Дрю сидел молча, задаваясь вопросом, почему он выбрал эту тему - женщины, отношения, секс - в качестве отвлекающего маневра. Он занимался с Норой любовью менее двух дней назад и все еще ощущал жар ее прикосновений на своей груди.
В воздухе повис встречный вопрос, и Дрю предчувствовал его за несколько секунд до того, как Томми пробурчал:
- А ты?
Он задал этот вопрос из вежливости и ожидал ответа "нет".
Но Дрю провел рукой по рту, а затем оперся лбом о ладонь, рассеяно потирая бровь.
- Да? – переспросил Томми благоговейным шепотом, и Дрю ощутил, как он сел прямее на стуле. - Это серьезно…?
Дрю опустил голову ниже, а затем небрежно потер лицо обеими ладонями. Что, черт возьми, он здесь делал?
- Правда? – ошеломленно прошептал Томми.
- Да, - пробормотал Дрю. Он чувствовал, как до Томми доходило осознание сказанного.
- И ты бросил ее, чтобы приехать сюда, - сказал Томми, слегка наклонившись вперед. - Вот за этим . В его голосе безошибочно угадывались ноты сожаления, в выражении лица читалось огорчение.
Глянув на стол, Дрю провел пальцем по рубцеватой древесине, обдумывая это. Он знал вне всяких сомнений, что их деятельность как организации была очень важна, что они спасали жизни и меняют мир к лучшему. Он всегда жертвовал своей энергией и временем без раздумий, зная, что выбранная им жизнь была тем, зачем он пришел в этот мир. Люди жили, и деревни вроде этой оправлялись благодаря их усилиям, но, оглядываясь на окружающее его запустение и абсолютную безнадежность, он чувствовал больше горе, чем надежду. Мир не изменился. Изменился он.
- Дрю?
Дрю поднял взгляд и понял, что Томми все еще смотрел на него, ожидая ответ. Он заметил новые морщины на лице Томми и тяжесть обвисших щек. Такая жизнь в полевых условиях в общем приносила не поддающееся описанию вознаграждение, но кроме этого, она камуфлировала течение времени. Их жизни не останавливались, когда они работали; они двигались вперед, без привязанностей, без временных ориентиров.
- Да, - снова произнес Дрю, зная, что это все, что он мог сказать.
挂念
8 июня
Она стояла передо мной, слегка пружинясь на босых ногах. Подогнула пальцы, чтобы защитить стопы от перегретого крыльца. Волосы были убраны назад, губы были гладкие и влажные от привычки, которую я узнал позже, постоянно и бессознательно их облизывать. Она протянула мне блюдо - пирог, из которого засочился густой пурпурный сок, а из-под решетки выглядывали желтые фрукты. Я посмотрел ей прямо в глаза, не веря собственным. Все это зрелище было для меня. Пирог, конечно, но кроме него - переход ее щечек от розового, взволнованного к румяному, удивленному.
Я понял в одно мгновение, что она чувствовала, потому что ее выражение идеально отражало неистовые удары сердца в моей груди.
Удивление.
Трепет.
Резкий всплеск желания и жажды.
Я видел все это в ее румянце, сдержанной улыбке, глазах. Она выглядела немного безумной, за этой маской внутри она вся вспыхивала.
- Это для меня? - спросил я, ощутив, как все мое тело склонялось к ней.
Она снова облизнула губы и улыбнулась, кивая. Когда она улыбалась, ее глаза превращались в маленькие полумесяцы.
Я подумал, что она была самым милым и прекрасным созданием, которое я когда-либо видел.
挂念
Глава 7
17 июля – 15 августа
Дрю всегда ощущал, что нигде особенно не приспосабливался, не считая командировок. И, хотя местным жителям часто требовалось несколько дней, чтобы привыкнуть к нему - может, потому что он был белым человеком в малоразвитых районах, или из-за его татуировок и пирсинга, или потому что он просто не вписывался в рамки их культурных норм - его никогда не отвергали или недолюбливали.
Как только жители Ченгхуакун преодолели свои первоначальные сомнения, они сразу впустили его в свои дома и сердца безо всяких притязаний и ожиданий. Хотя многие все еще не понимали, почему они не могут употреблять плоды своих трудов и пить местную воду, даже кипяченую, они предлагали Дрю все, что у них было, когда он приходил к ним.
Всего двадцать семь людей осталось в деревне, которая еще пять лет назад была родным домом для более семидесяти взрослых и множества детей. Самому младшему жителю было двадцать пять. Это была девушка, которая ухаживала за больным отцом. Она не была больна, по крайней мере, пока. Из оставшихся жителей семнадцать, несомненно. умирали, еще пятеро были больны, но еще способны заботиться о близких, и последних пятерых болезнь еще не затронула. Большинство здоровых жителей уехали из деревни в течение последних нескольких лет, когда правительство предложило небольшому населению Ченгхуакун переехать в город и отыскать работу на заводе, пока решали вопрос с загрязнением реки. Другими словами, на неопределенный срок.
Оставшиеся ежегодно получали 4000 юаней на жилищные вопросы и пособие на питание, но мало кто, если вообще таковые были, понимал, что делать с этими деньгами. Дома остались обветшалыми и скособоченными, а из-за большого расстояния до Ланьчжоу всю еду все так же получали за счет местного урожая или торговли скотом с близлежащими деревнями. Кроме условно непреодолимого расстояния до города и доступности безопасной еды, до недавних пор было ясно, что жители не хотели верить, что урожаи и скот, выращенные их собственными руками, отравляли их. Протеин в их питании был скуден; стада скота кормились еще хуже, чем их содержатели. Поэтому фермерское население было слабым, стойким ко всяким переменам, и жило рядом с ужасно загрязненным водным источником. Риск был неизбежен, даже при соблюдении всех мер предосторожности.
Дрю подозревал, что заражение тяжелой болезнью было для него лишь вопросом времени. Здесь была другая флора, то, что в его экосистеме не встречалось. Больше всего его беспокоило, сможет ли он исключать из рациона их продукты и воздерживаться от использования местной воды во время ежедневных процедур. Независимо от осторожности находиться здесь и избегать контакта с зараженной водой казалось почти невозможным.
挂念
16 августа
Однажды Нора спрашивала о его обязательствах, но, пожалуй, ее бы удивило, что на командировках весь мир Дрю был создан из рутины. Каждое утро он приветствовал каждую семью и обеспечивал необходимый уход и лечение. Писал Норе краткие записки перед тем, как повторить обход, чтобы убедиться, что каждый человек пил воду из нужной бутыли и употреблял еду из тар, предоставленных организацией, а не собственные припасы. У него неизменно каждый день по многу раз состоялся один и тот же разговор на ломаном мандаринском наречии, и он знал, что на следующий день его ожидают те же скептицизм и беспокойство.
О самом Дрю стала заботиться миниатюрная женщина пятидесяти лет по имени Цзян Лин. Ее руки все еще были потрескавшимися и грубыми, хотя она раньше, чем большинство, поняла, что ее фермерский труд был бесполезен. Теперь она жила за счет предоставленного продовольствия, как представитель поколения несуществующих сплетен, и заботилась о Томми и Дрю.
Ее муж был болен, но отказывался от ухода и практически от любого лечения, кроме периодических доз морфина. Вместо того, чтобы сидеть дома, она окружила врачей заботой, готовила для них и настаивала на уборке их домов.
Она пришла к Дрю безо всякого предлога, когда он сидел и распределял дозы морфина за своим маленьким столиком.
- Jian qi lai, - она жестом повелела Дрю встать. - Wo xian zai da sao yi xia. Я сейчас здесь приберусь.
- Jiang Sao, - начал было Дрю, но она шикнула и покачала головой. – Ah Lin, - поправился он, обратившись к ней по более фамильярной форме имени, на которой она настаивала. - Ni bu yong da sao. Не нужно.
Она заставила Дрю замолчать, покачав головой и махнув рукой, и он встал, потянувшись, чтобы собрать свои склянки со стола.
Тут она резко схватила его за руку и притянула ее к себе обеими сильными руками, вглядываясь в надпись, вытатуированную на его запястье.
我 注 定 是 她 的
Мне суждено быть её.
Дрю вздрогнул. Он мог смотреть на эти слова только в одиночестве и позволял себе быть уязвимым лишь под покровом ночи.
- Ta shi shei? - тихо спросила она.
- Нора, - прошептал он. Они оба смотрели на его руку.
Она ласково повторила имя, проводя пальцами по символам. Каким-то образом, даже произнесенное с акцентом, имя Норы переносило ее сюда, в эту комнату. Мысль о ней рядом и волновала Дрю, и заставляла его грудь сжиматься от боли. Ее имя наполняло комнату светом, но он не хотел осквернять ее свет этим отравленным местом.
Лин подняла взгляд на него.
- Ni ai ta.
Ты любишь ее.
- С того самого момента, как увидел, - хотел сказать Дрю, но вместо этого произнес просто "Да".
Она мягко выпустила его руку и взяла за подбородок обеими ладонями, притянув его ближе к своему лицу.
- Ну же, - улыбнулась она ему. - Wo hua ta de hua xiang gei ni.
Сердце Дрю сжалось.
Я нарисую ее тебе.
挂念
17 июня
Мы сидели у меня на кухне в уютной тишине, она повернулась ко мне спиной, нарезала в миску яркие овощи. Я наклонился, опершись о стойку напротив нее, переводя взгляд от ее глянцевых волос к округлым плечам под тоненькими лямками ее топа, к еле заметным покачиваниям ее бедер с каждым движением ножа.
Я резко перевел взгляд шкаф над ней, зная, какой кажется моя жизнь таким приземленным людям, как она. Я знал, что чувства, которые испытывал, нельзя было вернуть, и, тем не менее, не мог отвести от нее глаз.
Прокашлявшись, я оттолкнулся от стойки и подошел к ней.
- Тебе помочь чем-нибудь? - я остановился, не в состоянии сдержать улыбку в ожидании ее предсказуемого ответа. У нас сложилось что-то вроде традиции: она готовила, а я смотрел. Потом я ел, а она смотрела.
Я не мог не смотреть на нее.
- Нет, - произнесла она, и ее хвостик легонько раскачивался, когда она качала головой. Мой взгляд вмиг упал на изящный изгиб ее шеи. - Вообще-то, я почти закончила. Сегодня так жарко. Я подумала, что нам захочется чего-то прохладненького.
Она зачерпнула разноцветные кусочки на лезвие ножа и положила их в синюю керамическую миску.
- Звучит прекрасно.
Обернувшись, она потянулась через меня и тепло улыбнулась, достав из ящика, справа от меня, большую ложку. Ее щеки немного порозовели, либо из-за солнца, либо из-за беспощадной июньской жары – я не был уверен. Я дотронулся до ее предплечья, чтобы остановить ее, затем до лица, и начал рассеянно водить большим пальцем по ее розовой коже.
- Здесь слишком жарко? - спросил я. Мой взгляд следовал за движениями руки, совершенно загипнотизированный мягкостью ее кожи под моими пальцами. Я встретился с ее глазами, ясными, любопытными и теплыми карими. Она покачала головой.
- Нет, - она бессознательно облизнула нижнюю губу и приложила ладонь к другой щеке. – Наверное, я сегодня слишком долго была на солнце.
Я улыбнулся, задержав руку, а затем нехотя убрав ее.
- Ты вся розовая, сумасшедшая девчонка, - сказал я. Моя улыбка становилась шире и шире, когда я снова потянулся к ней и убрал волосок с ее теплого лба. - Тебе это идет.
Она застенчиво опустила взгляд.
- Ты дразнишь меня.
Она пожевала губу, а затем снова подняла на меня взгляд. В ее глазах появился озорной блеск.
- И, думаю, мне это нравится.
Я засмеялся громко и весело, покачав головой, когда она подмигнула и снова занялась овощами.
Позже мы сидели за моим поцарапанным кофейным столиком. Она сложила под себя ноги в ожидании. Она приготовила салат с пастой. Он был ярким, пестрым и вкусным.
- Боже, я обожаю, как ты готовишь, - пробубнил я, жуя с закрытыми от удовольствия глазами.
- Помидоры с моего огорода. Как и базилик. - Она широко улыбнулась, по ее голосу было понятно, что она гордилась собой. Так вот что она делала весь день на улице. Я наслаждался каждым кусочком чуть больше, зная теперь, что это она вырастила овощи.
- Помидоры потрясающие, - вздохнул я. - Как они называются? Они такие яркие. Наверное, они должны носить какое-то сумасшедшее название типа Страстная Женщина или Большая Птица.
Я вонзил вилку в практически желтый томат, задержавшись, чтобы рассмотреть его, а затем отправив его в рот.
- Пурпурные - это Чероки. Желтые - Банановые ноги. А зеленые - мои любимые - это Зеленая зебра.
Я смеялся и качал головой. Мне нравилось, что она предпочитала проводить время за такими занятиями, что она любила свой огородик. Она была такой непохожей на тех, кого я встречал, такой открытой и настоящей; казалось, каждая эмоция, которая возникала в ее голове, отражалась непосредственно на ее лице. Что она делала здесь со мной? Спрашивал я себя. У нее должен был кто-то быть в этом маленьком желтом домике, кто смотрел, как она готовит обед, кто помогал ей с огородом.
Я никогда не встречал никого похожего на нее. Ей нравился мой дом, старый и забытый, каким он был, и она принимала меня так, словно всегда знала, что я буду здесь.
Я взглянул на нее и увидел, что она наблюдала за мной. Смотрела на мой рот.
Напряжение, которое всегда было между нами, казалось, постоянно усиливалось. Меня тянуло к ней каким-то непостижимым образом, воздух словно бы превращался некую вибрацию, нечто живое, когда она находилась рядом. Это было что-то большее, чем просто влечение наших тел. Я чувствовал ее во всех смыслах этого слова.
- Что? - спросил я, слизнув винегрет с губ. - Смотришь, как я ем?
Она покраснела, и мне стало интересно, признает ли она это, примет ли то, что пульсирует между нами. И хотя я знал, что не признает, мне хотелось этого.
Она уронила взгляд на свои руки и засмеялась, слегка покачав головой прежде, чем снова взглянуть на меня.
- Что заставило тебя выбрать эти татуировки и пирсинг? - спросила она, разглядывая мои открытые руки.
- Я люблю каждый дом, который у меня был, - начал я, глядя на отрывки жизни, покрывающие мою кожу. - Независимо от того, как долго я там находился. Мне нравится носить напоминания о них с собой. Мне хотелось украсить свое тело. И дело не в том, что мне не нравилась моя кожа - наоборот, мне она очень нравилась.
Я помнил свою первую тату, маленькую птичку с желтыми и красными перышками, на левом боку. Пестрая птичка хранила самые важные воспоминания о Кении. Это была моя первая официальная поездка, первая самостоятельная поездка.
Ребенком я путешествовал с родителями, но поездки наедине с собой были совсем другими. В первые дни я испытывал бОльшие трудности, чем думал. Я говорил на суахили ужасно и чувствовал себя в некотором роде белой вороной. В одно утро я проснулся, продрогший от прохладных ночей саванны, тело ныло от довольно долгого сна на старой койке. Я вышел из палатки и увидел маленькую птичку, которая уселась на один из гладких камней, окружавших потушенный пожар.
Каждое утро она сидела там как небольшое напоминание о цвете и красоте, которые остались в этом пыльном и мрачном месте. Этот эпизод я и решил забрать с собой, когда моя миссия подошла к концу.
- Кто это? - спросила она, и ее голос и робкие прикосновения к плечу вернули меня в мою маленькую гостиную. Моя рука последовала за ее.
- Это мой дедушка.
Она подвинулась, и ее рука переместилась к моему лицу, легонько дотронувшись до металлического кольца, которое пронзало мою бровь. Ее ладонь была теплой и мягкой, и я прислонился к ней, закрыв глаза от абсолютного наслаждения тем, что она узнавала меня с этой стороны.
- А это? - спросила она. Я открыл глаза, когда она показала на пирсинг под губой. Я терял голову каким-то неведанным мной раньше образом, так, как не хотел ни с кем до нее.
- То же самое. Мне кажется, мне это идет, - ответил я, мягко улыбнувшись тому, как она разглядывала мое лицо и познавала различия между нами.
- А ты, с другой стороны, прекрасна безо всяких украшений.
Я не мог не смотреть на нее таким же голодным взглядом, как она смотрела на меня, не в силах избавиться в своих мыслях от буквального значения своих слов. Она была бы так прекрасна: обнаженная бархатная кожа, сладость, добрые, открытые руки.
Выражение ее лица стало странным: неуверенность, смущение и, наконец, решительность. Она вдруг вынула салфетку из моей руки и приложила мою ладонь к своей груди, и ее сосок оказался между моими пальцами. Затем она прижала меня к себе уже решительнее, и я отчетливо ощутил металл кольца, пронзавшего ее отвердевший сосок.
Ее дыхание было тяжелым, сердце громко стучало от моих прикосновений, когда я проводил пальцем вперед и назад, наслаждаясь ее маленьким секретом, тем, что она делилась им со мной.
Она резко убрала мою руку, положив в пустую ладонь бумажную салфетку. Та упала на пол, так как моя рука не желала забывать идеальную форму ее груди.
- Нора? - окликнул я ее. Мой голос был полон замешательства и желания, мой мир и все, что, как мне казалось, я знал, сошел со своей оси в тот самый момент.
- Я уберу, - тихо сказала она. Она не подняла на меня взгляд, а ее розовые загоревшие щеки стали более густого цвета, когда она убирала наши тарелки и пошла на кухню.
Я смотрел, как она уходила. Мою грудь распирало, а мысли превратились в хаос. И я понимал, что, возможно, все-таки мы не были такими разными.
挂念
16 августа
Со скрупулезной неторопливостью Дрю описывал Нору на своем ограниченном мандаринском наречии, выражая недостающие слова жестами. Казалось, ушли часы на описание ее глаз, ее румянца, ее длинной шеи. Лин понимающе улыбалась, когда ей открывались щепетильные и удивительные детали. И когда она вручила Дрю рисунок, он ощутил настолько сильную агонию желания, что ему стало плохо.
Он успокаивал себя, как мог, и без конца благодарил ее. Затем забрал рисунок и прислонился к каменной душевой, пусто глядя перед собой.