Дик вытянул длинные ноги, обтянутые джинсами. Штанины так выцвели, что казались почти белыми. В проеме окна, не затянутого шторами, уже сгустилась темнота. Сквозь голые ветви деревьев, окаймлявших площадь, ослепительно сияли уличные фонари. В молочной пелене облаков едва просвечивал серебристый диск Луны.
При всем старании Хейзл не могла себе представить иной вид из окна, чем этот, который она знала и любила с детства. И она попыталась подавить охватившую ее дрожь.
- Где девочки? - спросила она.
- Наслаждаются соком с печеньем и смотрят детскую передачу. Я объяснил им, что нам надо поговорить, и попросил какое-то время не беспокоить нас.
- Понимаю. - У нее был на удивление бесцветный голос, напрочь лишенный привычной живости.
Дик посмотрел на жену из-под опущенных ресниц и заботливо посоветовал:
- Выпей чаю.
Она попыталась выдавить улыбку, но губы не слушались и сложились в гримасу.
- Ты же знаешь, что не стоит обращаться со мной как с инвалидом.
У Дика еле заметно сузились зрачки.
Неужели? То есть если дело касается инвалида, надо вести себя с предельной осмотрительностью? И старательно избегать в разговоре тем, которые могут огорчить его?
Хейзл аккуратно поставила чашку, опасаясь, что рука может дрогнуть и она прольет чай.
- Не потому ли ты налетел на меня коршуном? - осторожно осведомилась она.
Она попала в самую точку. Но в течение нескольких недель Дик постоянно ронял намеки, что дела у них идут далеко не лучшим образом, - намеки, которые Хейзл не воспринимала или предпочитала пропускать мимо ушей. Впрочем, неважно. Куда важнее то, что происходит сейчас.
Как смягчить то потрясение, которое бедняжка испытает от неожиданности его предложения?
Как объяснить Хейзл свою точку зрения, чтобы она с восторгом приняла ее, а не смотрела так, словно ей предлагают билет на Марс в один конец?
- Моя идея - все продать и переехать. Американцы называют это "сняться с места", - задумчиво сказал Дик. - Решительно изменить ритм жизни, чтобы улучшить ее. Чтобы не носиться все время по кругу, пытаясь ухватить себя за хвост. Неужели ты этого не понимаешь?
Хейзл почувствовала себя так, словно ей на голову вылили ведро ледяной воды. Неужели он именно так воспринимает наше существование? Как постоянную гонку? Может, как ловушку, из которой нет выхода? И мы безостановочно крутимся как белки в колесе. А может, просто существуем рядом, каждый сам по себе, и мне, укрывшейся в своем уютном и безопасном маленьком мирке, не приходит в голову, как Дик отчаянно несчастлив?
- Сомневаюсь, что могу представить тебя, ведущего такой образ жизни, - медленно ответила она.
- То есть?
- Да ты полностью поглощен стремительным темпом городской жизни. Деланием денег. Подъемом на самый верх. Ты бизнесмен с головы до пят.
- Может, я действительно привык к этому облику, - кисло признал он, - но ситуация не может все время оставаться статичной. Я хочу проводить куда больше времени с тобой и с девочками.
От изумления она вытаращила глаза.
- В самом деле?
- Да, в самом деле. Потому что, если мы не будем меняться и развиваться, значит, мы стоим на месте. Не растем.
- Предполагаю, ты имеешь в виду свой личный рост? - выпалила Хейзл, подумав, что, наверное, им стоит заняться написанием учебника по самосовершенствованию.
Дик грустно посмотрел на нее, и Хейзл вдруг обратила внимание, до чего он вымотан, какие тени лежат под глазами, как ввалились щеки. Ее снова захлестнула волна желания. Ей страстно захотелось отбросить со лба мужа упрямые пряди темных волос, легкими прикосновениями кончиков пальцев снять груз, что лежит на его плечах.
- Наверное, и его тоже, - пробормотал Дик.
- А если мы не изменимся? Что тогда?
В молчании, которое последовало в ответ на ее настойчивые вопросы, было напряжение скрипичной струны, готовой вот-вот лопнуть.
- Просто я знаю, что больше не хочу вести такой образ жизни, - наконец сказал Дик. - Участвовать в этих сумасшедших крысиных гонках большого города.
- А девочки?
- Думаю, что и они готовы к переменам. Почему бы тебе не спросить у них?
- Что я и сделаю, Дик, не волнуйся. О, я это сделаю.
Чтобы поговорить с детьми на эту тему, Хейзл дождалась времени вечернего купания, когда и сама успела в какой-то мере восстановить привычное спокойствие.
Тройняшкам уже минуло десять лет, но, когда наступало время купаться, они вели себя как пятилетние! В большей из трех ванных комнат располагалась обширная угловая ванна, и порой, как, например, сегодня вечером, Хейзл разрешала залезать в нее всей троице разом.
- Но только не брызгаться! - предупредила она, понимая, что ее слова тут же будут забыты. Набравшись терпения, она дала девочкам вволю натешиться воплями и пусканием пузырей. - Папа говорит, что ты очень хочешь завести лошадь, Лили, - осторожно начала она, поливая водой кудряшки старшей из тройни.
Хейзл заметила, что синеглазая, как и она сама, троица обменялась взглядами, и с беспокойством подумала, что девчонки общаются чуть ли не на телепатическом уровне.
И действительно, будучи матерью троих детей, Хейзл не могла отделаться от однажды осенившего ее подозрения, что троица может прекрасно существовать и сама себе, в своем маленьком тесном кругу, совершенно не нуждаясь ни в ней, ни в Дике. Более того, Хейзл постоянно снедало беспокойство, что она может стать лишней, чем и объяснялась ее непреклонная решимость постоянно участвовать в жизни дочек. Дик даже пенял ей на несколько чрезмерную вовлеченность в их дела.
- Ох, мамочка… я так люблю лошадок! Но я не просила ни тебя, ни папу покупать лошадь. Я скопила деньги и сама куплю ее! - гордо сказала Лили, выложив давно вынашиваемую идею.
- Да, я знаю, - спокойно согласилась Хейзл. Она пустила струйку воды из резиновой игрушки в самую младшую и шаловливую из троицы - Валери, которая, захихикав, зажмурилась.
- И мне, мама! - попросила Летти, которая обычно была самой серьезной. - И мне!
Хейзл безжалостно стала поливать их водой, пока девчонки не взмолились о пощаде, и лишь когда они насухо вытерлись пушистыми банными полотенцами лимонного цвета, а Хейзл вымыла ванну, она сочла возможным снова вернуться к разговору о карьере дочерей.
- И еще папа сказал мне, что вы уже сыты по горло работой на "Триумф".
Тройняшки снова обменялись многозначительными взглядами, и Хейзл невольно подумала, что оказалась единственным членом семьи, не посвященным в тайну.
- Я - да, - очень осторожно сказала Лили. - Мне не позволяют ездить верхом, так как это опасно!
- И я тоже, - поддержала сестру Летти. - Потому что мне нужно время заниматься латынью.
- Латынью?
- Учительница считает, что меня ждет большое будущее, - важно сказала Летти, не обращая внимания на издевательские смешки сестер.
- Ну, а ты что скажешь, Валери? - мягко спросила Хейзл.
Валери лишь пожала плечами и простосердечно призналась:
- А мне просто надоело мелькать в телевизоре.
- Надоело? - недоверчиво переспросила Хейзл.
Валери кивнула.
- Долго приходится стоять и ждать, а потом снова и снова повторяешь одно и то же. А в школе завидуют и говорят разные гадости.
- Понимаю, - медленно сказала Хейзл, раздумывая, сколько еще червоточин выявит сегодняшний день. - И как давно тебе надоело, Валери?
- Не помню, - уклончиво ответила та.
- И все же ответь, - мягко надавила Хейзл.
- Наверное, после смерти дедушки, - прошептала девочка.
Хейзл тут же все стало ясно.
Отец, продав ей и Дику квартиру, перебрался в квартирку поменьше, расположенную поблизости, в доме за углом. Рождение внучек возродило его к жизни, и он снова стал тем энергичным человеком, которого Хейзл помнила с детства. Адам Маршалл отказался от дополнительных часов работы в Уайтхолле и все свободное время проводил с внучками.
Он провел немало счастливых часов, играя с ними и смеша малышек, с гордостью и легкой печалью наблюдая, как они растут, потому что Лили разительно напоминала ему покойную жену. Позже он с нескрываемым удовольствием любовался их мордашками на рекламных плакатах и по телевизору.
Год назад Адам Маршалл скоропостижно скончался. И скорбя вместе с девочками, Хейзл тем не менее остро осознавала, что определенный этап ее жизни подошел к концу. Интересно, чувствовал ли Дик то же самое? Не стала ли для него смерть тестя катализатором размышлений о суетности своей собственной жизни?
- Дедушка любил смотреть, как вы выступаете, - тихо сказала Хейзл. - И очень гордился вами.
Посерьезнев, Летти кивнула.
- Я знаю, мама. Но он говорил, что мы должны заниматься этим, пока нам нравится.
- А вам больше не нравится?
- Нет! - дружно заорали тройняшки.
Хейзл улыбнулась. Спорить с таким единодушным протестом невозможно.
- А говорил ли папа, что он хотел бы перебраться куда-нибудь из Лондона? И жить там, где у нас будет куда больше места? Где Лили могла бы держать свою лошадь?
У Лили побелели костяшки маленьких кулачков, прижатых к груди, а смотреть на страдальческое выражение ее овального личика было почти невыносимо.
- А мы могли бы, мама? - с надеждой спросила она. - Правда, могли бы?
Хейзл посмотрела на Летти и Валери.
- И вы тоже хотели бы этого? - Она заметила, как девочки замялись в нерешительности, и, подумав, что они боятся обидеть ее, предупредила: - Только честно. Вы должны мне сказать, а то я совершенно не в курсе дела. Так вы хотите уехать из Лондона?
- В общем-то, да, мама. Да! Конечно, хотим!
Когда дети улеглись, Хейзл почитала им вслух. Кое-кто из школьных подружек подтрунивал над детскими привычками сестер, но троица твердо стояла на своем: мамочка читает так хорошо и с таким выражением, что герои книг словно оживают.
Вернувшись в гостиную, Хейзл увидела, что Дик растянулся на диване и с закрытыми глазами слушает нежные аккорды музыки Шопена.
Стоит ему не побриться, как он обретает еще более мужественный вид, с внезапным замиранием сердца подумала Хейзл. Будто рыцарь только что спрыгнул с коня, сбросил тяжелый плащ и доспехи и решил отдохнуть.
Когда Хейзл приблизилась, Дик открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее.
- Все в порядке?
Хейзл твердо решила, что будет вести себя как взрослый серьезный человек, хотя ей хотелось по-детски кататься по полу, колотить пятками по ковру и вопить что есть мочи. Она набрала в грудь воздуха и спокойно сказала:
- Может быть, ты и прав, Дик. Я тщательно обдумала все сказанное тобой и думаю, что перемены в самом деле пойдут всем нам на пользу.
Дик от удивления даже привстал. Он ждал возражений, слез, но уж конечно не столь быстрой капитуляции.
- Ты действительно так считаешь?
Хейзл из последних сил держала себя в руках. И, если сейчас Дик скажет, что она истая миссис Непредсказуемость, все ее благие намерения вести себя по-взрослому испарятся в мгновение ока.
- А чего еще ты ждал? - язвительно поддела она мужа. - Что я гордо сложу на груди руки и наотрез откажусь следовать за тобой?
- Кое-кто так бы и поступил, - кисло заметил он.
Может быть, подумала Хейзл. Но, забеременев, я и без того кардинально изменила жизнь Дика. И есть ли у меня теперь право диктовать?
- И ты, естественно, посчитал, что я отношусь к подобным особам? - испытующе спросила она. - Неужели ты, в самом деле, так мало знаешь меня как женщину, Дик?
После того как он, вежливо склонив темноволосую голову, признал справедливость упрека в свой адрес, воцарилось минутное молчание.
- Я знал тебя еще школьницей, - сказал он ровным спокойным голосом, от которого тем не менее Хейзл охватило какое-то странное беспокойство. - А затем цветущей женщиной, которая носила наших детей. - Дик улыбнулся, но в его улыбке скользнула тень печали. - После чего ты стала матерью. Так что, может быть, ты и права. В буквальном смысле слова я не успел узнать тебя как женщину, ибо наша семья слишком быстро появилась на свет. Я не успел узнать тебя вне груза материнских обязанностей, хотя ты только что сняла школьную форму…
- Пожалуйста, перестань говорить банальности, Дик! - взмолилась она.
- Но это же правда, не так ли? - возразил он. - Разве нет?
- И ты хочешь обвинить меня в том, что мы оказались в постели, да? В том, что я заставила тебя жениться на себе, хотя оба мы были слишком молоды для брака. Да?
- Ох, Хейзл, - прошептал Дик, и было видно, насколько он душевно измотан. - Если и можно винить кого-то, то только меня. Я старше тебя, и опыта у меня куда больше. Я попал в… Черт возьми, я должен был предвидеть, чем все может закончиться, но высокомерно предпочел не обращать на это внимания. Я был слишком ослеплен…
- Похотью? - колко подсказала она.
Дик собирался произнести слово "любовь", но циничная реплика Хейзл убила его намерение, и слово осталось непроизнесенным. Он бросил на жену холодный взгляд и невозмутимо согласился:
- Если ты так считаешь.
У Хейзл тряслись руки, когда она без особой на то нужды стала старательно перевязывать бархатную ленточку, придерживающую на затылке копну светлых волос. Так или иначе, но страстей и неприятностей, свалившихся в этот день, было не избежать.
Дик скользнул взглядом по фигуре жены. Большинство женщин успели бы и переодеться к вечеру, но на ней были те же самые старые брюки, что и днем, а на майке красовались подсохшие пятна мыльной пены. У Хейзл раскраснелись щеки, поскольку пар превращал ванную в подобие миниатюрной бани.
На лице ее не было и следа косметики, так что Хейзл выглядела куда моложе своих двадцати восьми лет. Словом, в ней не было ровно ничего от той искушенной женственности коллег по работе, с которыми, используя свое положение, Дик Треверс мог бы заниматься сексом хоть каждый день, появись у него такое желание.
Но он до сих пор до боли хотел Хейзл.
- Почему бы тебе не присесть рядом? - мягко предложил он, и, когда жаркие языки желания лизнули его тело, все обидные слова, которыми они обменялись, улетучились как дым. - И сними с себя что-нибудь… как днем.
Но Хейзл была не в настроении снова исполнить столь несвойственную ей роль соблазнительницы. И пусть Дик смотрел на нее с нескрываемым вожделением, она терзалась неопределенностью. Неужели их внезапная ссора говорит о первых признаках разлада? Неужели сказываются десять лет с жизни с одной женщиной? Тем более с той, на которой он явно не собирался жениться…
Она смотрела на мужа, словно в первый раз за все эти годы пытаясь объективно оценить его.
- Не сейчас, Дик. - В голосе ее было куда больше холода, чем ей хотелось. - Не думаю, что наши разногласия можно разрешить лишь постелью, куда ты будешь тащить меня каждый раз, столкнувшись с ними. Не так ли? Или, заставляя меня испытывать оргазм, ты таким образом будешь затыкать мне рот?
Хейзл говорила с той откровенностью, с которой Дик никогда не сталкивался и которая ему не понравилась. Он сжал губы, и рот его обрел чужие незнакомые черты. Хейзл сознательно исказила его слова, придав им тот смысл, которого не было в помине.
- Значит, теперь ты так относишься к сексу, Хейзл? - холодно спросил он. - Как к оружию? Как к средству получить то, что тебе надо?
- Как я получила тебя - ты на это намекаешь?
Дик гневно стиснул кулаки. Она продолжает искажать его слова, которые в конечном счете обретают совершенно иной смысл!
- Я не это имел в виду, и ты это знаешь! - рявкнул он.
- Правда? Похоже, как я сейчас выяснила, я вообще знаю очень мало. И еще меньше о тебе, Дик, - добавила она ледяным тоном. - Например, я не имела представления, насколько ты несчастлив…
- Хейзл…
- Я не мешала тебе говорить, так что, будь любезен, дай мне закончить! - фыркнула она. - Ибо, кто знает, какие еще твои тайны порадуют меня, прежде чем мы покончим с нашими делами?
Наступило зловещее молчание. Выражение глаз мужа заставило Хейзл сжаться от страха.
- Покончим? - выразительно переспросил он.
Хейзл имела в виду проблему с переездом, но сейчас поняла, что Дик истолковал ее слова превратно. Господи, да он решил, что она говорит о браке!
- Дик, я вовсе не имела в виду наши отношения!
Но Дик был полон гнева, горечи и разочарования. Он боялся, что сгоряча один из них брякнет непоправимое.
- Давай оставим это, Хейзл, - с легкой усталостью предложил он. - Прежде, чем кто-то из нас скажет нечто, о чем искренне пожалеет.
Он снова улегся на диван и решительно закрыл глаза.
4
Этой ночью, впервые за все годы семейной жизни, Хейзл и Дик спали не вместе.
Да, им доводилось проводить ночи отдельно друг от друга: когда Хейзл находилась в родильном доме или когда Дик, к счастью довольно редко, отправлялся в деловые поездки. Но никогда, будучи под одной крышей, они не спали в разных кроватях.
Приняв душ, Хейзл отправилась в спальню, где до полуночи пролежала без сна, ожидая Дика. Решив наконец, что он, должно быть, слушая музыку, так и уснул на диване, Хейзл прокралась в гостиную, но, когда увидела, что та погружена в темноту, а на диване Дика нет, сердце ее тревожно сжалось. Куда он, черт возьми, делся? - недоумевала она.
Это тут же выяснилось, стоило Хейзл распахнуть двери комнаты для гостей, в которой безмятежно спал Дик. И ее беспокойство тут же сменилось гневом и горечью.
Она позволила себе присмотреться. Дик спал нагишом; сомневаться в этом не приходилось. Он никогда не мерз по ночам, даже в середине зимы, вот и сейчас укрылся лишь простыней.
Ярость и желание бурлили у неё в крови подобно убийственному сочетанию наркотиков, и Хейзл замялась на пороге, размышляя, как поступить. Чувственность побуждала ее отбросить простыню, лечь рядом с Диком и прижаться к нему, после чего тому останется лишь застонать от наслаждения и заняться с ней любовью, что у него так восхитительно получилось сегодня днем.
Вспоминая об их сегодняшних любовных радостях, Хейзл понимала, что они были самыми страстными за все эти годы. Не вспыхнувшая ли между нами ссора тому виной, думала она, томясь желанием и возмущенно отторгая его. Не потому ли нас охватил жар страсти, что мы перестали понимать друг друга?
Хейзл поджала губы, вспоминая, что она себе позволила. Намеренно соблазнила Дика, не сомневаясь, что он тут же забудет о переезде и примет ее точку зрения. Что лишь доказывало, насколько она заблуждалась на его счет.
Лечь с Диком в постель? После всего? Да лучше с коброй!
Повернувшись на пятках, она вылетела из комнаты, и Дик с облегчением перевел дыхание, ибо все это время не спал.
Никто из них этой ночью не сомкнул глаз.
Завтрак оказался тяжелым испытанием. У Хейзл все валилось из рук. Она, которая обычно в мгновение ока готовила три яичницы и лихо жонглировала многочисленными пакетами с кукурузными хлопьями, никак не могла собраться с силами и приготовить завтрак, а когда в кухню вошел мрачный Дик, она окончательно упала духом.
На нем был темный костюм, который подчеркивал тени под глазами, и Хейзл испытала легкое удовлетворение, увидев доказательства, свидетельствующие, что и муж провел ночь не лучше ее. Она ограничилась легким кивком.
Тройняшки весело зачирикали, здороваясь с отцом.