- Адвокат приехал, - извещает Гвен мать. Она стоит у окна, туманя своим дыханием поверхность чашки и чувствуя себя как угодившая в запеканку муха. С тоски здесь можно сдохнуть. Этим утром они с матерью сортировали вещи Джудит, то есть битый час носили из подвала ящики старья. Трижды она звонила своей лучшей подруге Минни, но каждый раз - короткие гудки. "Это какое-то чистилище, ей-богу, - скажет она Минни (если та когда-нибудь заткнется и оставит хоть на минуту в покое телефон, чтобы к ней можно было дозвониться). - Нет, даже хуже, чем ад. Раз в десять".
- У него с собой портфель, - продолжает информировать она мать, которая варит на кухне кофе.
Судья, с ладонью козырьком над глазами, пристально осматривает дом. Идет было к воротам, но вдруг отступает назад.
- Он что, заблудился?
- Не выдумывай, - отсекает Марч, ставя на обеденный стол кофейник и две фарфоровые чашки.
Она подходит к Гвен у окна и машет Судье. Тот успокоено машет ей в ответ и проходит в ворота.
- Готова спорить, в молодости он был весьма недурен собой, - присмотревшись, заключает Гвен.
Марч в ответ недовольно фыркает.
- Ты чего?
- Когда ты наконец поймешь: нельзя судить о людях по тому, как они выглядят.
Странно, но в детстве она действительно никогда не обращала внимания, как статен и красив Билл Джастис. Теперь Марч в самом деле припоминает, как ее отец нередко дразнил своего компаньона по поводу клиенток, которых тот упорно предпочитал клиентам мужском пола.
- Ему вообще-то за семьдесят.
- Ну и что с того? Когда-то он был клевый парень, - гнет свое Гвен. - Он и сейчас, как для старика, очень даже ничего.
- Прекрасный денек для середины октября, - произносит, ступив на порог, вместо приветствия Судья. - Однако нам придется, увы, употребить его на печальное мероприятие.
Он целует Марч в щечку, снимает пальто и, войдя в гостиную несколько встревоженно осматривается - повсюду стоят картонные ящики, полные вещей Джудит.
- Я полагала нужно все осмотреть, - спешно объясняет Марч.
- Да-да, конечно.
Судья садится, Марч ставит перед ним кофе.
- Вы не поверите, какие вещи отыскались. - В ее руках голубая лента. - Это Алана. Со школьного дискуссионного клуба.
- Ах, Алан, Алан, - качает головой Вилл Джастис. - Человек, разрушивший собственную жизнь.
Гвен смотрит невидящим взглядом в окно, механически тягая из упаковки и отправляя в рот мятные миланские бисквиты. Последние слова Судьи заставляют ее встрепенуться.
- Разрушил, да? - живо интересуется она. - Как, полностью?
- Гвен! Она даже никогда его не видела, - опять обернулась к Судье Марч. - Считаете, нам нужно его навестить?
- Он не захочет тебя видеть. Даже дверь не отворит.
В одном из ящиков сверху виден шелковый шарф. Его оранжевые пятна, если приглядеться, - узоры лилий. "Надо же, совсем как те, что растут у меня во дворе", - удивлен Судья.
- Сколько ты еще думаешь здесь пробыть?
Гвен перестает жевать и замирает, боясь упустить хоть слово из ответа матери.
- Еще с неделю, - бросает Марч взгляд на овеществленную квинтэссенцию всей жизни Джудит. - Так много дел, и столько всего осталось в доме из моих вещей и Алана. Вон там, например, в двух ящиках с мансарды, упакованы все мои свитера. Представляете: все, начиная с тех, которые я надевала в детский садик!
- Ричарду, кстати, тоже надо было прилететь с тобой, - вдруг прерывает ее Судья.
- Нет-нет. Зачем?
Марч торопливо подливает ему кофе. Упоминание о Ричарде заставляет ее вздрогнуть. Ощущение такое, будто она, непонятно как, уже обманывает мужа. Мансарда. То, что она туда постоянно поднимается, - вот в чем проблема. Перед ней по-прежнему, как наяву, серебрящаяся пыль, слышен скрип осторожно закрываемой двери, и чувствует она там себя так, как будто Холлис рядом.
- У него сейчас занятия, экзамены посреди семестра. Не мог же он все бросить и поехать.
- Мне мало интересно, какие там у него занятия. Он не должен был позволять приезжать тебе сюда, одной.
Гвен ставит на стол свой пакет бисквитов. Этот старикан явно интереснее, чем она думала.
- Не желаете бисквит? - предлагает Марч в надежде сменить тему разговора.
Билл Джастис угощается. А затем, когда в его руках остается маленький кусочек, вдруг коротко свистит.
- Систер, Систер, - зовет он.
Марч и Гвен переглядываются.
Судья опять свистит, поводя в воздухе куском бисквита, затем его лицо принимает крайне опечаленное выражение.
- А где собака? - спрашивает он и, видя недоумение Марч, в сердцах бросает бисквит на стол. - Вот дьявол! Куда она запропастилась?
Он встает и идет к выходу, в передней надевает пальто. Марч и Твен спешат следом.
- Зимой у Джудит была собака. - Судья с усилием дышит и никак не может отыскать в карманах ключи от машины. - Вестхайлендский терьер.
- Терьер?
- Да, маленькая белая собачка, - раздраженно поясняет Джастис. - Видели ее?
Теперь Марч действительно припоминает, как Джудит говорила что-то о собачке, которую ей подарили на Рождество (планируя ехать к ним в Калифорнию на День благодарения, она все беспокоилась, каково придется ее любимице в конуре).
- Этой ночью на веранде что-то скреблось, - заинтригованно сообщает Гвен, но под сердимыми взглядами матери и Джастиса торопливо мотает головой. - Но это оказался кролик.
- Я понятия не имела ни о какой собаке, - оправдывается Марч. - Здесь нет ни следа ее присутствия.
- Вот дерьмо, - роняет вполголоса Судья.
У Марч - озноб по коже. Так не похоже на Билла Джастиса выражаться подобным образом. Может, позабыть о собачке миссис Дейл и впрямь ужасный (и даже уголовно наказуемый) проступок?
Судья протягивает руку, берет с вешалки собачий поводок (обе они, оказывается, его попросту не замечали) и, не попрощавшись, выходит.
- Может, она уже померла по нашей нерадивости, - произносит Гвен печально и в тоже время с каким-то упреком, будто виной всему не кто иной, как мать.
- Осмотри весь двор, - натягивает свитер на ходу Марч, - а я пойду с Судьей.
Билл Джастис уже дает задний ход по подъездной дорожке, но Марч успевает подбежать и постучать в стекло. "Сааб" останавливается, и она садится. Они медленно едут по дороге с открытыми окнами, зовя Систер, маленькую белую собачку.
- Я как-то не думала… - оправдывается Марч.
Хотя проблема как раз в другом: она слишком много думала, да не о том о чем нужно бы. Просто, как и раньше, Холлис занял в ее душе чересчур много места.
- Я была так расстроена кончиной Джудит, - пробует объяснить она.
Не слушая, Судья вглядывается в тянущийся вдоль дороги кустарник. Поворот с трассы - они сворачивают в город и едут так медленно, что обгоняющие их автомобили раздраженно сигналят. Окна в машине открыты. Судья и Марч попеременно свистят и кличут. Шоссе, проселки, улицы Дженкинтауна, школьный двор, парк, госпиталь Святой Бригитты… У маркета "Красное яблоко" - кабинка телефона-автомата. Судья выходит позвонить Баду Горасу из отдела по контролю за животными. Тот уверяет, что никаких сообщений о белой собаке не поступало. Наконец Судья решает ехать Глухую топь. Исподволь пунцовеет небо, обозначились первые несколько звезд, будто кто-то швырнул за край мира пригоршню серебра.
- Боже мой, чем кончил Алан, - качает головой Билл Джастис.
Они едут по усыпанному солью асфальтобетону, затем сворачивают вниз на грунтовку.
- Порой я даже забываю, что у меня есть брат.
- А он таки у тебя есть. И вот где обитает…
Слева, на краю Глухой топи, - кособокий, полуразвалившийся дом с деревянной кровлей цвета голубиного крыла. Многие убеждены, что это и есть дом Основателя. Будто Аарон Дженкинс сам выстроил его, собственными руками. Хотя другие, вспоминают о жившем здесь в начале века рыбаке. Мерзкий был тип, говорят. Ловил с утра до вечера морских угрей и никогда не отвечал, если с ним здоровались.
- Вообще-то это парковая зона, - поясняет Судья, - но городской совет разрешил Алану тут жить. Пару раз в год к нему наведываются из соцобеспечения, но он и им не открывает дверь. Все его расходы оплачивают дамы из библиотечного совета. Началось это с Джудит, она вечно носила ему всякую бакалею; хоть раз в неделю да проведает.
- Я ничегошеньки об этом не знала. И она ни слова мне не говорила.
Марч смотрит на пышную высокую траву, на густые камышовые заросли. Она всегда винила, Алана за то, что он творил с Холлисом, за его жестокость, его зависть. А сейчас ее поразила мысль, а не виновна ли она не в меньшей степени, чем брат? Может, и в ней на долгие годы засела злоба?
- Что ж, - рассуждает вслух Марч, - теперь, когда Джудит уже нет, Алан может продать и дом, и всю усадьбу на холме. Выйдет приличная сумма, вполне достаточно, чтобы позаботиться о себе. Да, это он хорошо, по-доброму решил позволить Джудит жить там.
- Это не он, - Судья внимательно наблюдает за реакцией Марч, - а Холлис.
Вот те раз! Выходит, она знать не знает, кто владелец "Лисьего холма". Она недоуменно смотрит на Судью.
- Алан продал усадьбу сразу после смерти жены. Он пропивал все деньги и отчаянно в них нуждался, а тут вдруг заманчивое предложение от какой-то корпорации из Флориды. Лишь потом выяснилось, что фирма эта - Холлиса. Я, собственно, за тем и приезжал, чтобы ввести тебя в куре дела. Все вещи Джудит - твои, но сам дом…
Судья закашлялся. Холлис всегда был ему не по душе. Не в связи с бесчестными, на взгляд всех горожан, аферами, подобными этой, а по иной причине (в конце концов, Билл Джастис повидал в суде людей и с наихудших, и с наилучших их сторон). Холлис вечно винит других за все плохое в собственной судьбе - вот в чем дело - и никогда не принимает на себя ответственность. А такому человеку никто не в состоянии помочь: просто потому, что он отвергает любую помощь.
- Похоже, Холлис получил все, чего хотел.
- По-видимому, да, - задумчиво подтверждает Марч.
- Что ж, будем надеяться, он наконец доволен.
Судья останавливает машину и выходит, следом Марч. Она чувствует оголенную близость былого и потрясена. По ту сторону камышей - брат, за холмом - Холлис: владелец дома, где она росла и теперь временно живет, а еще - хозяин всего-всего, куда ни бросишь взгляд. Он был так беден и презираем, когда пришел к ним, что подумывал, и не нужно ли ему стоять в прихожей, словно псу, чтобы дали поесть.
"Садись за стол", - помнится, сказала Джудит Дейл, и он молча сел, так жадно глядя на отбивные из барашка, салат-латук и яблочный пирог, будто и мечтать не смел о чем-либо подобном, не говоря уж о том, чтобы получить все это на обед.
Вода в Глухой топи поднимается с приливом, становясь багрово-звездной - такое себе опрокинутое небо.
- Ни души, - тихо произнес Судья.
По пути назад они уже не открывают окон, не кличут в темноту, не разговаривают. Судья берет прямиком на Лисий холм, в объезд города и 22-го шоссе, а это означает не что иное, как зигзаг вдоль кладбища. Он не успел подумать, чем отзовется в душе выбранный маршрут.
Еще и суток не прошло, как они хоронили здесь Джудит. Как же так, думается Марч, взрослые, почти пожилые уже люди - им бы удовлетвориться всем тем, что имеют, а они хотят больше, хотят еще и еще? Почему смерть всегда видится чем-то невозможным, каким-то фокусом природы, который нам дано остановить, схватив незримого фокусника за руки? У Джастиса возникает ноющая боль сразу в нескольких местах левой руки, он тяжело вздыхает.
- Нам сюда, - уверенно говорит Марч при виде близящегося кладбища.
Она и впрямь временами его сильно удивляет. Подростком она была, на его взгляд, испорченной, эгоистичной девчонкой, которой чересчур уступчивый отец никогда не говорил "нет". Но откуда что в ней берется! Ее идея пойти на могилу Джудит - стопроцентно в точку.
Судья кивает и направляет свой "сааб" в железные ворота. Узкая дорожка ведет к участку недавних захоронений. С кленов тихо падает алая листва, добавляя заплаты к поблекшему, устилающему землю ковру. Небо уже - сплошной багрянец. И ни души (еще бы, в такой-то час!). Джастис и Марч - ее бьет озноб - идут к могиле.
Холодно. Здесь слишком холодно остаться в полном одиночестве. Через пару дней Марч принесет сюда в горшочке и высадит разноцветные астры. Укоренившись, они будут цвести из года в год. А на старую часть кладбища Марч не пойдет: слишком уж многих из лежащих там она знает, и их куда больше, чем ее знакомых, ныне здравствующих горожан.
Поднялся ветер, увлекая палую листву в крохотные мимолетные вихри. Что за странная штука эта жизнь. Вот ты ребенок, выклянчивающий леденец, дергая за руку родителя, а вот - через время, что кажется парой секунд, не более, - взрослая женщина, идущая по кладбищу темным холодным вечером.
Марч останавливается. У оградки Джудит Дейл шевелятся тени. Обман зрения? Она закрывает глаза. Да, голова действительно кружится. Может, в этом все дело? Смотрит опять. Там что-то есть. Дико стучит сердце, теснит грудь, ни вдохнуть, ни выдохнуть. В общем, в самый раз уверовать наконец в привидения…
Марч еще раз всматривается в белесое колыхание у могилы Джудит. Так вот оно что! Это не дух, не обитатель того света, а маленькое животное. Косматое создание с листвой, застрявшей в шерсти. Марч дергает Джастиса за рукав.
- Собака, - констатирует она. - Эй! - зовет Марч терьера и пару раз хлопает в ладоши.
Та приподымается. Маленькая, пушистая и такая грязная, что немудрено было принять ее в темноте за дымчатую тень. Она ждала здесь все это время, сутками не ела и все равно не собирается подпускать к хозяйке подозрительных незнакомцев. При виде близящейся Марч терьер сипло рычит.
- Все хорошо, - Джастис подошел и встал рядом. - Систер, Систер. Иди сюда, моя девочка.
Узнав голос, собака ошалело вскакивает и стремглав бежит к нему. Она чудовищно грязна, но Судья все равно берет ее на руки и нежно прижимает к груди.
- Ты моя глупышка.
Ее хвост как бешеный колотит по пальто. Она в блаженстве на его руках и тявкает из последних сил остатками голоса (ибо все ночи выла на могиле).
Скорее всего, терьер сопровождал тело своей хозяйки с того самого момента, как ее вынесли из дома. Сначала ждал у похоронного бюро, а затем побежал за катафалком вниз по 22-му шоссе. Это маленькое создание прекрасно знает, чего хочет. В отличие от людей, мужчин и женщин с их сомнительной способностью скрывать самые сильные желания. Они могут утаить даже любовь (правда, мужчины и не кидаются с лаем вслед транспорту, а женщины не сворачиваются калачиком у дверей в ожидании, когда им откроют, позволив войти).
Да, те, кто любит, не всегда громогласны с непременными уверениями и клятвами. Но они плачут, когда любимого уже нет. Им недостает его каждую ночь, особенно когда небо так бездонно и прекрасно, а земля так холодна.
И этой ночью Судья плачет. Почти неслышно. Спрятал лицо в мех терьера, и Марч даже не узнала бы про плач, не прорвись одинокий всхлип. Вот и открывается: Билл Джастис любил Джудит Дейл. Все тридцать пять лет, для некоторых это - почти вся жизнь. Любил так, как мало кто способен, и все же позволяет себе горевать лишь скрыто в темноте. Марч безмолвно стоит рядом, под некоторое теперь черным-черно. Билл Джастис плачется, и они отправятся домой.
7
Лисий холм в сумерках - самое прекрасное место на свете с его голубыми видами фермы Гардиан внизу и перекрученными черными деревьями. Хэнк часто приходит сюда в это время; рядом с ним - псы, непривычно здесь тихие, словно сознают, что их обычная возня и тявканье - преступление против тишины вокруг.
Кем видит себя Хэнк? Весьма приметный из-за чертовой долговязости парень. Однако здесь, на холме, он почти незаметен. В чем разница между ним и травинкой? Она так ему видится - в тысячу раз его важнее, ибо служит некой цели. А что до причин собственного бытия, то Хэнк, как ни старается, ни одной назвать не в силах. Проблема, время - вот все, чем он был и есть. Но ведь долей же существовать смысл его жизни? В конце концов, вот он здесь, такой же самоочевидный, как поле, по которому идет, и этот свежий воздух октября, которым дышит.
Порой, когда Хэнк на время перестает думать о себе как о приемном племяннике Холлиса и единственном сыне своего отца, возникает ощущение: - да, есть внутри его нечто ценное. Быть может, никто так не видит мир, как он, и эту необъятную ширь вокруг. Разве одно это - не достаточная причина ему существовать? Когда он размышляет о своем единственном на всю Вселенную восприятии мира, тот внезапно предстает преисполненным бесчисленных возможностей, и Хэнк тогда спрашивает себя: а не то ли самое чувствуют орлы в момент полета? Ожидание. Вот что это такое. То ожидание, что посещает, когда тебе семнадцать, а воздух холоден и свеж, и псы легли в траву у твоих ног, и все вокруг - в покое. В затишье, которое бывает перед тем, как должно случиться нечто.
Вечерняя звезда восходит в темно-синем небе. Она - только начало. Словно взял в руки книгу, но тебе еще не открылся первый ее лист. Внизу на пастбищах раньше паслись десятки лошадей, в том числе и чистокровная верховая по имени Таро - Колода судеб. Был год, когда он участвовал в финале и в Прикнессе, и в Белмонте! Однажды Хэнк нашел в конюшне позабытое фото в рамке, втиснутое меж двух стойл: Таро в попоне голубых и белых шелков. Парень заплакал. Как бы он хотел жить на ферме не сейчас, а когда та принадлежала Куперам! Старожилы утверждают - земля тряслась, когда несся табун этих чистокровок (и в городе кстати, тоже полы и в булочной и в хозяйственном магазине так вибрировали, что некоторые были убеждены, будто в Дженкинтауне временами случаются землетрясения).
На всех скакунов, когда-либо здесь бывших, остался лишь Таро. Белинда очень его баловала, кормила рафинадом, шептала в уши нежности и каждый день на нем каталась - в час, когда небо уже не цвета индиго, но еще не черное; а что-то вроде полупрозрачной кляксы, расползшейся по чистому листу. Таро и в такое время носится без устали. Внизу на пастбище он скачет иноходью, а в стойле от избытка сил лягается так сильно, тут уж не зевай!
Джимми Пэрриш - а он-то знает этих лошадок, как никто другой, - поведал Хэнку, что, до того как Таро свихнулся, какой-то синдикат из Атланты предлагал за него мистеру Куперу полмиллиона наличными! Даже теперь этот скакун еще красавец, хоть и порядком стар (ему двадцать два года). Конечно, он вот уж много лет невыезжен, и упрямства в нем теперь поболе прежнего. Собаки от него во все стороны шарахаются. Особенно с нынешней весны, когда он так лягнул и куснул за спину не в меру любопытного щенка, что Холлис вынужден был пристрелить беднягу, дабы избавить от мучений в связи с травмой.