- Вы меня не так поняли, синьора Мария, - засмеялся Амброджино, - я говорю не о доме, а о вас. Вы красивая. Мне вспомнилась моя бедная жена. Она была не такая статная, как вы, но тоже очень красивая. Уже много лет, как она умерла, - вздохнул он, - а я вот старик. Вы знаете, сколько мне лет?
- Пятьдесят, - преуменьшила Мария, которая чувствовала себя весело в обществе этого старого говоруна.
- Вы хотите мне польстить, - пошутил он, показывая, однако, что ему приятен комплимент. - Увы, больше, гораздо больше.
Висевший рядом с буфетом колокольчик задребезжал, и красная лампочка загорелась на панели под ним.
- Это синьорина Джузеппина, - сказал Амброджино, взглянув на сигнал. - Пойду посмотрю, что ей нужно.
- Могу я познакомиться с ней? - спросила Мария, которой хотелось встретиться хотя бы с одним из хозяев дома, где ей предстояло работать.
- Нет, синьора Мария, - ответил слуга, - это надлежит сделать синьору Чезаре. "Амброджино, - сказал он мне, - пусть моя сестра не знает, что я нанял помощницу для нее. Я сам постараюсь объяснить ей все". Видите ли, у синьорины Джузеппины больное сердце, и она не может больше присматривать за домом. Но она все равно беспокоится, переживает за все. Такой уж у нее характер, у синьорины Джузеппины. Вы ее узнаете. Но с такой болезнью она недолго проживет. Бедняжка! - с искренним огорчением покачал он головой. - Ну, да вы скоро с ней познакомитесь. С вашего разрешения я сейчас пойду к ней.
Мария удовлетворенно огляделась кругом: этот дом, хоть и не такой роскошный и изысканный, как она ожидала, похоже, был для нее в самом деле хорошим местом. В нем был разительный контраст между великолепием фасада и скромностью внутренних помещений и меблировки, казалось, хозяева дома делали все, чтобы избежать нарочитой пышности. Но, как бы то ни было, а место ей нравилось, хотя она и не строила особых иллюзий относительно того, что уже окончательно принята. От Элизабет Лемонье она знала, что ей предстоит испытательный срок - месяц. И поскольку этот месяц будет решающим, ей следует быстрее приниматься за дело. Она осмотрела деревянную сушилку, на которой были подвешены кастрюли, сковородки и медные котелки, и обнаружила, что они не натерты до блеска. Надо будет сказать Амброджино, чтобы их помыли водой с уксусом.
Она сняла крышку с кастрюли, стоявшей на плите: в ней среди зелени кипело мясо. Мария вдохнула приятный аппетитный запах его и уловила, что не хватает сельдерея; нужно было добавить его сейчас же, иначе мясо не впитает аромат. Она нашла его в корзине, стоявшей в большом леднике, очистила от листьев, хорошенько помыла и положила в кастрюлю. Так будет вкуснее.
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилось странное создание женского пола неопределенного возраста, где-то между сорока и шестьюдесятью.
- О, Господи! - застонала она. - Руки отваливаются, а спина не разгибается…
Тут она заметила Марию и уставилась на нее своими косыми бесцветными глазками, с разинутым ртом.
- Я новая экономка, - представилась Мария, чтобы успокоить ее.
- О Господи, наконец-то! - женщина отпустила сумки, которые грохнулись на пол, и всплеснула руками. - Но когда же вы пришли? - спросила она.
- Сегодня утром, - ответила Мария, - несколько минут назад.
- А я Чеккина, служанка.
Она направилась к Марии, то ли для того, чтобы пожать ей руку, то ли затем, чтобы сделать поклон. Несмотря на свое ужасное косоглазие, на большой и красный, как вишня, нос, на темные усики и заметные волоски на подбородке, в ней было что-то симпатичное, какая-то незлобивая народная простота.
- Значит, теперь мы будем работать вместе, - сказала Мария, протягивая ей руку.
- Да, синьора… - Чеккина почтительно коснулась кончиками пальцев ее руки.
- Мария, - подсказала она, - меня зовут Мария.
- Да, синьора Мария, - сказала та, довольная этой подсказкой. - Я сделаю все, что вы скажете. Мне теперь будет легче. А то, поскольку Амброджино ждал вас, мне пришлось идти за покупками. - Она отодвинула от стола стул и свалилась на него, испустив облегченный вздох. - С моими ногами, которые так болят, ходить из лавки в лавку - удовольствие небольшое, знаете ли. - И как-то сразу забыв о себе, она посмотрела на Марию с восхищением. - Такая молодая - и уже экономка. - Для нее должность экономки равнялась чину генерала. - Как времена меняются. Уже девятнадцать лет, как я служу в доме синьора Больдрани.
- Девятнадцать лет в этом доме? - спросила Мария, стараясь скрыть любопытство.
- Вам разве Амброджино не сказал? - удивилась Чеккина.
- Он мне объяснял многое другое, - ответила Мария.
- Ну еще бы, - проворчала она, - он как дуршлаг: не может удержать даже пипи. - Спохватившись, она быстро прикрыла рот рукой, как бы пытаясь остановить грубое слово, но тщетно - слово уже вылетело. - Вы уж извините, если я себе позволила лишнее, - пробормотала она просительно, - но Амброджино никогда не молчит, из него слова так и сыплются. Ну, если он не сказал, так я сама скажу. Прежде мы жили на корсо Буэнос-Айрес, но потом переехали сюда на Форо Бонапарте. Дом, понятно, большой, так что синьорина Джузеппина наняла Амброджино, который незадолго до этого остался вдовцом. Но это он, наверное, вам сказал. Или я ошибаюсь? Он золотой человек, но больно любит поговорить.
- Да, конечно, он мне рассказал. - Мария уже видела, что в этом доме, за исключением хозяев, с которыми она еще не познакомилась, все остальные завзятые говоруны. Сама она не любила много говорить, но болтовня других развлекала ее.
- Вы уже видели синьора Чезаре? - снова начала неугомонная женщина. - Нет? - продолжала она, не давая ей времени ответить. - Он в это время обычно в кабинете, как привязанный к своему дьявольскому телефону. Вчера вечером, когда я ужинала, он велел позвать меня и Амброджино и сказал нам: "Имейте в виду: завтра придет экономка. Слушайтесь ее и живите в согласии". Так что Чеккина теперь здесь, чтобы служить вам. Приказывайте, синьора.
И, выказывая таким образом свою готовность, Чеккина откинулась на спинку стула, издав еще один долгий вздох облегчения. Тут же, охая и стеная, она поднялась на ноги и начала опустошать сумки, выкладывая на стол пакеты с покупками.
Звонок опять задребезжал, и на панели зажегся другой красный огонек.
- О, мамма миа, - встревожилась Чеккина, - это синьор Чезаре зовет, а Амброджино нет. - И, переходя от отчаяния к надежде, спросила: - А может, вы, а?
- Конечно, я, - уверенно сказала Мария, которая только этого и ждала. - А ты покажи мне дорогу.
Чеккина повела ее по длинному полутемному коридору и, указав пальцем в направлении закрытой двери, но сама держась из предосторожности подальше, сказала:
- Он там. - И ушла.
Мария сдержанно стукнула два раза и, не дожидаясь ответа, тихо приоткрыла дверь. Хозяин кабинета сидел за просторным письменным столом, настолько необычным, что в первое мгновение она засмотрелась не на него, а на стол, отделанный палисандром с полосками розового дерева и инкрустированный античными вазами в обрамлении классических дубовых венков. Множество искусно выложенных мелких деталей из драгоценных пород древесины и создавали причудливую светотень. Отделка из золоченого металла разделяла стол на панели.
- Можете смотреть мне в лицо, - сказал Чезаре Больдрани ровным тоном человека, который не может терять время. - Не знаю, что вам наговорили уже на мой счет, но уверяю вас, я совершенно безвреден. - Спокойным взглядом он смотрел на Марию, застывшую в проеме двери. Возможно, новая экономка оказалась моложе и красивее, чем он ожидал, но это было не так уж и важно. Он все равно должен был уделить ей время, так почему же не сделать это теперь?
- Я смотрю на вас, - сказала Мария, осторожно ему улыбнувшись. Не могла же она признаться, что на нее такое впечатление произвел стол, что она не сразу заметила сидящего за ним хозяина. - Синьор звонил? - добавила она вежливым и сдержанным тоном.
- Да, я звонил, - ответил он, - но я не ожидал, что вы уже здесь. Я думал, что придет Амброджино.
- Он у синьорины Джузеппины, - сообщила она.
Кабинет Чезаре Больдрани представлял собой квадратную комнату, самую большую в доме, со стенами, полностью закрытыми книжными полками и шкафами из светлого дерева, на которых теснились книги в дорогих переплетах. Огромный мягкий ковер с густым ворсом покрывал пол.
- Проходите, садитесь, - сказал он, сделав жест рукой и указывая ей на одно из двух кресел напротив. Поверхность стола была совершенно пуста: на нем стоял только телефон. - Меня уверяли, что вы быстро все схватываете - поэтому я ограничусь только самым существенным. Ваше жалованье уже определено, так?
- Да, синьор.
- Оно вас устраивает?
- Да, синьор.
- Да садитесь же, я вам сказал, - снова пригласил он.
- Да, синьор. - Мария села на краешек кресла, обитого темным дамаском. Она молчала, робея скорее перед могуществом и славой этого человека, чем перед ним самим. Она не могла еще сказать, добр он или зол, прост и доступен или спесив, но одно уже видела - прямоту и искренность.
- Здесь живем я и моя сестра, - начал Чезаре. - И еще двое слуг, которых вы уже, видимо, знаете. Возможно, это не те люди, которых вы ожидали здесь найти, - сказал он, как будто читая ее мысли. - Но я выбираю людей не за то, чем они кажутся, а за то, чем они являются. Эти двое - хорошие люди, готовые работать и преданные мне.
- Да, синьор.
- У моей сестры больное сердце, - с легкой печалью сказал он. - И в последнее время приступы участились. К тому же они стали более тяжелыми. Мы никогда прежде не держали экономку, потому что моя сестра сама вела дом. Дом для нее - это все. Но теперь это ей уже не под силу. Я хочу познакомить вас с ней. Сейчас же. Она даст вам все необходимые указания. Надеюсь, что вам будет хорошо в этом доме.
Больдрани встал, и Мария, которая все это время слушала, согласно кивая головой, сделала то же самое. Мгновение они стояли друг против друга, и девушка видела его во весь рост, прямого, сильного, решительного. На нем был серый костюм безупречного покроя, ослепительно белая рубашка и строгий синий галстук. Жилет пересекала золотая цепочка от часов. Чезаре вынул их из кармана, чтобы уточнить время. Это были серебряные часы с эмалевым циферблатом и римскими цифрами. На крышке Мария заметила женскую фигурку со струящимися волосами и повязкой на глазах. Неожиданно раздалась мелодичная музыка, и Мария улыбнулась, не скрыв удивления.
- Вам нравится? - спросил он, в первый раз чуть смягчив выражение лица.
- Да… конечно… - пролепетала она.
- Ну что ж, пойдемте, - пригласил он ее почти весело, показав в улыбке сверкающие зубы. Поначалу он показался ей уже немолодым - в свои сорок лет он чуть ли не в отцы ей годился, - но улыбка, осветившая его лицо, и прояснившийся взгляд ярко-голубых глаз сразу омолодили его. Конечно, он был красивый мужчина, а небольшой шрам на правой щеке делал его еще привлекательней. Добавляло элегантности и легкое серебро, которое сверкало у него на висках.
Больдрани повел ее по длинному коридору до полуприкрытой двери.
- Что бы ни сказала моя сестра в отношении вас, - предупредил он, - не обижайтесь.
Мария кивнула.
- Я сделаю, как вы скажете.
Он осторожно постучал, подождал несколько мгновений и вошел, сопровождаемый Марией, в комнату, освещенную лампами, чтобы разогнать полумрак туманного зимнего утра. Стены комнаты были оклеены выцветшими обоями. На большой кровати с блестевшими медью спинками, прислонившись к горе подушек, сидела женщина с болезненно хрупкой фигурой и очень бледным лицом, на котором выделялись темные круги под глазами.
- Кто эта девушка? - спросила Джузеппина, не дожидаясь слов брата и сразу встревожившись.
- Ее зовут Мария, - ответил, улыбаясь, Чезаре. - Ее прислала синьора Элизабет.
- А зачем она ее прислала? - Годы одинокой жизни с братом и тяжелая болезнь сделали характер Джузеппины более капризным и агрессивным.
- Она пришла, чтобы немного помочь тебе, - ответил Чезаре, не проявив особой дипломатической ловкости, - естественно, если ты согласна.
- Если бы я могла, я бы тут же встала, - простонала она жалобным тоном.
Чезаре сел рядом с постелью и взял руку сестры в свои.
- Ты должна быть довольна, что мадам Лемонье вспомнила о нас, - мягко укорил он ее.
Джузеппина вперилась в Марию своими большими глазами, в которых читалось смирение перед болезнью.
- Не слишком ли молода? - заметила она.
- Но это не большой недостаток, - ласково возразил Чезаре.
- И к тому же, подойдет ли она нам? - Годы лишили ее доверчивости, и теперь она говорила с эгоизмом людей, привыкших к осмотрительному выбору.
- Элизабет ее хорошо знает, - ответил Чезаре, - так что мы можем довериться ей, тебе не кажется?
- Кажется, кажется, - ответила больная, отрицая тоном то, что говорила словами.
- Тебе нужна помощница, Джузеппина, - попытался убедить он ее. - Наш дом вести нелегко.
- Но мне что, тех не хватает? - отрезала она, намекая на Чеккину и Амброджино.
- Еще одна помощница не повредит. - Ни с одним другим человеком на свете Чезаре Больдрани не стал бы терять столько времени.
- А расходы? - возразила Джузеппина, которая даже в богатстве не отвыкла прикидывать цену всему.
- Мы можем себе это позволить.
- Ты говоришь, она подойдет?
- Это зависит от тебя.
- Тогда возьмем ее, - решила Джузеппина.
Мария, которая стояла тут же, неподвижная, как камень, но с натянутыми нервами, вздохнула с облегчением.
- Мы увидимся вечером, - попрощался Чезаре. Затем, обратившись к Марии, сказал: - Моей сестре, наверное, многое надо сказать вам. Я вас оставляю. - И ушел.
- Иди сюда, - велела Джузеппина, когда они остались одни. - Иди и сядь рядом со мной.
- Да, синьора, - сказала Мария с вынужденной мягкостью.
- Зови меня Джузеппина, - поправила та, но без укора в голосе. - Так ты не ошибешься. Потому что я не синьора, а синьорина, я незамужем. Да, да, старая дева, немного резкая и взбалмошная. - Она говорила спокойно и с явной симпатией, словно вся эта комедия, только что здесь устроенная, разыгрывалась для брата. - Но только ты должна говорить мне "вы". К сестре Чезаре Больдрани экономка не может обращаться на "ты".
- Как хотите, Джузеппина, - согласилась Мария, заняв место в изголовье постели.
- Нужно, чтобы мы получше узнали друг друга, мы двое. - Голос женщины по временам срывался, дыхание было тяжелым.
- Отдохните, - посоветовала Мария, помогая ей лучше устроиться на подушках.
- Мне нельзя долго разговаривать, но, к сожалению, разговор - это единственное развлечение, которое у меня осталось, не считая молитв.
- Мы можем продолжить позднее. - Мария никогда еще не оказывалась лицом к лицу с тяжелой болезнью. Ей довелось только лечить свинку у сына и мужа.
- Дай мне капли, вон те на столике, - попросила Джузеппина, подняв худую руку с тонкими пальцами. - Десять капель и немного воды.
Мария проворно все сделала и помогла ей принять лекарство.
- Теперь лучше, - сказала та, оправляясь на глазах. - Мне кажется, что у меня камень здесь, на груди, - пожаловалась она, коснувшись своей впалой груди. - Эти капли его словно растворяют и делают боль переносимой. К несчастью, не всегда. Но ни к чему изводить тебя своими страданиями. Я, видно, ничему не научилась у моей бедной мамы. Она никогда не показывала своих страданий. Наверное, благополучие меняет и характер людей. Но тебе это неинтересно. Скажи-ка мне лучше, - спросила она, - ты уже видела дом?
- Нет, - призналась Мария с извиняющейся улыбкой, - я только познакомилась с прислугой.
- Тогда помоги мне подняться, - прошептала она, отрываясь от подушки. - Чезаре ушел, и до полудня мы его не увидим. В полдень он завтракает с Пациенцей. Ты познакомишься с ним. Исключительный адвокат. Молодой, но очень талантливый. Помоги мне, - попросила она, спуская ноги с кровати, - мы с тобой обойдем весь дом. Я тебе объясню, что надо делать.
6
- Мы стали изоляционистами, изобрели автаркию и решили, что неплохо устроились, - сказал Чезаре, в то время как Мария подавала ризотто по-милански. - Хватит, достаточно, - остановил он ее на второй ложке. - Очень вкусно, но так ты закормишь меня.
В столовой приятно пахло бульоном и шафраном, легкий утренний ветерок чуть колыхал занавески.
- Однако мы, не забывай, выиграли войну в Испании, - заметил, отпивая из бокала глоток, Пациенца.
Они уже довольно долго сидели за столом, и Больдрани чувствовал, что его волнует присутствие этой молодой и красивой женщины, которая обслуживала их. Ее свежее юное лицо с отпечатком чисто ломбардской красоты, выразительные миндалевидные глаза и черные волосы, собранные на затылке в пучок, ее сильное тело, которому словно было тесно в скромном темном платье с повязанным поверх него белоснежным фартуком, - все в ней нравилось ему.
- Ее зовут Мария, - сообщил он адвокату как бы мимоходом и сразу продолжил прерванный разговор. - Да, Валенсия и Мадрид сдались. Гражданская война закончилась. Генеральная репетиция будущей большой войны удалась. Но мир - это не Испания. И даже не Восточная Африка. С нашим опереточным вооружением мы будем неважными союзниками для любого.
Он налил в хрустальные бокалы "Барбареско" урожая 1918 года, присланное ему Риччо, который сделался недавно поставщиком королевского двора, и пригубил, не почувствовав, впрочем, вкуса.
- Но кто сказал, что война обязательно будет? - возразил Пациенца, у которого были свои соображения на этот счет.
- Они будут воевать, - сказал Чезаре с уверенностью. - Они вообразили себя пупом земли, они несгибаемы и жестоки, и люди верят им. Они то, чем человек с улицы хотел бы быть и сам. Они говорят те слова, которые он хочет слышать от них, они делают то, чего он ждет от них. Они мнят себя мужчинами, а толпа для них - женщина. Мужчина со своей толстой штукой, красуясь, стоит на подмостках, а женщина - на площади, благоговейно взирая на него, потому что иногда он доставляет ей наслаждение.
Мария, которая хлопотала возле стола, уловила грубый смысл этого сравнения и покраснела.
- До тех пор, пока будет длиться это подобие любви, - продолжал хозяин дома, - наши нынешние правители могут быть относительно спокойны. Но, когда толпа очнется и почувствует себя обманутой, оскорбленной, изнасилованной, она бросится на них, чтобы разорвать их на части. Вот так, дорогой Пациенца. Но они все-таки будут воевать, даже если Англия поведет себя миролюбиво.
Здесь речь Чезаре снова приобрела привычную конкретность, и гость решил, что последнее замечание основывается, по-видимому, на верных известиях, полученных хозяином из первых рук. Но это было не так: Больдрани мало доверял такого рода известиям, опираясь больше на свою интуицию и пророчества бессмертной Сибилии, к которой изредка и сейчас еще заходил.
- К войне подталкивают корпорации и бюрократия, - заметил юрист, переводя разговор на привычную тему.