Могут ли детективные истории начинаться на... традиционной встрече одноклассников? Оказывается, могут - потому что в жизни Евгении Зайцевой еще и не такое бывало. Евгения и Вячеслав Ковалев случайно перепутали фотоаппараты, которыми снимали друзей. Через несколько дней, обнаружив ошибку, Слава пришел к Женьке меняться, но... живым из ее квартиры уже не вышел. Вскрытие констатировало - отравление ядом замедленного действия. Понятно, что отравили его гораздо раньше, но Женька оказалась в числе подозреваемых. Согласитесь, граждане, кому это приятно? Надо начинать собственное расследование, и немедленно!..
Фаина Раевская
Подсадной кролик
Я ненавижу зиму. Вернее сказать, первый ее месяц еще терплю. Но после Нового года хочется, чтобы сразу началась весна. А в этом году зима и вовсе получилась какая-то неправильная: температура то падала до рекордных отметок, то взлетала вверх, пробуждая надежду на то, что мое желание близко к исполнению, и по улицам вот-вот побегут звонкие ручейки. Наверху, наверное, что-то напутали с временами года, и теперь никак не могли войти в график.
Сегодняшний день не стал исключением в сумбуре капризов погоды. Столбик термометра опустился до отметки минус тридцать градусов. Едва я открыла глаза и глянула на заиндевевшее окно, сразу поняла, что померзнуть придется изрядно. Дело в том, что вчера вечером, когда я увлеченно наблюдала за работой питерских ментов из известного телесериала, раздался телефонный звонок. Не отрываясь от экрана, я схватила трубку.
- Алло! - раздраженно отозвалась я.
- Здорово! - басом поприветствовала меня трубка. - Это я!
- А это я! - не слишком любезно представилась я, не узнав собеседника.
- Какое завтра число, помнишь?
- Молодой человек, телефон справочной службы - 09! - Я готова была отключиться, тем более что в телевизоре события принимали крутой оборот.
- Какой я тебе молодой человек? - трубка почему-то обиделась и засопела. - Ирка я, Сливкина, одноклассница твоя.
- О Ирка, привет! - я на самом деле обрадовалась. - Чем обязана?
- Ты помнишь, какое завтра число? - вновь поинтересовалась Ирка.
- Ну, второе февраля, а что?
- А то! Ты же знаешь, что каждую первую субботу февраля у нас в школе...
- Вечер встречи выпускников! - наконец я сообразила, чего добивается моя школьная подруга.
- Умница! Ты всегда отличалась умом и сообразительностью. Значит, так: завтра в семнадцать ноль-ноль встречаемся возле школы. Не опаздывай! - и Ирка повесила трубку.
Такие вечера встречи проводились в школе каждый год, но я на них как-то не попадала. То заболевала некстати, то дела какие-то... В общем, завтра надо идти.
И вот теперь, лежа под теплым одеялом, я мучительно размышляла, а стоит ли ради встречи с бывшими одноклассниками морозить все части любимого тела и зарабатывать себе по меньшей мере насморк? "Стоит", - сказала я сама себе, тем более что до пяти часов еще уйма времени, и, бог даст, погодка наладится.
Бог не дал. В течение всего дня я периодически подходила к окну, с надеждой глядя на градусник. Бесполезно! Тогда я решила, что ртуть замерзла и стала ловить по телевизору все сообщения о погоде. Но и там ничего утешительного мне не сообщили. Милая дикторша нежным голоском поведала, что к вечеру ожидается усиление мороза. Оставалось только надеяться, что Гидрометцентр, как обычно, ошибается. Так ведь нет, стрелки часов неумолимо приближались к пяти, и пора было собираться на встречу. Скептически оглядев свой скудный гардероб (разумеется, скудный! На что можно рассчитывать при моей-то зарплате?!), я напялила на себя все самое теплое, что смогла там найти, и отправилась встречаться с одноклассниками. По пути я заглянула к родителям и выпросила у них фотоаппарат. Папка меня долго инструктировал, какую кнопочку нажимать, рассказывал о принципе работы фотоаппарата и наконец благословил:
- Не потеряй!
Мама обеспокоенно поинтересовалась, тепло ли я одета, и предложила повязать поверх моей летней, как она называет, шубки отцовский мохеровый шарф. Я легкомысленно отказалась и, заверив маму, что оделась как раз для зимовки на Северном полюсе, ушла.
"Все нормальные выпускники встречаются ранней осенью, в начале сентября, наша, наверное, единственная школа в городе, которая спохватывается к февралю, - думала я, вышагивая по морозу. - Надо было теплее одеться. Ну почему я не послушалась маму?" - "Потому что козел", - тут же влез внутренний голос. Он у меня вообще-то тихий и робкий, но иногда позволяет себе мерзкие высказывания.
"Во-первых, не козел, а коза, учитывая мою принадлежность к прекрасному полу, а во-вторых, сиди тихо и не высовывайся, а то я тебя выключу навсегда". Я прислушалась, голос замолчал. "Обиделся, - мелькнула мысль, - вот и славно".
Возле школы кучковался народ. В основном взрослые, солидные дяди и тети. Наших почему-то не видать.
"Может, все в школе? Я бы по крайней мере уж точно не торчала на морозе, а заняла позицию повыгоднее, лучше возле батареи центрального отопления, и чтобы она была большая и теплая, а из окошка наблюдать - не объявился ли наш 10 Б?"
Странно, но от этих мыслей стало как-то теплее. Я уже собралась представить себе чашечку любимого кофе со сливками, как внезапно ощутила крепкий удар по плечу и следом оглушил вопль:
- Женька!
Нужно заметить, что я девушка хрупкая и такие удары вредны для моего физического состояния, а громкие вопли над ухом могут нанести мне серьезную моральную травму. Поэтому я обернулась с намерением дать отпор наглецу и уже открыла рот, вспоминая по ходу нужные слова, но, увидев перед собой такую знакомую, можно даже сказать, родную физиономию, расплылась в глупейшей улыбке и тоже заголосила:
- Славка! Так это ты, Славка!
Передо мной стоял одноклассник, сосед по парте, все десять лет безнадежно влюбленный рыцарь, без устали таскавший мой портфель с первого по десятый класс, Славка Ковалев. У нас в классе Славка считался первым красавцем: высокий, темноволосый, с огромными голубыми глазами и фигурой Аполлона Бельведерского. Девчонки по нему сохли, но его сердцем безраздельно владела я. Сейчас Славик стал таким же великолепным мужчиной. Было видно, что жизнь ему улыбается голливудской улыбкой и дарит различные блага. Школьный друг был одет в длинное и ужасно дорогое кашемировое пальто. Его ботинки просто вопили о том, что их хозяин, может, что-то когда-то и слышал о зимней слякоти, но только это было в другой жизни и вообще - давно и неправда. При взгляде на Славку мне стало еще холоднее в своей искусственной кацавейке, не доходившей даже до колен, и рыночных китайских полуботинках, месивших грязь еще с ноября месяца.
Ковалев сгреб меня в свои железные объятия и запричитал, как профессиональная плакальщица:
- Женька, Женечка!!! Сто лет не видел тебя и так соскучился, что просто ужас! Ты прекрасно выглядишь, хотя и похудела. Нет, правда, хоть сейчас на подиум! Ну, давай, рассказывай, где ты, что ты, с кем ты, муж, дети, работа...
Мой бывший сосед по парте вроде и не собирался прерывать поток вопросов, а у меня тем временем зубы начинали выбивать танец фламенко.
- Тормози, Ковалев, и пошли в школу, иначе через секунду ты увидишь у своих ног не готовую модель для подиума, а кусок замороженной плоти, - просипела я деревянным голосом.
Не выпуская мое бедное холодеющее тело из объятий, Славик поволок меня в сторону, противоположную зданию школы. Однако мне уже было совершенно безразлично, где я окажусь через минуту, лишь бы там было тепло. Перед мысленным взором мелькнула чашечка кофе со сливками, но быстренько пропала, видимо, замерзла. Спустя несколько мгновений, я оказалась на переднем сиденье шикарного автомобиля. Постепенно мой организм начал оттаивать, а ко мне стало возвращаться приподнятое настроение. Нужно заметить, что именно в таком настрое накануне вечера встречи я лежала в теплой постельке и предавалась воспоминаниям о славных школьных деньках.
- Ну так как ты, Женька? - привел меня в сознание знакомый голос Ковалева.
- Нормально. Спасибо, Славик.
- Вот возьми, выпей, - он протянул мне изящную рюмку с золотистой, ароматной жидкостью.
- Что это? - спросила я.
- Не боись, подруга, пей смело, это всего лишь коньяк. Правда, французский.
Я зажмурилась и одним глотком опорожнила емкость.
"Алкоголичка", - пискнул внутренний голос, хотя прекрасно знал, что крепких напитков я не употребляю.
"Молчи, хомяк", - вновь осадила я выскочку.
- Ну, Ковалев, родина тебя не забудет, - почти бодро пробормотала я, - ты спас от смерти молодую прекрасную женщину.
- Это точно. Я в смысле прекрасную, - поспешил дополнить Славка.
- Был гадом и остался, - констатировала спасенная.
- Почему это я гад? - обиделся спаситель.
- С эпитетом "прекрасная" ты согласился, а вот слово "молодая", видимо, вызвало у тебя сомнения.
- Да нет, ты все так же молода, как и...
- Молчи уж лучше. А то опять ляпнешь чего-нибудь не то.
Алкоголь незаметно проник в мой организм, и блаженное тепло разлилось по всему телу. Язык как-то сам по себе продолжал светскую беседу.
- Расскажи мне, Славик, куда ты собираешься похитить мое бренное тело вместе с чистой душой?
- Ребята все собрались у Лизаветы, а меня послали к школе проверить, не пришла ли еще какая-нибудь заблудшая овца.
- Вот, все вы такие, - зло бросила я, - сначала один обозвал козлом, теперь другой окрестил овцой. Прямо-таки зоосад, ей богу!
- Кто это тебя так приласкал? - весело спросил Славка, выруливая со школьного двора.
- Голос.
- Какой голос? - испуганно покосился на меня Ковалев, слегка притормаживая на всякий случай.
- Внутренний, - охотно объяснила я бывшему поклоннику и внезапно громко икнула.
- И частоты с ним... м-м... беседуешь?
- Иногда. Он, конечно, наглый, - я снова икнула, - но часто высовываться мы ему не позволяем.
Алкоголь, по всему видно, сделал свое грязное дело, и я даже не заметила, как стала говорить о себе во множественном числе.
Ковалев предпочел промолчать. Правда, изредка он с недоумением поглядывал на икающую рядом красавицу.
Через пятнадцать минут мы уже входили в квартиру Лизаветы.
- Угадайте, кого я привез? - с порога возвестил Славка.
- Тут и угадывать нечего. Роджера, конечно, - раздалось сразу несколько голосов.
Надо заметить, что Роджер - это я. Еще во втором классе Игорек Васильев начал лепить всем прозвища. К кому-то они не приставали, но ко мне этот дурацкий кролик приклеился на всю жизнь. Даже в институте меня называли именно так. Может, потому, что у меня очень оригинальная фамилия - Зайцева?
Увидев меня, Лизавета нахмурилась:
- Ты зачем ее напоил, а, главное, чем? - строго спросила она Славку.
- Да не поил я ее! Всего и выпила-то сто граммов коньяку, а окосела как после пол-литра. Холодно ей было, ну я ее и согрел, - хохотнул друг.
Я громко икнула, подтверждая его слова.
- Лизавета, похмели Роджера, - загоготал Гошка Рыжов, очень уважавший это дело.
Лизка кивнула:
- Пошли.
Что она вытворяла со мной, описать невозможно. Врагу не пожелаю таких испытаний! Первым делом Лизавета сунула мою несчастную голову под холодную воду.
- Мне холодно! - попыталась я опротестовать действия подруги.
- Напилась, как свинья, теперь терпи! - грозно парировала мучительница.
Струйки холодной воды незамедлительно проникли за шиворот. Я стиснула зубы и поклялась молчать, что бы со мной ни вытворяли. Затем Лизка усадила меня на унитаз, велела зажмурить глаза и изо всех сил принялась тереть уши. Несчастные органы слуха со скоростью реактивного самолета сворачивались в трубочку и разворачивались обратно, причем гул стоял такой, словно я и вправду нахожусь в салоне сверхзвукового истребителя. "Мама! - мысленно стонала я, - прости за все! В сущности, я была неплохим ребенком!" Как ни странно, но терзание моих ушей привело к желаемому результату: я почти протрезвела. Во всяком случае, ко мне вернулась способность соображать, и голова почти перестала совершать вращательные движения. Да и пол перестал уходить из-под ног в самые неподходящие моменты.
- Ну, спасибо тебе, Лизавета! - я сделала попытку приподняться с унитаза.
- Сиди, еще не все!
- Как?! У тебя в арсенале еще и испанский сапог, а, может, дыба? Лизка, предупреждаю... - Лизавета лишь махнула рукой и вышла, заперев меня с обратной стороны на щеколду.
Вернулась она через пять минут, неся в руках литровую банку с подозрительно розовой водой.
- На, пей! - тоном, не допускающим возражений, приказала подруга.
- Что это, Лизочка? - слабым голосом поинтересовалась я, принимая посуду из рук подруги.
- Слабый раствор марганцовки! Будем из тебя алкоголь выводить!
- А может, он сам как-нибудь того... выведется? - я с надеждой посмотрела на Лизку. - Меня же вырвет!
- Так надо! - лишила меня последней надежды подруга. - Пей, кому говорят! Только мне и забот с пьяным кроликом возиться! У меня мясо подгорает!
Спорить было бесполезно, поэтому я, зажмурив глаза, в три приема опорожнила емкость. Убедившись, что я до конца выпила отвратительную жидкость, Лизавета забрала у меня из дрожащих рук банку и вышла, бросив на прощание:
- Давай быстрей, пора за стол садиться!
Я попыталась что-нибудь ответить, но не успела: жуткое пойло попросилось назад. Несколько минут меня полоскало так, что казалось, мозги вытекут вместе с марганцовкой. Не знаю, как алкоголь, но внутренности точно собрались покинуть бренное тело. Когда, наконец, последняя порция Лизаветиного снадобья изверглась вон, я, липкая от холодного пота, оторвалась от унитаза и посмотрела на себя в зеркало. На меня смотрело совершенно незнакомое бледное существо с испуганными глазами и дрожащими губами.
- Мама, кто это? - пискнула я.
Сообразив, что, кроме меня самой, здесь никого нет, я глубоко вздохнула и включила душ. Через полчаса я сидела за столом вместе со всеми трезвая, аки ангел, скромно опустив глазки и не вливая внутрь себя ничего крепче ананасового сока.
Как это обычно и бывает на встречах школьных друзей, первый тост подняли за учителей. Я чокнулась с ребятами соком, хотя, признаюсь, учителя меня сильно недолюбливали, несмотря на то, что была я почти отличницей. Игорек Мацнев, ныне преуспевающий бизнесмен, а в школьные годы двоечник и хулиган, глядя в мою сторону сквозь очки в золотой оправе, пробасил:
- Жень, а ты помнишь, как мы с тобой и Ковалевым у химички в кабинете доску парафином намазали?
Было дело! У меня по химии была, что называется, нетвердая четверка, близкая к тройке. Химию я ненавидела всей душой, а еще больше ненавидела Белугу, училку по этому ужасному предмету. Елена Петровна накануне предупредила, что будет весь следующий урок опрашивать. Я совершенно четко знала, что меня она спросит в первую очередь и обязательно то, чего я не знаю. Больше из вредности, чем от страха перед двойкой, я подговорила Игоря и Славку измазать доску парафином. Когда урок начался, Белуга, разумеется, первой вызвала к доске меня, велев решить какую-то задачу. Но не тут-то было! Мел елозил по доске, не оставляя никаких следов. К моему величайшему изумлению, Елена Петровна безошибочно определила состав, нанесенный на доску, и тех, кто этот самый состав наносил. Влепила всему классу двойки и дала контрольную работу. Это сейчас смешно вспоминать, а тогда было очень стыдно перед одноклассниками, особенно перед теми, кому химия была нужна для поступления в вуз.
Следом за Мацневым и остальные принялись вспоминать о наших проделках. И почему-то выходило так, что почти во всех участвовала я или как зачинщик, или как исполнитель. Поэтому среди учителей и шла волна дурной славы обо мне. Они, по-моему, всерьез думали, что пожар, трагически настигший нашу школу почти перед самыми выпускными экзаменами, тоже моих рук дело. Помнится, я больше всех убивалась на пепелище, что вызвало подозрение у директрисы и всего коллектива учителей. И даже после того, как следственная группа пришла к выводу, что школа сгорела от короткого замыкания, учителя в глубине души были уверены, что замыкание организовала я. Потом школу отремонтировали, причем в рекордно короткие сроки, и первого сентября она, обновленная и сверкающая новой мебелью, уже приняла учеников.
Веселье тем временем двигалось по нарастающей. Подогретые спиртным, одноклассники отрывались на всю катушку. Воспоминания уже отошли на второй план, девчонки отчаянно строили глазки, да и ребята изо всех сил старались не ударить в грязь лицом. В общем и целом все напоминало курятник. Мое праздничное настроение постепенно двигалось к нулевой отметке.
"Пора, наверное, сваливать. Веселья не получилось, для меня, по крайней мере. На своих посмотрела, потрепались немного, пора и домой".
Я потихоньку начала пробираться к выходу.
- Женька, подожди, - услышала я свое имя. Сквозь грохот музыки и вопли танцующих узнать его было трудно. Обернувшись, увидела Ковалева. Перед Славиком было стыдно, и я послушно остановилась.
- Домой собралась?
- Угу, - промямлила я. - Слав, ты прости меня, так уж получилось ...
- Да ладно, не бери в голову. А ты что, совсем не пьешь?
- Совсем, - виновато вздохнула я.
- Молодец, - одобрил Славка. - Давай я тебя отвезу, а то опять замерзнешь. И не спорь, - пресек он слабую попытку отказаться. - Мне тоже уже надоело здесь, тем более дело-то идет к развязке. Только давай сначала сфотографируемся. Неизвестно, когда еще увидимся, - тихо добавил Ковалев. Что-то в его голосе насторожило меня.
- Давай.
Я достала из сумочки фотоаппарат, одолженный специально для вечера у родителей. Мы позвали Лизку, вышли на кухню, уселись на диванчик и - щелк. Готово.
- Подожди, - сказал Славка, - я сейчас свой аппарат принесу, он у меня в машине.
С этими словами он вышел.
- Да, - вздохнула Лизавета, - что-то не получилось. Все напились, как сволочи. Жень, а ведь уже десять лет прошло. Стареем, что ли... Словно и вспомнить-то нечего.
- Лизка, у всех интересы уже давно за пределы школы выпорхнули, - печально сказала я, - а вечер этот для многих - лишь повод вырваться из дома, расслабиться...
- Что да, то да...
Хлопнула входная дверь, и в кухню вошел Славка. В руках он держал кофр с фотоаппаратом.
- Смотри-ка, у вас аппараты одинаковые. Не перепутайте, - предостерегла Лизавета и нажала на спуск.
Неожиданно дверь на кухню распахнулась, и ввалился Гошка, таща за собой еще кучу народа.
- Вот вы где, - заорал он, - опять уединились.
- Гоша, они фотографируются без нас, - прогундосила Алка Филиппова.
- Мы это дело исправим! Эй, народ! Все сюда, будем фотографироваться, - завопил Рыжов, перекрывая децибелы музыкального центра. Все собравшиеся дружно задвинулись на кухню. Долго еще устраивались, гоняя друг друга с места на место, но, наконец, и эта процедура была благополучно завершена.
- Уходим по-тихому, - прошептал мне на ухо Ковалев.
- Ага, - так же шепотом ответила я, - только с Лизкой попрощаюсь.