Неужели все женщины испытывают такое, когда становятся причастны к рождению новой жизни? - думала она. Все ли они так пронзительно ощущают полную беззащитность малыша, который физически существует пока что только для той, которая носит его под сердцем? Фанатическая приверженность к этому ребенку, которого она даже не собиралась иметь, та связь, которую она уже чувствовала с ним, постоянно поражала Шарон. Она может не любить Роберта, он вправе оставаться к ней равнодушным, но она будет - она это знала - любить их ребенка.
И Роберт тоже будет любить малыша, призналась она себе, взглянув на него, пока он сворачивал с главной улицы на узкую пыльную дорогу, ведущую к вилле.
Время суток и тосканский зной меняли кирпичный цвет стен дома на более мягкий, высветленный оттенок, где-то между розовым и терракотовым. Жалюзи, теперь закрытые из-за полуденного солнца, светились белизной Местный фермер, которого Сильвия, оставшись вдовой, наняла присматривать за ее владениями, похоже, недавно обновлял фасад, решила Шарон, заметив блеск свежей краски.
Роберт остановил машину и вышел. Шарон неуверенно последовала за ним.
- Марк должен был приготовить для нас кое-какие припасы, - сказал Роберт, имея в виду фермера. - Если нет, то я тебя ненадолго оставлю. Ты располагайся, а я съезжу в деревню и кое-что привезу. Есть что-нибудь особенное, чего бы тебе хотелось?
- Только воды, - сказала Шарон чуть-чуть поморщившись. Ее рот был сух, все тело, казалось, пропиталось дорожной пылью. Жара и ее собственное внутреннее напряжение привело к довольно сильной головной боли.
Надев темные очки, чтобы избавиться от солнечного марева, она заметила, что Роберт нахмурился.
- Лучше тебе укрыться от жары в доме, - сказал он ей.
- Я беременна, Роб, вот и все, - ответила она раздраженно. - Не о чем беспокоиться. Ты ведь не из-за меня беспокоишься, - заключила она с горечью. - Тебе же наплевать, что со мной происходит.
- Чего ты от меня хочешь?
Шарон внутренне сжалась, услышав в его голосе агрессивность.
- Мы оба знаем, что тебя в действительности раздражает, Шарон, - мрачно произнес Роберт, - и что это не мое так называемое "беспокойство". Ради Бога! - воскликнул он. - Я знаю, что я не Фрэнк, но когда же ты, черт побери, повзрослеешь и поймешь, что… - Он замолчал, потирая шею и щуря на солнце глаза. - Пошли в дом, - сказал он ей, поворачиваясь к входной двери.
Шарон в молчании следовала за ним, осмотрительно держась на расстоянии, пока он отпирал старую деревянную дверь. Внутри царила благословенная прохлада.
Пока Роберт открывал жалюзи, Шарон пошла на кухню. Марк, безусловно, побывал там, о чем свидетельствовала стоявшая на кухонном столе коробка с продуктами. Заглянув в нее, Шарон с благодарностью разглядела ветчину местного приготовления и свежие отборные помидоры, внезапно ощутив неописуемый голод.
- Ага, тебе бы этого хотелось, да, малыш? - поддразнила она ребенка, высказывая свои мысли вслух. От вида и аромата свежеиспеченного домашнего хлеба у нее потекли слюнки. - Ты собираешься стать таким, как твой папочка, и полюбить свои итальянские корни? - засмеялась она, чувствуя, что усталость исчезла и тело ее расслабилось, отбросив напряжение от постоянного присутствия Роберта.
Было что-то новое в том, что она только что ощутила, в этом словесном общении с ребенком.
- Ну, не надейся, что я стану сумасшедшей итальянской мамочкой и буду баловать тебя, - в шутку предупредила она. А затем обернулась и вспыхнула, обнаружив, что на пороге стоит Роберт.
Как долго он там находился? Достаточно для того, чтобы услышать все ее глупости, решила Шарон и привычно приготовилась к бою.
- Во всех книгах говорится, что очень важно общаться с ребенком еще до его рождения, давать ему знать, что ты рядом и заботишься о нем, любишь его.
- И ты любишь его… или ее?
- Он или она - это мой ребенок… Как я могу его не любить? - вспылила Шарон.
- Твой ребенок - это и мой ребенок тоже, - напомнил ей Роберт. - Такие вот дела, почтенная миссис Дуглас… Позволь предупредить тебя на всякий случай, вдруг ты попытаешься вообразить, что отец ребенка - мой брат, так же как ты воображала его своим любовником…
- Марк, кажется, забыл купить нам молока, - попыталась Шарон перевести разговор в другое русло, быстро отворачиваясь, чтобы он не увидел, как пылает ее лицо.
- Шарон… - угрожающе произнес Роберт.
- Нет… Нет, я никогда не смогу вообразить Фрэнка отцом моего… нашего ребенка, - непроизвольно поправилась она. - Ни я, ни кто другой.
Какое-то время Шарон отвлеченно стояла у окна. Внезапно прежняя боль безжалостно охватила ее душу.
- Но Роберт, как же мы все-таки выдержим это? - резко спросила она, обернувшись к нему. Ее глаза выдавали гнетущее страдание. - Мы ведь не любим друг друга. - Голос ее задрожал. - Мы даже не питаем друг к другу симпатии…
- Мы выдержим это, потому что должны - ради него или нее, - сумрачно произнес Роберт, выразительно взглянув на ее живот. Он перебросил ключи от машины из одной руки в другую. - Я занесу вещи наверх и потом съезжу в деревню за водой. Оставлю твой багаж в главной спальне. Я буду спать в другой…
На вилле были только две спальни, одна чуть побольше - ее называли главной, другая поменьше. Ванная была только одна, и чтобы попасть в нее тому, кто жил в маленькой спальне, нужно было обязательно пройти через главную. Сильвия раньше всегда говорила, что обязательно устроит вторую ванную, но до этого у нее так и не дошли руки.
Не дожидаясь ответа, Роберт направился к двери.
Позади виллы располагался затененный вьющимся виноградом внутренний дворик. Тем летом, когда Шарон жила здесь со своими родителями, они почти всегда ели там. Как, ради всего святого, она собирается вытерпеть эти две недели здесь наедине с Робертом? Если она не может вынести даже мысли о том, чтобы провести вместе две недели, то как она собирается жить с ним всю последующую жизнь? Утомленная, она пошла наверх.
Жена Марка, согласно пожеланию Роберта, приготовила им две отдельные постели. Что подумала эта шустрая, глазастая бабенка о молодой паре, собирающейся провести свой медовый месяц в разных спальнях? Шарон вяло размышляла об этом, стаскивая одежду, чтобы смыть с себя в душе дорожную пыль. После она тщательно привела себя в порядок перед зеркалом и легла в кровать под душистые, пахнущие лавандой, прохладные простыни.
Шарон удовлетворенно улыбнулась себе, натянув платье из тонкого батиста, и взглянула в окно. Небо было прекрасного чисто-голубого цвета, обещая еще один солнечный день.
Она почувствовала это, когда поправляла складки платья. Короткое слабое ощущение, словно лепесток цветка коснулся ее кожи. Она сразу поняла, что это, и непроизвольно позвала Роберта.
- Скорее!
- Что такое? Что случилось? - немедленно откликнулся он, распахивая дверь в спальню и замерев на пороге.
Какое страшное испытание - быть здесь вдалеке от всех наедине с Робертом, Она готовилась к тому, что это обязательно выявит всю порочность их отношений, подтвердит заведомую противоестественность их совместной жизни. Неудивительно, время в Тоскане летело так быстро…
Ее тело, утомленное испытаниями предсвадебных недель, стремилось лишь расслабиться, насытиться живительным воздухом и солнечным светом. Инстинкт требовал от нее не сосредоточиваться на своей антипатии к Роберту, но беречь и лелеять новую, с каждым днем набирающую в ней силу жизнь. Да, временами у нее сердце разрывалось из-за того, что она потеряла, из-за того, чего у нее никогда не будет, чего они оба лишились, приговорив себя к браку без любви… Тогда ее мучило безысходное, смутное чувство утраты и отчаяния.
Как ни странно, не о Фрэнке думала она в такие минуты - его образ, память о нем, которые она бережно хранила с раннего отрочества, казалось, больше не спасали ее в тяжелую минуту.
- В чем дело? - повторил Роберт уже поспокойнее.
Она бессознательно залюбовалась тем, как прекрасно смотрится он в легких светлых шортах и белой футболке. Голые, до черноты загорелые ноги, такие сильные для человека, работающего за письменным столом, руки… Шарон вдруг ощутила незнакомое острое чувство.
Ей показалось, что она вдруг увидела его совершенно иначе, словно вошла в заветную комнату, где все знакомые, привычные предметы оказались на других местах, и она впервые оценила их в новой обстановке, - увидела и поняла, что таила от себя их истинное очарование.
Сердце Шарон забилось быстрее.
- Тебе нехорошо? - Роберт подошел к ней вплотную. С самых первых дней здесь он настаивал, чтобы она по утрам оставалась в постели, пока он не принесет ей чашечку чая и немного печенья. Поначалу Шарон взбрыкивала, ее раздражало, что она позволяет так себя разнеживать. Она ядовито напоминала Роберту, что знает причину такой ревностной заботливости, что все это не ради нее, а ради ребенка. Но совсем недавно она поймала себя на том, что исподволь ей очень даже нравится, что он ее так балует. Это чувство, подкравшееся незаметно, застигло ее врасплох.
- Нет, со мной все в порядке.
Теперь, когда он был рядом, хмуро поглядывая на нее, явно раздраженный тем, что его от чего-то оторвали, она начинала сожалеть о своем порыве. Не надо было его звать, к тому же…
- Ничего, - сказала Шарон, отворачиваясь. - Я только хотела спросить, ты все еще собираешься поехать сегодня в город?
- Да. Нам нужен бензин, продукты и…
Он замолк, потому что Шарон вдруг коротко вздохнула в испуге. С озабоченным видом он ласково обнял ее за плечи.
- Шарон, если ты плохо себя чувствуешь…
- Нет, это не то, - пролепетала она со счастливым румянцем. - Это малыш, он шевелится, - Шарон затаила дыхание. - Потрогай. - Она вдруг взяла его руку и положила ее себе на живот.
Ощутив какое-то внутреннее сопротивление Роберта, она немедленно отпрянула от него, отдернув пальцы от его руки, словно прикосновение обожгло ее. Глаза Шарон наполнились слезами, которые она не могла сдержать, стараясь отодвинуться от него. Но Роберт не позволил ей и, несмотря на первую невольную реакцию, теперь уже сам приложил свою теплую и твердую ладонь к ее животу. Почему-то это прикосновение принесло ей покой и уверенность.
Ребенок, должно быть, тоже это чувствует, смутно подумала она, потому что тот вдруг зашевелился сильнее. Шарон, полная материнской гордости, громко засмеялась, увидев в глазах Роберта смесь недоверия и благоговения.
Какая-то тень пробежала по его лицу. Роберт казался теперь иным, более чистосердечным, ранимым. Он слегка опустил голову, рассматривая свою руку, лежащую на ее животе. У Шарон вдруг появилось странное желание обнять его.
Ей нужна была твердая, нерушимая опора, ведь прежний мир необратимо разрушен. И спасение от страха и одиночества она могла найти только под крылышком Роберта.
- Похоже, она вся в тебя. Ее присутствие становится заметно, - сказал Роберт, убрав руку и отступая в сторону. Хотя голос его звучал спокойно, Шарон видела, как он тронут тем, что только что пережил.
- Она? Так ты хочешь девочку?
- Да, - без всякого смущения признался Роберт. Голос его снова обрел обычную властность. - По крайней мере, таким образом… - задумчиво добавил он, покачав головой и не закончив фразу.
Шарон удивилась, что он хочет дочь. Она полагала, что мужчины вроде Роберта помешаны на сыновьях. Удивительно, насколько вообще обманчивы сложившиеся у нее за десятилетия представления о язвительном, крутом кузене. Но она начинала узнавать своего мужа…
Да, узнавала… Она поняла это в тот же день, лежа в шезлонге в саду, ожидая, когда Роберт вернется из города. Невольное уединение продолжалось всего около часа, но за это время Шарон суждено было обнаружить новые черты не только в характере мужа, но и… в собственной душе.
Странное состояние испытала она утром. Эта опаляющая вспышка откровенного желания, когда она увидела его в дверях спальни, этот прилив необычайной нежности, от которого сердце так забилось, когда он протянул руку, чтобы прикоснуться к будущему ребенку…
Она отчаянно пыталась совладать с этим настроением, отодвинуть прочь, сравнивая его с той любовью, которую питала к Фрэнку. Но почему-то ей удавалось вызвать в себе не более чем бледное эхо того чувства, что долгие годы преобладало в ее жизни.
Даже образ Фрэнка ей приходилось восстанавливать в памяти с усилием, а когда она все же представила себе, как он смотрит на нее, перед ней возник всего лишь двоюродный брат, а не сказочный принц, романтический рыцарь, ее единственный возлюбленный… Все кануло куда-то. От былой тоски, страстных грез не осталось и следа.
Только ли из-за беременности она превратилась в такую толстокожую, бесчувственную? Ведь Роберт по-прежнему волнует ее как женщину. Первый мужчина в ее жизни…
Она попыталась устроиться в шезлонге поудобнее, но жар, опаляющий ее тело, вовсе не был связан с летней жарой. Она села, с пылающим лицом, стыдясь бурно проснувшегося плотского желания. Как она может хотеть Роберта? Это невозможно.
Но ведь она больше не невинная девушка. Она женщина, и ей прекрасно известно, как ведет себя ее тело, когда она возбуждена, когда ее охватывает желание. Она не может ошибиться и с чем-то спутать эти признаки.
Но Роберт… Из всех мужчин… Может быть, это потому, что они уже стали любовниками?
Шарон непроизвольно повернула голову в сторону дома. Хотя бы он поскорее вернулся… Сердце бешено колотилось. Не случилось ли что в дороге? Он ведь гоняет как сумасшедший! Без него так грустно, плохо… Шарон боялась игры своего не в меру богатого воображения. Прошлое ускользало от нее, а будущее страшило неизвестностью.
Это все из-за ребенка, уговаривала она себя, это из-за него. И желание?..
- Нам лучше двигаться, если ты хочешь вечером в ресторан, - сказал Роберт.
Она все еще нежилась на балконе, с упоением смотрела на закат, но не без некоторого притворства. На самом деле с тех пор как Роберт приехал из города, Шарон исподтишка наблюдала за ним, изо всех сил стараясь скрыть жадное стремление не упустить его из виду. Одновременно она отчаянно пыталась разобраться в своих чувствах.
Почему, почему самые обычные штрихи - его походка, оттенок кожи, мужественное благородство жестов, движений, теплый изгиб его шеи - вдруг пробудили в ней всепоглощающее влечение? Он же был ей противен долгие годы. Почему вдруг она стала так чувствовать его? Стоит ему оказаться поблизости, как сердце безумно бьется…
И почему, несмотря на все доводы рассудка, при одной только мысли о его прикосновении она готова…
Довольно. Хватит. Шарон решила пресекать подобные настроения. Все равно нет ответа…
- Я пойду переоденусь, - ответила она Роберту, томно выплывая из кресла.
Солнце окрасило ее кожу в теплый персиковый цвет. Ее загар был слабее и нежнее, чем у Роберта. Несомненно, это беременность придала ее телу такую округлость, такой здоровый цвет, думала она, разглядывая себя в зеркале спальни.
Хотя ребенок едва обозначил свое присутствие, ей уже было удобнее в мягкой просторной одежде, и теперь она радовалась, что позволила Джейн увлечь себя перед свадьбой в затяжной рейд по магазинам.
Джейн выбрала тогда для нее несколько светлых струящихся платьев. Они были не в ее обычном стиле, но, как ни странно, кажется, шли ей, хотя она никогда не считала себя настолько женственной, чтобы носить хотя бы это платье - Из тонкого муслина, без рукавов и с глубоким вырезом. Оно открывало ее загорелые руки и нежно облегало грудь.
- Глупенькая, тебе же будет восхитительно… прохладно, - щебетала Джейн. - Можно носить под ним только трусики. Примерь, - требовала она, протягивая ей элегантное светло-зеленое платье в мягкую складку от талии.
- Какая прелесть! - взвизгнула Джейн, когда Шарон неохотно подчинилась. - Твоему эстету это понравится. Обалденные складочки! Мужчины любят такие штучки.
Шарон вспомнила, как стягивала с себя платье в полной уверенности, что откажется от покупки. К чему ей набиваться на богемную претенциозность? Однако Джейн схитрила и незаметно изловчилась оформить заказ. Шарон была поставлена перед фактом, когда посыльный доставил покупки из магазина. Ох уж эта Джейн!..
И вот, сейчас плавно изгибаясь перед старинным венецианским зеркалом, она надевала это платье после душа. Надо же, как бывает… "Роберту это понравится", - уверяла тогда Джейн. Ее захлестнуло неизъяснимое нарастающее волнение. Представилось, как он расстегивает эти маленькие пуговки, освобождая ее нагое тело… Растворяясь в этом сладостном сне, она слегка вскрикнула.
- Шарон?
Она открыла глаза. Лицо ее пылало. Она поняла, что Роберт слышал ее.
- Что случилось? Ребенок… Что-то не так?
Он подошел к ней, обнаженный до пояса, в светлых брюках, которые при каждом шаге облегали его узкие бедра.
Шарон смотрела на мужа как загипнотизированная, следила за каждым его движением. Губы ее слегка приоткрылись.
- Робби…
Он подошел так близко, что она могла прикоснуться к нему. В смятении она так и сделала и тут же подняла потемневшие от желания глаза.
- Я хочу тебя, - неуверенно призналась она. - С тобой… Я…
- Шарон, - начал он, но она не хотела ничего слышать. К чему сейчас слова? Она еще крепче вцепилась в его руку.
- Нет, нет… Не говори ничего… Пусть будет так… Роберт, мне страшно, - с дрожью в голосе говорила она. - Я не понимаю, что со мной делается… почему я…
Она учувствовала, что он бережно отклоняется в сторону.
Шарон стеснялась приблизиться к нему, потому что не ручалась за себя, и вместе с тем неодолимо тянулась к Роберту, ведь он - единственный, на кого она может положиться в этом ставшем вдруг чужим, ускользающем от нее мире.
Когда Роберт склонился над ней, она нечаянно прикоснулась губами к пульсирующей вене на его шее. Смерч желания взвился в Шарон. Она простонала его имя и голодными, отчаянными поцелуями покрыла его плечи и грудь. Все ее самообладание истаяло во вкусе и запахе его тела, в ощущении его кожи, в том, как он сжимал ее плечи, когда она лихорадочно ласкала губами его шею… Теперь он больше не отстранял ее, а с необычайной осторожностью принимал к себе.
Его сердце вдруг застучало быстрее, руки сплелись у нее на спине… Роберт пластично покачивал ее, а она скользила губами по его коже в такт этому движению…
А потом Роберт вдруг сам поцеловал ее, обняв ладонями ее лицо. Она была почти недвижна, когда его губы коснулись ее губ. Что было такого возбуждающего в этом поцелуе, почему невозможно было ему противиться? Шарон не успела дать себе в этом отчет. Она страстно приникла к Роберту, губы ее раскрылись под его губами, неистово слились с ними.
Она все сильнее прижималась к нему, сквозь одежду ощущая, как он возбужден, желая быть к нему еще ближе…
- Робби, мое платье… - Прошептав ему в губы эти слова, Шарон увидела его сверкающие глаза. Как будто смотришь на солнце, только куда опаснее, подумала она.
Все тело ее наполнилось жаром, и от этого хотелось другой наполненности, которую только он мог ей дать. Роберт ошарашено смотрел на ее платье, словно не понимая, о чем она просит.
- Сними с меня… Слышишь дурачок?.. - настаивала в полузабытьи она. - Я хочу почувствовать тебя, Роби, тебя всего… Слышишь?