская страховка.
- Как заканчивается?
- Сегодня последний день.
- Что это значит?
- Операцию ему сделают, а вот уход и дальнейшее пребывание в больнице…
- Вы же не выбросите его на улицу!
- Нет, но, скорее всего, его переведут в обычную городскую больницу.
- Как? Да, там же никто за ним смотреть не будет.
- Ну почему же, ведь и там лечат.
- Черт, я все оплачу. Или давайте я продлю контракт.
- Контракт заключается единовременно на год, потом нужно заключать новый. Новый контракт нужно будет полностью оплатить.
- Хорошо. А если я заключу его?
- Тогда клиентом будете вы, а не ваш друг.
- А от его имени можно заключить?
- У вас есть доверенность?
- Нет.
- Вам нужно оформить доверенность…
- Как я оформлю, девушка? Вы же сами понимаете, что это невозможно, он там в операционной!
- Я понимаю, тогда остается другой вариант. По правилам клиники, счета клиента могут оплачивать третьи лица. Вы сможете оплачивать наши услуги, оказываемые вашему другу?
- Да, конечно!
- Тогда я подготовлю для вас необходимые документы. Можете пока присесть.
Я отошла от стойки и села в кресло. Прошел, наверное, еще час. Точно так же, как я, в приемную вбежала Диана.
- Маш, ну что?
- Дане делают операцию, а Настя… - я не смогла это выговорить.
Диана поняла все без слов. Она обняла меня за голову, прошептав: "Ужас".
В этот момент в приемную вошла пожилая женщина с седыми волосами в легком плаще коричневого цвета. Она сняла темные солнечные очки с лица и медленно, словно каждый шаг давался ей с трудом, подошла к стойке и что-то спросила у девушки. Та ответила и указала на нас с Дианой. Женщина обернулась, я увидела ее бледное исхудавшее лицо. На нем были боль и отчаяние. Женщина, которая только секунду назад вошла, гордо держа спину, в одночасье сгорбилась и словно сломалась.
- С вами все в порядке? - спросила медсестра. - Может быть, дать лекарство?
- Нет, спасибо, - ответила женщина и, с трудом улыбаясь, направилась к нам. По ее морщинистому лицу текли слезы, которые она даже не пыталась вытереть. Я вглядывалась в эту женщину, но не могла понять, кто она.
- Девочки, - сказала женщина. - Вы подруги Насти?
- Да, - ответили мы с Дианой.
- Я ее бабушка. Меня зовут Любовь Александровна.
Мы молчали и смотрели на эту женщину. "Боже, ведь это ее бабушка, та самая знаменитая балерина, о холодности которой Настя говорила с таким сожалением". А мне показалось, что сейчас в мире не было человека более теплого и переживающего Настин уход, чем эта женщина.
- Извините, мы не знали, - сказала Диана. - Нам очень жаль.
- Она позвонила мне вчера, сказала, что приезжает, что у нее какая-то хорошая новость для меня. Вы не знаете, какая?
- Не знаю, - соврала я, но тут Диана чуть меня не выдала:
- Она же…
- А, да, - перебила я Диану, - она наверняка имела в виду, что ей дали отпуск. Вы же знаете, как сложно моделям взять отпуск.
- Да, наверное, - сказала Любовь Александровна.
- А как вы узнали? - спросила я.
- Мне позвонили, у Насти всегда был записан мой телефон на документах.
- Тут ее вещи, - я показала чемодан. - Мы вам поможем все довезти.
- Спасибо.
Женщина села рядом с нами. Я взяла Настину куртку, она была изорвана. Я увидела, как из нагрудного кармана торчит какой-то клочок бумаги. Я его аккуратно достала. Это был результат УЗИ, я мельком взглянула на него, увидела лишь дату.
- Что это? - спросила бабушка Насти.
- Счет за парковку, - сказала я и смяла бумажку в руке. Зачем этой бедной женщине знать, что сегодня она потеряла не только внучку, но и будущего правнука.
Я протянула ей куртку. Любовь Александровна взяла ее и стала гладить, повторяя одни и те же слова: "Моя девочка, моя девочка…"
- Вы знаете, мы с Настей не были близкими, как это представляют себе люди, говоря о бабушке и внучке. Но она была для меня самым дорогим мне человеком. Я потеряла ее мать очень рано…
- Боже! - ужаснулась я. - Злой рок.
- Нет, нет. - Рука женщины легла на мою ладонь и стала медленно ее гладить, словно она успокаивала меня, а не себя. - Вы меня неправильно поняли. Ее мать не умерла, она просто уехала. Она была очень красивой женщиной, знаете, такая завораживающая красота, поэтому мужчины всегда на нее обращали внимание. И когда Насте было три года, ее мама снова вышла замуж. За американца. Она была балериной, так же как и я когда-то. И вот представляете, возвращаюсь я однажды домой после выступления и застаю у себя в гостях дочь и внучку, вижу, в гостиной стоят чемоданы, Настины игрушки вываливаются из набитых пакетов, обувь разбросана на полу, деньги на тумбочке. И тут Ирина, ее мать, говорит мне: "Мама, мы к тебе ненадолго погостить, примешь?" Конечно, я не могла отказать. А утром я нашла записку - одна только фраза: "Пожалуйста, позаботься о Насте". Целый год мы не получали от нее ни одного письма, звонка. Она объявилась только под Новый год, позвонила поздравить, заодно сообщила, что вышла замуж, живет и работает в Нью-Йорке и в Союз уже не вернется. Настин отец тоже пытался принимать минимальное участие в ее жизни, но его больше интересовал алкоголь, который со временем и поставил точку в его жизни. Так Настя и росла на моих руках, постоянно со мной ездила по гастролям, но к балету почему-то сильной любви не испытывала. Ей больше нравилось примерять красивые пачки и прохаживаться в них по сцене, поэтому, когда ей предложили в четырнадцать лет контракт с модельным агентством, я не удивилась, что она согласилась, и отпустила ее в Париж. Можно сказать, что с этого возраста она живет самостоятельной жизнью. Наверное, это моя ошибка, что я так легко отпустила ее, надо было удержать… - и при этих словах Любовь Александровна сильно расплакалась.
Бабушка Насти еще какое-то время сидела с нами, воспоминания так и всплывали одно за другим в ее мыслях, и она рассказывала нам историю Настиной жизни. Потом я поняла, что Настя всю жизнь искала любви, которую недополучила в детстве и всю жизнь считала себя ненужной обузой…
Через пару часов Любовь Александровна решила поехать домой. Мы помогли ей поймать такси, донесли чемодан. Она пригласила нас на похороны. Мы согласились, а когда она уехала, поняли, что не взяли даже номер ее телефона или домашний адрес. Стало неловко.
Вернулись в приемную. В полночь вышел врач, оперировавший Даню. Он сказал нам, что операция прошла хорошо, но все зависит от следующих трех дней. У Дани были сломаны правая нога, несколько ребер, левая рука, но самым ужасным было то, что поврежден череп. Конечно, врач объяснял мне все специальными терминами, но как я поняла, во время аварии он ударился головой о лобовое стекло, произошло частичное повреждение черепа. Врач сказал, что на ногу и руку наложили гипс.
- Когда он придет в себя? - спросила я.
- Сложно сказать, думаю, дня через два-три. Хорошо, что его сразу к нам доставили, а то бы не спасли.
Глава XVI
Прошло две недели. Даня пришел в себя только через пять дней, вопреки прогнозам. К счастью, никакие области мозга не были повреждены. Но меня предупредили, что восстановление будет долгим и мучительным, особенно из-за ноги.
Я каждый день ездила в больницу, проверяла, не перевели ли Даню в бюджетный госпиталь. Денег я так и не смогла найти. Мне дали две недели срока, предупредив, что придется выплатить неустойку. Сумма была нереальная - несколько тысяч долларов, при этом с каждым днем она продолжала расти.
Но еще больше меня волновало то, как я скажу Дане, что Насти уже нет. Первые дни, после того как он пришел в себя, Даня ни о чем не спрашивал. Просто улыбался мне. Но однажды спросил: "Где Настя?"
- Ее нет.
- Она в другой больнице? - растягивая слова по слогам.
- Нет, Даня, ее нет.
- Ты… хочешь… - у него дрожал голос. - …Ее вообще нет? Она умерла?
- Да.
- Почему ты мне сразу не сказала?
- Я боялась, что это может тебе навредить.
- Уходи.
- Даня…
- Мне нужно побыть одному.
Я встала со стула и молча вышла. Как только закрыла дверь, услышала, как он скинул журналы со стола. На следующий день он был совершенно другим, как будто выздоровевшим, отрезвевшим. У него был пустой взгляд.
- Здравствуй, - сказала я.
- Здравствуй.
- Мне вчера позвонили из страховой компании, тебе возместят ущерб от разбитой машины. А счет за лечение нужно выплатить срочно, а то тебя переведут отсюда и подадут в суд.
- Меня это не волнует.
- А что тебя волнует?
- Ты прекрасно знаешь.
- Даня, прости, - я стала умолять его. - Я не хотела тебе говорить, а если бы у тебя случился сердечный приступ или еще что-то?
Разговор этот закончился ничем. Впрочем, меня это мало волновало сейчас, главное было достать деньги. Оставалось два дня.
Я сидела дома и искала по интернет-сайтам работу. К долгам за лечение Дани сегодня утром еще прибавились счета за оплату коммунальных услуг, не такие, конечно, гигантские, но и на их оплату у меня не было денег. На кредитной карте для экстренных случаев, которую мне сделал Даня совсем недавно, словно чувствовал, деньги уменьшались день ото дня - недалеко было до блокировки. Я очень надеялась, что его скоро выпишут, но в то же время плохо себе представляла, что будет после этого. Нанимать сиделку? Во сколько это обойдется? Друзья уверяли, что будут помогать. Но они же не смогут целый день проводить с ним. А ему нужен постоянный уход, специальное питание, гимнастика, массажи. Даня просил меня найти агента и продать квартиру, но я считала, что это неправильно. И для меня это означало полный крах, значит, мы не могли найти выход из ситуации, а ведь всегда находили. Какой ужас будет, если мы лишимся квартиры. Здесь прошли самые лучшие годы нашей жизни, тут мы были счастливы, были вместе.
Я ничего не нашла. Мое состояние было на уровне истерики, отчего всегда повышался аппетит. Я достала из морозилки кусок пиццы и поставила ее в духовку. Это уже была вторая за день. Первая - на завтрак. Пока пицца запекалась в духовке, я открыла холодильник в поисках чего-нибудь вкусного. На полках стояли: два творожка, один из них просроченный, бутылка бальзамического уксуса, высохший до белизны пучок кресс-салата, кусок сыра, начатая бутылка сливового вина, пара яблок… и - о чудо! - в каком-то из отделений я нашла две шоколадные конфетки. Все остальное место занимали лекарства, кремы и лаки для ногтей. Я взяла эти две конфеты, заварила зеленый чай с жасмином и легла на диван, закрыв глаза, чувствуя подступающую панику. "Что делать?!" - проносилось в моих мыслях, наверное, чаще, чем на страницах романа Чернышевского.
Включила телевизор. Показывали передачу про Беслан. Ужас…
Нервы сдали сразу, как только я увидела девочку, рассказывающую, как она с мамой сидела в спортивном зале в заложниках. Я начала плакать. А потом просто рыдать. Я закрывала себе рот рукой, кусая пальцы, чтобы самой не слышать этот ужасный крик, который так и норовил вырваться из моего горла. При этом я знала, что мне больно не столько из-за этой передачи, а сколько из-за всего происходящего с Даней. Но, конечно, напоминание о Беслане здесь сыграло немаловажную роль. В этом плане я вообще не отличаюсь спокойствием. Я не плачу, когда смотрю "Титаник" или "Ромео и Джульетту", но подобные передачи вызывают во мне бурю эмоций, от негодования и злости до настоящей истерики. Я представляю себя на их месте. Я представляю свою жизнь после подобной трагедии, как купила бы себе черный костюм и носила бы все черное до конца своей жизни, находясь в постоянном трауре. Я редко смотрю телевизор, но иногда, попав на такие передачи, не могу остановиться. Мне как будто нужна эта боль, чужая… Я смотрю передачи, где матери разыскивают своих детей, пропавших n-количество лет назад, как жены разыскивают своих мужей, сестры братьев и наоборот. Я плачу, когда показывают детей, голодающих в Африке и умирающих ежедневно от СПИДа, парализованных мужчин и женщин, просящих разрешения на эвтаназию, матерей-убийц и женщин, делающих аборты, беспризорных и детдомовских детей и т. д. Даня, кстати, в этом плане такой же, как я. Он из тех мужчин, которые умеют плакать. Он даже считает, что это хорошо, надеется, что так дольше проживет. Даня понимает боль, женскую боль. По-моему, слово "мама" у него самое главное в жизни. Ничто для него не является настолько значимым, как женщина-мать. Поэтому он очень уважает женщин, потому что все они a priori матери, будущие или настоящие.
Свою мать Даня потерял очень рано, когда ему было три или четыре года, - она умерла от рака совсем молодой. Даня редко говорил о ней. У него есть ее дневники, в которых она писала письма своему любимому сыну. Он давал мне их читать. Удивительная была женщина Ольга Александровна, в девичестве Белицкая. Она, как мне кажется, знала все, несмотря на свой юный возраст. В письмах она давала советы Дане на будущее, как будто знала, что не встретит его с ним. Она писала, как ухаживать за женщинами, как с ними разговаривать, чтобы заинтересовать, какие бывают эти самые женщины, писала о его жизненном пути, будущих профессиях, учебе, семье, доме, детях… Я уверена, многое из этого повлияло на него. Данин отец был юристом-международником. Работал только с чиновниками, поэтому большую часть жизни провел за границей, принимая мало участия в жизни сына. Когда умерла Ольга Александровна, Даню взяли к себе на воспитания дедушка и бабушка. Его нельзя было назвать ребенком, обделенным лаской и вниманием, его любили, но все же, на мой взгляд, это больше выражалось в заботе о его учебе, здоровье, но не о чувствах. Его внутренний мир был закрыт для всех.
Когда Дане было двенадцать лет, его дедушка позвонил отцу и сказал, что им сложно справиться с внуком, что мальчик требует много внимания, а они в силу возраста уже не могут так заботиться о нем. Отец решил вопрос быстро. Он привез Даниила в Лондон и отдал в частную школу с полным пансионом. После этого Даня не видел никого из родственников, но регулярно получал письма от дедушки и бабушки и деньги на карманные расходы от отца.
С отцом он встретился после окончания школы. Со слов Дани, на него смотрел совершенно посторонний человек; отец холодно похвалил его за успешную учебу и уехал. Даня рассказывал мне, что за годы разлуки и одиночества давно смирился с этим, для него ничего не значили ни похвала, ни ругань. Он как будто стал закрытым к миру любых эмоций и чувств, свыкшись с мыслью, что остался один в этом мире.
Он не увлекся наркотиками, как многие дети богатых родителей, не бегал по девушкам, а просто учился ради своего будущего. В какой-то момент решил делать все только ради своего будущего, не обращая внимания на настоящее.
Через пару недель после окончания учебы Даниил получил такое же холодно-деловое письмо от отца, где тот спрашивал о дальнейших планах на учебу, рекомендуя выбрать юридический факультет. Отец назначил Дане небольшое пособие. В P.S. было написано: "Если пойдешь учиться на юридический, будешь жить в моем доме… Кстати, недавно я женился. Ее зовут Катрин, она очень хочет с тобой познакомиться".
"А ты со мной не хочешь познакомиться?"
Даня не хотел жить с отцом и учиться на юриста. Поэтому, получив необходимые документы, кредитную карту, он собрал свои вещи и уехал в Москву. Его здесь все поразило: перестройка, сумасшедший народ, изголодавшийся по нормальной жизни, нищие старики, подержанные иномарки, за рулем которых сидели мужчины, все как поголовно в малиновых пиджаках, а рядом с ними спутницы-модели, очереди в фаст-фуд и невероятные цены на еду, одежду, лекарства.