На вершине небольшого холма она остановилась, пораженная тем, что увидела. В середине большой лесной поляны стоял дом в два этажа, построенный из того же камня, что и Эмброуз, и настолько на него похожий, что мог быть пятым крылом замка, которое каким-то образом отделилось от главного здания. Перед этим домом находился другой двор, но он был выложен большими квадратами из желтого камня, глубоко вдавленными в землю.
Однако Давину удивил не сам дом, а предмет, который предстал ее изумленному взору. В центре двора возвышался массивный обелиск в виде пирамиды, вершина которой, казалось, упиралась в самое небо.
Теперь она уже не смотрела себе, под ноги из опасения намочить подол платья, а шла прямо к странному дому, не спуская при этом глаз с обелиска. Неожиданно налетевший ветерок приподнял ее юбку и закрутил ее вокруг щиколоток. Давина опустила руки, чтобы придержать юбку, но уже через минуту ветер стих, и солнце снова осветило двор. Свет был таким ярким, что Давине пришлось защитить глаза ладонью.
Как здесь мог оказаться обелиск? Но он был тут, в центре выложенного камнем двора, словно она находилась в Египте, а не в Шотландии.
Остановившись в нескольких шагах от пирамиды, она окинула взглядом красный гранит от основания до вершины. Потом медленно обошла обелиск, изучая пиктограммы, высеченные на камне.
- Обелиск называется Иглой Эйдана.
Она обернулась и увидела Маршалла, стоявшего в дверях дома.
- Он был высечен в Асуане по приказу фараона Тутмоса Третьего в пятнадцатом веке до нашей эры, - сказал он. - Римляне перенесли его в Александрию.
- А вы перевезли его оттуда к себе?
- На самом деле это был подарок принцу-регенту от египетского правительства. Принц-регент подарил его моему отцу, который был рад спасти его.
- И он привез его сюда? - Давина приложила ладони к гранитной поверхности, удивившись, что она оказалась теплой, почти живой. - Это, должно быть, было грандиозное предприятие?
Он кивнул:
- Да. Он весит более двухсот тонн. Потребовалось три судна и два года, чтобы переправить его в Шотландию.
Давина оглядела двор. Обелиск был не единственным странным украшением. В дальнем конце двора были расположены статуи двух мужчин, сидящих на каменных стульях. Их позы были напряженными, а остроконечные бороды немного вились на концах. На головах у них были островерхие шляпы со змеями. Глаза каменных мужчин и змей были навечно устремлены в сторону Эмброуза.
- Насколько я помню, - произнесла внезапно она, - богиня Хатор изображалась в виде коровы.
- Откуда вы это знаете?
- Я много читаю. Египет меня всегда завораживал, но я никогда бы не подумала, что увижу здесь что-то настолько странное, как этот обелиск.
Он не ответил.
Сегодня утром ее муж казался другим человеком. Высокомерным незнакомцем. Одет он был в черные брюки и белую рубашку с открытым воротом. Волосы были немного встрепаны - будто он несколько раз небрежным жестом пропустил их пряди между пальцами. Сапоги были начищены до блеска, но потерты с внутренней стороны, как бывает, когда они служат для верховой езды.
Взгляд его глаз выражал властность и отчужденность - казалось, перед ней чужой, незнакомый ей человек.
Она почувствовала, что краснеет. Какая же она дура - вообразила, что он хочет ее видеть. Но она не ушла и не стала искать повода, чтобы уйти.
- Я сделала что-то не так? - спросила Давина, подумав, не слишком ли она с ним прямолинейна. В таком случае ему придется привыкать к этой черте ее характера. В конце концов, разве это не часть жизни супругов? Изучить слабости и недостатки другого человека и принять их? - Почему вы ушли от меня прошлой ночью? Потому что я не захотела рассказать вам о скандале?
Ее вопрос, кажется, удивил его.
- Я с удовольствием оставлю прошлое в прошлом, Давина. У меня нет желания до чего-либо докапываться.
- Значит, у нас будет у каждого своя спальня? Я полагала, что мы будем спать вместе.
Он отвернулся от нее и зашагал в конец двора. Потом он долго смотрел на Эмброуз, и Давина решила, что он вообще перестал о ней думать. Или он просто хочет, чтобы она ушла?
Она приподняла двумя руками юбки, решив, что самое лучшее, что она может сделать, - это просто оставить его одного, прежде чем она не запутается окончательно.
Но в тот момент, когда она приняла это решение, он обернулся. Она отпустила юбки и разгладила кринолин. Это было плохой привычкой, за которую тетя всегда ее ругала. "Давина, кринолин служит для того, чтобы придать твоим юбкам красивый вид. Но если ты будешь хвататься пальцами за обруч, это привлечет внимание к тому, что у тебя надето под юбками…"
Ну и что? Маршалл наверняка знает, что на ней надето. А она точно знала, как он выглядит, когда голый.
- Мои мать и отец всегда спали в разных комнатах, - сказал он наконец. Он говорил негромким голосом, но, несмотря на расстояние между ними, она отчетливо его слышала. Возможно, звук усиливался из-за того, что их окружали камни… - И по-моему, такое положение вещей их устраивало, - добавил он.
- Они любили друг друга? - спросила она.
На мгновение она подумала, что он вряд ли ответит.
- Мне кажется, нет.
- А мои родители обожали друг друга. Моя мать умерла, когда я была совсем ребенком, но отец носил в кармане ее миниатюрный портрет до самой смерти. Он всегда спал только на левой стороне кровати, словно правую занимал призрак. И он никогда не пользовался второй подушкой.
Даже если она говорила что-то не так, она все равно должна была это сказать. Он наверняка будет ее за это критиковать или смотреть свысока и заставит ее держаться от него на расстоянии тысячи миль и тысячи лет.
- Мы не знаем друг друга, - сказал он.
- И скорее всего не узнаем, особенно если будем жить в разных комнатах.
- Разве мой поверенный не объяснил вам условия нашего брака, Давина?
Пожалуй, ей действительно надо сейчас уйти, пока разговор не стал совсем неприятным. Да уж куда хуже? Сколько на свете женщин, которые так открыто говорят о том, что им нужны любовь и внимание? Сколько женщин задают себе вопрос, почему их мужья не хотят спать с ними? Она никогда раньше не была невестой и, наверное, плохо представляла, как следует себя вести. Но у нее было неприятное чувство, что она поступает неправильно, говоря сейчас с Маршаллом таким образом и в таком тоне.
Она уже не в первый раз отваживалась отпускать странные замечания, высказывать свое мнение или задавать прямолинейные вопросы. Тетя не раз предупреждала ее, что надо быть осторожнее и тактичнее.
- С вашим поверенным я встречалась всего один раз, - сказала она. - В основном он разговаривал с моей тетей. Мне следует знать какие-то особые правила?
- Да. Я буду приходить к вам, только когда сочту это нужным.
- И когда это будет? Когда наступит полнолуние? Или когда у вас будет хорошее настроение? - Она оглядела двор. - Или вы каким-то образом получите информацию от давно умершего египтянина?
Ей показалось, что на его губах промелькнула улыбка, но она была такой мимолетной, что Давина решила, что ошиблась.
Когда он все же ответил, ей очень захотелось топнуть ногой по каменным плитам. Или закатить истерику. Как должна себя вести отвергнутая молодая жена?
- Вы всегда говорите то, что думаете? Или что чувствуете в данную минуту?
- А когда вы обращаетесь к другому человеку, вы всегда не называете его или ее по имени? И не смотрите на него… или на нее?
Он посмотрел ей прямо в глаза, твердо и не мигая, а его взгляд был таким пристальным, что она чуть было не отвернулась. Но она не была трусихой. В противном случае она бы сейчас здесь не стояла.
- Я вас не боюсь.
Она видела, что ее слова удивили его. Но когда он улыбнулся, она тоже взглянула на него в недоумении.
- В таком случае вы либо очень глупая женщина, либо очень смелая, - сказал он вполне дружелюбно.
Она долго смотрела на него, не зная, что сказать и даже подумать. Ее охватило какое-то странное чувство, похожее на то, какое она испытывала при чтении одного из романов. Как будто его слова дали толчок каким-то эмоциям, таившимся глубоко в ее сердце.
- Возможно, я и то, и другое, - наконец ответила она, стараясь быть такой же приветливой. - Мой отец говорил, что смелости мне не занимать. Но что этой смелостью, как шоколадом, не следует злоупотреблять.
- Ваш отец был мудрым человеком. А вы всегда прислушивались к его советами?
- Очень часто, но не всегда.
Поколебавшись, она заговорила снова:
- У меня осталась только тетя, как у вас - ваш дядя. - Она прижала руками юбки, вспомнив слова Терезы. - Мы с вами сироты, и у нас почти нет родственников. Разве это не было бы замечательно, если бы мы обрели семью друг в друге?
Он опять отвернулся и устремил взгляд куда-то вдаль. Видимо, она переступила все мыслимые границы.
- Извините, - сказала она, заставив себя улыбнуться. - Совершенно очевидно, что вы чувствуете не то же самое. Чего же тогда мне ждать от замужества? Какие еще есть правила?
- Только самое главное.
- Хорошо.
Приподняв юбки, она повернулась и пошла прочь.
Возможно, ей надо было сказать на прощание что-то еще, но он вряд ли почувствует себя обиженным из-за того, что она покинула его так поспешно. Наоборот. У нее было такое впечатление, что он будет более чем счастлив избавиться от нее.
- Нам удалось установить самое главное из того, что будет происходить между нами, моя леди жена, - сказал он ей вслед. - Вам придется довольствоваться этим.
Она резко повернулась.
- Вы меня так называете потому, что не помните моего имени? Меня зовут Давина. Имя достаточно обычное. Но я могу откликаться и на какое-либо другое, если вы хотите. И что же это главное, ваше сиятельство?
- Я спал с вами, и, между прочим, в моих объятиях вы почти теряли сознание.
Ее раздражала краска, залившая ее лицо. Она покалывала, словно сыпь, хотя была вызвана замешательством.
Она так крепко сжала платье, что была уверена, что материя порвется. Потом заставила себя разжать кулаки и аккуратно расправила юбку.
- Разве это правильно - говорить о том, что случилось на нашем брачном ложе, ваше сиятельство? - Она гордо подняла голову и расправила плечи.
- Наш брак вообще не будет правильным.
Она кивнула, будто понимая, хотя на самом деле не поняла ничего. Особенно того, как человек, который был таким нежным и внимательным ночью, может быть холодным и отчужденным на следующее утро.
- Вы намерены относиться ко мне как к незнакомому человеку? Или как к человеку, имени которого вы не можете запомнить? Например, как к знакомой из Эдинбурга, которую вы давно не видели?
Он не ответил, и она снова повернулась, чтобы уйти. Когда он ее не позвал и никак не отреагировал на ее слова, она оглянулась через плечо и увидела, что он смотрит ей вслед. Ну зачем у него такие красивые карие глаза? И что за манера смотреть так пристально? Ей хотелось спросить его, о чем он думает. Больше того - и это было уж совсем глупо, - она хотела спросить, что он думает о ней.
Прежде чем она смогла убедить себя, что ее поведение будет глупым, даже абсолютно идиотским, она повернулась и пошла обратно, остановившись только тогда, когда подошла к нему вплотную. Улыбка исчезла с его лица, но напряженный взгляд остался. Теперь она знала, почему ее так беспокоит его взгляд. Глаза у него были карие, но зрачок был большим и черным, таким глубоким, как озеро, вода которого затенена склонившимися над ним большими деревьями, из-за чего вода кажется загадочной и довольно пугающей.
- Вы были недовольны мной прошлой ночью?
Господи, какую же глупость она говорит! Но она не стала смягчать свой вопрос и пускаться в объяснения. Она просто позволила своему вопросу повиснуть в воздухе. А потом добавила:
- По-моему, все было чудесно.
Взгляд его глаз изменился - почти незаметно. Если бы она не смотрела на него в упор, она бы этого не заметила. Что-то промелькнуло в глубине, словно огонек под гладью воды.
- Мне было бы приятно все повторить, - сказала она. - То есть я хочу сказать… если вы хотите… я буду очень рада сделать это опять.
На этот раз, прежде чем он мог что-либо ответить или, хуже того, вообще ничего не отвечать, она быстро пересекла двор, все время ощущая спиной его взгляд.
Глава 8
Маршаллу никогда не удавалось полностью освободиться от демонов, даже в одном из своих любимых домов - Египетском. Были времена, когда он слышал голоса, которые будто вились вокруг статуй или висели низко над полом. Иногда ему казалось, что он видит существо с кошачьей головой, за которым волочится длинный шарф, или кончик бороды Аменхотепа, выглядывающий из-за двери. Когда наступали такие моменты, он говорил себе, что это те же самые голоса и те же самые видения, как обычно. Это не были призраки или фантомы из далекого прошлого Древнего Египта. Они были просто проявлениями его безумия. Если бы он оказался в центре вспаханного под пар поля, он увидел бы нечто такое, чего гам не должно было бы быть. С ним наверняка заговорила бы земля - или из нее поднялись бы сорняки и сплелись в подобие какого-нибудь существа.
Но на сей раз видение не исчезало. Это было что-то… или кто-то, кто не должен был там быть. К тому же привидение было надушено. Маршалл привык к голосовым галлюцинациям и к видениям, но никогда раньше в утреннем воздухе Эмброуза не пахло розовым маслом. Как правило, пахло пылью и странным, не очень приятным запахом, исходящим от некоторых мумий.
Но ведь он раньше никогда не был женат.
Для того чтобы отличить один день от другого, иногда было необходимо, чтобы случилось что-то необычное. Например, гроза в яркий солнечный день или неожиданное появление старого друга, или несколько часов самочувствия без боли. Все это были обычные события, которые все же чем-то выделялись, и этого было достаточно, чтобы их запомнить.
Сознание необычности этого дня пришло к Маршаллу на рассвете, когда он проснулся, ощутив непонятную пустоту дня. У него ничего не болело, ничто не казалось странным. Более того, его не преследовали ни воспоминания, ни обрывки ночных кошмаров. Если у него и были вчера галлюцинации, он не мог их вспомнить.
К нему не приходил ни один истерзанный и окровавленный человек.
Ни на полу, ни на стенах он не видел крови. Никто не стоял в его комнате у дверей, ожидая его пробуждения, чтобы напомнить ему о его поведении прошедшей ночью.
Неужели женитьба неожиданно принесет ему покой?
Было бы приятно спать рядом со своей женой, но Маршалл не мог так рисковать. Вдруг он проснется ночью и начнет выть, словно древнее шотландское привидение, предвещающее своими воплями смерть? Или - что еще хуже - ему покажется, что она враг, которого надо уничтожить, как ему не раз казалось, когда он сидел в тюрьме в Китае.
Во время его пребывания в пекинской тюрьме семь месяцев его жизни были расписаны по минутам. От рассвета до заката каждый следующий день в точности повторял предыдущий.
В первые недели своего заключения он каждый день надеялся, что кто-то за ними придет. Топот тяжелых сапог по длинным тюремным коридорам вселял надежду, что его самого и сорок его людей скоро освободят. В конце концов, они были эмиссарами британской короны. Даже император Китая не мог игнорировать могущество королевы Виктории.
Но мир, казалось, забыл о них, а Китай и Британская империя вели молчаливую секретную войну.
Спустя три месяца Маршалл привык к рутине и начал относиться с подозрением к тому, что казалось необычным. Любой неожиданный звук вызывал у него тревогу. Всякое отклонение от привычного существования означало, что либо кто-то должен умереть, либо что китайцы выработали какую-то новую систему истязаний. А новое никогда не сулило ничего хорошего.
Свою подозрительность Маршалл привез в Эмброуз и жил в этом состоянии весь последний год.
Давина была новым человеком. Женитьба тоже была новым явлением в его жизни.
Он еще не знал, как к этому относиться. Однако он подозревал, что ничто в его упорядоченном мире не останется таким же, как прежде.
Давина Макларен Росс. Давина. Он произнес ее имя несколько раз, и каждый раз оно звучало как молитва. Давина.
Появилась женщина, которой не внушали благоговения ни его титул и положение, ни его прошлые заслуги. В ней бурлила кровь, ее глаза сияли, а щеки раскраснелись от страсти.
Она даже повысила на него голос и осмелилась спросить: "Вы были недовольны мной прошлой ночью?"
Наоборот. Он был поражен. Очарован.
Как это странно - быть одержимым собственной женой.
Жена… Словно пробуя это слово на вкус, он произнес его громко несколько раз, сидя в тиши своего кабинета. Она была совершенно не похожа на то, что он ожидал. Но ведь его жизнь в последнее время была полна неожиданных событий, и самым страшным из них было его сумасшествие.
Он все еще видел, как она стояла во дворе в напряженной позе. Она решительно вздернула подбородок, посмотрела ему прямо в глаза и без обиняков заявила, что хочет, чтобы он был ее мужем во всех отношениях.
Он послал своего поверенного за кошкой, а тот привез ему тигрицу. Его развеселило это сравнение, но ненадолго. Кошка она или тигрица - не имело значения. Давина Макларен Росс была помехой в его жизни. Но она сможет отвлечь его от тяжелых мыслей и переживаний. Она доказала это прошлой ночью. Даже слишком хорошо.
Можно, конечно, держать ее на расстоянии с видом безразличия. Но что ему делать со своим собственным интересом?
Давина Макларен не вписывалась ни в один сценарий супружеской жизни из тех, какие он себе нарисовал. Их отношения былине более чем отношениями двух доброжелательных, но малознакомых людей. Или, точнее, двух незнакомых людей, которых соединили насильно. Однако произошедшая между ними встреча, хотя и была неловкой, осталась незабываемой. А прошлую ночь, как оказалось, было забыть еще труднее.
Почему, черт побери, он позволил ей уйти? Когда-то он чувствовал себя свободно и уверенно в любых ситуациях, был способен говорить на самые разные темы с какими угодно людьми и даже с целыми группами. Он разговаривал на шести иностранных языках.
Многие годы он тяготел скорее к разнообразию, чем к постоянству. Он даже не помнил всех женщин, с которыми переспал. Если бы ему пришлось выделить какую-то одну из них, он вряд ли сумел бы это сделать.
Успех в свете сопутствовал ему просто потому, что он был самим собой - обаятельным, любезным и всегда тактичным.
Он был красив, титулован, богат, хорошо образован и имел безупречную репутацию.
Китай, однако, положил конец и его светской жизни, и его нравственному гедонизму. Гордость диктовала ему, что ночью он должен оставаться один. Безбрачие было переносить гораздо легче, чем страшиться преследующих его ночью галлюцинаций или опасаться распространения слухов о его безумии и склонности к наркотикам.
А в браке ему придется быть настороже вдвойне.
Все же сегодня утром ему хотелось поцеловать ее, расплести ее тщательно заплетенные косы и поиграть с ее волосами, чтобы посмотреть, улыбнется ли она в ответ на его смелые ласки. Он хотел поцеловать ее в горло, чтобы убедиться, что ее пульс такой же сильный, как и у него.
Вместо этого он прогнал ее.