В комнате отсутствовала кровать, но ее, по всей видимости, благополучно заменял заваленный вещами диванчик, на котором и возлежал обитатель этого необычного жилища. Остановившаяся возле двери Катриона могла видеть лишь блеск черных ботфорт, скрещенных в лодыжках. В воздухе растекалась извилистая струйка дыма, медленно поднимавшаяся к уже основательно задымленному потолку камеры.
- Это ты, Барни?
Лежащий на диване человек даже не пошевелился, не говоря уже о том, чтобы подняться навстречу гостям.
- Так ты привел ту девицу, о которой я просил у миссис Тервиллигер? Если бы кто мог представить, как мне здесь одиноко! Чертовски одиноко, когда скуку может развеять лишь твое собственное воображение.
Надзиратель почесал голову и сконфуженно посмотрел на Катриону.
- Нет, сэр, боюсь, что это не так. Но я и впрямь доставил сюда кого-то, кто немного скрасит ваше одиночество. И это - ваша дорогая сестрица, решившая дать вам немного христианского утешения.
Ботфорты оставались неподвижны. Только новая порция дыма поплыла к потолку. Катриона уже начала подумывать, не лучше ли вновь закрыть дверь и продолжить поиски среди узников общей камеры. Но в этот момент, заключенный сел и убрал длинные мускулистые ноги с дивана.
Увидев этого человека во весь рост, Катриона едва не охнула от изумления.
Саймон Уэскотт теперь ничем не напоминал того красивого молодого офицера.
Давно не стриженые волосы мужчины доходили до самых плеч. Их цвет оказался темнее, чем у запомнившейся ей шевелюры медового оттенка. Похоже, за прошедшие пять лет эти шелковистые пряди куда чаще пребывали в темноте, чем при солнечном свете. Лицо Саймона заросло щетиной, которая особенно сильно обозначала резкие черты и ямочки на щеках. Следы разгульной жизни легли вокруг глаз паутиной морщин, придавая ему суровый и мрачный вид. Неужели у него и характер теперь невыносимо тяжелый, под стать внешности? На левой брови узника виднелся неровный, белый шрам. Катриона представила, что так мог бы выглядеть след от удара молнии, Божьей кары смельчаку, взлетевшему слишком близко к солнцу.
Уэскотт аккуратно погасил окурок тонкой сигары и внимательно посмотрел на гостью сквозь повисший в воздухе дым. Глаза его настороженно потемнели, как темнеет небо над лесной поляной в те недолгие минуты, когда застывшая тишина вот-вот взорвется бушующим ураганом.
Катриона уже собиралась заговорить, еще не зная, что она скажет, когда узник широко раскинул руки и улыбнулся. Такая великолепная улыбка, вне всякого сомнения, помогала бесчисленным молодым женщинам решительно сбросить последние предметы нижнего белья и устремиться в объятия этого мужчины.
- О, привет, моя дорогая! Что же ты там стоишь? Иди ко мне. Хочешь, покачаю тебя на колене, как в те времена, когда ты была несмышленой куколкой?
У Катрионы не было другого выбора, как подыграть в начавшемся спектакле. Она приблизилась к Саймону, сжимая побелевшими от волнения руками сумочку.
- Привет, братец мой дорогой, - с усилием вымолвила она. - Надеюсь, здесь с тобой обращаются хорошо.
- Ну, не так хорошо, как ты, радость моя, - отозвался Уэскотт, протягивая руку с явным намерением дружески хлопнуть гостью пониже спины. Катриона встретила это движение возмущенным взглядом, но такая реакция лишь усилила озорной блеск в глазах мужчины.
- Учитывая столь неприятные обстоятельства, признаюсь, я довольна, что хорошее настроение не покидает тебя и здесь.
Выпятив губы, Катриона наклонилась, намереваясь приложиться к щеке Саймона сухим поцелуем. Но в последнее мгновение он повернул голову так, что поцелуй пришелся в уголок его рта.
Катриона залилась краской, быстро отпрянула и отошла подальше от Уэскотта.
Растроганный нежной встречей брата и сестры, пожилой тюремщик даже вытащил из кармана замусоленный носовой платок и принялся вытирать глаза.
- Ваша сестра, сэр, хочет немного побыть наедине с вами. Так что я пойду выпью чаю, а вы пока можете поговорить по душам.
- Нет!
Сообразив, что сделала ужасную ошибку, Катриона отчаянно метнулась к двери. Но было уже поздно, надзиратель успел выскользнуть из камеры и уже запирал дверь снаружи. Катриона оказалась в клетке тигра.
Понимая это, она решила попытаться восстановить потерянное самообладание, чтобы не оказаться жертвой этого тигра по-настоящему.
Она спокойно повернулась лицом к Уэскотту, и тот встал с дивана. Катрионе показалось, что раньше он не был таким высоким. Плечи стали шире, бедра стройнее. На Саймоне не было ни мундира, ни жилета, только замшевые брюки и белая батистовая рубаха с длинными рукавами. Из-под широко распахнутого ворота виднелся треугольник мускулистой груди, слегка поросшей золотистыми волосками. Катриона никогда, даже в самых смелых грезах, не могла себе представить, что через столько лет чарующее воздействие этого человека окажется для нее таким сильным. Но именно так влияла на ее чувства таинственная мужская магия зрелости и опыта.
- Я ужасная лгунья, - призналась Катриона.
- Знаю. Потому-то наша мамочка и любила меня сильнее.
Уловив упрек в ее взгляде, Уэскотт насмешливо наклонил голову.
- Но если ты солгала и ты не дочка моего папаши, хотя бы и незаконнорожденная, то для чего ты явилась сюда? Может быть, ты хочешь меня убить или… - он скептическим взглядом окинул стройную талию, подчеркнутую изящным покроем алого редингота, - или обвинить, будто я сделал тебе ребенка?
- Но как же, я ведь… - Катриона не сразу нашлась с ответом, и на помощь ей пришло женское любопытство. - А с вами это часто бывает?
Саймон пожал плечами:
- По крайней мере, раз в неделю бывает. Иногда и по два раза, по вторникам.
Кривая улыбка Уэскотта мешала понять, дразнит ли он ее либо подшучивает над собственной репутацией.
- Так вот, если ты пришла меня убить, то, боюсь, моя песенка спета. Я бы мог сам предложить тебе шарф, ты бы меня им легко задушила, но у меня, его нет. Забрали, чтобы я не повесился. Ну, никак не хотят лишать палача его удовольствия.
- Я наводила справки, за долг в семь тысяч фунтов и соблазнение дочки судьи не полагается казнь через повешение.
- Ты не знаешь этого судью. - Саймон вновь опустился на край дивана и потянулся рукой вниз.
Опасаясь, что он выхватит какое-нибудь оружие, Катриона нервно отшатнулась к двери. Но в руке Уэскотта появилась наполовину опустошенная бутылка портвейна.
Затем столь же эффектно он вытащил из-под дивана два бокала.
- Сидя здесь, забываешь хорошие манеры. Не угодно ли выпить со мной?
- Нет, благодарю.
Катриона проследила взглядом, как Саймон плеснул в один из бокалов темно-красный напиток, и добавила:
- Как я могла забыть, что вы ожидали гостью совсем иного сорта. Представляю ваше разочарование.
Мужчина метнул из-под золотистых ресниц какой-то загадочный взгляд.
- Не сказал бы так. Удивлен, не скрою, но отнюдь не разочарован.
- Мы с вами когда-то встречались, хотя вряд ли вы об этом помните.
Катриона подумала, что она-то, напротив, вряд ли когда-нибудь забудет ту их встречу.
- Вы слишком плохо обо мне думаете, мисс Кинкейд.
По-детски непосредственный взгляд Саймона мог бы растопить льдину.
От неожиданности Катриона даже приоткрыла рот.
Уэскотт игривым движением поднял бокал.
- Никогда не забываю красивых девушек. Катриона быстро пришла в себя.
- В тот раз вы приняли меня за мальчишку.
С нескрываемым удовольствием Саймон окинул ее фигуру быстрым оценивающим взглядом, демонстративно задержавшись на пышных выпуклостях груди.
- Могу обещать, что не повторю подобной ошибки. Он сделал глоток портвейна и добавил с иронической интонацией:
- Неужели вам в голову могло прийти, что я способен забыть цветущую шотландскую красотку, от которой пахнет свежескошенным сеном и печеньем с корицей и у которой единственный защитник - дикий рыжий котенок по имени Красавчик принц Чарли?
- Его зовут Роберт Брюс. Полагаю, вы не забыли и мою кузину, - не удержавшись, съехидничала Катриона.
Уэскотт прищурился с невинным видом:
- А разве была кузина?
- Вы должны помнить Элис. Вы еще тогда почти соблазнили ее, когда меня угораздило свалиться с сенного чердака прямо вам на спину.
- Да, да, да, как же я мог забыть ту милашку… - Саймон наморщил лоб. - А как ее звали?
- Элис.
- Точно, вспоминаю прелестную Амелию. - Мужчина приложил руку к сердцу. - Я с такой нежностью вспоминал о ней каждый день с тех пор, как нас разлучила жестокая судьба.
С трудом, удержавшись от улыбки, Катриона медленно протянула руку к шали, висевшей на каменной стене.
- Какая странная тюрьма. Позволяют заключенному пить вино, курить табак, принимать женщин легкого поведения.
- Чертовски не хочется разрушить ваши наивные представления, моя дорогая, но состоятельные люди, лишенные свободы, всегда так ценили старинный обычай подкупать своих тюремщиков.
Он снова поднял бокал и подыскал подходящий тост, чтобы выпить до дна:
- Дай Бог здоровья этому доброму стяжателю. Катриона нахмурилась:
- Мне это непонятно. Если у вас есть средства, то почему вас здесь держат как должника?
Уэскотт недовольно поморщился:
- Я бы лучше сказал "иллюзия средств". Здесь все знают, что мой отец - герцог Болингброк. И не верят, что даже самый жестокосердный аристократ допустит, чтобы его незаконнорожденный сын сгнил заживо в Ньюгейтской тюрьме. Надеются, что в один прекрасный момент он подкатит к воротам в карете, запряженной четверкой лошадей, и станет швырять монеты из толстенного кошелька налево и направо, к вожделенной радости здешних плутов.
- И вы тоже ждете этого? - небрежным тоном поинтересовалась Катриона, стараясь не показать, насколько вероятный ответ важен для ее планов.
По губам Уэскотта пробежала едва уловимая усмешка.
- Скорее, я жду, что папаша преподнесет им веревку для моей виселицы. Боюсь, я всю жизнь доставлял ему сплошные огорчения. Последним таким проступком стало то, что я вернулся живым с войны против Наполеона. А вот моего братца Ричарда постигла нелепая и дурацкая смерть. Он скончался от дизентерии на каком-то грязном поле сражения на острове Мальта. И что самое ужасное, у герцога теперь не осталось достойного наследника.
- Мне очень жаль, - тихо произнесла Катриона.
- Жаль, что умер мой брат? Или что я остался в живых? - Саймон откинулся на диван и хлопнул рукой по подушке. - Ладно, хватит говорить о несчастьях, постигших мое семейное древо. По-моему, пора вам уже подсесть сюда, склонить прелестную головку на мое плечо и поведать, каким, таким образом, в эти чудесные ушки влетела весть о моих мерзких преступлениях.
Катриона по-своему отреагировала на это нахальное предложение. Она осторожно присела на расшатанную трехногую табуретку, стоявшую поодаль от дивана. Раздался резкий скрип, и она с трудом удержалась от падения. Стараясь сохранять достоинство, Катриона уверенным движением сняла шляпку и положила ее возле табуретки прямо на пол.
- Думаю, вам хорошо известно, что весть о вашем заключении в тюрьму быстро облетела все салоны в Лондоне.
Катриона стянула перчатки и положила поверх шляпки.
- Вам не стоило бы так скромничать, упоминая о недавних событиях, мистер Уэскотт. Кстати, может быть, следует обращаться к вам "сэр Саймон"? Вы ведь не просто вернулись живым с войны. После Трафальгарского сражения вас наградили рыцарским титулом за храбрость. Это же вы спасли жизнь своего капитана на "Беллайле", закрыв его собой от мушкетного выстрела. А после возвращения из Испании весь Лондон встречал вас как героя.
Уэскотт хмыкнул:
- Да уж, этот город всегда охотно принимает в свои объятия любого дурня, у которого завелась горсть блестящих медалей и какой-никакой позумент на плечах.
- О нет. Настоящий интерес к вам возник в Лондоне вовсе не благодаря вашей боевой славе. Воображение людей куда сильнее впечатлило, когда вы так сенсационно покатились вниз. Или лучше будет сказать пошли ко дну? Когда вы не приняли назначения на должность капитана флота, а вместо этого отправились в отставку, чтобы таскаться по проституткам, пьянствовать и спустить в азартных играх весь ореол достоинства, завоеванный вашим героизмом.
Саймон потянулся на диване и сложил руки за головой. Казалось, такой разговор ему порядком наскучил.
- Можете добавить сюда драки и дуэли. Я никого, правда, еще не убил, но нескольких ранил.
Катриона продолжила, пропуская мимо ушей его слова:
- Не прошло и двух недель, как вас изолировали от общества, и все это время бульварная пресса с неослабевающим пылом смакует ваши похождения.
- А вы, конечно, по вечерам самозабвенно читаете это, сидя в девственной, белой ночной рубашке, прежде чем зарыться в холодные простыни девичьей постели.
Его язвительное замечание попало в цель, и это было неприятно. Ни к чему Уэскотту знать, сколько раз воспоминания о нем согревали ее холодную постель, перетекая в сны о нем.
Катриона вздернула подбородок.
- Вы так уверены, что я сплю одна?
- Еще бы, у вас на лице написано, как страстно вы мечтаете о хорошем… - Несколько мгновений Саймон выдерживал немигающий взгляд собеседницы, затем тихо добавил: - муже.
Катриона поднялась и сделала несколько шагов по камере, стараясь не встречаться взглядом с Уэскоттом.
- До меня доходили и другие слухи про вас после вашего возвращения. Об этом не печатали в бульварных газетах, но охотно сплетничали в гостиных и на прогулочных аллеях. Говорили, будто вы строили планы использовать опыт, полученный на флоте, для оказания особых услуг. Услуг для тех, кто нуждается в охране, перевозках, возвращении пропавшего имущества.
Катриона остановилась перед одной из гипсовых статуй и задумчиво провела пальцем по ямочке на щеке нимфы.
- Разумеется, не бесплатных услуг.
- Знаете ли, чтобы прожигать жизнь, требуются немалые деньги.
За спиной Катрионы скрипнул диван. Саймон присел.
- Так вот почему вы здесь сегодня, мисс Кинкейд. Вы хотите предложить мне работу?
- Вовсе нет, мистер Уэскотт, - холодно откликнулась девушка, поворачиваясь к нему лицом. - Я здесь сегодня потому, что хочу стать вашей женой.
Глава 4
В своей жизни, Саймону доводилось неоднократно выслушивать необычные предложения. Многие из них были настолько непристойными, что в смешанной компании о них даже шепотом рассказывать не стоило. Но ничего более шокирующего, чем предложенная перспектива жизни в браке, он до этого не слышал.
Поначалу Уэскотт даже не знал, что ответить, и просто молча смотрел на гостью, не в силах пошевелить языком. Мелькнула мысль, уж не глупа ли эта девушка в той же степени, как она прелестна. Приходилось признать, что признаки будущей красоты, которые он тогда, пять лет назад, заметил во время их разговора в конюшне, превзошли все его ожидания.
Катриона отличалась той природной красотой, когда нет надобности, прибегать к косметике или иным женским уловкам. Ей не нужно было сажать мушку налицо, чтобы привлечь внимание к пухлой нижней губке, к которой так и хотелось прильнуть поцелуем. Без всяких румян любой оценил бы естественную свежесть ее розовых щек. Вероятно, кому-то ее носик показался бы чуть острее, чем нужно. Саймон подумал также, что иные ценители женских прелестей могли бы отметить излишне выступающие черты подбородка. Но всех таких воображаемых критиков он тут же мысленно обозвал глупцами. Лично для него даже эти легкие недостатки казались столь же очаровательными, как и сильные стороны ее внешнего обаяния. Особенно ему нравились белокуро-рыжие волосы девушки и милые веснушки на ее нежной белой коже. Попытку вывести их втиранием пахты или лосьона Гоулэнда он посчитал бы страшнейшим преступлением.
Недавние подшучивания Уэскотта скрывали правду. Он на самом деле совсем забыл про кузину Элис. Черт возьми, он сейчас не помнил даже лица похотливой молодой графини, дочери судьи, которая затащила его в свою постель. В ту ночь слуги ее папаши застали их врасплох, выволокли его из дома и доставили в тюремную камеру. А вот девчонку, что стоит теперь перед ним, он помнит. Саймон даже помнил, каким было выражение ее глаз, когда он опрометчиво погладил ее по щеке, заставляя встретиться с ним взглядом.
Уэскотту нравилось, какими глазами смотрели на него женщины. За долгие годы всех их было не счесть.
Но во взгляде дымчато-серых глаз Катрионы он казался незнакомцем для самого себя. Мужчиной, по-настоящему достойным ее восхищения. Человеком, который еще мог стать гордостью для своей страны и своего отца. На этот раз Саймону не потребовался бокал. Он просто поднес бутылку вина к губам и сделал большой глоток, отозвавшийся внутри знакомым согревающим жжением.
- По-моему, ваш кучер не там повернул, мисс Кинкейд. Это Ньюгейтская тюрьма, а не сумасшедший дом.
- Не хуже вашего представляю, насколько безумным звучит мое предложение.
Катриона протянула руку, поправляя выбившийся из прически локон. Это движение снова напомнило Уэскотту о той неуклюжей девчонке. Зато проведенные в Англии годы окончательно лишили ее голос прежней шотландской певучести. Саймон неожиданно для себя даже пожалел об этой милой утраченной особенности.
- В моем предложении вам следует видеть лишь деловую сторону. Впрочем, большинство заключаемых браков этим и отличаются, не так ли?
- Разумеется, мисс Кинкейд, - с нарочитой медлительностью отозвался он, - у меня и в мыслях не было, что в вашей очаровательной груди может биться романтическое сердце.
Из очаровательной груди вырвался вздох огорчения.
- Если угодно, можете смеяться надо мной. Тем не менее, я говорю совершенно серьезно. Бывает же такое, что обедневшая герцогиня выходит за состоятельного купца ради спасения фамильного достояния. Или двое молодых людей, которые выросли в соседних поместьях, соглашаются на помолвку исключительно, на благо своих семей и для соединения земель. Сердечные дела слишком часто приносятся в жертву деловым интересам, порой даже ради весьма сомнительных целей.
- Почему бы вам, не поделиться со мной, что за благородные цели могут вынудить такую женщину, как вы, пойти на штурм тюремной цитадели в поисках подходящего мужа?
Катриона шагнула ближе к дивану и заявила с подкупающе откровенным видом:
- Мне нужно, чтобы вы отвезли меня к моему брату в Северное нагорье.
С минуту Саймон пытался вникнуть в смысл услышанного.
- Но это же обычное дело. С какой стати ради него я должен сменить одни кандалы на другие?
- С такой, что у меня нет денег, просто нанять вас для этой работы. Однако за мной дают очень солидное приданое.
Катриона опустила глаза, отчего на лице появилась тень густых ресниц.
- Совсем недавно дядя увеличил приданое вдвое, так как очень хочет избавиться от меня.
- Когда же он это сделал? До того, как узнал о вашем намерении подыскивать мужа в Ньюгейтской тюрьме?
Катриона бросила на Саймона полный упрека взгляд:
- Он и не подозревает, что я здесь. Об этом не знает никто.