Но Эви по-прежнему молчала; за все это время она только один раз в самом начале шепотом произнесла его имя. Мгновение Роберт колебался, затем взял ее за запястья и закинул ее руки себе на шею. Через некоторое время ее пальцы дрогнули и прижались к его телу, от этого легкого жеста принятия Роберта пронзила дрожь облегчения.
Эви снова закрыла глаза, собираясь с силами, чтобы еще раз вынести болезненное действо. В данный момент это было все, на что она была способна; она ничего не могла сделать, ни о чем не желала думать, только терпеть. Ей хотелось свернуться клубочком и плакать от боли и разочарования, но даже этого она сейчас не могла. Она оказалась беззащитна перед его силой и полностью зависела от его милосердия, которое у него, казалось, отсутствовало.
Сначала была только боль. Но затем очередной толчок его бедер заставил ее тело изогнуться от нового острого ощущения. Это случилось внезапно, не было никакого постепенного уменьшения боли и возрастания наслаждения, только этот взрыв ощущений, вызвавший крик. Роберт повторил толчок, и Эви, приглушенно застонав, поняла, что ее тело больше ей не подчиняется.
Только что ей было холодно, а теперь сильный жар охватил ее, прокатываясь волнами и концентрируясь между ног. Руки скользили по его шее и плечам, впиваясь острыми ногтями в твердые мускулы. Роберт обхватил ладонями ее ягодицы, поднимая навстречу себе, двигая и раскачивая тихонько вперед и назад, и каждое движение вызывало новые всплески удовольствия внутри нее. У Эви возникло такое чувство, словно ее неуклонно влечет вверх к чему-то, чего она не видит и не понимает, но изо всех сил стремится достигнуть. Роберт продолжал резко толкаться в нее, пока она не задохнулась, охваченная страстным желанием, и не застонала, выгнувшись и отчаянно прижимаясь к его телу. А потом он заставил ее перейти некую черту, Эви закричала, и ее сознание разлетелось на куски.
Она содрогалась и судорожно двигала ногами, будто пытаясь слиться с ним в одно целое, столь же опустошенная наслаждением, как до этого - болью. Роберт, сжав зубы, старался не шевелиться, все еще находясь глубоко в ней. Но спазмы ее внутренних мышц были настолько яростны, что он не смог устоять и со стоном сдался, изливаясь в нее пульсирующим потоком. Каким-то образом он сумел удержаться от резких движений, не требуя ничего для себя и позволив ей получить удовольствие, и это только обострило его ощущения. Словно издалека он услышал свой стон и в полном изнеможении упал в ее объятия.
Если Эви была ошеломлена прежде, то испытанное ею сейчас находилось за гранью. Она безвольно лежала под ним в полубессознательном состоянии. То, что он сотворил с ее телом, эти внезапные чередования боли, шока и экстаза отключили и ее мозг, и тело. Возможно, она задремала; она была даже уверена, что спала, мерцающие изображения появлялись и исчезали раньше, чем она успевала понять их. Вынырнув на какое-то время из забытья, Эви почувствовала, как Роберт стал выходить из нее. Она поняла, что он пытался быть осторожным, но все равно движение вызвало у нее стон боли. Он тут же остановился, издавая мягкие успокаивающие звуки с ноткой извинения в них, потом завершил начатое. И сразу же она ощутила себя одинокой и замерзшей в темноте кондиционированного воздуха. Ей захотелось свернуться в клубок, но тело отяжелело и осталось неподвижным. А в следующее мгновение серый туман накрыл ее снова.
Щелкнул выключатель, и яркий свет ослепил Эви. Она вздрогнула и попыталась отвернуться, но Роберт, прикоснувшись к ней, остановил ее. Матрас прогнулся, когда он сел рядом и твердой рукой раздвинул ее бедра. Эви издала слабый звук протеста и попыталась сжать ноги, но усилие было слишком велико для нее.
- Ш-ш-ш, - прошептал он успокаивающе. - Позволь мне помочь, милая. Тебе станет намного лучше.
Прохладная влажная ткань коснулась ее между ног. Быстро и нежно Роберт убрал свидетельства их любовных ласк, затем обтер ее мягким полотенцем. Эви испустила тихий стон удовольствия, и за то время, что он относил полотенца в ванную, выключал свет и ложился рядом, она уснула. Она не очнулась даже тогда, когда он обнял ее, бережно прижав к груди.
Эви проснулась в неподвижной тишине на рассвете. Луна уже ушла за горизонт, и даже звезды, создавалось впечатление, устали мерцать. Темнота, прильнувшая к дверям, ведущим на веранду, была непроглядной, как бывает перед тем, когда небо начинает светлеть, возвещая появление солнца. Эви чувствовала себя еще сонной и утомленной после бурной ночи, проведенной с Робертом. Ей казалось, что тело больше не принадлежит ей, Роберт управлял им, получая от него то, что хотел. Он соблазнил ее, несмотря на опасения и боязнь боли, заставляя нетерпеливо выгибаться навстречу его требовательным ласкам.
Роберт лежал рядом, дыша медленно и глубоко. Одна рука покоилась у нее под головой, другая тяжело и властно лежала на ее талии. Его тепло окутывало ее, даря покой в прохладной ночи. Непривычность его присутствия в постели заставила задержать дыхание.
Она не хотела думать о прошедшей ночи и о том, что произошло между ними. Слишком устала и была полностью выведена из душевного равновесия, чтобы справиться с путаницей впечатлений и мыслей, которые кружились в голове, но в то же время не могла избавиться от них. В конце концов она махнула рукой на усталость и решила разобраться в собственных чувствах.
Эви никогда не думала, что, отдаваясь любимому мужчине, будет так травмирована. Странно, но физическая боль мало значила для нее и была ей понятна. Она осознавала, что за учтивыми манерами Роберта скрывается душа завоевателя, и чувствовала, что он сексуально напряжен с их самой первой встречи. Неудивительно, что при таких обстоятельствах его сдержанность дрогнула, но она не ожидала такой полной потери самообладания с его стороны, хотя, если быть совершенно справедливой, то он, вероятно, и сам не ожидал этого.
Ей следовало бы сказать ему, что она все еще девственница, но это потребовало бы объяснений, а их она дать не могла. Говорить о Мэтте, вновь пережить краткие часы их брака - было слишком тяжело для нее. Ее горло напряглось от страха: Роберт обязательно спросит, почему так случилось. Она надеялась - наверное, это было глупо, - что, если бы призналась в своей невинности, то он не стал бы уверять ее, что в первый раз она почувствует только небольшое неудобство, которое сможет легко проигнорировать. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. С другой стороны, предупреди она, он мог бы быть более нежным. Если это так, то она поплатилась за то, что не имело смысла скрывать.
Двумя самыми сильными чувствами, с которыми Эви сейчас хотела бы совладать, были грусть и страх. Она понимала, что, ложась с Робертом в постель, разрушает спасительную оболочку, которая ее окружала, но не думала, что впадет в подобное паническое состояние и что любовный акт с Робертом вызовет такое мучительное воспоминание о Мэтте. Любовь к Мэтту, его потеря сформировали ее жизнь и душу, сделали ее такой, какой она стала сейчас.
В течение двенадцати лет она оставалась верна ему, и память о нем окутывала ее невидимым покровом, который защищал от внешнего мира. Но теперь она отдалась другому мужчине сердцем и телом, и возврата не было. Она любила Роберта так сильно, что становилось трудно дышать, думая о нем. На горе или на счастье, но теперь он вошел в ее жизнь. Она должна отпустить Мэтта, позволить ему стать незабываемой частицей прошлого, а не щитом между ней и миром. И все же ей казалось, что она потеряла его дважды.
- Прощай, Мэтт, - мысленно прошептала она улыбающемуся темноволосому мальчику, живущему в ее воспоминаниях. - Я любила тебя, но сейчас я принадлежу ему… и очень его люблю.
Мальчик кивнул головой, она увидела благословляющую улыбку, скользнувшую по его молодому лицу, и изображение исчезло.
Эви не смогла перенести этого. С низким горестным стоном она вскочила с постели, разбудив Роберта. Он выбросил руку, пытаясь схватить ее, но она уклонилась и отбежала на середину комнаты. Там она остановилась, дико оглядывая темную спальню и прижимая кулак ко рту, стараясь остановить рвущиеся наружу рыдания.
- Что случилось? - как можно мягче произнес Роберт, хотя каждый нерв тревожно напрягся. - Вернись в кровать, милая.
- Я… мне нужно домой.
Она не хотела включать свет, чувствуя себя неспособной вынести его проницательный взгляд, особенно сейчас, когда не могла скрыть свои эмоции. Но ей нужно найти свою одежду, нужно одеться… Эви заметила темную кипу на ковре, схватив ее, она на ощупь поняла, что это ее платье. О, Боже, все мышцы болели, протестуя против малейших усилий. Ночные любовные ласки теперь отдавались эхом в ее теле. Глубокая внутренняя боль отзывалась в том месте, где Роберт проникал в нее.
- Почему, - голос его оставался мягким, убеждающим. - Еще рано, у нас есть время.
"Время? Для чего?" - хотелось ей спросить, но она знала ответ. Если бы она вернулась в постель, он снова занялся бы с ней любовью. И снова, и снова. Потрясенная резким переходом от прежней любви к новой, Эви чувствовала, что не сможет сейчас вытерпеть его прикосновения. Она безвозвратно расставалась с одной вехой в своей жизни и встречала другую, что само по себе являлось стрессовой ситуацией, и, кроме того, у нее было такое ощущение, словно она покидает безопасную крепость и погружается с головой в неизвестность. Ей нужно остаться одной, разобраться со своими чувствами, стать самой собой.
- Я должна идти, - повторила она бесцветным, напряженным от слез голосом.
Роберт встал с кровати, его голое тело белело в темноте.
- Хорошо, - согласился он спокойно. - Я отвезу тебя.
Она наблюдала в замешательстве, как он снимает с постели верхнюю простыню. Его следующее движение было настолько стремительным, что она уловила только смазанные очертания его тела. В два шага он достиг ее и, плотно обернув простыней, взял на руки.
- Чуть позже, - добавил он, открывая двери на веранду и выходя с нею наружу.
Раннее утро было тихим, будто все божьи творения затаили дыхание перед появлением первого солнечного луча. Даже сверчок молчал. Волны накатывались на берег и тихо шелестели, будто шелковые юбки. Роберт сел в один из шезлонгов, обняв Эви и покачивая на своих коленях. Простыня защищала от прохладного влажного воздуха.
Эви старалась держаться отстраненно, скрывая эмоции, и некоторое время это ей удавалось. Роберт просто обнимал ее, ничего не говоря, и смотрел на темную воду, словно тоже ожидал рассвета. Именно его молчание пробило брешь в ее неприятии. Если бы он говорил, она бы отвечала и отвлеклась от своих мыслей, но, оставшись наедине с ними, потерпела поражение.
Эви уткнулась лицом в его шею, горячие слезы потекли по ее щекам, и тело содрогнулось от рыданий.
Он не пытался успокоить ее, не пытался говорить с ней, просто теснее прижал к себе, даря утешение своего тела. Узы плоти, которыми он опутал ее прошлой ночью, были свежими и сильными, а ее чувства так настроены на него, что ей казалось, будто его дыхание стало ее собственным. И от этого ощущения судорожные вздохи замедлились, принимая равномерный спокойный ритм работы его легких.
Когда она успокоилась, Роберт вытер мокрое лицо уголком простыни. Вытирать ее слезы со своей шеи он не стал.
Утомленная до крайности, опустошенная после переживаний Эви уставилась на озеро горящими глазами, словно присыпанными песком. На дереве около дома первая птица издала трель, и это послужило неким сигналом для сотен остальных, которые тоже запели, обезумев от радости при наступлении нового дня. Пока Эви плакала, утро разгоралось, а темнота отступала, превращаясь в серый туман, который придавал таинственность знакомому пейзажу. Вон тот темный горб в воде мог оказаться пнем, скалой или волшебным морским существом, которое исчезнет с рассветом.
Роберт был очень теплым, жар его сильного обнаженного тела просачивался сквозь простыню. Она ощущала стальные мускулы его бедер под собой, твердую опору груди, крепкий, дающий ощущение безопасности обхват рук. Эви положила голову на его широкое плечо и почувствовала себя так, словно достигла приюта.
- Я люблю тебя, - произнесла она тихо.
Глупо с ее стороны признаваться в любви; сколько других женщин говорили ему это, особенно проведя ночь в его объятиях. В этих словах для него нет ничего нового. Но что бы она выиграла, если бы удержалась и промолчала? Возможность сохранить лицо, когда он оставит ее, притворившись, что это был просто летний роман? Нет, она не могла таким образом обмануть свою гордость. Вероятно, она не обманула бы и его, хотя он, конечно, повел бы себя по-джентльменски, сделав вид, что поверил в ее притворство.
И все же самообладание Роберта обрадовало ее. Он не повторил автоматически эти слова, которые, она знала, были бы неправдой, и которые она возненавидела бы. При этом он не проявил никакой нервозности и чувства неудобства. Он просто внимательно посмотрел на нее и спросил мягким голосом:
- Тогда почему ты плачешь?
Эви вздохнула и снова уставилась на воду. Он нуждался в объяснениях и, вероятно, имел право настоять на них, но, даже любя его, она не хотела обнажать перед ним свое сердце. В глубине ее души застыла боль, которую она не захотела бы открыть ему, даже если бы оставалась его любовницей в течение многих лет.
- Эви, - это было не просто напоминание, но нежное настойчивое требование.
Печаль стала ее постоянной спутницей, она пряталась в глазах, таилась в уголках губ. Ложилась с ней по вечерам и просыпалась по утрам. Печаль и глубокое одиночество, которое ни друзья, ни семья сестры не могли развеять. Но Роберт ждал ответа. Мужчина, выдержавший такой ураган слез, должен был знать хотя бы их причину.
- Я поняла сейчас, - сказала она тихим дрожащим голосом, - что Мэтта действительно нет.
Тесно прижатая к его телу, она почувствовала, как он напрягся. Однако его голос оставался спокойным.
- Его нет уже давно.
- Да, - только она знала, какими длинными были эти двенадцать лет, - но до этой ночи я все еще была его женой.
- Нет, - ответил он решительно, - ты уже давно не его жена.
Роберт приподнял ее подбородок пальцем, заставив взглянуть на себя. Было уже достаточно светло, и она увидела его бледные мерцающие глаза.
- Ты никогда не была его женой. Ты никогда не спала с ним. Я надеюсь, ты не станешь отрицать, что все это время оставалась девственницей. И не будешь утверждать, что кровь на простыне появилась из-за твоих критических дней.
Эви вздрогнула.
- Нет, - прошептала она.
Боже, он сразу же перешел к тайне, которую она так долго скрывала.
- Ты вышла за него замуж, - продолжал он безжалостно, - как получилось, что я стал твоим первым мужчиной?
Печаль затемнила ее глаза, и она ответила:
- Мы поженились в июне.
И грусть, и ирония звучали в этих коротких словах.
Роберт, не понимая, поднял темные брови, как бы приглашая продолжать.
- Невозможно заказать церковь для свадьбы в июне, если не позаботиться об этом за год, - пояснила Эви. - Мы с Мэттом выбрали день, когда еще учились в школе. Но трудно все спланировать на такой длительный срок.
Она снова отвернулась от Роберта, обратившись к своему единственному утешению - воде.
- Это была прекрасная свадьба. Все сложилось прекрасно: погода, оформление, свадебный торт. Все прошло великолепно. Но утром, в день свадьбы, у меня начались месячные.
Роберт молчал, выжидая. Эви сглотнула, боль заполнила ее душу при воспоминании о том, какими же наивными они были.
- Я очень смущалась той ночью, когда сказала Мэтту, что мы не можем заняться любовью. Мы оба чувствовали себя несчастными.
- Почему же вы… - начал Роберт, но остановился, поскольку понял, что они были только подростками, не имевшими взрослого опыта.
- Да, - сказала Эви, как будто он произнес вопрос вслух. - Мы никогда не занимались любовью, и Мэтт был в этом вопросе так же неопытен, как и я. Мы хотели все испытать вместе, но решили дождаться свадьбы. Таким образом, той брачной ночью были два восемнадцатилетних подростка, которые могли только обниматься и держаться за руки. Мэтт так расстроился, что и этого мы почти не делали.
Она немного помолчала и продолжила:
- Но он был веселым человеком, ничто не могло надолго огорчить его. Уже утром он отпускал шутки насчет нашей брачной ночи, мы много смеялись и решили, что никогда не расскажем об этом нашим детям. - Ее голос дрогнул и стал тихим, почти не слышным. - И в тот же день он погиб.
Роберт нежно убрал прядь волос с ее лица. Итак, Эви не только никогда не занималась любовью со своим юным мужем, но и более десятилетия хранила ему верность. С проницательностью, которая часто заставляла людей испытывать неловкость при общении с ним, Роберт понял, что с ней происходило в эти годы. Травмированная смертью Мэтта, она вдвойне оплакивала тот факт, что они не стали близки физически. Эви отказалась от других мужчин, полагая, что если она не была с Мэттом, то ни с кем другим тоже не будет. Она существовала, как спящая красавица, тело которой жило и двигалось, но чувства и эмоции спали.
Роберт чувствовал глубокое, дикое удовлетворение. Несмотря на огромный барьер, который Эви возвела вокруг себя, он преуспел там, где другие даже мечтать не смели. Ее первый раз был с ним. Она теперь его.
Он всегда презирал неразборчивость в связях, но не ценил и девственность. Ему казалось верхом лицемерия требовать от женщины того, чем сам не обладал. Но все его прежние взгляды на данный вопрос не имели ничего общего с сильным примитивным чувством ревнивого собственничества, которое охватило его, когда он понял, что он ее единственный мужчина.
Ее связь с Лэндоном Мерсером, в чем бы она ни заключалась, не была романтической. Сидя ранним утром с Эви на коленях, Роберт принял твердое решение. Расследование продолжится, и ей незачем знать об этом. Шпионаж должен быть остановлен, пока не нанес непоправимый урон космической программе и национальной безопасности. Но когда сети будут расставлены и рыба поймана, тогда он вмешается и использует все свое влияние, чтобы оградить Эви от судебного преследования. Ей не избежать наказания, но наказывать будет он, и только он определит меру этого наказания. Ну, а правда заключалась в том, что ему была невыносима мысль о том, что ее могут заключить в тюрьму. Он сам удивлялся этому, но это определенно так.
Роберт не понимал, как она оказалась вовлеченной в это мерзкое дело. Он очень хорошо разбирался в людях и мог поклясться, что честь являлась краеугольным камнем ее характера. И потому у нее должны быть очень веские причины поступать так, хотя он не представлял, какие это могут быть причины. Возможно, она не совсем осознавала, что происходит, и это казалось ему лучшим объяснением, которое укрепляло его решимость спасти ее. Как он сказал ей однажды: он всегда защищает свою собственность, а сегодня Эви стала его самой главной собственностью.
Он был отчаянно рад, что женский цикл вмешался в ту брачную ночь. Бедный Мэтт. Ревность к этому мальчику почти исчезла, и на ее место пришла острая жалость. Мэтт Шоу умер, так и не вкусив совершенного тела своей юной жены.