Эштон хотел задать малышу еще несколько вопросов и, возможно, уличить во лжи, но тут они остановились перед домом, в котором жили мальчики. Пол тотчас же спрыгнул с подножки экипажа и побежал в дом. Брант неловко - болела нога - следом выбрался из кареты. Эштон с предельной осторожностью вытащил Пенелопу наружу, и в тот же момент из дома высыпали дети, а за ними вышел высокий и худощавый молодой человек. В его лице угадывались фамильные черты Уэрлоков, и он был, как все они, очень хорош собой. Молодой человек что-то тихо сказал мальчикам, и те, закивав, отступили к двери дома. А он приблизился к Эштону, легонько прикоснулся ладонью ко лбу Пенелопы и, кивнув, проговорил:
- Меня зовут Септимус Вон, я кузен и учитель этих маленьких дикарей. - И, как ни странно, голос его словно пробрался Эштону в душу, и тот мгновенно почувствовал, как уходит страх, с которым он безуспешно боролся с того самого момента, как увидел несущихся на Пенелопу лошадей. - Не беспокойтесь, с ней все будет в порядке, - продолжал Септимус. - Но, как мне кажется, вы хотели бы услышать это от доктора.
Поспешно представившись и представив Бранта, Эштон сказал:
- Да, я был бы очень признателен, если бы кто-нибудь из детей сбегал за доктором. И леди Пенелопе, и лорду Малламу требуется помощь.
- Олуэн, - обратился учитель к мальчику с иссиня-черными кудрями, - приведи доктора Прайна. - Когда тот убежал, Септимус вновь повернулся к Эштону: - Следуйте за мной. Мы уложим ее и подготовим к осмотру. Лорд Маллам, вы не могли бы подождать в гостиной? Джером, Эзра, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы джентльмену было удобно.
Два мальчика, ненамного старше Пола, увели Бранта. Эштон с Пенелопой на руках последовал за учителем. Дети побежали вперед, чтобы открыть перед виконтом дверь в спальню Пенелопы. Колыбель, стоявшая в углу комнаты, свидетельствовала о том, что Пенелопе пришлось заботиться даже о младенце. Осторожно опустив девушку на широкую кровать, Эштон снова взглянул на колыбель, в недоумении спрашивая себя: "Что же заставило родственников Пенелопы взвалить на ее плечи такую обузу?"
Септимус же тем временем, склонившись над Пенелопой, осторожно приподнял ее голову и подложил под затылок чистое полотенце. Затем начал осторожно ощупывать все тело, видимо, пытаясь обнаружить какие-либо скрытые травмы. Эштон непроизвольно сжал кулаки - ему было ужасно неприятно смотреть, как руки другого мужчины ощупывают Пенелопу. Конечно, Эштон прекрасно понимал: Септимус делает лишь необходимое, - и все же никак не мог совладать с ревностью. Наконец Септимус поднял голову и посмотрел на него своими спокойными глазами цвета моря и такими же, как море, бездонными. И в тот же миг Эштону почудилось, что этот человек… словно заглянул ему в душу. Ощущение было скверное, и виконту вдруг стало очень стыдно - ведь он, как ни старался, не мог подавить в себе собственнические чувства по отношению к Пенелопе. Да, Эштон определенно не хотел, чтобы кто-то был свидетелем его борьбы с самим собой.
- Поскольку ты все равно путаешься под ногами, Делмар, - сказал Септимус, - принеси-ка мне полотенце и воды. Я хочу смыть кровь, чтобы лучше рассмотреть рану.
- А нам не следует дождаться доктора? - спросил Эштон, когда мальчик побежал выполнять поручение.
- Я хорошо знаю доктора Прайна. - Септимус начал осторожно убирать волосы с раны Пенелопы. - Он будет нам признателен, если мы все для него подготовим. Как это произошло? - спросил он, когда Делмар поставил на маленький столик возле кровати таз с водой и положил рядом полотенце.
Эштон стал рассказывать Септимусу все, что смог вспомнить. А тот тем временем тщательно промывал рану. Малыш Пол тоже кое-что рассказал, причем речь его была на удивление правильной, а изложение - поразительно ясным для такого малыша. И всякий раз, когда Эштон вспоминал о недавнем происшествии, он все больше убеждался в том, что это была не случайность.
Септимус же ничего на сей счет не сказал. Он унес грязную воду и полотенце, затем вернулся, налил в таз свежей воды из кувшина и вымыл руки. Приблизившись к постели, вдруг заявил:
- Выходит, Пенелопа влипла в очень скверную историю.
Эштон пристально посмотрел на него:
- Значит, вы тоже считаете, что это происшествие не случайность.
- Разумеется, не случайность. Но почему кому-то понадобилось убивать Пенелопу?
- Я думаю, за этим стоит миссис Крэтчитт, - послышался вдруг низкий приятный голос, уже знакомый Эштону.
Виконт обернулся и увидел Артемиса, Стефана и Дариуса, стоявших у порога. Юноши подошли к кровати и внимательно посмотрели на Пенелопу. Все трое выглядели настоящими оборванцами - одежда в лохмотьях, лица в грязи. И глаза всех троих сверкали недетской злобой.
- С чего бы этой женщине желать смерти леди Пенелопе? - спросил Эштон.
- Пенелопа кое-что видела, - ответил Дариус. - Видела те преступления, что происходили в том доме. Видела страшные вещи.
- Мы знаем, что не все женщины попали к ней в бордель по своей воле. И мы с друзьями приложим все силы, чтобы добиться закрытия этого заведения. Более того, мы уже начали этим заниматься, однако миссис Крэтчитт ничего против нас не предпринимает.
- Но вы все аристократы, лорды, знатные и влиятельные люди, - сказал Артемис. - Если бы не это, Крэтчитт могла бы и против вас что-то предпринять, чтобы заставить замолчать. Но она понимает, что не стоит идти против пятерых членов палаты лордов. Но только благодаря Пенелопе вы узнали о грязных делишках миссис Крэтчитт, и поэтому именно ее она стремится убить. Именно Пенелопу она винит в том, что может лишиться столь прибыльного дела. Но мне кажется, есть и другие причины…
- Какие же? - перебил виконт. - Может, Пенелопа видела или слышала что-то такое, что миссис Крэтчитт хотела бы хранить в тайне?
- Она видела призраков, - заявил Делмар.
- Призраков? - недоверчиво переспросил Эштон. - Вы хотите, чтобы я поверил в то, что леди Пенелопа видела призраков? Неужели вы полагаете, что Крэтчитт желает ее смерти потому, что она якобы видела каких-то духов, витавших над этим проклятым заведением?
Пока виконт говорил, все присутствующие взирали на него с явным разочарованием. И Эштон вдруг подумал, что не заслужил такого к себе отношения. Да, он прекрасно помнил, что говорила ему в ту ночь Пенелопа о доме миссис Крэтчитт. Она сказала, что этот дом населяет множество несчастных озлобленных призраков. Она также сказала, что кто-то умер на той кровати. И еще он запомнил слова "бедная Фейт", сказанные тихим голосом, полным неизъяснимой грусти. И тут виконт вдруг снова услышал эти слова - казалось, они отчетливо прозвучали у него в ушах. "Но ведь нелепо же думать, что она действительно говорит с мертвыми", - сказал он себе, однако трезвый голос рассудка не мог подавить внезапно пробудившуюся в его душе веру в чудо. Но откуда взялась у него эта вера? Ведь он никогда не был подвержен суевериям…
- Очень жаль, что вы не верите нам, милорд, - сказал наконец Артемис. - Но дело в том, что у Пен действительно такой дар. Возможно, она что-то сказала тем, кто ее похитил, а они, должно быть, передали ее слова миссис Крэтчитт. Верит ли или нет эта женщина в то, что у Пенелопы есть дар, - не имеет значения. Скорее всего она просто боится, что Пен кое-что знает. Мы пытались выяснить, какие тайны скрывает этот бордель, но пока нам не повезло.
- Леди Пенелопа знает о том, что вы шпионите за Крэтчитт? - спросил виконт.
- Нет, не знает. То есть не знает, как именно мы за ней шпионим, а мы не собираемся говорить ей об этом, пока не раздобудем что-нибудь такое, о чем следовало бы рассказать.
- А Гектор? Он тоже следует этому правилу?
- А, вы его видели, верно?
- Конечно, видел. Кларисса таскает его за собой повсюду. Похоже, она считает, что маленький нелепо разряженный мальчик, который трусит следом за ней как собачонка, добавляет ей значительности.
- Нелепо разряженный?
Эштон решил проигнорировать вопрос Артемиса и спросил:
- Думаете, он сможет что-то узнать?
- Разумеется, сможет. Он сумеет доказать, что леди Кларисса с братом беззастенчиво грабят Пенелопу и что именно они устроили ее похищение.
Эштон молчал. Это без обиняков высказанное обвинение в адрес Чарлза и Клариссы должно было бы ошеломить его, вызвать желание возразить, но виконт не знал, что сказать в оправдание Хаттон-Муров. А потом вдруг осознал, что готов поверить в то, что Чарлз и Кларисса способны на такие преступления. В тот момент, когда он узнал, как они обращаются с Пенелопой, у него словно раскрылись глаза, и теперь ему казалось, что эти двое способны на все. А тот факт, что они обманом заставили его сделать предложение Клариссе и шантажировали долгами отца, только утвердил Эштона в этом мнении. Именно поэтому виконт не был шокирован услышанным - он уже и сам склонялся к мысли, что Хаттон-Муры виновны в преступлениях, в которых обвинял их Артемис.
К несчастью, одни лишь подозрения еще не являлись достаточным основанием для того, чтобы расторгнуть помолвку. Даже если бы он нашел иной способ раздобыть деньги, необходимые для погашения отцовского долга, он не мог разорвать помолвку без достаточных на то оснований, не рискуя вовлечь свою семью в скандал. Отец его и так слишком часто заставлял близких страдать, и Эштон не собирался идти по его стопам.
- Но зачем им это? - пробормотал он.
- Деньги и похоть, милорд, - ответил Артемис.
- Похоть?.. - изумился Эштон. - Неужели вы имеете в виду… Пенелопу?
Артемис кивнул:
- Пен этого не замечает, но так и есть. Разве она не сказала, что ее доставили в дом миссис Крэтчитт для одного мужчины, который должен прийти утром? Я абсолютно уверен в том, что это Чарлз.
Эштон не успел задать очередной вопрос - в этот момент в комнату вошел человек лет сорока, крепкого телосложения, с растрепанными седыми волосами. В руке он держал докторский саквояж, так что, судя по всему, это и был доктор Прайн.
Доктор тут же распорядился, чтобы все, кроме Септимуса и Эштона, вышли из комнаты. Тщательно вымыв руки, сказал:
- Я уже осмотрел лорда Маллама. Ничего страшного. Синяки, царапины, разбитое колено. Я велел мальчикам положить ему на колено холодный компресс. Перед уходом перебинтую ногу.
Склонившись над Пенелопой, доктор принялся ее осматривать. Через некоторое время сказал:
- Череп не проломлен, и это самое главное. Необходимо лишь наложить несколько швов. Хотя, конечно же, ей надо отлежаться хотя бы неделю. А теперь мне нужен яркий свет, чтобы наложить швы, - добавил Прайн и тут же раскрыл свой саквояж.
Пенелопа тихо застонала, когда доктор начал накладывать первый шов. Эштон хотел поддержать ее голову, но Септимус жестом попросил его отойти, а сам, склонившись над ней, положил одну руку ей на лоб, а другую - на сердце. И почти тотчас же лицо Пенелопы, до этого искаженное болью, приобрело выражение умиротворенности. Она не шевельнулась и не издала больше ни звука, пока доктор накладывал швы. Эштон же, внимательно наблюдавший за ним, при всем желании не мог бы отрицать тот очевидный факт, что Септимус облегчил ее страдания своим прикосновением, - он ведь видел это собственными глазами. А доктор Прайн не выразил ни малейшего удивления; закончив перевязывать голову Пенелопы, он пристально посмотрел на Септимуса и спросил:
- Вы уверены, что не хотите стать моим помощником?
Молодой человек покачал головой и отошел от кровати.
- Нет, не могу, к сожалению. Ну, может, только изредка. Но каждый день, пациент за пациентом… Нет, столько боли мне не вынести.
- Что же, спасибо за откровенность. Хотя жаль. Чертовски жаль. - Прайн направился к умывальнику. - С ней все будет в порядке. Как я уже сказал, не позволяйте ей вставать с постели… по крайней мере, несколько дней. И до тех пор пока я не сниму швы, она не должна утомляться. Вначале у нее может кружиться голова. Приходите ко мне, если заметите какие-нибудь тревожные признаки. Вы знаете, что это за признаки?
- Да, знаю, - кивнул Септимус. Проводив доктора до двери, он спросил: - Сколько мы вам должны?
- Ничего. Его сиятельство, там, внизу, заплатил мне более чем достаточно. Пойду перевяжу его колено, чтобы он смог надеть штаны.
После ухода Септимуса и доктора Эштон приблизился к кровати и внимательно посмотрел на Пенелопу. Все в этом доме верили, что она действительно видит призраков и может общаться с ними. Пол верил, что может предвидеть опасность, а доктор верил, что Септимус обладает даром облегчать боль раненых и больных. И все эти слухи об Уэрлоках и Бонах не прекращались на протяжении жизни нескольких поколений. Эштон в задумчивости покачал головой. Он был человеком разумным и всегда умел контролировать свои мысли и чувства. Сейчас он уже не считал, что Пенелопа и мальчики принадлежат к семейству шарлатанов, однако отказывался верить в магию и таинственные дары. Ему нужны были доказательства, чтобы поверить во все это, но таких доказательств ему пока что никто не предоставил.
Пенелопа тихо застонала, и Эштон, взяв ее за руку, присел на край кровати. Виконт не понимал, почему его так влекло к ней, но было совершенно очевидно, что он действительно испытывал к ней сильнейшее влечение. Более того, он чувствовал, что желает ее так, как не желал еще ни одну женщину. И даже ее странная вера в то, что она может видеть призраков и говорить с ними, не ослабляла его влечения к ней.
Тут глаза Пенелопы медленно открылись, и Эштон тотчас почувствовал, что его все сильнее влечет к этой девушке. Виконт знал, что должен бороться со своими чувствами к ней уже хотя бы потому, что он, лорд Радмур, являлся не кем иным, как охотником за приданым. Кроме того, он был обручен с ее сводной сестрой и всякий раз, когда смотрел на Пенелопу, напоминал себе, что должен скоро жениться на ее сводной сестре. Эштону казалось, что если он прикоснется к Пенелопе так, как хотел, то поступит как последний из негодяев. Более того, сейчас Эштон не чувствовал решимости вести себя как джентльмен. Он боялся, что в нем было больше от отца, чем ему хотелось бы.
- А что Пол?.. - тихо прошептала Пенелопа.
- С ним все в порядке, не беспокойтесь. У него даже синяков нет. Может, хотите пить?
- Да, пожалуйста.
Виконт встал и осмотрелся. Возле камина стояли два кресла и маленький столик, на котором красовался серебряный кувшин с гравировкой. Эштон подошел к столу и, понюхав жидкость в кувшине, убедился в том, что это сидр. Налив немного в один из серебряных бокалов, стоявших рядом с кувшином, он подошел к кровати. Пенелопа лежала с закрытыми глазами - казалось, что она спала. Но в тот момент, когда Эштон присел на край кровати, она снова открыла глаза и протянула руку к бокалу. Рука сильно дрожала, и девушка, поморщившись, пробормотала:
- Боюсь, мне понадобится ваша помощь.
В голосе ее прозвучали нотки раздражения, и Эштон с трудом удержался от улыбки - леди Пенелопу едва ли можно было назвать идеальной пациенткой. Поднявшись с кровати, он поставил бокал на место, затем, снова усевшись рядом с девушкой, обхватил ее за плечи и попытался приподнять. Она нахмурилась и спросила:
- Что вы делаете? Почему…
Пенелопа умолкла, пораженная своими ощущениями; прикосновения лорда Радмура оказались необыкновенно приятными. Голова ее по-прежнему гудела, на всем теле не было ни одного места, которое не болело бы, - и все же ей было очень хорошо рядом с этим мужчиной; казалось, что тепло его проникает ей в кровь, и хотелось прижаться к нему как можно крепче, прижаться всем телом. Но как объяснить подобную реакцию? Ведь на сей раз нельзя было приписывать все действию наркотического зелья миссис Крэтчитт…
- Я всего лишь пытаюсь приподнять вас, - ответил Эштон. - Хочу, чтобы сидр попал к вам в горло, а не разлился по постели. - Потянувшись к столику, он снова взял бокал и поднес к губам девушки. - Только пейте медленно. Я знаю по собственному опыту, что после удара по голове очень сильно тошнит, когда пьешь.
Сделав глоток, Пенелопа прошептала:
- Наверное, мне придется оставаться в постели несколько дней.
- Да, конечно. А с этим возникнут проблемы? Ваше долгое отсутствие может возбудить у Хаттон-Муров подозрения?
Пенелопа молча допила сидр и прислонилась к Эштону плечом, когда он убрал бокал на столик у кровати; ей не хотелось, чтобы Эштон уходил, хотелось насладиться его близостью еще немного.
- Я дам знать миссис Поттс, чтобы она что-нибудь придумала, - ответила наконец Пенелопа. - До сих пор ей удавалось предотвращать подозрения Клариссы и Чарлза. Они привыкли, что кухарка всегда знает, где я нахожусь и чем занимаюсь, хотя редко спрашивают ее об этом. Я провожу много времени на кухне. - Эштон провел губами по ее горячему лбу, и Пенелопа вздрогнула. - Спасибо, что поймали Пола, - прошептала она, заглянув виконту в глаза.
- Не за что меня благодарить. Не стоит… - Он поддался искушению и прикоснулся губами к ее губам.
- Может, и не стоит, - ответила она тихим шепотом.
- Но я все же поцелую вас, прежде чем уйти, - сказал он неожиданно.
Пенелопа знала, что ей следует воспротивиться, но у нее не хватало силы воли на это. Вначале поцелуй был нежным и почти робким - губы осторожно скользили по ее губам, но в какой-то момент поцелуй стал настойчивым и властным, словно виконт заявлял на нее права. Пенелопа же, несмотря на боль, которую причиняло ей каждое движение, попыталась обнять его и покрепче прижать к себе. И почти в тот же миг Эштон отстранился и, выругавшись, вскочил с кровати. Пенелопа едва удержалась от вздоха разочарования - ее тело томилось по этому мужчине, а губы жаждали его поцелуев.
- Я должен идти… - прохрипел Эштон; сейчас он был охвачен одним лишь желанием - забраться к Пенелопе в постель. - Увидимся завтра, отдыхайте… - С этими словами виконт выскочил из комнаты; ему казалось, что еще несколько секунд - и он окончательно потеряет над собой контроль.
Проводив его взглядом, Пенелопа тихонько вздохнула. Целоваться с ним было ошибкой, а желать его - ужасной ошибкой - ведь лорд Радмур был помолвлен с Клариссой… К тому же ему требовались деньги, чтобы спасти свою семью, а у нее… Пенелопа не знала, есть ли у нее вообще хоть что-то. Зато на ее попечении находились десять мальчиков, и едва ли найдется мужчина, который захотел бы взвалить на себя такую обузу. Наверное, и этого вполне достаточно, чтобы отпугнуть даже самого смелого из мужчин, а ведь были еще и дары. Лишь очень немногие вне их семейного круга могли примириться с этими дарами, что подтверждалось множеством сломанных веток на их генеалогическом древе. И если она, Пенелопа, позволит велениям сердца и тела взять верх над разумом, то все может закончиться для нее очень печально.
Пенелопа множество раз говорила себе это, но, увы, никак не могла образумиться. Снова вздохнув, она закрыла глаза. Наверное, сейчас ей следовало хорошенько подумать о возможных последствиях своих опрометчивых поступков, но она никак не могла сосредоточиться. Что ж, возможно, она подумает об этом завтра.