Она не забыла, как энергично в свое время Роберт противился ее назначению на должность переводчика компании, выступая с презрением против кумовства и утверждая, что выгоднее было объявить конкурс на эту должность.
Шарон знала, что ей не следовало тогда подслушивать у входной двери, как он спорил с ее матерью о "столь ответственном назначении". Она и не собиралась этого делать, но так уж вышло, что она просто шла тогда к матери.
Как бы там ни было, то, что она услышала о себе, только заставило ее со всей решительностью доказывать, как он не прав и какую ценность для компании она могла бы составить. Поэтому она немедленно отбросила свои первоначальные опасения оказаться в прямой зависимости от деспотичного кузена.
Когда мать впервые предложила ей включиться в семейный бизнес, Шарон согласилась без особого рвения. Ей больше хотелось утвердить свою независимость, но, во-первых, она понимала, как сложно самостоятельно найти работу, а во-вторых, соблазняла возможность постоянно быть рядом с Фрэнком. Тогда это перевесило последние сомнения; теперь же окончательно пришла уверенность, что очень скоро удастся проявить себя должным образом.
- Мне известно, что я еду в Италию работать, - язвительно продолжила Шарон. - Ко всему прочему, я не из тех, кто…
Она запнулась, интуитивно почувствовав, что зашла слишком далеко. Выражение глаз Роберта не предвещало ничего хорошего.
- Продолжай, деточка, - проникновенно посоветовал он. Голос его вдруг стал пугающе вкрадчивым.
- Ну… Я ведь не по семейным делам еду в Италию, - пожав плечами, бросила Шарон.
- Не хочешь ли ты сказать, что я использую компанию, чтобы финансировать свои собственные планы? - с угрозой спросил Роберт.
- Ну, ты же не настолько посвящен в продажи… Группа по продажам…
- Как управляющий директор и председатель компании, я посвящен во все. Во все… - еще мягче пояснил Роберт. - Разве что скрепка исчезнет без моего ведома, можешь быть в этом уверена, моя прелесть, - произнес он с ледяным взглядом, заставившим ее горячо покраснеть. Шарон вспомнила все те случаи, когда ей приходилось "занимать" канцелярские принадлежности. - Что же касается группы по продажам… На этот раз они не поедут с нами.
- С нами?.. - Шарон недоверчиво посмотрела на него. - Ты хочешь сказать, что там будем только ты и я? - В ее голосе послышался ужас.
- Только ты и я, - с нарочитым смаком подтвердил кузен.
- Я… Я не… - начала Шарон и запнулась, потому что Роберт ответил ей обворожительной улыбкой. Слишком нежно, предупредил ее инстинкт. Интересно, если она откажется сопровождать его, этого хватит, чтобы уволить ее с работы? Ее охватило раздражение. Роберт дьявольски умен и к тому же гениально изворотлив. Она знала, как его всегда возмущал тот факт, что она работает в компании. - Ты босс, - промолвила она, попытавшись беззаботно пожать плечами. Впрочем, мерцание прищуренных глаз Роберта недвусмысленно свидетельствовало, что обмануть его вряд ли удастся.
Четыре дня в Италии с таким подонком… Шарон пронизал лихорадочный озноб. Наверное, не удалось бы придумать ничего более похожего на ее представление о Чистилище.
Шарон отшатнулась и закашлялась, когда костер бросил ей в лицо клуб едкого дыма. Отступив в сторону, она заметила, что Роберт так и впился глазами в ту самую фотокарточку. Щеки сразу же залила пунцовая краска. Ее смущало не то, что на фотографии был Фрэнк. Это старый снимок восьмилетней давности, она сделала его на семейном празднике. Потом увеличила первоначальный отпечаток.
Стыд овладел Шарон из-за того, что почти весь импровизированный портрет ее кумира был покрыт поцелуями - предательские следы губной помады остались там, где она - ужасно и вспомнить - с детским сладострастием прижимала фотографию к своим губам.
Шарон жгло смущение, такой мучительной неловкости ей еще не доводилось испытывать. Она вся сжалась, готовая услышать издевательский смех Роберта и противясь желанию сорваться, выхватить у него снимок.
Но вместо того, чтобы засмеяться, Роберт просто перевел взгляд с фотографии на нее… На ее губы… - болезненно мелькнула в тот же миг догадка. И снова на фото.
Шарон не могла больше выносить этой немой, выматывающей душу сцены. Кто дал ему право пялиться с таким наглым цинизмом? Кому позволено так издеваться над самым сокровенным? Нервы не выдержали… Она подскочила к нему, взмахнув рукой, чтобы отнять снимок. Роберт моментально среагировал и обнял ее свободной рукой. Фотография осталась у него.
- Пусти меня, - требовала Шарон, почти в бреду, забыв о сдержанности и достоинстве. Гнев и унижение переполняли ее. В отчаянии она колотила Роберта в грудь, неистово извиваясь, хотя сразу же почувствовала, что вырваться не удастся.
Пусть у нее не было никаких шансов. Разум отдавал в этом отчет, но все оскорбленное естество отказывалось подчиниться и кротко принять поражение.
Роберт был на голову ее выше и по меньшей мере килограммов на тридцать тяжелее. К тому же она прекрасно знала, что он регулярно плавает и бегает, и вдобавок владеет искусством айкидо. Неудивительно, что ее истеричные попытки освободиться только изматывали силы.
И все же она боролась, шипя сквозь сжатые зубы:
- Отпусти меня, мерзавец… И верни мне мою фотографию…
- Твою фотографию… - Роберт вновь рассмеялся. О Господи, отдалось у нее в голове, хоть бы закрыть уши руками…
- Полагаю, это были самые страстные из тех поцелуев, что ты когда-либо дарила мужчинам. Верно, кузина? В конце концов…
- Конечно же нет, - соврала Шарон. Провалиться ей на этом месте, если она позволит этой скотине сделать ей еще больнее.
- Нет? - ласково поинтересовался Роберт, по-кошачьи зажмурившись, когда она неосторожно взглянула на него. - Так кто же этот счастливчик? Конечно же, не Фрэнки - ведь, если верить тебе, он единственный, кого ты любила… Единственный, кого ты могла бы любить…
Шарон покраснела, сообразив, что Роберт сейчас дословно повторяет ее собственную, сбивчивую тираду, которой она в шестнадцать лет ответила на его ядовитый вопрос: не излечилась ли "прелестная сестрица" от безнадежной любви к его младшему брату?
- Ты никого из моих мужчин не знаешь! - выпалила Шарон, стараясь, чтобы эта реплика прозвучала как можно бойче.
- Похоже, что их не знает никто, включая и тебя, - язвительно возразил ей Роберт.
- Это неправда! - все еще пыталась выкрутиться она.
- Неправда? - усмехнулся Роберт. - Что ж, давай проверим?..
Прежде чем она успела сообразить, в чем дело, он каким-то образом сделал так, что она на мгновение потеряла равновесие и инстинктивно вцепилась в него, чтобы удержаться. Роберт воспользовался этим, чтобы еще крепче обхватить ее уже не одной, а обеими руками, прижав к себе так крепко, что она почувствовала налитые, твердые, как у античной статуи, мышцы его тела и… такое же каменное бесстрастие.
- Послушай, - начала она, автоматически откинув голову назад, чтобы взглянуть на него и показать, как она сердита. Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела, как он на нее смотрит… на ее губы… И сердце бешено понеслось в том будоражащем прерывистом ритме, от которого дыхание ее участилось, все мышцы напряглись, а губы слегка приоткрылись. Словно воздуха не хватало во внезапно сжавшейся груди…
Тихий звук - протест или нежный стон, она не могла бы сказать, - вырвался у нее. И тут же исчез, властно поглощенный долгим, глубоким поцелуем Роберта.
Этого не может быть, мелькнуло у Шарон. Голова у нее шла кругом, она была поражена и отказывалась себе верить. Губы Роберта на ее губах, закрывают их, ласкают их, владеют ее губами…
Как безумная, она старалась увернуться. Паника переполняла ее, все тело дрожало от возбуждения и страстного стремления вырваться. Но Роберт опять предвосхитил ее бунт. Одной рукой он крепко обвивал ее тело, другой держал за подбородок, при этом пропустив между пальцев прядь ее волос. Шарон некуда было деться от этого всепоглощающего поцелуя, и она чувствовала себя совсем беззащитной.
Она ощущала силу его пальцев там, где они касались ее кожи. Ее пылающему телу их прикосновения казались ледяными. И сердце его билось ровно, а у нее - несносно колотилось.
Со стыдом Шарон сознавала, что дрожит с головы до пят, и, что было еще хуже, она понимала, что Роберт знает об этом. Она почувствовала, как его пальцы скользнули по ее шее, нежно поглаживая кожу… Нежно… Роберт.
Слезы застлали его глаза, жгли ей веки, но она не хотела сдаться и прикрыть их, с детским упрямством излучая враждебность в холодную, ясную синеву его непроницаемых глаз.
Столько лет она мечтала о том, как Фрэнк будет целовать ее, как он обнимет ее и его губы сольются с ее губами, а теперь Роберт превращает то, что должно было стать святыней целой ее жизни, в издевательскую пародию, в гадкую карикатуру на то чистое наслаждение, которое призван был принести ее первый страстный поцелуй. Разве для этого она отказывалась от сумбурных свиданий и застенчиво дерзких подростковых ласк? Ради этого она держалась в стороне от сексуальной раскованности, которую могла бы себе позволить в университете? Или для этого она проводила ночи - да порой и дни - в девственном томлении?.. Для того чтобы Роберт мог сейчас надругаться над ее душой, разрушить светлые, невинные грезы этим вампирским поцелуем, который он разыграл специально, чтобы похлеще обидеть ее?
Шарон замерла, когда ее разум с опозданием отметил то, что уже стыдливо признали предательские чувства - а именно, что если бы это не Роберт, ее ненавистный двоюродный брат, целовал ее сейчас, ей было бы почти…
Она была изумлена, когда осознала, почему губы ее смягчились, уступая и почти наслаждаясь. А когда этот негодяй наконец оторвался от них и она заметила внезапный, заставивший сердце замереть отблеск в его глазах, ее глаза, похоже, сверкнули ответным огнем.
И еще… Ей почудилась странная слабость в ногах, когда она отступала от него - и не только в ногах…
- Что ж, кто бы ни был твой первый возлюбленный, - вернул ее Роберт к пикантной теме, - если он действительно существует, - увы, он был не слишком хорошим учителем. Или…
- Или что? - Шарон уже достаточно пришла в себя, чтобы продолжить с ним перепалку. - Или я была не очень хорошей ученицей?
- Я бы не сказал…
Шарон косилась на него, раздираемая мучительным подозрением, ожидая, что последует очередная колкость, но он просто стоял, а она беспомощно переводила взгляд с его глаз на его губы и обратно. Словно за ниточки ее тянул, она ничего не могла с собой поделать.
- Да? - тихо произнес Роберт.
- Верни мне мою фотографию, - по инерции прошептала она, стараясь смотреть ему прямо в глаза. Шарон надеялась, что в отблесках костра не будет заметно, как она зарделась от волнения. Но вместо того чтобы выполнить ее просьбу, Роберт демонстративно разорвал снимок - ее драгоценную реликвию - на мелкие кусочки, а затем не без вальяжности приблизился к угасающему костру и высыпал их на горячие угли.
- Ты не имел права так… - возмутилась Шарон. У нее даже горло перехватило.
- А что еще ты собиралась с ним делать? - возразил Роберт. - Все кончено, дитя мое. Фрэнк теперь женат. Смирись. Брат никогда не любил тебя и никогда не полюбит, - сухо подытожил он.
- Как ты смеешь… - начала Шарон, но он вновь не дослушал ее.
- И тебе пора опомниться, подумать о настоящем и будущем, девочка. Довольно барахтаться в тазике подростковых фантазий.
К ее облегчению, он направился прочь. Шарон чувствовала, что вот-вот разревется навзрыд. То, как он изорвал и глумливо сжег фотографию Фрэнка, вызвало новый прилив горечи. А она уже достаточно унизилась сегодня, чтобы позволить Роберту любоваться ее слезами.
Он остановился, и Шарон снова напряглась. Обернувшись, Роберт как-то многозначительно, пристально посмотрел на нее.
- Не забудь. Я заеду за тобой в среду утром, ровно в шесть тридцать. Будь готова…
2
Шарон проснулась внезапно и в тревоге уставилась на светящийся циферблат будильника. Сердце ее заколотилось от ужаса при мысли, что она проспала.
Пять часов. Она облегченно вздохнула и, свешивая ноги с постели, выключила кнопку будильника - он был поставлен на пять тридцать. Шарон спала плохо, и не только в эту ночь, почти все ночи со дня свадьбы Фрэнка и Джейн, а если уж быть до конца честной - еще много ночей до этого.
Когда вчера она вернулась домой, мать и тетка разглядывали свадебные фотографии. Шарон заметила, что обеим сразу же стало неловко, и это больно задело ее. Увы, как и все близкие в последнее время, они относились к ней с подчеркнутой предупредительностью. Казалось бы, из лучших побуждений, но каждый раз следовал совершенно противоположный эффект. Аутсайдер только портит всем праздник.
Нормально, без сладкого притворства, обращалась с ней по-прежнему только другая подружка невесты - Линда - давняя и самая близкая приятельница Шарон, у которой она быстро переняла скептическое восприятие брачной жизни, умение видеть супружеские "радости" с изнанки.
- Любовь так часто недолговечна и обманчива, но, поверь, ненависть может длиться всю жизнь, - мрачно изрекла Линда во время одной из примерок подвенечного платья Джейн, - и мои родители тому подтверждение. Клянусь, что они потратили больше чувств и энергии на то, чтобы скандально выяснять отношения, чем на свой брак и любовь.
Шарон приметила, как тетя Фло потихоньку убрала в сторонку фотографии жениха и невесты, на которых те крупным планом целовались перед камерой. Когда она вышла из кухни, то услышала, что Флора говорит матери, как ей нравится Джейн, и как любит свою хорошенькую избранницу Фрэнк.
- Никогда не думала, что он так безумно влюбится, - донеслось до Шарон, задержавшейся на лестнице. Ей не хотелось подслушивать, но она не могла удержаться. Словно мазохистка, привязанная к своей боли, горько отметила она. - Нет, ты только подумай, - продолжала разглагольствовать тетка, - мне всегда казалось, что из двух сыновей Чарли Робби всегда был более страстным и сильно чувствующим. Фрэнки такой беззаботный. Ему бы все резвиться и резвиться. А? Я только хотела… Как Шарон? Она…
Шарон быстро удалилась, внутренне передернувшись от горечи и возмущения.
Она догадывалась, как отреагировал бы Роберт, доведись ему пронюхать об этой дамской беседе. Как бы он насмехался над ней за то, что она позволяет родне жалеть себя. Он бы никогда не допустил, чтобы такое случилось с ним. Шарон скривилась в невольной усмешке, попытавшись представить себе надменного кузена в подобной роли.
Впрочем, при желании можно понять, что благоговеющая перед сильными натурами тетушка Флора возомнила Роберта более страстным. Допустим, так оно и есть на самом деле, позволила себе предположить Шарон, хотя и считала, что дело скорее в его наполеоновской зацикленности на том, чтобы любыми средствами мостить путь к вершинам блестящей карьеры, сокрушая направо и налево каждого, кто способен помешать ему. Но пылкость?.. И из-за своего темперамента, как почему-то полагали ее тетки, Роберт более уязвим, чем его беспечный младший брат? Не может быть.
Единственная вулканическая страсть, которую она когда-либо замечала за Робертом, - это ярость. Та звериная ярость, которую она ощутила в его отвратительном, колдовском поцелуе. Он и обнимал-то ее с презрительным снисхождением, как какое-то низшее существо, как деспот жалкую рабыню…
Шарон поежилась, спеша в ванную. Какой-то холодок проник в ее тело - едва заметное предательское ощущение, ничего общего с действием бодрящего утреннего воздуха.
Она взглянула в окно. Предрассветное небо было чистым, все обещало прекрасную погоду… Нет, вовсе не от утренней свежести у нее мурашки по коже бегали. Причина скрывалась в ней самой, в том, что нечто чуждое, неизвестное, нежеланное зашевелилось в ней в ответ на завораживающий поцелуй Роберта. Теперь она возмущалась собой и яростно отрицала эту неведомую ей часть себя.
У Шарон не было никакого желания глубже размышлять над этими ощущениями, и, чтобы выбросить их из головы, все недолгое время под душем она повторяла про себя японские технические термины, которые заучила накануне.
Они собирались участвовать в конференции, аналогов которой в практике фирмы еще не было; командировка обещала стать весьма престижной. И до тех пор, пока Роберт не объявил, что поедет он не только вместо Фрэнка, но и всей группы по продажам, Шарон очень ее ждала.
На этот раз местом проведения был не Милан, где она уже прежде бывала, а открывшийся недавно шикарный горный курорт. Из рекламной брошюры, которую показывал ей Фрэнк, складывалось впечатление, что их ждет там не работа, а бесподобный отдых.
Похоже, у нее будет не так уж много времени, чтобы насладиться всеми достоинствами этого курорта, подумала Шарон, выходя из душа. Она подозревала, что Роберт тщательно позаботится об этом…
В зеркале она увидела свое обнаженное тело. Она всегда была стройной, но с момента помолвки Фрэнка болезненно осунулась, похудела и сейчас, решила она, выглядела просто тощим заморышем. Неудивительно, что Фрэнк предпочел ее костлявой худобе маняще чувственное тельце Джейн, отметила она, мысленно сравнивая свою фигуру с ее плавными женственными формами.
На прошлое Рождество, когда она танцевала с Робертом неизбежное танго на вечеринке для сотрудников, он язвительно отметил, что ей далеко до пышности настоящих дочерей Евы. Он, как осьминог, охватил ладонями ее талию и дразнил тем, что у нее фигура девочки, а не женщины.
- Еще одно свидетельство твоего нежелания повзрослеть и принять жизнь такой, какова она есть, - саркастически заметил он.
- Я взрослая, мне двадцать два года, - сердито возразила Шарон.
- Снаружи, - согласился Роберт. - Но внутри ты все еще подросток, цепляющийся за собственные прихоти. У тебя нет даже отдаленного представления о том, что такое настоящая жизнь, настоящие чувства… настоящие мужчины.
Конечно, она возражала, но это ничего не изменило.
Справедливости ради, Шарон все же хранила в дальнем уголке памяти, что они не всегда были так враждебны друг другу, но неприязнь с годами не сглаживалась, а углублялась и крепла.
Когда Шарон была ребенком, она обожала Роберта. Это он защищал ее от неугомонных шалостей Фрэнка; он терпеливо учил ее ездить на велосипеде, запускал с ней ее первого воздушного змея и вытирал ей слезы, когда она падала и путалась в бечевке.
Но все изменилось, когда ей исполнилось двенадцать и она влюбилась во Фрэнка. Добродушие и снисходительность Роберта обернулись леденящим отчуждением, высокомерностью сноба, как только он узнал о ее чувстве к Фрэнку. И она отвечала ему истерическими вспышками обиды, заведомо обостренной антипатией, которая все более переходила в ненависть.
Чего ей меньше всего хотелось, отметила она про себя, надевая свою рабочую "форму" - кремовую шелковую блузку и прямую темно-серую юбку, - так это провести с Робертом ближайшие четыре дня под гнетом его изысканных издевательств. Но трусливый отказ от поездки был не в ее правилах - она слишком серьезно относилась к своей работе.