- Если я все-таки не утратил до конца влияния и обо мне вспоминают, то только благодаря Мюллеру. Мы были с ним жесткими соперниками в рейхе, да в том и не было ничего странного, наши службы конкурировали. Но врагами мы не были никогда. Теперь же конкуренция позади, наступило время сотрудничества. И если кто-то приведет в исполнение мой план по восстановлению Германии и возрождению ее прежнего положения в мировом раскладе сил, то это будут скорее даже не Скорцени и Науйокс, а Мюллер. Ты же знаешь, в политике, а уж в разведке тем более, всегда надо иметь запасные ходы. И чем больше - тем лучше. Иначе проиграешь.
- Как мне найти Мюллера?
- Этого не нужно делать. Я сообщу ему. Он сам тебя найдет.
Под окном остановилась машина. Шелленберг взглянул на часы.
- Пора.
- Что? - Маренн выпрямилась. - Уже все? Это Ильзе приехала?
- Нет, Ильзе приедет только вечером, - он ласково провел рукой по ее щеке. - Это такси.
- Для меня?
- Для нас. Я заказал номер в гостинице в Милане. Мы поедем туда. Я не хочу, чтобы, вернувшись, Ильзе заметила смятую постель. Мы можем больше никогда не увидеться, Маренн. Никогда, - он посмотрел ей прямо в глаза. - Я не хочу обижать Ильзе. Она и так все поймет. Но хотя бы не увидит.
- Да, хорошо. Я и сама подумала об этом.
Маренн надела шляпу, опустила вуалетку на глаза и взяла перчатки.
"Мы можем больше никогда не увидеться, Маренн". Его объятия, его страстные поцелуи - все это было недавно, каких-то две недели назад. И - все. Больше никогда не будет. Никогда. День тридцать первого марта выдался ветреным и холодным. Солнце не показывалось из-за туч. Мелкий, промозглый дождь со снегом капал не переставая. Прислонившись лбом к оконному стеклу в просторном холле клиники Форнака в Турине, Маренн безучастно наблюдала, как на улице машины и пешеходы месят, разбрызгивая, грязь. На душе у нее было горько. Как врач, она понимала, что Вальтер обречен, что он умирает, спасти его уже невозможно, но все же, как могла, старалась поддержать затухающую надежду в его жене и сыне.
Два дня назад тревожный телефонный звонок разорвал ночную тишину в ее доме в Париже, и голос Ильзе, без всяких конспираций - какие уж конспирации, - отчаянно прокричал:
- Приезжайте, он умирает!
Сначала она не поверила ей. Но сразу же выехала в Турин. Переговорив на месте с врачами, поняла - шансов нет. И все-таки не могла заставить себя поверить. Перед глазами мелькали картины прошлого. Вот он, молодой, в сером элегантном костюме, таким она увидела его впервые, ему еще не было тридцати, вот в черной генеральской форме, за рабочим столом на Беркаерштрассе, строгий, сдержанный, вот…
Нет! Еще каких-то две недели назад. Она помнит его горячее тело, его ласку. Она помнит, что он любил се. И помнит - как любил. Вышел врач. Страшная весть, неизбежная - он умер. Как ни готовься, ее невозможно воспринять спокойно. Ильзе вскрикивает, закрывает лицо руками. Маренн прижимает к себе рыдающую женщину.
- Не плачьте, не плачьте, - уговаривает она, сама едва сдерживая слезы. - Я не оставлю вас, не оставлю…
Потом выходит на улицу. Ветер и дождь бьют ей в лицо, но она не обращает на это никакого внимания. Ей кажется, что за стеной дождя она видит его лицо. Оно скользит по лужам, плывет по мокрым стенам домов, вспыхивает неожиданным светом фар из-за поворота. Как нестерпимо болит сердце, и кажется, нечем дышать…
- Ты была рядом с ним, там, в Турине? - стряхнув пепел с сигареты, Мюллер внимательно посмотрел на нее. - Ты смелая женщина, Маренн. Я всегда знал это. Я вообще завидовал Вальтеру. Его смерть - невосполнимая утрата, - он опустил голову. - Сколько раз, еще там, в Берлине, рейхсфюрер, как мамочка, уговаривал его согласиться на операцию. Но он все свое - работа, работа, как-нибудь потом. Вот и потом. Когда все уже поздно. Что Ильзе и Клаус? Где они? Им нужна помощь?
- Ильзе с сыном пока осталась в Паланце, - ответила Маренн. - Она убита всем тем, что произошло, но больше всего ее страшит будущее. Я помогаю ей деньгами. Хлопочу о том, чтобы устроить Клауса в частную школу. Ему надо как-то закончить образование и определиться в жизни. Я не оставлю их, я обещала Вальтеру.
- Я знаю, на тебя можно положиться, - Мюллер кивнул. - Я тоже кое-что обещал Вальтеру. Я нашел этого Бруннера.
Маренн напряженно смотрела на него. Мюллер затянулся сигаретой, взглянул в окно. Они встретились в Буэнос-Айресе, после того, как Мюллер через доверенное лицо сообщил ей о месте и времени встречи - со дня смерти Шелленберга прошло полгода. В столице Аргентины было несколько мест, где в определенные часы, чаще вечерами, собирались бывшие нацисты. Но Мюллер такие заведения не посещал.
- Гестапо не любит шумихи, сама знаешь, наше дело - тихое, - шутил он. - Но верное.
Она прилетела в Буэнос-Айрес не под своим именем - по паспорту, предоставленному ей Мюллером через агента, ее звали Анжелой Ривас, и она считалась вдовой латиноамериканского дельца, торговавшего табаком с легким привкусом кокаина.
- Что, снова вместе? И я снова делаю тебе документы? - Мюллер не мог не подпустить иронии, когда они встретились в небольшом ресторанчике на окраине Буэнос-Айреса, куда обычно захаживал местный рабочий люд. Только здесь Маренн поняла, почему Генрих попросил ее заранее одеться поскромнее - богатые наряды были бы здесь явно неуместны.
- Знаю я твои шанели. Шанели придется оставить в гостинице, - предупредил он. - Платьице в горошек, без вывертов - самое то, что надо.
Да, народ в заведении был одет просто, кричал громко, пил много.
- На нас здесь никто не обратит внимания, - успокоил ее Мюллер. - Спецслужбы сюда не захаживают. Никакие. А на кого им тут смотреть? На пьяных гаучо? А ты совсем не изменилась, - он с интересом осмотрел ее. - Над красивыми женщинами время не властно.
- Ты - тоже, - ответила она, и это была правда.
- Гестапо - оно вечно, - усмехнулся он и вдруг спросил, понизив голос. - Вальтер говорил мне, ты виделась с Эльзой. Она выжила?
- Да. Я недавно встречалась с ней. Она живет в Вюртемберге вместе со своей сестрой Хелене. Когда русские вошли в Берлин, Эльза попала в перестрелку, ее ранило. Мне удалось найти ее. Я забрала ее в Шарите, а потом переправила к американцам. Сейчас она работает в газете, пишет статьи, как и раньше, у доктора Геббельса. Носит траур. Она думает, что тебя нет в живых. Неужели ты никогда не интересовался ею? - Маренн пожала плечами. - Я не поверю.
- Тысячу раз останавливал себя, чтобы не взять билет и не отправиться в Германию. К ней. Но это невозможно. Я не могу позволить себе сделать это. Иначе я уже никогда не вернусь назад, сюда. А это, сама знаешь, что означает для меня - Визенталь, МОССАД, виселица. А для Эльзы - испорченная жизнь. Еще один удар, который она может и не пережить. Я привыкаю к новому существованию, - он криво улыбнулся. - Богатое ранчо, молодая красивая жена, маленькая дочь. Я назвал свою дочь Лизой. И, глядя на нее, я всегда думаю о другой Лизе, о той, которая живет в Вюртемберге. Скажу по правде, Маренн, если она соберется замуж, я не усижу здесь. Так что, ты там следи за ней, чтоб она - ни-ни. Ясно? Иначе у МОССАД с Визенталем значительно прибавится работы.
- Она не выйдет замуж, не волнуйся, - Маренн покачала головой. - Она так решила и сказала мне. Но если бы она знала, что ты жив, ей было бы легче. Только я не знаю, как она воспримет, что у тебя другая семья. Для нее это будет разочарованием.
- Но у Генриха Мюллера нет никакой семьи. У него никого нет, кроме Лизы. А это… - он вздохнул, взглянув на обручальное кольцо на левой руке. - Декорация в театре. Не больше. Моя жена замужем за человеком, которого не существует. Она не знает, кто я на самом деле. И никогда не узнает об этом. Но иначе нельзя - я думаю, тебе не нужно объяснять. Ты и сама понимаешь.
- Я понимаю, - Маренн грустно покачала головой.
- Только ваш красавец шеф мог позволить себе остаться тем, кто он был. Но, как оказалось, увы, ненадолго, - Мюллер помолчал, потом продолжил: - Так вот, о Бруннере. Он устроился неплохо. Живет здесь, в Буэнос-Айресе, под именем Грегорио Грегори. Имеет виллу на берегу моря. С первой женой развелся, женился на жене брата. Денежки у него водятся, видимо, американские покровители не забывают о нем. На эти средства он открыл небольшую фабрику по производству лекарств. Так что теперь - делец.
- Каких лекарств? - Маренн насторожилась.
- Самых обыкновенных, от температуры, от поноса, на все случаи жизни, - Мюллер прищелкнул языком. - Я проверял, там у него все легально. Что же касается его исследований и тех средств, которыми интересуешься ты, знаю наверняка, он создал новую лабораторию и продолжает свое дело. Местонахождение этой лаборатории пока установить не удалось. Скорей всего, она находится у него на вилле, на частной территории, так сказать, которая хорошо охраняется. Там же он содержит и людей, на которых проводит опыты. Выход за пределы территории им категорически запрещен.
- Все как в Аушвице, - заметила Маренн.
- А как иначе? - Мюллер пожал плечами. - Мне докладывали, что у него есть целая подопытная деревня, в которой последнее время, после его экспериментов, рождаются одни близнецы, и все как один с голубыми глазами и светлыми волосами. Ты же знаешь, он был помешан на том, чтобы все человечество имело светлые волосы и голубые глаза, и все как один - красавцы. Это притом, что деревня индейская, там блондинов днем с огнем не найдешь.
- А эта женщина, с которой ты беседовал в Берлине, помнишь? Софи Планк, она жива? - Маренн затаила дыхание. - Науйокс сказал мне, что они захватили ее и передали снова Бруннеру. Я не могу себе простить, я обещала ей в Берлине, что она больше никогда не встретится со своим мучителем.
- Софи Планк жива, но ей не позавидуешь, - Мюллер опустил голову. - Бруннер ослепил ее в наказание. Теперь она ничего не видит и полностью зависит от него. Он прячет ее на вилле.
- Я должна освободить ее, - Маренн наклонилась вперед и сжала пальцами край стола. - Во что бы то ни стало. Помоги мне.
- Это не так просто. Но ради Вальтера… - Мюллер запнулся. - В память о нем. Мы что-нибудь придумаем. Встречаемся завтра, здесь. К сегодняшнему времени добавь полтора часа. И никакой самодеятельности, - Мюллер предупредительно хлопнул ладонью по столу. - Здесь в Буэнос-Айресе не так тихо, как может показаться. Агенты всех мастей - на каждом шагу. Американцы, парагвайцы, моссадовцы, даже большевики. Да и с бывшими нашими будь поосторожней, мало ли кто объявится. Теперь каждый служит своему господину. Особенно не болтайся по городу. А то, знаешь, - он посмотрел ей прямо в глаза. - Одного Вальтера мне пока достаточно. Да и о Джилл не забывай.
Кафе называлось "Сладкая роза". Пошловатое название вполне соответствовало внутренней обстановке - излишне пышной, громоздкой, по-латиноамерикански яркой. Маренн и сама не знала, зачем она пришла сюда. Но Мюллер упомянул, что здесь собираются бывшие нацисты, и словно невзначай заметил, что и Скорцени тоже здесь бывает.
- И, может быть, сейчас? - спросила она.
- Этого я не знаю, - Генрих усмехнулся. - Мы с ним и раньше не часто пересекались по службе, а уж теперь - тем более.
Зачем она пришла? На пятом десятке лет, как девчонка, следить за возлюбленным. Возможно даже, за бывшим возлю-бленным. Ведь за все время, что прошло после его освобождения, он не дал ей о себе знать. Скорее всего, всс осталось в прошлом. Это уж точно - мелодрама. В латиноамериканском стиле.
- У Отто… бывают женщины? - спросила она.
- Чего захотела! - Мюллер покачал головой. - Я не так часто встречаюсь с ним, чтобы тебе доложить. Но ты взрослый человек, доктор. Сама должна понимать. Конечно.
И после всего этого он надеялся, что она усидит в гостинице. Он ждал от нее слишком многого. Даже на пятом десятке лет. И вот она здесь. На пятом десятке лет, врач с мировым именем, точно школьница, потерявшая голову от любви, в пошловатой обстановке немецкого клуба под латиноамериканской вывеской. Мюллер так и рассказывал ей - немецкие эмигранты собираются здесь, чтобы пообедать и выпить пиво. А потом они идут в автомобильный клуб напротив, в кафетерий. В общем, чувствуют себя весьма привольно. Куда привольней, чем чувствовала себя в Буэнос-Айресе она.
Скорцени был здесь. Его высокую фигуру она заметила издалека. Он сидел за столиком с несколькими мужчинами - по виду, латиноамериканцами. Вокруг щебетали нарядно одетые дамы. Продолжая выдавать себя за овдовевшую госпожу Ривас, Маренн ощущала неловкость. Ей явно не хватало этой бурной латиноамериканской экспрессивности, она была излишне замкнута, сдержанна. Увидев Скорцени, она встала и сделала несколько шагов по направлению к нему, пробираясь между столиками, за которыми в клубах сигарного дыма сидели беспорядочно галдящие сеньоры и их экспансивно жестикулирующие дамы. Загорелые официанты сновали, то и дело подталкивая ее. Скорцени обернулся. Потом притянул к себе темноволосую, смуглую красавицу с глубоким декольте на платье, усадил себе на колени и опустил голову. Конечно, он видел ее. Не мог не видеть. Но поступил так. Маренн ничего разумного не пришло в голову - эмоции захлестнули. Повернувшись, она быстро пошла к выходу. Выбежала из кафе. Она хотела преподнести ему сюрприз, но в результате неприятный сюрприз получила сама. Мюллер правильно убеждал ее, что лучше сидеть в гостинице и не высовываться. Она шла по улице, ругая себя за девичью наивность - эту роскошь ей было уже поздновато позволять себе по возрасту. Что она ждала от него? Винить могла только себя. Вела себя как глупая, бестактная девчонка, а когда-то в Берлине была другой. Сама отвергала его любовь. Хотела быть свободной. И вот теперь она полностью свободна. Только не свободен оказался он. Да еще как несвободен! Она бежала от него на фронт, бежала к другим любовникам, когда он желал быть только с ней. Теперь она не нужна ему. Куда уж! Та девица, что оказалась рядом, лет на двадцать пять моложе нее. И лучше возвращаться домой. Встретиться завтра с Мюллером и возвращаться домой, бросив все мечты. И все-таки она не смогла уйти. Повернулась и пошла обратно.
Напротив бара Скорцени садился в машину, с той самой женщиной, которую она видела с ним в баре. Он сам сел за руль, они поехали. Не вполне отдавая себе отчет, что она делает, Маренн остановила такси.
- Следуйте за этой машиной, - попросила она шофера и указала на "мерседес" Скорцени.
Она даже не могла сообразить, что будет делать, когда ее обнаружат. А ее обнаружат - она не сомневалась. Скорцени не мог не заметить, что за ним следят. Она могла погубить все дело, ради которого приехала, ничем и никогда не помочь Софи и многим другим людям, оказавшимся в плену у Бруннера. Но ревность оказалась сильнее.
Когда они подъехали к кирпичному особняку на углу улицы Ривадавиа, машина Скорцени уже стояла здесь. Маренн расплатилась с шофером, вышла из такси. Дверь в особняк оказалась открыта - она беспрепятственно вошла внутрь. Поднялась по лестнице на второй этаж. Двери в комнату были распахнуты. Она увидела обнаженную брюнетку на постели. Застыв на пороге, она наблюдала, как он занимается любовью. Женщина вскрикивала, ее возгласы соединялись с его тяжелым дыханием. Вдруг женщина открыла глаза и увидела Маренн. Ахнула испуганно. Скорцени поднял голову.
Маренн повернулась и спустилась вниз, в гостиную. Уходить она не собиралась. Она понимала - объяснения не избежать. Сама напросилась. Но никак не могла заставить себя осознать, что, собственно, произошло, и что это - конец всего пути или лишь временная остановка? Она и в Берлине знала, что у него были любовницы, та же Гретель Браун, сестра Евы. Но знать-то она знала, слышала об этом, но никогда не видела. Он заботился о том, чтобы не давать ей поводов разорвать и без того непрочную связь. Теперь времена изменились - она ощущала это остро как никогда. И кто сказал, что расстояние обостряет чувства. Оно убивает их - это точно.
Пышнотелая дама быстро спустилась по лестнице вниз и, проскользнув, вышла из особняка. Она бросила на Маренн быстрый, цепкий, ревнивый взгляд. Хлопнула дверь. Весьма зло. Вслед за ней вышел Скорцени. Он сошел по лестнице в гостиную. Маренн стояла у окна. Он сел в кресло напротив.
- Зачем ты приехала сюда? - спросил сухо, не глядя на нее.
- Чтобы увидеть тебя.
Она старалась держаться спокойно, хотя внутри клокотала обида. По ее темневшим, блестящим глазам он видел, как сильно она переживает. Она взяла сигарету, он дал ей прикурить.
- Ты приехала сюда не из-за меня, я знаю, - сказал он.
- Да, верно, не из-за тебя, - она не видела смысла отпираться. - Не только из-за тебя, так сказать точнее. Кто была эта женщина? - она отвернулась, напряженно ожидая ответа.
- Мать моего сына, - она вздрогнула, ей показалось, ее больно ударили. - Ему полтора года.
- У тебя родился сын? - она едва заставила себя произнести эти слова. - Поздравляю.
- Я знаю, что тебе неприятно это слышать. Но ты спросила, я ответил. Так как есть. Было бы глупо обманывать тебя, Маренн. Ты знаешь, я хотел, чтобы у нас были дети, но ты не желала даже слышать об этом. В последний раз мы говорили об этом за несколько месяцев до гибели Штефана. После его смерти говорить уже стало бессмысленно. Но ты не можешь меня упрекнуть. Я считал твоих детей своими и сделал для них все, что мог. Ты могла удержать Штефана, и ему нашлось бы теплое местечко в тылу. Ты могла вовремя выехать из Берлина вместе с Джилл. И сейчас ей не пришлось бы принимать столько лекарств. Я не говорю, что ты виновата. Но ты сама все знаешь не хуже меня.
- Ты хочешь сказать, что все осталось там, под руинами Берлина? - она посмотрела ему в лицо. - Верно?
- Должно было остаться, - он встал и подошел к ней. - Я бы хотел, чтобы осталось. Но это невозможно. Для этой женщины, Марты, я преуспевающий бизнесмен доктор Валдес. Она связала свою жизнь с призраком. С человеком, которого не существует. Для Отто Скорцени с того самого дня, когда мы встретились в парке Венского университета, ты остаешься одна, Маренн. И порой мне бы самому не хотелось, чтобы это было так.
- Почему? - она положила ему руки на плечи. - Ты разлюбил меня, Отто?
- Если бы. Но я знаю, ты приложила немало сил, чтобы освободить из тюрьмы Шелленберга, а теперь после его смерти, взялась рьяно воспитывать Клауса. Ты говорить, все осталось под руинами Берлина. Все продолжается, а мне бы хотелось, чтобы кое-что осталось там. Навсегда. Твоя связь с Вальтером, например. Ты обещала мне сотню раз, Маренн. И ни разу не сдержала своего слова.
- Да, я помогаю Ильзе растить Клауса, - Маренн прислонилась лбом к его плечу. - Что в этом странного? Я не могу его бросить. Он подросток, почти что мальчик. Как я могу его бросить? И я действительно приехала сюда по другому поводу. Не только из-за тебя.
- Чтобы остановить Бруннера? - он отстранил ее, поднял лицо. - Верно?