– Сколько вы платите? – Алекса смотрела с явным подозрением. – Моя мать была моделью. Я хочу, чтоб мне платили по существующим расценкам. – У нее был такой сосредоточенный вид, что Кэл едва сдержал улыбку.
– И какие сейчас расценки? – Он видел, как ей хочется выглядеть взрослой.
– Ну, мама была профессионалкой… Она имела… – Алекса лихорадочно пыталась вспомнить, но не смогла. – Сто долларов в час, – рискнула она. Кэл пристально посмотрел ей в глаза, но Алекса ни капли не смутилась.
– Сколько тебе лет, Алекса?
– Восемнадцать, почти девятнадцать… – прибавила она год.
– Ну так сто в час тебя устраивает?
– Я думаю, да.
Он улыбнулся Алексе неожиданно приятной улыбкой.
– Я уверен, что к девятнадцати годам ты будешь получать гораздо больше, – помолчал он, подмигнул ей и добавил: -…вот только не знаю, когда это будет – в этом году или в следующем.
Шутка была проигнорирована.
– Когда мы едем?
– Когда здесь все закончу, через несколько дней.
– Можно мне сняться в красном бикини, о котором редактор говорила?
Есть же люди, принимающие шутки Тони всерьез.
– Нет, – мягко ответил Кэл. – Тебя мы прибережем для более важных снимков. Ты вполне можешь попасть на обложку в следующий номер "Вог".
"Он даже не пробовал притронуться ко мне", – думала Алекса через час, выключая свет в своей комнате, которую отвели ей при ресторане. Она лежала так тихо, что было слышно, как вдалеке волны бьются о мыс. Не будет ли ошибкой снова метнуться в новом направлении? Бросить полюбившийся мир, полный покоя и свободы? Она понимала, что этот путь ведет в тупик, но здесь нет боли… Правда, пройдет время, и такая жизнь перестанет приносить радость. Что-то в Робинсоне притягивало ее. Этот не играл на нервах, как Пол Уиттен. Кажется, Кэл воспринял ее всерьез.
Сразу принимать решений не надо. Эту неделю он еще пробудет в Мендосино, а там будет видно, какого рода у него к ней интерес – профессиональный или личный. Она предпочитает профессиональный. Если Кэл не обманет ее ожиданий, Алекса поедет с ним в Сан-Франциско работать над тем, что он называет "индивидуальным портфелем". Оставаться моделью она не собирается, на этот счет взгляды у нее не изменились. Но за несколько недель неудавшаяся актриса стала более трезвой и жесткой – по крайней мере, сама она надеялась, что это так. Карьера модели может принести ощутимые деньги, Кэл не зря повторял это.
Алекса закрыла глаза и поклялась себе сниматься не дольше, чем потребуется на то, чтобы накопить на скромную, но независимую жизнь. Она вернется в Мендосино и купит художественный салон или сувенирную лавку. Если нужной суммы не наберется, будет торговать только в сезон. Так делали многие, кого она здесь узнала. В крысиной возне из-за денег легко забыть, зачем они вообще нужны, но она этого не допустит.
Прежде чем заснуть, Алекса снова подумала о маме, о ее маленьком смелом сердце.
– Я добьюсь этого, мама, – прошептала она в темноте. – Добьюсь ради тебя.
– Малышка, может, хватит извиняться? Успокойся и говори медленно. Ты мне совершенно не досаждаешь. Я хочу тебе помочь, ты слышишь? Давай снова все сначала.
Голос у Майка Таннера был такой добрый, и, как ни пыталась Джо сдержаться, слезы все лились и лились. Слишком долго она носила их в себе.
– Извините, – снова слабо произнесла она. Худой жилистый человек, больше похожий на бледного от научных занятий профессора, чем на здорового калифорнийца и газетчика, протянул Джо платок с большим чернильным пятном.
– Вот так лучше, – улыбнулся он, когда Джо в конце концов рассмеялась над собой.
Майк поднял наверх очки – как всегда, когда хотел сосредоточиться – и по-братски положил свою руку поверх ее.
– Альф Виктор еще не говорил со мной, но я вспомнила, как называлось агентство, через которое до него мама находила работу лет пять-шесть назад. Я позвонила, там была Магда Дюпол или Дювал или что-то в этом роде… но они уже давно о ней не слышали. Они думают, что ей пришлось вернуться в Европу, что-то с документами оказалось не в порядке.
– Так как ее фамилия, Дюпол или Дювал?
– Я раза три звонила. Каждый раз трубку брал новый человек. Никто ее как следует не помнит, кроме владельца, а владельца поймать не удалось. Люди за это время сменились.
– Ты уверена, что в письме Магда просила твою маму надеть шляпу и темные очки? – Джо нервно ухватилась за край стола, и внезапно Майку стало ужасно жаль ее.
– Да, Майк, да. Это-то меня и насторожило. Господи, жаль, что не могу вам показать письмо. Папа все говорит, что оно ему нужно, но это просто отговорки. Зная его, можно считать, что оно потерялось. Но я помню слово в слово. Зачем маме бояться, что ее узнают? Если письмо от мужчины… но мужчина никогда такого не напишет. – Джо постучала пальцами по столу. – Может, она скрывалась от кого-то? Но это просто ерунда…
– Да, неубедительно. – Майк взглянул на чек. – Во-первых, выясним, что это за "Фонтан" и где он находится. Это не составит труда. Я думаю, ты права, второй чек – тот, что у твоего отца, – был последним взносом, а этот – авансом. Может быть, чек вовсе не на товар, а на какие-нибудь услуги. Возможно, "Фонтан" – это курорт или санаторий.
– Но почему мама держала все в секрете?
– Мне тоже непонятно. Тем более ты говоришь, что она любила поболтать с вами о работе, о покупках, диете и других женских делах.
Добрый взгляд Майка опять остановился на веснушчатом лице юной помощницы, с отчаянием смотревшим на него. Скорей всего, разгадка у всей этой истории не так уж сложна – вероятно, тут замешан мужчина. Но, судя по словам Джо, такой ответ не разбил бы ее сердца. В рассказе Джо ее отец явно не был образцовым семьянином. Ей нужно помочь и как можно скорее развязаться с этим делом.
Теперь он колебался, говорить Джо или нет, что телевидение предложило ему место и он дал согласие. Забрать с собой Джо не получится, по крайней мере, сначала, а может, и вообще никогда. Глядя на ее расстроенный вид, он решил подождать с новостью. Сперва надо разобраться с "Фонтаном" и, возможно, с таинственной Магдой тоже. К тому времени станет ясно, будет ли станция платить ему столько, сколько он запросил, и каких перспектив ожидать.
Телефон зазвонил, когда Джо отпирала дверь. Услышав голос Алексы, Джо во второй раз за этот день почувствовала, что глухие тучи над ее головой начинают развеиваться. Сколько раз Джо прокручивала в голове, что она выскажет заблудшей сестре, когда та в конце концов объявится! Но, когда она услышала голос Алексы, злость тут же исчезла, как, впрочем, бывало не раз. Злость прошла, но тревога осталась. Алекса читала ее мысли:
– Представляю, как ты сердишься на меня. Понимаешь, не хотелось звонить, пока чего-нибудь не добьюсь в этой жизни. В общем, меня таки "обнаружили", и как раз так, как я хотела. Я встретилась с одним фотографом, он необыкновенный, его зовут Кэл Робинсон. Ты о нем не слышала? – Джо не успела открыть рта, а Алекса уже тараторила дальше. – Он сам из Сан-Франциско, но известен повсюду, не только в Штатах, но и в Париже, Лондоне, Риме. Он считает, что у меня обалденное будущее. Он знает всех, понимаешь? Редакторов из "Вог", "Вью", "Космо", "Таун энд Кантри", модельеров, дизайнеров. У него шикарные связи на побережье и в Нью-Йорке.
Наконец и Джо удалось вставить слово:
– А что случилось с тем голливудским суперпродюсером, о котором ты мне говорила в последний раз, то есть в прошлом месяце. Или в прошлом году, я уже и не помню. – Джо изо всех сил старалась быть суровой.
Алекса дала ему отставку, как и всем, кто не вписывался в ее сценарий.
– А, тот-то? Да ему только одного хотелось, как большинству мужчин. Причем и платить за это не собирался. В общем, последняя сволочь. Я ему сказала, чтобы проваливал. Но знаешь, этот – совсем другое дело, я клянусь. Это профессионал, понимаешь? Он знаком с десятками шикарных женщин, и ни одной не интересуется, вернее, интересуется только по работе. Его жена утонула тут недалеко несколько лет назад, и он до сих пор не может пережить. Это первый человек, который видит во мне лишь кусок мяса, который можно выгодно продать.
– Что-то я от этого не в восторге…
Алекса рассмеялась, но не истерично, как в прошлый раз. Сейчас перед Джо была хорошо знакомая ей, прежняя Алекса – самоуверенная девчонка, которой везет и все удается.
– Не волнуйся, я имею в виду продать пленку, фотографии.
Боясь, что Алекса положит трубку, Джо оборвала ее:
– А ты где? Скажи номер, чтоб я хоть позвонить могла. Я так настрадалась, разыскивала тебя. Пришлось звонить Барб…
Помолчав с минуту, Алекса ответила:
– Не говори о ней. Не хочу, чтоб кошмары снились. Я тебе при встрече объясню. Номера пока не знаю, завтра мы с Калом едем в Сан-Франциско. Обещаю, как устроюсь – сразу позвоню. Ты всегда можешь оставить сообщение в его студии. Он должен быть в телефонной книге. Джо, поверь, он не какая-нибудь там дешевка. Он просто класс!
– Да, мне это нравится. – Щелчок. – Хорошо. Руки пониже. Да не туда, господи. На бедра. Тебе это нравится. Ты обожаешь это делать. Так, уже лучше. – Щелчок. – Ноги шире. Шире, шире! Представь, что тело – бесценный бриллиант. – Щелчок.
Алекса привыкала к Кэлу, к его отрывистым, иногда раздраженным наставлениям и уже могла отгадывать его следующие слова. Так проходили недели, она училась "думать телом", использовать его, как любил выражаться Кэл, "по минимуму с максимальной отдачей". Сегодня Алекса была вялой, будто проспала целые сутки, хоть на самом деле вовсе не сомкнула глаз. Не помогли и три чашки кофе, выпитые украдкой – Кэл не давал ей кофе: от него, видите ли, кожа желтеет.
Если он опять будет не в настроении, она не будет молчать. Надоело, сколько можно переделывать этот ролик, пусть и для известной фирмы по выпуску спортивной одежды. Сколько он еще собирается прятать ее от всех? Когда же можно будет появиться в журнале? Когда, наконец, будет готов "портфель"? Кэл сдержал слово и платил сто долларов в час. Такое количество денег не укладывалось в голове, Алекса просто не знала, на что столько можно потратить. И времени тратить не выпадало. Работа, работа и еще раз работа. Карьера модели оказалась в точности такой, как Алекса ее представляла: ума не требовалось. Только занятия с профессионалом, учившие искусству подавать себя, делали мучения стоящими. У Кэла за спиной годы работы с первыми красавицами. Его уроки будут бесценны, когда она начнет сниматься в кино. Там любое лишнее движение выглядит наигранно и фальшиво. Алекса всегда стремилась быть и осознавать себя первой. Теперь появилась уверенность, что можно дать жизнь любому образу, который потребуется от нее.
Звонок над входной дверью возвестил о том, что скоро в студию поднимутся гости. "Хорошо бы Кэл ждал кого-нибудь и устроил перерыв", – с робкой надеждой подумала Алекса.
Вне стен студии босс заботился о ней, словно был ее старшим братом. Этого не делал никто, кроме Джо. Приятней всего то, что забота проистекала из чисто профессиональных интересов. Он следил за ее весом, питанием, каждый день заставлял бывать на воздухе и спать не меньше семи часов в сутки. За работой Кэл преображался, тут уже братом и не пахло. Алекса считала, что в течение дня он может меняться, как погода в Сан-Франциско. А это, как выяснилось, происходило с погодой раз по двенадцать в день. Она могла быть разной в двух соседних районах и даже улицах: серое небо и пронизывающая прохлада на бульваре Сансет – и яркое солнце в парке Золотые Ворота, а под студией, в Телеграф-Хилл, все погрузилось в плотный туман.
Фотограф поселил Алексу в небольшой квартире недалеко от студии, по словам Кэла, "у его сестренки" или "у кузины Падди", а иногда "на чердаке у друга Пад". Кем приходилась Падди шефу, Алексе было решительно все равно. Эта Падди уехала в Европу, что действительно важно, потому что, хоть квартирка и небольшая, внутри просто шикарно: стены красного дерева гладко отполированы, в кухне-столовой причудливой овальной формы – огромное роскошное окно с рекламным видом на мост Золотые Ворота, живописные холмы и склоны Сан-Франциско – города, который Алекса уже успела полюбить.
Время от времени Кэла забавлял факт очевидного равнодушия его протеже к тому, что он не интересовался ею как женщиной. Сама Алекса была довольна, как никогда. На этот раз интуиция не подвела ее – Кэлу Робинсону нужна модель, и не более того. После работы он ни разу не попытался дотронуться до нее. И в студии его действия прикосновениями не назовешь. Слишком мягкое слово для того, как Кэл крутил и вертел ею во все стороны. Иногда он мог и прикрикнуть, словами "загнать" ее в нужное положение. Иначе говоря, на работе Кэл был тираном, не знавшим усталости. Часто работа шла часами без перерыва, пока не выходил нужный кадр, а Алекса валилась без чувств.
Сегодня он был напряженней обычного. Подгонял Твинни, помощника-китайца, который и так носится, как ошпаренный, и издевался над несчастной парикмахершей Соней Стеффорд. Рассыпав по полу шпильки, он сам начал поправлять Алексе прическу и стирать тени с глаз. Что-то явно должно случиться, но не было сил гадать, что именно.
– Твинни, начали! Фон повыше. Алекса, где ноги? Расставь их шире, тело в движении, корпус вперед!
Первые минуты Алекса реагировала механически, скучно, пока не заметила за спиной у Кэла даму странного вида. Дама – Алекса глазам не поверила – выполняла инструкции Кэла вместе с ней. Тоже раздвигала ноги и касалась руками бедер. "Теперь немного прищуриться!" – и женщина тоже сощурила глаза!
Сначала незнакомка нервировала Алексу, но вскоре та загипнотизировала ее. Алекса осознала вдруг, что не только слушает Кэла, но и копирует движения гостьи.
Когда фотограф остановился перезарядить пленку, он не представил даму Алексе и перерыва тоже не объявил. Соня нервно брызгала ей волосы, зачесывая их назад, и наложила на лицо бронзовый тон, вдруг понадобившийся Кэлу. Он собрался продолжить, как вдруг незнакомка выкрикнула, именно выкрикнула:
– Подожди!
Остатки вялости испарились. Предстояло нечто интересное. Кто же все-таки эта дамочка ростом метр пятьдесят с жидкими светлыми волосенками и черным загаром? Теперь уж она обязательно выяснит. Алекса застыла в ожидании взрыва. Никто еще не указывал Кэлу Робинсону, что делать в его собственной студии. К несказанному удивлению Алексы, незнакомка могла указывать и указывала.
– Знаешь, мне все время что-то мешало. Все хорошо, но трусики с такой юбкой не пойдут. Их надо снять, Кэл.
Алекса посмотрела на Кэла с понимающим высокомерием – уж теперь-то он точно пошлет ее вместе с ее поучениями. Но этого не случилось. Он согласно кивнул, и Алекса развернулась в сторону примерочной.
– Не потеряй настроя, Кэл. Нельзя упустить момент.
Черт возьми, Кэл опять согласился.
– Не теряй времени, Алекса. Сними их и брось Соне.
Чудачка оказалась права. Надо же, права! Уходя с подиума даже на несколько минут, Алекса теряла это чувство, чувство сцены, и потом долго приходила в форму. И насчет трусиков тоже – ясно, как глупо надевать их под облегающую юбку.
Больше женщина не вмешивалась, но весь оставшийся день Алекса ощущала ее присутствие – ее бездонно-черный гипнотический взгляд и густые брови, выражавшие согласие или недовольство.
Около семи съемки были закончены. Алекса приняла душ, переоделась и, как обычно, пошла к Кэлу посидеть часок на его мягком старом диване. Не терпелось узнать, кто эта командирша с густыми бровями. Ясно, что не простая посетительница. Даже темно-серый спортивный костюм, что был на ней – нечто среднее между нарядом альпиниста и формой девочки-гимнастки, – явно от самого модного дизайнера.
Кэл отворил дверь. На нем была чистая футболка. Алекса просветлела – обычно это означало поход в кафе или ресторан.
– Извини, Лекс, не сегодня. Поезжай домой и сделай себе сэндвич. Сегодня в студию приходила Пенелопа Уоверли. Нам с ней надо выкурить трубку мира и обсудить кое-какие дела.
– Что?! Я под ее взглядом с трудом шевелилась. Кто эта Пенелопа Уоверли? – Алекса вопила, как сварливая тетка, чего ей, собственно, и хотелось. Все надоело, как так можно?
Кэл забросил ноги на стол как ни в чем не бывало.
– Возможно, этот человек сыграет главную роль в твоей карьере. Пенелопа Уоверли – главный редактор "Вью", известная своим безошибочным нюхом на будущих знаменитостей. Работала раньше в "Нью-Йорк таймс", но во "Вью" ей предложили кусок пирога побольше.
– Что значит "кусок пирога"?
– Акции, глупышка. Долю в деле. Вместе с Блэр Бенсон они будь здоров как зарабатывают. Я узнал, что Пенелопа приехала в Сан-Франциско. Рано или поздно она пришла бы посмотреть мое открытие, которое так надулось на меня. Она злилась, что я позволил одной нашей общей знакомой подписать контракт с "Вог". Я там ни при чем, но "Вог" им конечно – единственный конкурент. – Кэл откинул голову и прикрыл глаза. – Вот чертовка, знает свое дело! Разглядела в тебе то, чего я сам представить не мог. Вечером подписываем мирный договор, а завтра, дай Бог, ты предстанешь перед комиссией "Вью", где Пенелопа будет председателем. Вот ты и доросла до просмотра.
Алекса не отвечала. Она подождала, пока он не откроет глаза и не посмотрит в ее сторону. Только встретив его взгляд, она ослепительно улыбнулась и сказала с преувеличенной серьезностью:
– Я сделаю все, что могу.
– Не сомневаюсь, детка. Хорошенько выспись, чтоб стать еще красивей. Я заеду в восемь.
"Нью-Йорк, Нью-Йорк, чудесный город…" На следующее утро, входя в примерочную, Алекса не могла отделаться от этой песни.
На диване развалился чернокожий парень, по виду такой худой и голодный, что Алекса невольно попятилась и тут же столкнулась с Пенелопой Уоверли, что вошла вслед за ней.
– Будет здорово, – сразу заговорила Пенелопа, не считая нужным представиться. – Вы уже знакомы с Мимсом? Лучший человек в своем деле. Прилетел из Лос-Анджелеса: здесь ни один гример не знает, как обращаться с губной помадой, не говоря о щипцах для ресниц. Ой, да какая ты у нас красотка!.. – Пенелопа не закрывала рта минут сорок. Даже вылетая из примерочной посоветоваться с Кэлом и покопаться в шкафах с одеждой, она не прерывала монолог.
За завтраком будущая звезда решила быть любезной, но сдержанной. Выяснилось, что большего от нее и не хотели.
Пенелопа трещала, гример Мимс изучал ее, перебрасывал ей волосы то в одну сторону, то в другую, то на лицо, то вверх, то назад. Его худые пальцы измерили расстояние между глаз, от виска до подбородка.
Что же за костюм они придумают для просмотра? Целый час был, казалось Алексе, убит на разговоры, и наконец в двери с торжественным лицом появилась Пенелопа, вытянув вперед, словно последний писк моды из Парижа, огромное полотенце песочного цвета.
– Мимс, вглядись в этот цвет и запомни его как следует. Я хочу, чтобы модель, – она резко понизила голос, – стала такого цвета с головы до ног.
Алекса до боли вглядывалась в окно, надеясь, что никто не заметит, как дергается у нее глаз. Пенелопа приказала ей раздеться. Когда вышел Мимс, Алекса облегченно вздохнула.
Хоть она и привыкла раздеваться перед другими манекенщицами, парикмахерами и гримерами, Под внимательным взглядом Пенелопы она засмущалась.