Она взяла чашку с кофе, ему пришлось убрать руку, которой он гладил ее волосы. – Нет, – твердо сказала Мэдлин. – Я не отказываюсь от прошедших лет. Я только хочу, чтобы кончилась эта глупая ссора.
– Выход есть, – спокойно сказал Доминик.
Мэдлин не спеша поставила чашку. Этот тон был ей знаком. Таким тоном отец обычно сообщал неприятные новости. В похожей ситуации Доминик тоже говорил ровным голосом. Этим обычно сопровождалось изменение в настроении, что не сулило ничего хорошего.
– Что бы ты ни предложил, – веско произнесла Мэдлин, – уверена, мне это не понравится.
Доминик понимающе улыбнулся.
– Более чем уверен, что ты возмутишься. К ее удивлению, он встал.
– Пойдем отсюда, – сказал он, протягивая ей руку.
Мэдлин машинально встала.
– Но куда мы идем? – недоверчиво спросила она, когда Доминик повел ее к выходу.
– Ко мне, – ответил он.
Мэдлин хотела вырваться, он только крепче сжал ее локоть.
– Но я не собираюсь идти к тебе, – запротестовала она.
– Почему? Слишком много воспоминаний? – усмехнулся Доминик.
– Потому что должна помнить о своей репутации, – холодно возразила она.
– Раньше ты об этом не думала.
– Я была беспечным ребенком.
Они вышли на площадку. Мэдлин заставила Доминика остановиться.
– Я не собираюсь идти к тебе, – повторила она свистящим шепотом.
С минуту он смотрел на нее, потом молча повернулся и почти потащил ее вниз по лестнице.
– Доминик! – Ей хотелось затопать ногами, но она вспомнила, где находится, стиснула зубы и стала спускаться. – Сцены не будет. Не надейся, – сказала она с каменным лицом.
– Я так и думал, – ответил Доминик.
Щеки Мэдлин пылали, глаза метали молнии. Они подошли к дверям, метрдотель уже ждал с жакетом в руках.
– Хотя, – добавил Доминик с сожалением, набрасывая жакет ей на плечи, – в какой-то момент я испугался. Подумал, выдержка изменит тебе и ты дашь мне пощечину.
Мэдлин вспыхнула. Она вспомнила, как однажды действительно дала ему пощечину…
Доминик безжалостно дразнил ее целый вечер по поводу приятного молодого человека, за которым тайно наблюдал. Он сообщил, что спрячет его ботинки к ней под кровать, и нес еще какую-то чепуху, безумно раздражая ее. В конце концов ее терпение лопнуло, она размахнулась и неожиданно для себя ударила его по щеке. Он замер.
Все замолчали и повернулись к ним в ожидании очередной сцены. Тогда Доминик тоже шлепнул ее легонько по щеке.
В комнате раздались вздохи и ахи. Доминик спокойно стоял перед девушкой, ожидая дальнейшего. Он уже не смеялся. В звенящей тишине было слышно, как муха пролетит. Мэдлин дрожала, глаза наполнились слезами. Губы тряслись. Рукой она прикрывала щеку со следами его пальцев, потом молча повернулась и пошла из комнаты.
Доминик догнал ее у двери, обнял за талию и повернул лицом к себе. Посмотрел на покрасневшую щеку, на льющиеся ручьем слезы и с тяжелым вздохом прижал к груди.
– Прости, – сказал он, и столько было в его голосе глубокого раскаяния, что Мэдлин была потрясена…
– Пошли, – быстро сказала Мэдлин.
Доминик сдвинул брови, удивленный внезапной сдачей позиций. Они вышли на улицу. Не помнит ведь, наверное, подумала Мэдлин, как она любила его и готова была последовать за ним хоть на край света, не задавая никаких вопросов.
Городская квартира Доминика находилась на последнем этаже здания, где размещался банк. Просторные апартаменты, в которых в случае необходимости могла свободно расположиться вся семья. Банк строго охранялся, поэтому Стентоны редко пользовались этой квартирой, предпочитая останавливаться в одном из дорогих отелей.
Только не Доминик. Будучи банкиром, он привык считать деньги и не видел смысла в том, чтобы платить за апартаменты в отеле, когда имеешь хорошую квартиру, которая к тому же пустует.
Он подъехал к задним воротам и приказал ночной охране впустить их и открыть громадные двери, ведущие в гараж для личных машин.
– Форт Нокс, – пробурчал Доминик, когда они вышли из машины и ждали, пока охрана снимет систему блокировки задних ворот.
Заметив, что Мэдлин дрожит, он коснулся кончиками пальцев ее щеки.
– Замерзла? – спросил он. В полумраке его глаза казались черными.
Мэдлин оторопела от неожиданной ласки, взглянула на него, их взгляды встретились, и оба почувствовали неловкость.
– Мэдлин, – хрипло сказал Доминик, – я…
Двери открылись внутрь, люминесцентные лампы ослепили их. Доминик замолчал, и Мэдлин была рада, что он не договорил. Они вошли в здание и направились к ожидавшему их лифту.
Лифт быстро поднял их наверх, сразу в большой холл роскошной квартиры. Мягким светом горели светильники, включаемые и выключаемые движением лифта. Доминик повел Мэдлин по коридору к левой двери. Дверь вела в комнату, которая была ей хорошо знакома.
Это была личная гостиная Доминика, скорее небольшой уютный кабинет. Ничего особенного, только обычные вещи, которые должны окружать хозяина, когда он отдыхает. Доминик часто оставался здесь, когда дела не позволяли ему вечером вернуться в Лэмберн. В гостиной стоял стол, конечно заваленный бумагами, два огромных низких дивана, обитых красным бархатом, бар с напитками, телевизор и дорогой стереомагнитофон, а также компьютер, обеспечивающий постоянную связь с банком.
В комнате находились и личные вещи Доминика – книги на полках, журналы, разбросанные повсюду. Особенного порядка в комнате не было, но Доминик никому не позволял "вторгаться". Мэдлин любила приходить сюда – главным образом потому, что только здесь они могли спокойно побыть вдвоем.
– Этой картины раньше не было. – Мэдлин указала на полотно в золоченой раме, висевшее на противоположной стене, стараясь скрыть волнение, которое она испытывала, вновь оказавшись в его комнате.
– Не было, – сказал Доминик, направляясь к бару. – Последнее приобретение.
Мэдлин подошла ближе, чтобы рассмотреть картину. О чем-то она напоминала ей…
Не замечая, что Доминик молча наблюдает за ней, она вглядывалась в изображение. Великолепный черно-белый загородный дом посреди искусно разбитого сада. Крытая шифером крыша блестит, словно омытая дождем. Окна сверкают в первых лучах солнца.
Вспомнила. Он похож на старый дом Кортни, расположенный на полпути к дому Стентонов в Лэмберне. Только дом на картине сияет свежими красками, а дом Кортни с годами обветшал, его красота, увы, поблекла.
Мэдлин вздохнула. Ей всегда нравился тот дом, и было грустно видеть, как он разрушается.
– А кто владелец?
– Дома или картины? – Доминик улыбнулся и протянул ей бокал. – Картина моя. Я случайно наткнулся на нее. Она была в ужасном состоянии, ничего похожего на то, что ты видишь. Сначала мое внимание привлекла рама…
– Нашел в лавке древностей?
Мэдлин помнила, что Доминик любил обшаривать антикварные лавки. У него была страсть к старинным вещам – не обязательно ценным, но необычным, вызывавшим интерес. Эта страсть передалась ему от матери. В семье не очень радовались этому, дом Стентонов был уже полон антикварных вещей, приобретенных не только матерью.
– Можно и так сказать. – Доминик улыбнулся. – Но однажды я более внимательно посмотрел на холст и понял, что картину можно отреставрировать. И вот видишь…
– Продай ее мне, – сказала Мэдлин, подчиняясь какому-то порыву, и с надеждой заглянула ему в глаза. – Я заплачу рыночную цену, – быстро добавила она.
– Зачем она тебе? – Доминик не смотрел на нее, он смотрел на картину, но Мэдлин чувствовала, как он напрягся.
– Она… просто она напоминает мне усадьбу Кортни, – ответила Мэдлин, пожав плечами. Она уже раскаивалась, ведь Доминик знал, что дом Кортни всегда притягивал ее.
Доминик ничего не сказал, он, прищурившись, рассматривал картину, будто пытался найти сходство. Некоторое время они молчали.
– У тебя это серьезно, с Линбергом? – неожиданно спросил Доминик.
Мэдлин изумленно воззрилась на него.
– А какое это имеет отношение к картине? Доминик не ответил. Он неотрывно смотрел на картину, но молчание его настораживало. Мэдлин искоса взглянула на него, не понимая, о чем он думает.
После долгого молчания Доминик посмотрел на нее, его глаза потемнели.
– Ты получишь картину, когда придешь и скажешь, что окончательно отказала Линбергу.
Мэдлин в замешательстве смотрела на него.
– Зачем тебе это нужно?
Вместо ответа Доминик улыбнулся, и она опустила глаза. Внутри у нее что-то сжалось. Доминик по-прежнему хочет ее. Он дал ей это понять.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вся дрожа, Мэдлин отошла от Доминика и опустилась на низкий диван, стараясь не показать, что поняла его взгляд.
Четыре года она приходила в себя после их последнего свидания. А теперь… Три короткие встречи – и словно не было этих четырех лет!
Не поднимая глаз, Мэдлин отпила из бокала. Доминик наблюдал за ней, он ждал: она скажет ему сейчас, что поняла то, что он высказал как бы между прочим.
Старинные часы в углу стали бить. Мэдлин машинально взглянула на свои часики. Половина одиннадцатого. И сразу же бой башенных часов Вестминстерского аббатства наполнил комнату.
Мэдлин посмотрела на Доминика, их взгляды встретились. Ее бросило в жар. Доминик снял галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки, обнажив загорелую шею. Во рту пересохло, и Мэдлин сделала еще глоток. Но легкое белое вино только усилило ее смятение.
Она глубоко вздохнула, чувствуя глухие удары сердца, и наконец сказала:
– Мои отношения с Перри тебя не касаются.
– Допустим, – согласился Доминик. – Но сделай одолжение, все-таки ответь.
Не надо было садиться, подумала Мэдлин. Стоя, она чувствовала себя более уверенно. Теперь, когда он почти навис над ней, ей стало не по себе, даже страшно.
– Мы пока еще рассматриваем возможные варианты, – сказала Мэдлин. Пусть думает, что хочет.
– А Кристина ван Нейлсон? – вкрадчиво спросил Доминик.
Мэдлин удивленно подняла брови.
– Играешь в сыщиков, Дом? – протянула она, чувствуя, как ее волнение усиливается.
Доминик грустно улыбнулся.
– Об истории с Линбергом и ван Нейлсон много писали, даже у нас.
Неужели он вообразил, что она будет обсуждать с ним причины отказа Перри от помолвки?
– Я уже сказала, мы рассматриваем возможные варианты. – Ничего другого Мэдлин не могла придумать.
Доминик нетерпеливо вздохнул и наконец отвлекся от картины.
– Я пытаюсь выяснить, имеет ли он право претендовать на тебя.
– Никто не имеет таких прав, – твердым голосом ответила она.
С минуту Доминик смотрел прямо в голубизну ее глаз, потом сказал:
– Я уже говорил, что знаю, как прекратить ссору между нашими родителями. Поскольку все началось из-за нас, мы и должны сделать первый шаг.
– Ну и что же… – Пусть продолжает.
– Мы должны попытаться перевести часы на четыре года назад.
Мэдлин чувствовала, что самообладание изменяет ей, но постаралась взять себя в руки.
– Прежде чем ответить, я хочу послушать, что ты еще скажешь.
Доминик оценил ее юмор и принял вызов. Он заговорил небрежно, беззаботным тоном:
– Я думаю, возможно публичное примирение, например, в эту субботу у Престонов…
Мэдлин вспыхнула. Такая жестокость. Нож в незаживающую рану.
– Как же ты собираешься обставить это чудесное примирение? – сухо спросила она. – Я, вероятно, снова должна пасть к твоим ногам, а ты милостиво простишь меня и – voila! Все довольны и счастливы.
Дом имел наглость улыбнуться.
– Я вижу, теперь моя очередь умолять о прощении, потому что леди, которую я вижу перед собой, ни перед кем не станет унижаться.
Правильно, согласилась Мэдлин. Хорошо хоть он понял, что сегодняшняя Мэдлин лучше отрежет себе нос, чем выставит себя на посмешище.
– Так каким же образом мы должны примириться? – Мэдлин было любопытно, что придумал Доминик. Она знала его, знала, что он никогда не предлагает простых решений!
Но, видимо, он продолжал еще размышлять над ее предложением.
– Я мог бы упасть к твоим ногам, – проговорил он задумчиво. – И ты бы милостиво простила меня. Вот только… – Доминик мечтательно вздохнул, – я, как и ты, не вижу себя в роли униженного просителя.
Мэдлин тоже не видела. Доминик слишком горд, чтобы пресмыкаться.
– А как бы ты отнеслась к тому, чтобы немного развлечься? – Мэдлин настороженно притихла. А он продолжал: – "Развлечение", конечно, слишком старомодное слово. Пожалуй, лучше назвать это легким флиртом. Представляешь, каково это – пофлиртовать со мной, а, Мэдлин? – Он с дерзкой усмешкой глянул ей в глаза.
Чудовищное нахальство Доминика заставило Мэдлин улыбнуться. Она надула губки – этому приему она научилась в Бостоне, но редко пользовалась им. В насквозь фальшивой беседе, которую они вели, это было самое подходящее.
– Флиртовать? Фи, какая безвкусица. А нельзя просто пожать руки и притвориться, что мы остаемся друзьями? Гораздо более достойно. Можно притвориться, что мы очень хорошие друзья, Доминик. – Подражая ему, Мэдлин приняла такой же шутливый тон.
– Ты не принимаешь меня всерьез, – укоризненно заметил он.
– Да? – Мэдлин широко раскрыла глаза. – А ты говоришь вполне серьезно?
Тут Доминик не выдержал.
– Черт возьми! – выдохнул он. – Ну ты даешь!
Мэдлин торжествовала.
– А ты думал! – выпалила она. Доминик глотнул вина.
– Люди не преувеличивали, когда говорили, что ты очень изменилась, – сказал он с неудовольствием. – Я думал, они говорили о внешности, но ты действительно стала совершенно другая.
– Что значит "совершенно"? – Она охотно подыгрывала ему.
– Копия своей матушки!
– О, благодарю! – Мэдлин старалась говорить спокойно, хотя внутри все кипело. – Приятно сознавать, что четыре года жизни не пропали даром!
– Перестань!
Доминик сверкнул глазами, отвернулся и налил еще вина. Он был раздосадован, мускулы плеч напряглись, ему с трудом удавалось скрыть раздражение.
Мэдлин с минуту наблюдала за ним, ей хотелось плакать, хотя она могла бы быть довольна, что так легко сумела вывести его из себя.
Потом она тихо сказала:
– Прости. Мне правда хотелось бы, чтобы мы остались друзьями, Доминик. Хотя бы ради Вики. Но не знаю, возможно ли это.
Слишком сильно, призналась она себе, действуют на нее его чары. Опасно подпускать его так близко.
Он очень обидел ее.
Мэдлин уже думала, что он не собирается отвечать. Но Доминик вздохнул и медленно произнес:
– И все-таки я хочу договориться с тобой. Он повернулся к ней, они снова серьезно смотрели друг другу в глаза, снова протянулись между ними невидимые нити воспоминания о мучительной боли и прекрасной любви.
– Зачем ты это сделала, Мэдлин? – внезапно спросил Доминик глухим сдавленным голосом. – Почему ты убежала?
Мэдлин опустила глаза перед его испытующим взглядом.
– Не нужно об этом. Я была слишком молода и глупа, а ты…
– А я?.. – тихо спросил Доминик, когда она в нерешительности остановилась. Он подошел к ней, взял за плечи и заставил встать. Лицо стало жестким, глаза потемнели и в упор смотрели на нее. – А у меня есть оправдание в том, что случилось тогда? – Он слегка встряхнул ее, руки впились в ее плечи. – Тебе так легко все объяснить своей молодостью и несдержанностью, они извиняют твое поведение. А что оправдает меня? Скажи, – грубо потребовал он. – Скажи, если знаешь. Может, я пойму то, чему не мог найти оправдания все эти проклятые четыре года! У Мэдлин брызнули слезы.
– Я не знаю, – прошептала она, потрясенная тем, что он с таким презрением говорит о себе. – Я действительно не знаю, Доминик. Да и откуда мне знать, если ты никогда не был откровенен со мной?
Стиснув зубы она приказала себе успокоиться и постаралась улыбнуться ему.
– Разве не лучше поблагодарить Бога за то, что удалось благополучно избежать худшего, вместо того чтобы разбираться в прошлом, где все уже сказано и сделано?
Мэдлин думала, что он разозлится еще больше. Но Доминик неожиданно печально улыбнулся, его пальцы не сжимали уже так сильно ее руки, ей удалось слегка отодвинуться.
– Прошлое можно забыть, верно? Но прошлое влияет на настоящее. – Доминик оперся спиной о бар, засунув руки в карманы брюк. – Наши запутанные отношения так или иначе сказываются на всех, кто связан с нами. У нас с тобой есть определенные обязательства перед ними.
– Я посоветую Нине пригласить на свадьбу всех Стентонов и лично вручу приглашения. Я не собираюсь участвовать в этой ссоре, Доминик. Пусть наши родные знают, я докажу это при первом же удобном случае. Если только, – грустно добавила Мэдлин, – твои родители захотят снова встретиться со мной.
– Они не поехали к Лэсситерам, чтобы дать тебе время осмотреться, Мэдлин. Это вовсе не значит, что они не хотели встречаться с тобой.
– Знаю. Я так и решила про себя. Мэдлин подняла на него спокойный взгляд.
– Я отказалась от привычки оскорблять чувства людей, – твердо сказала она. – Я помню, как твои родители были добры и внимательны ко мне.
– Они любят тебя, – с нежностью сказал Доминик.
Сердце Мэдлин сжалось.
– Да. – Она кивнула. – Я тоже их люблю. Завтра вечером я нанесу им визит и принесу приглашения Нины. Это будет означать, что Мэдлин Гилберн начинает мирную жизнь.
Доминик улыбнулся.
– А что скажет твой отец?
Мэдлин нетерпеливо отмахнулась.
– Ему придется согласиться со мной, – упрямо заявила она. – Не могу понять, Доминик, почему ты ничего не делал? Будь я дома, ссора давно бы прекратилась!
– Ты уверена? Значит, ты просто ничего не знаешь. Ну, например, не знаешь, что наши отцы чуть не подрались из-за нашей размолвки. Что твой отец отозвал все счета из нашего банка в самый трудный для нас период, и он знал об этом. А тебе известно, – безжалостно продолжал он, – что именно сейчас твой отец пытается склонить один из крупных банков к тому, чтобы тот поддержал его последнюю головокружительную идею? Но, как обычно, к предложениям Гилберна все относятся очень осторожно.
У Мэдлин был такой растерянный вид, что Доминик понял: она и в самом деле ничего не знает.
– Я дал бы ему деньги, Мэдлин, – сказал Доминик. – Но он такой упрямый, что даже не хочет обсуждать это со мной!
– А ты предлагал ему? – Мэдлин вся дрожала, лицо побледнело.
– Дважды, – кивнул Доминик и взял бокал. – Он даже не подходит к телефону, – добавил он с горечью.
– Старый упрямый Гилберн, – сказала Мэдлин. Доминик прав. – Что же нам делать? – спросила она, понимая, что, видимо, так просто проблему не решить.
Доминик повернулся к ней.
– Мы должны сделать вид, что готовы помириться. Больше я ничего не могу придумать, чтобы растопить лед. Ведь наших родных всегда соблазняла мысль соединить нас. Черт возьми! – с раздражением воскликнул Доминик. – Ведь это мои родители подтолкнули тебя ко мне! Мы все набросились на тебя. Мы виноваты в том, что поставили тебя в безвыходное положение, загнали в угол. Забыли, что ты можешь вернуться и отомстить.
– А мне помнится, я считала, что это тебя загнали в угол, – шепнула Мэдлин. Ей вспомнилась кошмарная ночь, когда она пыталась соблазнить его.