- Тетя, тебе очень больно, да? - вдруг слезно пропищал с заднего сиденья малыш и всхлипнул виновато и запоздало.
- Нет, что ты, совсем не больно! - повернулась к нему Бася, улыбнулась ободряюще. - А ты как? Очень испугался, да?
- Нет. Совсем не испугался! Я, честное слово, падать на тебя не хотел, тетя. Я нечаянно. Я больше не буду.
- Да уж… Больше не надо, пожалуйста.
- Теть… А как тебя зовут?
- Меня? Меня Басей зовут… А тебя, я слышала, Глебом, да?
- Как? Как вас зовут? - удивленно повернул к ней голову мужчина.
- Бася… А что?
- Бася - это Барбара, что ли?
- Ну да…
- Хм… Интересное у вас имя. Вы что, полячка?
- Нет. Я не полячка, я обыкновенная. Я с Алтая приехала, в институт поступать.
- А фамилия ваша, надеюсь, не Брыльска?
- Нет. То есть почти… То есть фамилия тоже похожа. Брылина я. Барбара Брылина.
- Ну вы даете, Барбара Брылина! Это что ж тогда получается? Это же прямое покушение на славу польской актрисы получается, ни больше ни меньше!
- Да нет, я не на славу… Это просто мама меня так назвала. Случайно. Когда я родилась, еще и фильм этот по телевизору не показывали…
- Да? Надо же… А кстати, вы совершенно зря оправдываетесь. Вы чем-то на эту актрису похожи. Отдаленно, но похожи. А меня зовут Вадим. А это, стало быть, Глебка, сын мой, вами спасенный. Еще раз спасибо вам, дорогая Барбара! Вы просто героическая девушка! Я думаю, что ваша тезка наверняка на такой подвиг бы не решилась.
- Ой, да ну что вы… Я и сама не поняла, как это у меня так вышло. Будто в спину толкнуло… И давайте больше не будем об этом, ладно? А то мне неловко.
Отвернувшись к окну, она зажмурилась от прилетевшего в лицо жаркого ветра, непривычного, насквозь пропитанного запахами большого города. И сам город плыл за окном тоже непривычно - слишком большой, слишком шумный, слишком суетливый. Много машин, много людей, красные трамваи звенят жалобно, ядовитая зелень газонов лезет в глаза. Деревья стоят мертвыми декорациями. У них в Семидолье идешь и слышишь, как листья шумят, друг с другом разговаривают. А здесь такой шум, и жара, и стаи тополиного пуха вьются суматошно, бросаясь нервно из стороны в сторону, как потерявший разум больной.
- Бася, а почему именно стройфак? У вас там что, знакомые есть? - вытащил ее из грустных мыслей вопрос Вадима.
- Н-нет… Нет, конечно. Откуда у меня там знакомые возьмутся? Я вообще в этом городе никого, кроме тетки, пока не знаю. А, да, еще таксиста одного знаю! Вернее, он не таксист, он просто подрабатывает. Хороший такой дядька, и взял недорого. Он тоже мне насчет стройфака совет дал. И с мамой мы так решили. А что? Очень хорошая профессия, востребованная…
- Ну да. В том-то и дело, что востребованная. Это вы правильно сказали. Конкурс там - о-го-го какой. Шесть человек на место. Да он и всегда таким был… Я ведь и сам стройфак в нашем Политехническом закончил. Давно уже. Пятнадцать лет назад. Потом аспирантуру, потом преподавал там… Недолго, правда. Сейчас вот свое дело хочу организовать.
- Кооператив, что ли?
- Ну да, вроде этого…
- Ой, а у нас в Семидолье тоже сейчас кооперативы есть! И коммерческие магазины появились. Их "комками" еще называют. Скажите, а учиться на стройфаке трудно?
- Учиться? Ишь, какая вы быстрая! Чтоб трудно учиться, надо поступить для начала. У тебя как вообще с математикой? Кстати, ничего, что я на "ты"?
- Да нормально. И с математикой у меня нормально. Твердая четверка в аттестате.
- Четверка - это плохо. Это мало. А с черчением как?
- А с черчением у меня вообще никак, потому что в школе его практически не было. У нас же городок маленький… Не городок, а поселок скорее. В восьмом классе была у нас учительница черчения, по распределению прислали, а потом уехала. Не понравилось ей у нас.
- Ага. Понятно. И ты, значит, рванула из своего городка-поселка сразу сюда, в наш Политехнический, на стройфак поступать…
- Да, а что? Я же не просто так, как левая нога захотела! И не рванула, как вы говорите, а сознательно сюда приехала! У меня же тут тетка живет, мамина сестра. Она позвала, я и приехала.
- Тетка? Что ж. Тетка - это хорошо. Значит, если не поступишь, у тетки останешься?
- Ой, а я не знаю… Я как-то об этом не думала. Вообще, если честно, я очень, очень поступить хочу…
- Что ж, понятно. Вот мы и приехали, Бася. Давай-ка я провожу тебя, а то ты растеряешься в здешних катакомбах. Насколько я знаю, приемная комиссия на втором этаже должна быть.
- Ой, что вы, не надо, я сама! Спасибо, что подвезли! Я сама…
- Нет-нет, я провожу! Мы с Глебкой тебя просто так теперь не отпустим. Документы сдадим, потом посидим где-нибудь.
- Где… посидим? - растерянно уставилась она на него.
Вместо ответа, Вадим развернулся всем корпусом, слегка тряхнул сына за плечико, подмигнул ему весело:
- Да, Глебка? Правильно я предлагаю? Угостим тетю чем-нибудь вкусненьким?
- Ага! Давай мороженым угостим! В том самом кафе, помнишь? Где клоуны! - радостно подпрыгнул на сиденье мальчишка.
- Нет-нет, что вы! - отчаянно закрутила головой Бася. - Не надо, мне ничего не надо! Я никуда не пойду! Спасибо, что подвезли, я пойду…
- Теть, там очень вкусное мороженое, честное слово! Тебе понравится! Пойдем с нами, тетя! Ну пожалуйста… Там клоуны такие смешные…
Сложив брови домиком, он протянул руку, цепко ухватился за рукав ее белого пиджачка. Обернувшись к нему, она протянула жалобно:
- Малыш, извини, я и правда не могу…
- Ну почему, теть?
- Маленький, да ты посмотри на меня! Куда я в таком виде? Волосы в крови и блузка вся кровью запачкана! От меня же все клоуны сразу разбегутся!
- Знаешь, Бася, я тоже, как и Глебка, не вижу никакой проблемы. Заедем домой, отмоем! - как-то очень легко, почти небрежно произнес Вадим, и она уставилась на него настороженно.
- Не поняла… К кому домой мы заедем?
- Да к нам домой. А что такое? Тебя что-то смущает?
- Но как же… Я не знаю… Неудобно как-то… А что ваша жена скажет?
- Тетя, да нету у нас никакой жены! - так же легко, как и отец, махнул ладошкой Глебка. - Мы с папой одни живем. У нас мама умерла. Давно уже. Поедемте с нами, тетя… Ну пожалуйста…
Бася непроизвольно прикрыла рот ладошкой, испуганно глянула на Вадима. Тот улыбнулся, коротко и печально пожал плечами. Потом протянул руку к сыну, тихо встряхнул его за плечико:
- Тетя поедет с нами, Глебка. Обязательно поедет. Не волнуйся. Правда, тетя? - снова поднял он глаза на Басю.
- Ну хорошо… То есть да, конечно… Я поеду…
- И правильно. Не надо ребенка травмировать. Видишь, ты ему понравилась. А это, между прочим, для Глебки большой прогресс, чтобы ему какая-то тетя вдруг взяла да понравилась. У нас с тетями как-то не получается, большие проблемы у нас с тетями… Правда, сын?
- Да ну их, пап! Они все приставучие какие-то, сразу целоваться лезут! И разговаривают со мной, будто я им игрушка, а не живой мальчик.
- Да уж… - снова вздохнул коротко Вадим и усмехнулся грустно. - Вот так у нас обстоят дела, Бася. Не хотим быть игрушками, хотим быть живыми мальчиками. Устами ребенка истина глаголет, и никуда от нее не денешься. Так что ты уж потерпи немного, уважь бедных сирот. Ну, идем сдавать твои документы! А то и в самом деле опоздаем…
…Первые крупные капли дождя резко забарабанили в оконное стекло, и она вздрогнула, вынырнув из того дня, растерянно оглядевшись кругом. Да, действительно, тот день был странным. Сколько его ни вспоминай, всегда новым кажется. И детали вспоминаются новые, неожиданные. И акценты расставляются тоже новые.
Получается, действительно, тогда ее Глебка сам выбрал из множества претендующих на его отца "теть". Сам в руки упал, сам выбрал…
Поежившись, она отошла от окна, села за стол, откинула голову на спинку стула. И глаза сами собой закрылись, и голова слегка закружилась. Наверное, это память, не насытившись воспоминаниями, не отпускает ее, затягивает в свой омут. Странный омут, как кинопленка. Бежит перед глазами короткими кадрами.
Вот они сидят втроем в кафе, в том самом, с клоунами. Такая смешная парочка, клоун и клоунесса. Студенты театрального института подрабатывают. Глебка хохочет звонко, все щеки мороженым перемазаны. А вот они вдвоем с Глебкой на карусели - мчатся, обнявшись, ветер волосы треплет. А внизу Вадим - нацелился объективом фотоаппарата.
А это уже другая картинка. Уже без Глебки. Темный зал кафе, цветы, шампанское. Интимная обстановка. Едва колеблется огонек свечи, за ним - лицо Вадима. Задумчивое, серьезное.
А вот она одна стоит - впилась глазами в список принятых в институт абитуриентов. Дрожит, ищет свою фамилию. Ищет, но так и не находит. Опустив горестно плечи, спускается по мраморной лестнице к выходу. Внизу - Вадим. Бросается к ней с объятиями, прижимает к себе, шепчет что-то успокаивающее на ухо. Она поднимает на него глаза - лицо у Вадима вовсе не огорченное. Наоборот, насмешливое и ласковое. И очень доброе. Наверное, именно с таким лицом делают предложение руки и сердца? Наверное, в такой момент все другие огорчения сами собой отходят на задний план, и вот она уже быстро кивает - да, да, да, конечно же я согласна, любимый…
А потом… Потом был тяжкий разговор с тетей Дуней. Она сидит на диване с виноватым видом, поджав под себя ноги, а тетя Дуня широко шагает по комнате, изредка поворачивая к ней яростное лицо. Вернее, не к ней, а к огромному букету роз, неприкаянно брошенному на диванную подушку.
- Нет, я даже слышать об этом не хочу! Дура ты, Баська, дура! Какой такой замуж? Совсем с ума сошла? Ты что, молодого парня себе не найдешь, что ли? Девке восемнадцать лет, а она замуж за вдовца собралась! Эко лихо! У нас только после войны девки за вдовцов замуж шли, а ты…
- Да при чем тут война, теть Дунь…
- Да при том! Ты посмотри, кто ты и кто он!
- А кто он?
- Да чистый бабник, вот кто! Рожа холеная, как у кота, и духами от него несет, словно от бабы разгульной! Городской прощелыга, вот он кто! Пижон! А ты, почитай, простушка деревенская… Ты посмотри, посмотри на себя в зеркало! Будешь при нем служанкой да нянькой, будешь всю работу по дому воротить! Нет, нету на то моего согласия, и не надейся даже! Вот если бы он помог тебе в институт поступить, я бы еще это поняла, а так… Нет, и все тут!
- Теть Дунь, да я уже согласие ему дала, что вы!
- Ой, да ладно! Ишь, быстрая какая! Как дала, так и обратно возьмешь. Эх, не я твоя мать, Баська! Я бы тебя живенько за волосы оттаскала, да так, чтобы и помысла в голове не было со старым мужиком свою жизнь связывать! Согласие она дала! Знаю я, чего ты ему дала, бессовестная!
- Да я… Да как вы можете такое говорить…
Почувствовав, как заливаются краской обиды щеки, Бася замолчала, сидела, уткнувшись взглядом в головки алых роз. Казалось, они тоже испытывают невыносимый стыд, и тоже, как она, возразить толком не могут. Из стыда и обиды проклюнулась вдруг спасительная мысль - как хорошо, что тетя Дуня и впрямь не ее мать… Наверное, на небе, или где там еще, знают наверняка, кому можно детей заводить, а кому - вообще противопоказано. Бодливой корове, говорят, бог рогов не дает? И хорошо, что не дает. И правильно.
- Ну, чего молчишь, губы расквасила? Что, скажешь, не спала ты с ним? Вместо того, чтобы об экзаменах думать, взяла и в койку к мужику прыгнула! Бессовестная! И не отворачивай рожу-то, не отворачивай! Я тебе чай не чужая, чтобы рожу от меня воротить!
- Тетя Дуня, не надо так… - еще ниже опустив голову, тихо прошептала она, с трудом сдерживая слезы. - Он же по-честному, он свататься пришел, с цветами… Он же замуж зовет…
- Эка честь, что с цветами! А ты и рот раскрыла! Чего ты, цветов не видала, что ли?
- Да как вы не понимаете, я ж люблю его! И он меня любит! И Глебушке тоже мать нужна…
- Ага. Это ты правильно сказала - его ребенку мать нужна. Вот и нашел тебя, дурочку. Умная-то баба сто раз наперед подумает, прежде чем ответственность за чужое дитя взять. Ты думаешь, это так просто - чужого ребенка вырастить? Думаешь, он спасибо тебе скажет?
- А зачем? Я же от души, от чистого сердца…
Резко остановившись посреди комнаты, тетка взглянула на нее с яростной грустью, потом вздохнула, покачав головой:
- Эх ты, девица наивная, ромашка ты моя полевая… Да ты того и не понимаешь, что такие пижоны, как он, чистой душой да чистыми сердцами только и пользуются! Обдерет он с тебя все лепесточки да и выбросит потом за ненадобностью. Он, поди, и в институте всех экзаменаторов подговорил, чтобы тебя не приняли! Дураку понятно - ему свое дитя в любви да в заботе вырастить хочется. Чтоб оно за мачехой, как за родной маткой, росло…
- Ну и что в этом плохого? - робко возразила Бася, подняв на тетку глаза. - Ребенку действительно любовь нужна… А в институт я потом поступлю, обязательно поступлю!
- Да где уж… - махнула раздраженно рукой тетя Дуня, продолжив свой демарш по комнате. - Ему теперь и не надо, чтоб ты шибко ученая была. Зачем ему грамотная служанка да нянька сдалась? Одумайся, Баська, пока не поздно! Одумайся!
- Нет, тетя Дуня. Я уже решила. Я люблю Вадима и Глебку тоже люблю. Тем более он уже успел ко мне привязаться. Он меня вчера мамой назвал… Ну как я могу одуматься? Нет, не могу…
- Ишь ты, мамой! Уж больно быстро!
- Так получилось, теть Дунь. Извините. Ладно, пойду я. Меня там, в машине, Вадим ждет. Зря вы его выгнали, теть Дунь. Он как лучше хотел, свататься пришел, а вы его выгнали…
- А не надо мне его сватовства! Пусть он тебя перед Фроськой высватывает, а мне такой чести не надо!
- Все равно нехорошо получилось, теть Дунь… Не по-людски как-то. Ладно, пойду я…
- Ну иди, иди, мачеха! Иди, поешь лиха. Думаешь, сладкий это хлеб - в мачехах-то ходить… Расстелешься добротой, а пасынок спасибо не скажет. А ты добрая душа, ты точно расстелешься…
Молча поднявшись с дивана, Бася потянула к себе букет, медленно прошла мимо тетки, неся цветы головками вниз. В дверях обернулась и, будто сглотнув обиду, произнесла сдавленно:
- Да, вы правы! И расстелюсь! И пусть не скажет! Он же не виноват, что у него мать умерла! Он же маленький еще… Вы его не видели, а говорите…
- Да больно надо мне его видеть! Мне же тебя, дурочку, жалко!
- Ой, ну чего вы меня мучаете, теть Дунь? Зачем вы так? Ребенок мне поверил, мамой назвал… Может, я и глупая, как вы говорите, но нельзя же по-другому… Люблю я их, понимаете? Люблю! И Вадима люблю, и Глебку люблю…
- Ладно, иди уж, чистота святая. Потом плакать начнешь, да поздно будет. Еще не раз меня вспомнишь.
- Ага, я пойду. Там Вадим ждет. До свидания.
В прихожей она неуклюже заторопилась, пытаясь одновременно сунуть ноги в туфли и открутить рычажок замка. Потом огляделась в поисках сумочки.
- Ишь, как заторопилась… - вышла проводить ее тетя Дуня, встала в проеме комнаты обиженным изваянием. - Ладно, иди, иди… Да не обижайся на меня, я ведь от добра только. Не забывай, заходи иногда. И дай бог тебе терпения великого, раз чужому ребенку матерью назвалась. Сама-то еще дитя дитем, господи… А теперь что делать - терпи. Терпи, Баська, терпи. Терпи…
…Она вдруг резко открыла глаза - показалось, тети-Дунин голос прозвучал в самое ухо - терпи! Оглянулась лихорадочно, будто она и впрямь могла стоять у нее за спиной, потрясла головой, обрывая поток памяти. Он тут же послушно иссяк, словно кто-то невидимый нажал на нужный рычажок, остановил пленку. Да и то, хватит уже. Прожила еще раз то время, и хватит. Иначе всякие сомнения в душу полезут, потом от них не отделаешься. Например, что тетя Дуня тогда не так уж и не права была…
Глубоко вздохнув, она выпрямилась на стуле, сильно потерла заплаканное лицо ладонями. Надо к Глебке идти. Ободрять и успокаивать. Вадим прав, ни к чему сейчас мальчишке всякие переживания. Потому что период у него пубертатный. Тьфу, какое словечко противное…
Постучав в дверь, она тут же приоткрыла ее, просунула в щель голову. И зачем стучала, интересно? Можно было и без того догадаться, что Глебка ее вежливости не оценит. Он этого стука не слышит просто. Сидит на диване, глаза грустные, из наушников музыка в голову плещется. Вон как ритмично головой покачивает, как китайский болванчик.
Плюхнувшись рядом с ним на диван, она оттянула пипочку его наушника, прокричала весело в ухо:
- Эй, на корабле! Прошу внимания, ваша мама пришла! Без молока, правда, но с хорошим настроением! Здравствуйте!
Мотнув головой, Глебка сдернул наушники, отвернулся обиженно. Протянув руку, она взъеро шила ему волосы, проговорила тихо:
- Да ладно, чего ты… Перестань. Подумаешь, мать немного расквасилась! Привыкай, с женщинами это иногда случается. Ничего, Глебка, переживем! И не такое переживали.
- Ладно, ма, давай и впрямь забьем на это дело…
- Ага. Давай забьем.
- Ну… Я ж говорю, отец побегает немного и успокоится, делов-то. Просто у него природа такая. Сильная и мужская, она ему покоя не дает. Мам, а вот скажи… А у меня она есть? Ну, эта природа отцовская?
- А то! Есть, конечно! Еще спрашиваешь! Да твоя природа сто очков вперед любой природе даст!
- Что, правда?
- Да зуб даю!
- Да? А почему тогда в меня это… ну… никто не влюбляется?
- Да погоди, Глебка, еще ж не вечер! Да и вообще… зачем она тебе, эта треклятая природа? Ты у нас однажды влюбишься в хорошую девушку и проживешь с ней долгую и счастливую жизнь. И нарожаешь нам с отцом кучу внуков…
- Ладно. Нарожаю. Как скажешь. Мам, а почему вы с отцом мне братика или сестренку не сообразили? А что? Было бы прикольно вообще-то…
Так. Хороший удар под дых, ничего не скажешь. Тем более не скажешь, что Глебка тут и не виноват. Чего с него возьмешь? Он дитя и всего лишь горькую истину глаголет устами. А отвечать что-то все равно надо, не молчать же.
- Знаешь, Глебка, ты сейчас очень сложный вопрос мне задал… Очень сложный. Ты пока мал еще, конечно, чтоб о таких вещах с тобой говорить… Одно могу сказать тебе совершенно определенно - ни братика, ни сестренки у тебя уже точно не будет. Никогда.
- Понятно. Это что, отец не захотел, да?
- Нет. Нет! Он… Он не знает… В общем, я была у врачей, и… Это я так устроена. Так бывает, Глебка.
- И что, никаких шансов?
- Да. Никаких. Так что отец тут совершенно ни при чем. Это только моя беда. Природа так распорядилась, понимаешь? А что делать? Да я уж и смирилась… Тем более ты у меня есть! Мне и достаточно!
- Мам, а ты отца очень любишь?
- Очень, Глебка. В том-то и дело, что люблю.
- Ну так и замечательно, мам! У нас в классе один пацан есть, так он знаешь, как говорит? Любовь - это как большой бизнес. И нервов много забирает, и бросить его не можешь. Как завязался, так уже и не выскочишь. В общем, за все надо платить. Так что будем считать твои слезы маленькой такой платой…
- Да дурак твой пацан, Глебка! - сердито перебила его Бася. - Любовь - это не нервы и не бизнес, это, наверное, прежде всего терпение. И умение прощать. И понимать. Бесконечно прощать, бесконечно понимать. А иначе - никак.
- Так а я о чем? И я о том же. Вот ты и терпи. Если есть за что.